Текст книги "Откровение"

Глава 10

Плато заметно поднималось, вдали в синеве проступила темная гряда гор, только вершины сияли холодно и предостерегающе. Олег на ходу шептал, разводил руками. Воздух вокруг него начал потрескивать.

Томас терпеливо ждал, но, когда среди безжизненной степи прямо над головой раздалось мощное хлопанье, кровь застыла в жилах. Обрушилась волна тугого воздуха, Томас в испуге пригнулся, а калика раздраженно замахал руками:

– Туда!.. Левее!.. Дурень, чуть на головы не сел.

Впереди по длинной косой дуге рухнуло огромное, как сарай, зеленое, пробежало, часто перебирая толстыми неуклюжими лапами. Перепончатые крылья были выставлены навстречу ветру и едва не лопались, их выворачивало наизнанку. Томас едва успел отпрыгнуть от толстого, как бревно, хвоста, усыпанного острыми шипами.

– Змей! – ахнул он. – Это его ты вышептывал?

– Да вот сам прилетать никак не научится… Залезай, надо торопиться.

Змей уже лег, крылья встащил на спину, и Томас поспешно покарабкался по лапе, выбрал место на спине между шипами, каждый в половину человеческого роста. Шипы белесые, обветренные, концы затупились, а иные и вовсе торчат как гнилые пеньки, то ли обломанные, когда Змей валялся на спине, то ли сбитые в драках за самку.

Калика уже с загривка Змея оглянулся:

– Готов?

– Поехали, – сказал Томас, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Я ж уже летал на похожем сарае с крыльями. И даже управлял! Тот был покрупнее.

– Нам сейчас перебирать некогда, – огрызнулся калика уязвленно. Он похлопал Змея по шее, тот повернул голову, посмотрел долгим взглядом в лицо калики. Олег отрицательно покачал головой. Змей вздохнул, поднялся на ноги и побежал.

Томас вцепился в шип, задержал дыхание и напрягся. Поднялся встречный ветер, спина под ним запрыгала, потом был мощный толчок, его прижало книзу, доспехи стали вдвое тяжелее. По бокам крылья хлопали часто и гулко, словно по ветру трепало сорванные паруса. Теперь Томас в прорезь шлема видел только синеющие вдали вершины. Холодный ветер врывался в щель, холодил кожу, глаза начали слезиться.

Красные волосы калики трепетали как пламя, раздуваемое ветром. Томас видел только спину, но представил себе, как сурово и напряженно, лишь чуть прищурившись, Олег озирает проплывающие внизу вершины гор, высматривает то самое место, откуда можно пытаться пройти в ад…

Томас напрягал мышцы, заставляя застывающую кровь согревать ноги, задерживал дыхание, так становится теплее, наконец доспехи стали весить легче, он понял, что Змей снижается.

Горы приблизились, одна вершина прошла на уровне Змея, затем Змей влетел в широкое ущелье, далеко внизу виднелись крохотные деревья. Все было в зелени, Томас увидел приземистые древние храмы, домики прислуги, стадо коров на лугу. Змей снизился еще, Томас взялся за шип обеими руками, изготовился к тряске: Змей садится еще хуже, чем взлетает, однако по бокам мощно ляпнуло по воздуху, доспехи стали такими тяжелыми, что он взвыл, задержал дыхание, чувствуя, как глаза вылезают из орбит.

– Что… – прохрипел он, – что… стряслось?

– Неладное, – откликнулся Олег.

– Со Змеем?

– Внизу! – крикнул Олег. Ветер срывал слова и уносил, Томас едва слышал, а калика говорил словно нехотя, чувствовалось, как напряженно думает над чем-то другим. – Там нечисто. Не пойму что, но чутье… да, чутье предостерегает…

Томас вскрикнул, чувствуя, как начинает сразу превращаться в сосульку:

– Ты ж против чутья!

– Пусть не чутье, – поправился Олег, – а опыт… Там нас ждут совсем не друзья.

Томас сказал зло:

– А тебе не чудятся враги за каждым камнем? С чего стали бы захватывать этот монастырь, будто знают, что ты явишься сюда?

Олег слегка повернул голову, их взгляды встретились.

– Может быть, – сказал Олег медленно, – знают. Может быть, зная меня, могут просчитать мои поступки наперед. А может быть, что меня пугает больше всего, мы столкнулись с чем-то, что намного сильнее Семи Тайных…

Томас изумился:

– Что может быть сильнее? Разве что Господь Бог.

– Я этого не исключаю, – проговорил Олег глухо.

Он отвернулся, а Томас ощутил, как новая волна холода, уже изнутри, прокатилась по внутренностям. Олег богохульствует, Бог должен быть за них, а если что, то Пресвятая Дева замолвит слово. Всякое ворье спасает, а они ж не ворье… Правда, калика – язычник, но Дева его не трогает. Может, и правда, после того как он сказал довольно громко, что она молодая и красивая, Пресвятая Дева и к нему стала относиться теплее… Неужели проклятый язычник прав, любой женщине – даже Пресвятой Деве! – нравятся похвалы, даже грубые? Ведь этот грубиян похвалил тогда не ее святость, а прямую спину, молодость, длинные ноги…

Спина под Томасом внезапно провалилась, он на миг завис в воздухе. В желудке появилось странное ощущение пустоты. Тело сковало страхом, он чувствовал себя падающим, затем шлепнулся на твердое, раскрыл рот для вопля…

По шлему ударило с силой, будто обрушился раскаленный молот. В глазах замелькали оранжевые искры, он ударился лбом о костяной шип, спина снова ушла вниз, в уши прорезался запоздалый крик:

– Держись крепче!

Змей круто свернул, навстречу понеслась высокая каменная стена. Над головой треснуло, мимо пронеслась невиданная стрела: Томас видел только, как за ней сгорает воздух, оставляя длинный дымный след. Сзади треснуло, Томас непроизвольно пригнулся, над головой прошипело, пахнуло серой, второй дымный след ушел далеко вперед. Стена приближалась со страшной быстротой. Дымный след достиг ее, в том месте вспыхнуло красным, посыпались камни, затем до ушей Томаса донесся далекий грохот, гул.

Змей несся прямо на стену. Томас сцепил зубы, только бы не заорать, убьются же, мокрое пятно останется, а Змей, дурак с крыльями, летит так, будто спешит разбиться, только бы не служить перевозчиком.

Над головой пронеслись еще два разряда молний, Олег умело бросал Змея из стороны в сторону, заставлял проваливаться, иногда резко вздымал выше, и Томаса придавливали собственные доспехи.

Стена стремительно вырастала, Томас готов был зажмуриться, как вдруг глаз ухватил тонкую щель, даже трещину, больше похожую издали на тень. Змей с разгону влетел, царапнул камни и тут же сложил крылья, начал падать по дуге, но щель расширилась, Томас перевел дыхание, все еще мокрый, как мышь в половодье.

Они неслись между двух отвесных стен, что уходили к небесам, а земля лишь угадывалась далеко внизу. Томас едва не слетел, когда Змей резко свернул, калика быстро поворачивал его то влево, то вправо, и Змей послушно огибал острые углы.

Калика оглянулся, лицо было багровое от усилий.

– Держись! Сейчас начнется!

Что начнется? – мелькнуло у Томаса паническое. Неужто будет еще хуже?

Непроизвольно оглянулся, так оглядывается чуткий лесной зверь, и как раз перед новым поворотом увидел, как за ними следом в узкое ущелье ворвался другой Змей: быстрый и злой, из пасти пламя, а глаза как два костра. Уступ закрыл их, но мурашки ужаса продолжали бегать по спине Томаса. Калика даже подался вперед, так напряженно всматривается в щель между стенами. Ущелье навстречу неслось ровное, и Томас содрогнулся, представив, как быстрый и злой Змей догоняет их в этой западне. А люди, что бьют в них молниями, под стать Змею. Другим бы с таким зверем не управиться…

Олег воткнул острый конец посоха в шею Змею. Томас видел, как блестящее острие мучительно медленно погружается между щитков, ветер срывал капли крови, а потом уносило целые струи. Змей кричал, суетливо бил крыльями, но погоня, хоть и очень медленно, настигала. Калика оглядывался, вздрагивал и втягивал голову в плечи даже тогда, когда молнии распарывали воздух высоко, но Змея держал крепко, тот едва не разбивался о стены, когда на полном лету прижимался то к одной стене, то к другой.

Томас услышал хриплый крик:

– Железо! Да развернись же к ним рылом наконец!..

Томас спохватился, привстал, держась за спицу гребня, спину под ним качало, как палубу крохотного корабля, и он со страху просто молниеносно, не помня как, перебрался лицом к преследователям. Теперь перед ним была уходящая вдаль спина с уменьшающимся гребнем, вытянутый хвост этой исполинской ящерицы, а всего в трех полетах стрелы за ними стремительно несся легкий быстрый Змей.

– Их четверо! – закричал Томас. Он сглотнул, подавляя тошноту. – Двое вот сейчас поднимают что-то блестящее…

Спина под ним провалилась. На долгий страшный миг он завис в воздухе, с ужасом понимая, что не просто висит, а падает камнем. Да что там камнем, в этих доспехах он обгонит даже скалу, упавшую с неба. Желудок покарабкался к горлу. Томас с трудом повернул застывшую шею в сторону правого крыла, оно подтянулось к туловищу, похожее на скомканный ковер из толстых кож, подрагивало, а потом как будто его отбросили пинком: развернулось во всю ширь, застонало от напора воздуха снизу, а внизу зашипело, оттуда пахнуло жаром сгораемого воздуха. В зад пребольно ударило, Томас сразу ощутил вес доспехов, зашипел от боли, внизу защемило гребнем, если бы не доспехи… Сзади снова зловеще треснуло, калика закричал зло:

– Говори!.. Что они делают?

Ущелье стало еще теснее, но дальше стены шли на таком же удалении одна от другой. Томас вскрикивал:

– Снова поднимают это оружие… Готовятся… Стреляют!

Преследователи наконец поняли, что так достать беглецов не могут, их быстрый Змей захлопал крыльями чаще, некоторое время почти держался зубами за хвост их Змея, но с его спины уже не стреляли. Томас с жутковатым чувством понял, что при попадании могут врезаться в раненого Змея сами, и тогда все вместе упадут на далекое дно, усеянное острыми камнями.

– Что? – вскрикнул калика.

В голосе были напряжение и страх. Не оборачиваясь, он вел Змея на большой скорости по ущелью, согнулся, как перед прыжком. Томас вскрикнул:

– Начали обходить справа!

Калика на миг повернул голову, Томас увидел его сосредоточенное злое лицо, и тут же впереди ущелье начало слегка загибаться влево. Преследователи сделали рывок, крылья их Змея звучно били по воздуху, Томаса едва не сбрасывало тугим ветром.

Некоторое время шли рядом, Томас рассмотрел всех четверых, но никто из них не бросался молниями. Их лица были торжествующими, черный Змей медленно обходил их тяжелого, грузного Змея.

– Олег! – закричал Томас. – Берегись, впереди поворот!

– Вижу! – гаркнул калика.

– Пусть летит тише!.. Мы не сумеем свернуть!

– Да!

– Тогда это… гибель?

Он снова услышал в шуме ветра и хлопках крыльев:

– Да…

На лицах четверки появилось встревоженное выражение. Первый, что сидел на загривке Змея, резко подался назад, навалился на вбитый в шею кол, Змей вскрикнул от боли, выставил в стороны крылья парусами вперед, даже лапы выпрямил, упираясь во встречный ветер.

К удивлению Томаса, враги не отстали, на лицах троих успел увидеть ужас, успел понять, что Олег тоже в этот же момент остановил Змея…

Как две огромные скалы, они пронеслись вперед, на повороте зеленый Змей волей-неволей ударил черного собрата правым боком в левый, того швырнуло на каменную стену, а зеленому толчка хватило, чтобы успеть свернуть перед поворотом. Красноватый камень пронесся так близко, что едва не оцарапал Змею бок, он даже крыло загнул под брюхо. Опустились ниже, едва не падая, затем Змей суматошно замолотил крыльями.

Черный Змей, как успел увидеть Томас, ударился о стену, вдогонку донесся хруст крыла, треск. По каменной стене брызнуло мокрой полосой, а Змея бесформенной кучей швырнуло по крутой дуге вниз, вперемешку со сбитыми камнями.

Ущелье впереди расширялось, высокие стены начали понижаться. Олег оглянулся, лицо было злое и веселое, крикнул мощно:

– Теперь держись крепче!

Томас не понял зачем, все уже позади, но старый ворон зря не каркнет, послушно уцепился, и тут Змей внезапно нырнул вниз, будто утка за рыбой на дно. Сердце Томаса остановилось, он не мог оторвать глаз от приближающихся камней внизу. Затем эти камни ушли вовсе, он увидел небо совсем не там, где ему быть, в животе стало холодно и гадко, его качало и трясло, крылья хлопали со всех сторон, он цеплялся онемевшими пальцами, пока не ощутил, что снова на том же месте, они в том же ущелье, но только летят в обратную сторону.

– Ну как? – донеслось веселое.

– Плохо, – ответил Томас мужественно, стараясь не выдать дрожи в голосе.

– Почему?

– Мой пот был раньше только на пояснице, – крикнул Томас, – а теперь, когда твой дурной сарай вздумал порхать кверху брюхом… то заливает глаза!

Калика хмыкнул с издевкой:

– Да ладно тебе – пот! Знаю, какого он цвета.

Змей торопливо и как-то суетливо снижался. Томас ощутил, что бедный зверь дрожит – то ли от пережитого страха, то ли от удара в бок, благодаря которому как раз и уцелел, а собрата с двойной мощью бросил на каменную стену.

Земля стремительно побежала навстречу, Змей выбросил в сторону крылья, упираясь в плотный воздух. Их подбросило, Томас стиснул зубы, железо на нем звякало, словно за этот полет потерял с десяток фунтов доброго англского мяса.

Змей с облегчением упал брюхом, крылья раскинулись от стены до стены. Калика соскочил, Томас позавидовал легкости, ему же из-за доспехов спускаться долго, а когда ощутил под ногами землю, калика уже суетился у останков черного Змея. Троих выбросило, четвертый лежал придавленный, костяная пластина распорола его, как острый нож вскрывает устрицу.

Один еще пытался уползать, а когда калика подбежал, выхватил из складок одежды нож с зеленым лезвием. Томас ахнуть не успел, как нож, словно лучик, сам выскользнул из ладони, но калика, не замедляя бега, поймал в воздухе, словно брошенное ребенком яблоко. Раненый с рычанием сорвал с шеи талисман, Олег с разбегу прыгнул на его кисть. Томас слышал, как хрустнули тонкие кости.

– Кто? – спросил калика жестко.

Томас подбежал, тяжело дыша. Если бы не видел калику, то по голосу принял бы за герцога Крис де Бурга, свирепого и лютого, безжалостного даже к своим воина. На лице была дикая ярость, и лишь чуть позже Томас запоздало понял, что отшельник напускает на себя свирепость для устрашения.

– Гореть тебе в аду… – прохрипел чужак.

Он откинулся, затылок ударился о камни, но глаза оставались яростными, ненавидящими.

– Да, – ответил калика жестко, – но мы потом, а ты – сейчас.

Он перенес вес на одну ногу, повернулся на пятке. Кости хрустнули снова, пальцы чужака перестали скрести ему сапог, бессильно и медленно раскрылись, как бутон расцветающей розы, такой же красный и заметный. Раненый стонал, лицо покрылось крупными каплями.

– Все равно…

Томас подобрал из безжизненной ладони треугольный камешек. В середине проскальзывали тени, но на ярком солнце рассмотреть больше не удалось. Он сунул в сумку на поясе, калика потом займется, оглядел остальных. Один торчал в такой же луже крови, распластанный и раздавленный, Томас прошел к остальным. Их выбросило в момент удара, а летать без Змея явно не умели.

За спиной послышался страшный вскрик. Томас не оборачивался. Даже цивилизованные народы, дабы получить важные для христианского мира сведения, вольны применять все средства, а уж от варвара тем более нельзя ждать, чтобы возлюбил ближнего, как себя самого…

Когда вернулся, калика с озабоченным видом рассматривал нож с зеленым лезвием. Томас поинтересовался:

– Колдовство?

– Оно, – подтвердил калика лаконично.

– Тогда ты как рыба в воде, – сказал Томас с облегчением.

Калика покачал головой:

– Увы…

– А что не так?

– А этого не знаю, – ответил калика.

Томас вздохнул с облегчением:

– Наконец-то! А то уж думал, что тебя убивать пора. Все знаешь, все видел, все понимаешь… И жить незачем. А что не так с этим ножом?

– На белом свете таких нет, – ответил калика сдержанно.

Томас молча смотрел в прямую спину человека, прозванного Вещим. Тот прошел по распластанному крылу Змея, как по огромной шкуре, подпрыгнул, в одно с виду легкое движение вскинул себя на загривок чудовища. Змей все еще лежал распластанный, как жаба под колесом, шею вытянул, кожистая перепонка закрыла глаза. Бока раздувались, правда, уже медленно, без прежней натуги. Из огромных вывернутых ноздрей струйки пара увлажнили гладкий валун перед мордой, из-под него тут же выбрались сороконожки, жадно припали к этим каплям.

Зеленые глаза волхва снова обрели прежний насмешливый блеск:

– Ну как, портки сменил? А то пот твой что-то пахнет…

Змей грустно вздохнул, когда Томас с надменным лицом, не отвечая на гнусные намеки, умостился среди шипов гребня. Калика похлопал по длинной чешуйчатой шее:

– Да ладно тебе, зеленый! Будто тебе самому не понравилось!

– Что? – переспросил Томас.

– А ты видел, как он саданул того черного?

Томас передернул плечами.

– Да-да, видел, – сказал он осевшим голосом. Перед глазами пронеслись страшные мгновения, мелькнула ужасная стена. – Да-да, он умело…

– А главное, в последний миг! – сказал калика. – Ты заметил? Еще бы чуть, от нас самих бы одни лепешки… Сочные такие, отбитые. От нас со Змеем. А от тебя – лепешка в жестянке.

По спине Томаса пробежала мерзкая струйка пота. Сдавленным голосом попросил:

– Поспешим, а?

– Нравится летать, – согласился калика понимающе. – Да, человек создан для полета, как птица для счастья. А я когда-то ох как боялся…

Костяные щитки под ногами Томаса задвигались, послышался легкий хруст, будто между жерновами перемалывались мелкие камешки. Змей вскинул голову, оглянулся с упреком, калика похлопал успокаивающе:

– Ничего! При удаче еще кого-нибудь размажем.

Стены качнулись и побежали назад. Крылья шуршали, разворачиваясь на бегу, звучно хлопнуло, а когда по бокам все слилось в сплошные полосы, Томаса подбросило, земля ушла вниз. Крылья хлопали по воздуху, как порванные паруса в бурю, стены опускались, внезапно ушли вниз, и с обеих сторон возникло страшное пугающее небо, пустое и безграничное.

Томас скосил глаза вбок и вниз. За округлым боком удалялись острые вершины гор. Сесть бы чуть дальше, подумал он тоскливо. Крыло бы не давало смотреть вниз, а то кровь стынет, когда толстая подошва его сапога распарывает воздух, вместо того чтобы упираться в надежное железное стремя. Такое приснится – за ночь охрипнешь от вопля, а если вдруг в самом деле сорвется – долго ли? – то можно еще ухватиться за крыло. Правда, Змей размахивает крыльями, как пьяный рус в драке…

Томас представил, как соскальзывает по этим скользким костяным щитам, в ужасе хватается за кожаное крыло, Змей продолжает молотить по воздуху, он в отчаянии пытается удержаться, пальцы вцепились в самый край, а под ногами проплывают далекие-далекие горы…

Его передернуло в черном ужасе, только бы калика не увидел, как по нему крупной стаей бегут мурашки размером с откормленных в закромах епископа мышей, а кровь превратилась в лед. В груди все замерзло, вместо сердца болтается непрочная ледышка. А калика все покрикивает, понуждая Змея лететь шибче. Ему что, язычник. Ему привычно в жутком мире страшилищ и чудовищ. А ему, рыцарю Христова воинства, предначертано очистить мир от скверны этих Летающих Змеев, великанов, львов и тигров, колдунов и ведьм… Но сколько же впереди странствий, жертв, пожаров и казней во славу Христа!

Он уже чувствовал, как будет просыпаться с криком в своем королевском дворце… если доживет, что будет куда большим чудом, чем непорочное зачатие, и как испуганная Яра будет дуть ему в лицо, отгоняя дурной сон. Яра, ты даже представить не можешь, но мы идем… нет, ломимся всем чертям назло к тебе!

Сквозь свист ветра раздался спокойный голос, немного удивленный:

– Ишь ты, нешто сезон?

Томас приоткрыл глаз, с содроганием увидел далеко слева серо-зеленое пространство. Не сразу понял, что там твердь обрывается, а дальше тянется нескончаемое море. Они летели над сушей, море удалялось, спокойное и угрюмое, волны катили медленными, ровными холмиками, без барашков и пены.

– А что не так? – прокричал он в ответ.

– Море должно бурлить, – ответил Олег, не повышая голоса, но Томас услышал. – Правда, сейчас Алконост как раз опускает яйца в море. Потому успокаивается… Правда, всего на шесть дней, но этого даже нам бы хватило.

– Опускает яйца в море? – переспросил Томас с удивлением. – Зачем?

Змей чуть снизился, руки Томаса сами вцепились в толстую иглу гребня, побелели даже железные суставы рыцарской перчатки.

– Не знаю, – признался Олег честно. – Слыхал, а не задумывался. Опускает яйца в море и поет, поет!

Томас смотрел недоверчиво:

– Он еще и поет? В такой позе?

– Томас, – сказал Олег укоризненно, – Алконост – это такая птица. Вещая… Или сладкоголосая. Я сам определить не смогу, мне медведь на ухо наступил, я даже песни одного друга не выносил, но птица поет, это как пить дать. Все говорят, что поет, хотя я сказал бы, что чирикает громко и противно. А яйца опускает в воду птичьи, понимаешь?

Томас покачал головой:

– Честно говоря, не совсем.

Олег с раздражением хлопнул себя ладонью по лбу. Томас позавидовал, с какой легкостью язычник ухитряется отрывать руку от Змея.

– Ну, не опускает… а сносит, так вернее! Откладывает. Я, пока не научился для заклятий подбирать точные слова, такого наколдовывал… гм…

Лицо его из злого быстро становилось совсем другим. Пару раз хихикнул, скривился, как от дикой зубной боли, замычал, снова хрюкнул от удовольствия. Похоже, подумал Томас со смешанным чувством злорадства и зависти, прежде чем научиться заклятиям, дров наломал, наломал…

Режущий ветер проникал под опущенное забрало, как холодное жало мизерикордии. У Томаса заломило зубы, словно после бешеной скачки жадно припал к горному ручью. Он часто закрывал глаза, ибо ветер пытался вывернуть веки, вымораживал глазные яблоки.

Голос калики звучал изредка, Томас не отзывался, не зная, обращается ли язычник к нему или к Змею. Голос калики не меняется, словно и рыцарь, и поганая ящерица с крыльями для него на одной доске.

Одна только мысль теплилась в черепе: не разжать руки, не свалиться с летящего крокодила. Не смерть страшна, рыцарь готов к гибели – правда, красивой, – но калика скажет с сожалением, что переоценил англа, жидковат в коленках железнобокий, кто ж спит в походе…

Когда вроде бы потеплело, он сперва не поверил, решил, что сам себя согрел, собравшись в комок меньше кролика, осторожно открыл глаза… и ахнул.

Они неслись в блистающем оранжевом мире песка, нестерпимо яркого неба, синего и без единого облачка, а встречный ветер был не то что теплый, а горячий, будто здесь начинается то самое преддверие ада.

– Олег, – вскрикнул он, но из горла послышалось лишь простуженное карканье, – где мы?

Олег услышал или догадался, ибо ветер срывал слова с губ Томаса и уносил в далекую туманную Британию, страну болот и туманов.

– Сарациния!

– Не… может… быть…

– Почему?

– Будто я не был в Сарацинии…

– Ты видел только краешек! Сейчас видишь другой краешек…

Томас ощутил, как холодная, но гордая кровь англа проламывает корку льда, а голос от возмущения окреп:

– Ты хочешь сказать, что какая-то там Сарациния… больше моего королевства?

Калика оглянулся, Томас увидел в его зеленых глазах странное выражение, словно отшельник хотел предположить какую-нибудь нелепость вроде того, что Сарациния даже больше всей Британии, но проглотил оскорбление, когда увидел пышущее благородным гневом лицо мужественного рыцаря.

– Здесь возьмем еще одну вещичку, – объяснил он. – Квест есть квест. Потому я предпочитаю другие игры.

– Какие?

Олег уже отвернулся, пробормотав что-то вроде, что не здесь же объяснять, все испортит, как-нибудь в другой раз, если доживут до того времени. Ветер трепал его рыжие волосы, все равно грязные, подумал Томас недоброжелательно, пытался содрать безрукавку из волчьей шкуры. Калика сидит ровно, как вбитый в лавку гвоздь, за его спиной ошалевший воздух скручивается в жгуты, Томас ясно видел полупрозрачные воронки, жуткие водовороты из плотного вихря. На кратчайший миг мелькнуло страшное искаженное лицо с сумасшедшими глазами. Томас охнул, потянулся к мечу, но в воронке лишь со страшной скоростью метался по кругу горячий ветер, будто ошалевший пес, что ловит свой хвост.

Змей летел ниже, всего в полумиле внизу уже не проплывали горы песка, а выныривали из-за горизонта, быстро вырастали и уносились под брюхо Змея, где исчезали где-то под хвостом настолько одинаковые, словно их из года в год надувал один и тот же отупевший ветер. Далеко слева проплыло светло-зеленое пятно, но Томас не был уверен, оазис ли или же демоны пустыни пытаются сбить их с пути нечестивым миражем.

Томас чувствовал, как спина сама распрямляется, в теплом воздухе он стал вроде бы крупнее, осанистее, а когда кровь пошла по всему телу, согрела даже ногти на ногах, ощутил, что встречный ветер не просто сухой и теплый, а горячий, накаленный, без капли привычной влаги. Во рту начало пересыхать, и Томас снова опустил забрало. Что за человека создал Господь, подумал он с раздражением. Зимой ему холодно, летом жарко, весной и осенью грязи много, от дождя прячется, в снежную бурю вовсе из замка не вылезает…

Спина под ним дернулась, Змей чуть свернул, голова его ушла вниз. Томаса наклонило, он ухватился обеими руками за гребень. Змей несся прямо на быстро вырастающие барханы. Томас задержал дыхание, эти моменты не любил, вдруг да глупый зверь не успеет свернуть или же калика чересчур глубоко войдет в нечестивые раздумья, забудет, где он и что с ним, и крылатый дурак со всей дури воткнется в песчаную гору… А на такой скорости только кончик хвоста останется торчать, как у тушканчика.

Над самыми барханами Змей выровнялся, понесся так стремительно, что у Томаса замелькало в глазах, хотя знал, что Змей летит даже медленнее, только слишком близко к земле. На зубах захрустело, в лицо ударило горячими песчинками. Он зажмурился, стиснул губы, сжался. Снизу чувствительно ударило, спина Змея дважды подпрыгнула, костяные плиты скрипели и жутко терлись, затем Томас ощутил, как Змей побежал, вздымая тучи песка.

По железу доспехов злобно шелестели горячие песчинки, словно по нему ползали тысячи крупных раков, снизу толчки становились слабее. Наконец Томас ощутил, как костяные плиты под ним перестали хрустеть и ерзать, грозя прищемить… доспехи.

Он открыл слезящиеся глаза. Змей распластался между двумя песчаными горами, крылья разбросал, шею вытянул так далеко, что она стала тонкой, как у гуся, точнее – с бревно тарана, костяные щитки разошлись, открывая нежную розовую кожу. Морда лежала на песке, пасть раскрыл, а длинный красный язык выпрыгивал тугой трубочкой.

Калика соскочил, зарывшись в желтый, как золото, песок по колени, огляделся с великим удивлением:

– Ты гляди, как все изменилось!

Был он отвратительно бодрым, полным сил, солнце блестело на голых плечах, рыжие волосы стали еще ярче. Томас начал медленно сползать по раздувающемуся боку, цепляясь за щитки, как за выступы в скале. Доспехи тянули, словно наковальни, подвешенные к ногам пленного сарацина.

– Да? – прохрипел он саркастически. – Неужто эти барханы сдвинулись на целый шаг?

Калика оглянулся, и Томас, не желая выглядеть старушкой, сползающей с постели, прыгнул, когда оставалось три-четыре фута. Ноги погрузились не до колен, а ушли как в трясину. Он отчаянно забарахтался, раскинул руки, так и застыл, погрузившись до середины груди.

– Если бы только сдвинулись, – ответил калика тихо, словно самому себе. – А то бегут, как ящерицы за тараканами…

– Уф… – прохрипел Томас, струйки горячего песка отыскали щели в доспехах, начали просачиваться вовнутрь, – уф…

– Вот тебе и «уф», – продолжал калика, взор его стал печален и светел, как всегда, когда задумывался о высоком, – разве все мужчины ушли в крестовый поход?.. Сколько громких рыцарей предпочли, так сказать, жить да поживать в тепле и уюте своих захолустных поместий! Но ведь нашлись же сумасшедшие вроде тебя, что пошли глотать сарацинскую пыль? Вас жгло нещадное солнце, ваши кости оставались не погребенными в песках, вы срывались с высоких башен, и алой кровью своею… Ишь, уже и я заговорил, как менестрель!.. Вас, молодых и горячих, вели чистые и честные сердца, но за всеми походами – а они еще будут! – стоит могучий и очень старый мозг. Я хочу сказать, что некоторые люди не уходят, а дожидаются развязки… Правда, дожидаются – не то слово. Иные просто убивают время. Это я о команде некоего призрачного корабля, что вечно плавает по морям, пугая придурков, есть такие, что из века в век разносят чуму, вроде Агасфера, кто-то вроде Еноха наблюдает из норки и ябедничает… Правда, его вроде бы недавно взяли на небеса. Живым. Словом, каждый при деле.

Томас в бессилии стискивал зубы, калика даже не подумал подать ему руку, рассуждает, мыслит вслух, воспаряет в эмпиреи, что ему песок по колено, если голова в облаках?

– А чем… занят… ты? – пропыхтел он, растопыренные ладони уперлись в песок, как широкие весла о воду, натужился, начал выдвигаться, но руки еще быстрее погружались в горячее месиво.

Олег светло улыбнулся:

– Есть у меня мечта…

Томас, уже из гордости не желая просить помощи, барахтался, пыхтел, выползал, горячий песок набился во все щели, потное тело страшно зудело и чесалось, будто туда проникли сто тысяч злых муравьев.

– Какая? – выдавил он через силу. Задержал дыхание, спросил на выдохе: – Восстановить поганые веры? Людей в жертву идолам?

Калика с легкостью прошелся вдоль бархана, доспехи не вгоняют в песок, как гвоздь в растопленное масло.

– Да ладно тебе, Томас. По всей Европе костры до неба, все людей истребляете. Только называете их ведьмами, вурдалаками, вампирами, колдунами, а когда не остается – то своих же, кто не так помыслил или чуть слова в молитве переставил. Диссидентов, еретиков… Вылезай, неча в песке сидеть. Конечно, там прохладнее, к воде ближе, но идти надо.

Змей задвигался, пополз, потом поднялся на дрожащих лапах, сделал несколько неуверенных шагов. Томас видел, что измученный зверь еще не готов к полету, но и убраться бы как можно скорее от двуногого зверя, пока тот не передумал и не восхотел полететь обратно. А когда оглянулся, то вздрогнул и побежал тяжелой грунью, переходящей в рысь, распростал крылья, хлопнул раз-другой, с усилием подпрыгнул, Томас слышал, как пыхтит, когтистые лапы с трудом оторвались от земли, задел брюхом вершинку бархана, пошел над землей, как тяжелая грозовая туча, тяжко поднимаясь все выше.

– Тут близко, – успокоил Олег. – Всего пару верст… с гаком.

Томас спросил подозрительно:

– А сколько в гаке?

– Да ерунда, не больше пяти. Конечно, если по прямой, как ворона летит. Но мы не какие-нибудь вороны, мы – люди, верно? Ты вон даже не человек, а вовсе рыцарь. Так что пойдем человеческими дорожками. То есть кривыми.

Томас сцепил зубы, чтобы не сказануть такое, за что и Пресвятая Дева не спасет от кипящих котлов. С усилием пожал плечами, дескать, что для рыцаря даже миля, а не то что какая-то там поганая верста. Пусть даже с непонятным гаком.