Текст книги "Возвращение Томаса. Башня-2 (сборник)"

Со стола перед Томасом только что убрали пустое блюдо с остатками разгрызенных костей молодого барашка, взамен появилась овальная тарелка с огромной толстой рыбиной, украшенной зеленью. Вокруг рыбины – Олег так и не понял, что за рыба, – зажаренные перепелки и вареные перепелиные яйца, молодому рыцарю наперебой щедро предлагают со всех сторон деревенскую снедь, прямо с огородов и с веток плодовых деревьев.

Томас раскраснелся, рот до ушей, есть и пьет за троих. Стойко и с достоинством переносит тяготы пути, как заметил Олег, зато умеет наверстывать на отдыхе, особенно когда вот так: и еды всякой вволю, и все радушны, каждая жилка в организме отдыхает, наслаждается покоем.

Олег ел достаточно равнодушно, мысли текут вяло, приземленно. Пытался взогнать их, как голубей, ввысь, помыслить о возможных путях развития народов, но они лениво спускались на землю и ползали, как толстые ленивые крысы, питаясь обильными крошками слухов, домыслов, сплетен, рассказов о ссоре королей Эссекса и Уссекса, что уже начинают собирать войска верных вассалов.

Интересно, будет ли у этой ссоры продолжение, решатся ли государи на такое святотатство, как нарушение Божьего Мира: установленный церковью строжайший закон, который поддерживают все местные церковные советы и большинство крупных сеньоров? По этому миру запрещено проводить любые военные действия с пятницы до понедельника, а также в дни церковных празднеств, плюс – абсолютная гарантия от тягот и последствий войны священникам, торговцам, артистам, менестрелям и крестьянам.

Если учесть, что кампания грозит затянуться, а служба королю ограничена сорока сутками, после чего любой вассал сворачивает шатер и со своим отрядом с чувством выполненного долга возвращается в замок, а у короля хоть трава не расти, нарушения Божьего Мира не избежать. Да и слишком густонаселенные здесь места, пришлось бы вести войско через сады и пашни. Но даже если короли и пойдут на такое нарушение, то церковь от такого поражения только выиграет: народ увидит, что только церковь защищает земледельца, вообще простого человека от тягот войны, а все беды – от светской власти.

Он вздрогнул, на дальнем краю деревни кто-то громко и отчаянно застучал по металлической доске. В большой комнате мгновенно стало тихо, все прислушивались с недоумением, но без тревоги. Томас вскочил, спросил отрывисто:

– Тревога?

– Да, – ответил староста как-то неуверенно, – но волки давно не нападают, у нас там сильные собаки…

– Пошалил кто-то, – высказал предположение кто-то. – Помните, как в прошлый раз сынишка Козлодрала?

– Мало его тогда пороли!

– Но…

Металлический звон оборвался, затем все услышали грохот конских копыт. Целый отряд с гиком и криками несся по улице. Кто-то бросился к окну, вскрикнул:

– Господи!.. Они поджигают дома!

Все ринулись к двери, сбились в кучу, толкаясь и стараясь прорваться наружу. Томас обернулся к Олегу, глаза метали синие молнии.

– Мой меч и доспехи в доме через три отсюда!

Олег буркнул:

– Прими соболезнования.

Он прыгнул в угол, там тяжелый лук, пальцы привычно выудили из кармана моток с тетивой, набросили петлю на рог, толстое дерево затрещало, сгибаемое безжалостной рукой, вторая петля дотянулась до другого рога. Тетива грозно загудела, как гигантский шмель, Олег схватил колчан со стрелами и тоже бросился к двери.

Томас опоздал лишь на мгновение, Олег могучим толчком выбросил всех застрявших наружу и вылетел следом сам. Томас выбежал и, не обращая внимания на крики и жестокий смех на улице, задами бросился к дому, где им определили ночлег. Нападающие, судя по всему, проскочили в центр деревни, кто-то из местных снова проскользнул к сигнальной доске и отчаянно стучал в нее, в деревне переполох. Женщины с визгом хватают детей, что пытаются увернуться и продолжают носиться друг за другом. Мужчины застывали, в смертном страхе оглядываясь по сторонам, им придется пасть первыми, бросались к топорам, вилам, копьям и пикам.

Между домами крик, кто-то пытался укрыться в сарае, кто-то в панике лез на крышу, самые хладнокровные из женщин хватали детей и тащили в подполье, а мужчины с топорами в руках встали в дверных проемах. Кто поумнее или уже с опытом схваток, затаился в комнате за дверным косяком.

Всадники неслись с грохотом, опрокидывая плетеные корзины, большие и мелкие кувшины, легкие навесы от дождя и солнца, ограды для коз, налетели с грохотом копыт, звоном железа и дикими криками, от которых стыла кровь в жилах. Мечи и острия копий страшно сверкали под потемневшим небом. Один из крестьян упал на пороге своего дома, пораженный дротиком в спину, из раскрытой двери выметнулись четыре руки и торопливо втащили вовнутрь. Дверь захлопнулась, всадник рассерженно остановил коня и начал тыкать копьем в окна.

Остальные с гиканьем и устрашающими криками промчались по улице. В самом конце зарубили еще двоих, не успевших или не пожелавших прятаться. Некоторые вышибали двери и вламывались в дома, другие, соскочив на землю, торопливо высекали огонь. К ним уже тянулись смоляные факелы, вожак обеспокоенно посматривал в сторону замка, покрикивал, поторапливал.

Томас на бегу видел, как некоторые женщины прыгают в заранее заготовленные ямы и быстро накрываются перепачканными землей крышками, из которых торчат пучки травы, делая укрытия почти неотличимыми от земли. Дети там послушно замрут, как подземные зверьки, матери будут спешно подгребать, прижимать их трепещущие тельца, все в ужасе станут прислушиваться к грохоту копыт сверху, конскому ржанию, крикам и звону железа, к звукам схватки, где могут пасть их мужья и старшие дети.

Во главе отряда Томас рассмотрел всадника и, хотя лишь мелькнуло его злое перекошенное лицо, понял, что не забудет: рослый, худой, лицо узкое, будто его самого перековали из меча, в настолько облегченных доспехах, что даже конь кажется тяжело закованным рыцарем, меч в руке всадника длинный, блестящий, выкован очень умелым оружейником.

Всадник постоянно бросал взоры в сторону далекого замка, покрикивал, чтобы торопились, и Томас застонал на бегу от чувства бессилия, наконец, ворвался в дом, успев увидеть, как в соседний амбар вбегает народ, двое дюжих мужчин с обеих сторон навалились на тяжелые створки. В доме, куда вбежал Томас, двое мужчин торопливо рылись в углу, один с радостным воплем вытащил плотничий топор, второй отыскал палицу, утыканную обломками кремня.

– Быстро помогите с доспехами! – гаркнул Томас.

Он подхватил половинку панциря, мужики все поняли и хотя неумело, но споро застегнули ремешки. По улице с бешеным грохотом копыт носились страшные люди на огромных конях, совсем не похожих на тех смирных лошадок, на которых пашут, возят на телегах зерно. Слышались крики, грохот, лязг и злобный смех. Заприметив женщину, что не успела спрятаться, двое мужчин сразу же спрыгнули с коней и торопливо бросились к ней.

Один из всадников завопил торжествующе, заприметив впереди перед кузницей жаровню с раскаленными углями. Тотчас же несколько человек подскакали с факелами, поджигали, Томас заскрежетал зубами, когда они понеслись вдоль улицы, поджигая соломенные кровли. У последнего дома всадник зашвырнул ненужный факел на крышу, выхватил меч и прокричал:

– Выходите, жалкие трусы!.. Ваши дома горят!

Конь под ним гарцевал, мотал головой, роскошная грива красиво реяла по воздуху. Пятеро, оставив коней, бросились к дому и, выбив двери, ввалились вовнутрь. Слышны крики, хохот, отзвуки тяжелых ударов. Наконец, трое выволокли отчаянно вопящую женщину, волосы растрепаны, платье разорвано, следом вышел еще один, зажимая рукой окровавленное плечо, между пальцев стекали красные струйки. Пятый, судя по всему, остался в доме, крыша которого уже вся занялась жарким оранжевым пламенем.

Остальные части доспехов Томас надевать не стал, с обнаженным мечом выбежал на улицу. С той стороны стоял, широко расставив ноги, Олег. Красные волосы развеваются, как пламя, зеленые глаза блещут звериной яростью, а руки двигаются быстрее, чем мелкая птаха бьет крыльями. Стрелы с ужасающей силой пробивали кожаные доспехи нападающих, лишь двое сумели прорваться к нему, но он ухитрился быстро отступить в сторону и обоих вышиб из седла рогом тяжелого лука.

Томас в ярости рубил, выкрикивал клич Мальтонов, вожак сперва было бросился в его сторону с поднятым мечом, но передумал, прокричал приказ отступать, уцелевшие развернулись и ринулись вскачь вдоль улицы. Томас с проклятиями бросился следом, выкрикивая оскорбления и требуя, чтобы вернулись и сражались, но тяжелая рука рванула за плечо.

– Пешком? – раздался насмешливый голос.

Томас опомнился.

– Да, у нас такие кони, что сразу догоним!

– Никого догонять не будем, – отрезал Олег. – У нас дела.

– Но наш рыцарский долг…

Олег поморщился, словно оскорбленный до глубин души предположением, что у него может быть такая хрень, как рыцарский долг.

– Наш долг, – сказал он веско, – добраться до Адова Урочища.

Томас запротестовал:

– Но как можно мимо такого…

– Надо, – отрезал Олег. – Быстрее доберемся, быстрее справимся… быть может. Большое Зло плодит множество маленьких. Хочешь всю жизнь сражаться с маленькими? Не рискуя оказаться лицом к лицу с большим?

Томас захрипел осклабленно, как боевой конь при виде волка, оглянулся еще раз на дорогу, где уже опадает пыль, поднятая копытами ускакавших.

– Надо сказать здешнему сеньору, пусть своих крестьян защищает получше! Моих никто пальцем тронуть не посмеет. Сеньор для того и сеньор, чтобы оберегать народ, а не для сдирания налогов, если доспехи для турнира хочется подороже…

Олег кивал, соглашался, наконец, возмущенный рыцарь, излив душу, позволил увести себя с улицы, с ранеными и ушибленными простолюдины справятся и сами.

Завтрак был нервозный, старосте то и дело докладывали о потерях: один крестьянин убит, восьмеро ранены, из них двое – тяжело, два сарая сгорели начисто, у двух домов сгорели крыши. Староста руководил девушками, что прислуживали гостям, то и дело многословно извинялся, такое у них впервые, всегда с соседями жили мирно, что же в мире творится, что вот так, недаром же знамение было в небе, у коновала курица кричала петушьим голосом, а еще в лесу видели рогатую лягушку, не к добру, не к добру…

– Все не к добру, – сказал Томас сурово. – Враг не дремлет! Я имею в виду Врага рода человеческого. Потому надо всегда бдеть, всегда давать отпор.

– Даже загодя, – сказал Олег очень серьезно.

Томас посмотрел строго, но не понял, где тот уел, повторил, повысив голос:

– Давать отпор всегда! Господь создал совершенный мир, но поддерживать красоту и порядок поручил нам.

– Рыцарям Храма, – поддакнул Олег.

– Всем людям, – отрезал Томас грозно. – Для Господа нашего мы все равны, и всем отвечать нам перед ним по всей строгости.

Олег поглядывал на Томаса искоса, помалкивал. Вообще-то из молодого рыцаря выйдет хороший хозяин, уже сейчас в нем иногда проглядывает необходимая занудность, без нее не обойтись в построении и упрочении. Лихость и удаль необходимы, когда ломать и рушить, а чтобы строить, да, нужно вот так вдалбливать прописные истины.

Крестьяне кивали, соглашались, еще бы не соглашаться, когда этот рыцарь со своим другом в одиночку отогнал нападающих, трупы сраженных складывают на обочине, а за хозяином в замок уже послали для опознания.

Томас отклонил честь встретиться с сеньором и принять от него благодарности, добрые дела должны твориться не в расчете на вознаграждение, вообще их в идеале нужно делать тайком, но раз уж не получилось…

– Сэр калика, – позвал он нетерпеливо, – ты еще долго будешь возиться с этим окороком?

– Увязываю в дорогу, – ответил калика обидчиво. – Или думаешь, вот прямо щас сожру?

– Зная тебя, не удивлюсь.

– Ну, спасибо!

– Всегда рад сказать тебе приятное. Для язычника чревоугодие – похвала?

– Ничего, я тоже найду, чем похвалить христианина!

Крестьяне высыпали все проводить нежданных спасителей, отдохнувшие кони понесли бодро, весело помахивали гривами. Оглянувшись, Томас увидел облачко пыли, приближающееся со стороны замка.

– Надеюсь, – сказал он строго, – примет меры к такому соседу.

– Тебе бы королем быть, – вздохнул волхв. – Никому бы не спустил…

– Да, я такой!

– И воцарилась бы жизнь безопасная, – сказал калика, – спокойная, тихая, мирная, болотная, затхлая…

Томас, что сперва слушал с удовольствием, насторожился, повернулся к нему с огнем и вопросом в глазах.

– Это как это затхлая?

– Не знаю, – ответил Олег. – Видел только, где жизнь шибко тихая и мирная, все постепенно загнивает. Наверное, в самом деле боги создали щук, чтобы караси не дремали, не жирели. Вроде бы и несправедливо к карасям, но если по-другому не получается?

Томас с неудовольствием отвернулся. Калика столько прожил, а не понимает, что если всех преступников перевешать, а зло наказать, вот тогда жизнь и настанет всюду радостная и счастливая.

Дорога постепенно понижалась, по обе стороны медленно вырастают горные кряжи, словно поднимаются из воды. Лес светлый, редкий, солнечные лучи просвечивают насквозь, отдельными группками держатся сосны, березки, буки. Олег присвистнул, указал на аккуратные пеньки. Кто-то срубил три толстых дерева, стволов не видно, но и следов от колес не видать, будто неведомый великан унес на себе.

Томас начал осматриваться, обрадованно указал на тропку, похожую на звериную. Он же первым пустил по ней коня, тропка после недолгих петляний между деревьями слилась еще с одной, потом еще, стала втрое шире, уже не терялась под огромными узорными листьями папоротников.

Когда превратилась в дорогу, что почти не виляет между деревьями, а прет уверенно и целеустремленно, Олег заметил с привычной угрюмостью в голосе:

– Если прибавим ходу, заночуем в городке.

– Ты там бывал?

– Нет, но слыхал, что городок, как и все другие. Разве что…

Он умолк, Томас выждал, спросил в нетерпении:

– Что с ним не так?

– Да все так, – отмахнулся Олег. – Нам ведь только заночевать? Ну и все, а утром уберемся. Никакие странности нас коснуться не успеют.

Томас похлопал коня по шее, шпорами колоть не стал, бедное животное и так едва тащит ноги, огляделся, в лесу темнеет куда быстрее, чем за его пределами.

– В город вряд ли, – сказал он, – но между лесом и городом с десяток сел, иначе не бывает. Переночуем под крышей, а утром вместе с крестьянами, что поедут на рынок…

Олег буркнул:

– Тогда город нам зачем?

– Не знаю, – ответил Томас. – Как-то принято заезжать в города.

– Эх, Томас, падешь ты жертвой комильфо.

– Сам ты, – обиделся Томас на всякий случай. – И даже выхухоль!

Город в неспокойном месте, потому, помимо высокой стены из грубого камня, еще и ров: шириной шагов в сорок-шестьдесят, а про глубину лучше и не думать, за городом небольшая речушка, так что воды попадает достаточно. Он прямо под стеной, так что сумевшим каким-то чудом перебраться ничего не даст, а со стен их легко поразить камнями, стрелами, кипящей смолой или маслом.

Единственный мост переброшен через ров, правда – широкий, шесть всадников проедут в ряд, его охраняют вынесенные далеко вперед две массивные каменные башни. На широких площадках, укрытых надежными парапетами, может разместиться по полсотни лучников, так что мост защищен надежно, Томас отметил это сразу и принялся искать уязвимое место в обороне, как будто он уже привел сюда войско.

Олег ехал молчаливый, на рыцаря поглядывал искоса, ход его мыслей понятен, стоит только посмотреть в честное открытое лицо. Что ж, пусть осаждает эту твердыню, мозгу надо ставить перед собой трудные задачи и стараться их решать, только тогда человек – человек, а не довольное жизнью животное.

Внизу у основания башни стол и две лавки, трое воинов отдыхают, но четвертый стоит у самого моста и внимательно всматривается в каждого, кто пешим или конным прибывает в город. Одного заснувшего возчика на груженной горшками подводе разбудил и заставил поднять голову, всмотрелся в опухшее от перепоя лицо с подбитым глазом, махнул рукой: проезжай.

– Даже плату не берут, – заметил Олег.

– Значит, везет что-то нужное городу, – объяснил Томас.

– Гибкое управление, – сказал Олег, Томас уловил нотку одобрения пополам с непонятной иронией. – Молодцы, держат нос по ветру.

Олег сидит в седле вроде бы до пят погруженный в мысли, однако Томас чувствовал, что отшельник видит и слышит все, что происходит вокруг, не пропускает ни косого взгляда в их сторону, ни скрип седла под проехавшим всадником, ни промелькнувшую по земле тень от некой птахи: явно сразу определил и что за птаха, голодная или нет, молодая или старая, самец или самка – калика как-то умеет замечать такие мелочи, что ускользают от любого разумного человека, особенно – христианина, а этот же все замечает, замечает, замечает…

Город уже разросся и укрепился, заметно по свежей кладке каменной стены, окружившей старую часть и внутренний ров. Там свой мост, поменьше, у моста по два стражника с каждой стороны внимательно осматривали телеги, а из башен за въезжающими бдительно смотрят лучники и арбалетчики. У входов в башни лениво переговариваются латники, но хоть лица и беспечные, взгляд настороженный, а ладони всегда вблизи топоров.

Олег вздохнул, чувствуя дурноту. Такого в скитаниях по восточным странам еще не видел, чтобы вот так каждый город был государством, каждый сеньор сидел в замке, как в осажденной крепости, а по дорогам нельзя проехать без большого вооруженного отряда. Во всех восточных странах, где он почти безвылазно провел несколько столетий, даже самый мелкий деспот сразу устанавливает жесткую единоличную власть, и по всей его территории все передвигались свободно и безбоязненно. И чем страна больше, тем длиннее караванные пути. А уж империи так и вовсе…

Томас смотрел перед собой прямо и бестрепетно. Спина ровная, нижняя челюсть своим положением выказывает волю и решимость все одолеть, смолоть и бросить коню под копыта.

– Это близость Адова Урочища, – обронил он сурово. – Люди боятся, Олег! Только и всего.

– Тогда все Оловянные Острова, – ответил Олег, – адово урочище.

– Оловянные… Ах да, ты вот о чем! Олег, тут отродясь не было никогда олова.

– Выкопали, – буркнул Олег.

– Думаешь?

– Знаю, – ответил Олег еще сумрачнее, – какие здесь рудники были, какие рудники!.. А вот там стояла большая пристань…

Томас чуть повернулся, новенькая кожа седла протестующе заскрипела.

– Олег, – сказал он настороженно, – ты не объелся ядовитых грибов? А то наши друиды от них, говорят, и перемерли… Какая пристань, когда реки нет и в помине.

– А это что, не река?

Томас засмеялся с покровительственной ноткой.

– Эх, сэр калика… Не видел ты настоящих рек!

Олег вздохнул.

– Ну… наверное. Возможно. Впрочем. И здесь когда-то… была. Каких я тут щук ловил…

Томас зябко передернул плечами. Щук он ловил! Тут мороз по коже, когда пытается представить себе эти бездны, когда здесь несла воды большая река, да не просто воды, а речные суда! – а сейчас, столетия тому поменяв русло, течет в сорока милях отсюда, оставив здесь чуть ли не ручеек… А он тут, оказывается, всего лишь щук ловил.

– А какой король тогда правил? – спросил он. Напомнил: – Когда ты здесь щук ловил?

Олег в удивлении сдвинул плечами.

– Король? А, шутишь… А я уж подумал, что ты всерьез. Кто ж такую мелочь, как короли, помнит.

Хозяин гостиницы сам выбежал принять коней, так старательно вилял хвостом и заглядывал в глаза, всячески стараясь угодить гостям, что даже Томас понял, насчет свободных комнат проблем не будет. Он заплатил вперед, надменно повелев, чтобы комнаты лучшие, еда лучшая и вообще все – лучшее, он благородный рыцарь, а не мелочь какая-то купеческая или ростовщическая.

Олег прошел вслед за Томасом в трапезную, всего один стол занят, остальные пять свободны. Немолодая женщина, явно жена хозяина, чем-то на него похожа, быстро вытерла чистой тряпкой стол, сама же метнулась на кухню и вскоре вернулась с подносом, заставленным множеством мелких тарелочек.

Томас нахмурился, подозревая какое-то коварство: после предательства баронов, избравших другого короля, он видел коварство гораздо чаще, Олег все понял и заверил благодушно:

– Это салаты и холодные закуски. Чтобы аппетит раздразнить.

– Да у меня он и так в порядке, – проворчал Томас. – Куда уж дразнить? Вот-вот начну грызть край стола…

Он с тем же подозрением поковырял пальцем в салатах, Олег посмеивался и отправлял сочные листья в рот. Томас, наконец, разохотился, тем более что травы перемешаны с тонкими ломтиками мелко нарезанного холодного мяса. Когда хозяйка, наконец, вернулась с горячим мясом, он уже порыкивал довольный, встретил ее широким жестом.

– Хорошо у вас готовят!.. Именно это я и люблю.

Она присела в почтительном поклоне.

– Спасибо, господин рыцарь.

– На здоровье, – сказал он добродушно. – Как вообще идут дела? Кто в городе правит? Об Адовом Урочище что слышно?

Она принялась отвечать быстро и словоохотливо, но когда Томас спросил об Урочище, сразу посуровела, слова начала подбирать очень осторожно, что Томас, как заметил Олег, явно одобряет: о Враге и его слугах лучше вообще не упоминать, а то они слышат всякий раз, если называют их имена, и могут появиться в любой момент.

Олег смотрел с насмешкой, как оба, Томас и хозяйка, дружно перекрестились, пошлепали губами, это на тот случай, если какой демон и явился, чтобы защититься крестным знамением и святой молитвой, чертовы язычники, хоть и называют себя христианами.

– Говорят, – прошептала она осторожно, – Язва разрастается. Уже дошла до реки. Все надеются, что через реку уж никак не переберется, больно глубокая, широкая и быстрая. Из нашего града туда отправились семь священников и сорок монахов! Отец Септимий поклялся, что не уйдет оттуда, пока не загонит Язву вспять. Или не падет сам, не отступив, ибо он – воин Христа…

Олег хмыкнул.

– Слишком хвастливые речи для священника.

– Он не всегда был священником, – объяснила хозяйка. – Только в прошлом году принял сан. А до этого был известным рыцарем…

– Как его имя? – спросил Томас.

– Отец Септимий.

– Да в задницу этого Септимия! Как он назывался раньше?

Она ответила, вздрогнув от грозного рыка:

– Господин барон Генрих Герхоун…

Томас ахнул, откинулся на спинку кресла, глаза выпучил в великом удивлении.

– Это такой черный, высокий, нос горбатый, а на правой щеке шрам, как будто звезда упала?

Она несколько раз кивнула, очень довольная, что может подтвердить.

– Все точно, господин рыцарь. И еще один шрам, поменьше, над бровью. Я не раз его видела вблизи, рассмотрела.

– Он, – сказал Томас обрадованно и в то же время в задумчивости. – Точно он… Но почему?.. Ты иди, иди по своим делам. Олег, ты что-то понимаешь?

– Ты о чем?

– Почему рыцарь стал монахом?

Олег пожал плечами.

– Говорят, когда черт стареет, в монахи идет.

Томас нахмурился, рука его цапнула кувшин с вином, медленно и задумчиво налил полный кубок, но видно, что мысли порхают далеко от выпивки. На гнусный выпад язычника отвечать не стал, задумался.

Олег медленно и с наслаждением пожирал хорошо приготовленное мясо, затем налег на сыр, он здесь трех видов, свежий и хорошо пахнущий. Явились мастеровые, сразу заказали вина, заняли столик у самой двери, что Олегу не понравилось, при желании могут, слегка отодвинув лавку, вроде бы нечаянно задевать всех, кто входит или выходит.

Вино им принесли в кувшинах, а из еды они заказали головку сыра на всех. Томас тоже все слышал, скривился, но, когда принесли сыр, уважительно покачал головой, мастеровые не прогадали: в головке не меньше двадцати фунтов.

Он слышал, как один из мастеровых с хохотом поинтересовался у соседа:

– Ты расскажи, расскажи, как устраивался дворецким!

Тот отнекивался, здоровенный рыжий парень с простецким лицом, но остальные нажали, он сказал нехотя:

– Да все было неплохо, меня даже приняла сама графиня, а не метр… мерд… ну управляющий замком. Провели меня в гостиную, там графиня сидит с подругой, языками чешут. Осмотрели меня, расспросили, не болею ли чем. Я объяснил, что об меня можно бревна ломать. Потом графиня говорит: покажи, дружок, руки. Я показал. Она осмотрела и говорит, руки хорошие, сильные, а что мозоли, так все скроется под белыми перчатками. Потом говорит: покажи икры. Я штанины задрал, она посмотрела – хорошо, говорит, вполне подходит для норманнских коротких панталон. А потом говорит – теперь покажи референции. И тут, похоже, я совершил ошибку…

После паузы раздался громовой хохот. Мастеровые гоготали так, что из кухни высунулся испуганный хозяин, сперва посмотрел на Томаса, тот заулыбался тоже, и хозяин исчез, успокоенный.

– Бывает, – согласился мастеровой, который завел разговор. – У меня тоже было нечто похожее…

Он начал длинно и путано рассказывать, и снова у Олега сложилось впечатление, что тот больше присматривается и прислушивается к чему-то, а рассказывает заученно, потому что в разговор, как и в костер, нужно вовремя подбрасывать дровишки.

Томас велел подать вина, хорошего вина, а не этой бурды, на него начали коситься с враждебностью, как на всякого чужака, который говорит слишком громко.

Однако разговор там продолжался, кто-то начал о битвах и сражениях, заговорили о сражениях, Томас не слушал и, лишь когда увидел внимание на лице язычника, повернул в их сторону голову.

– …и тогда он покончил с собой, – заканчивал рассказ мастеровой торжественно, – чтобы смыть пятно с имени и не пятнать герб бесчестным поступком.

Все молчали, только один из них, постарше, перекрестился и сказал задумчиво:

– Вроде бы все верно… но церковь запрещает убивать себя. Это грех! Самоубийц даже не хоронят, как людей, а только за оградкой, как ворье, злодеев, клятвопреступников и отцеубийц. А также сыноубийц.

Олег толкнул Томаса.

– А что скажет герой турнира? Ну почти герой.

Томас прорычал рассерженно:

– Грех или не грех самоубийство, не мое дело. Но это – воинское преступление! Такое же, как дезертирство.

Разговоры затихли, на рыцаря посматривали с ожиданием, но Томас молчал, мужчины не говорят много, и тогда старший мастеровой сказал хитрым голосом:

– Что-то я такого не заметил в Библии… Или это вы, благородный сэр, прочли в других трудах святых апостолов?

Томас покосился подозрительно, не пытаются ли его оскорбить, предполагая, что он грамотный и даже читает всякие там книги, буркнул:

– А что непонятно? Господь дал человеку жизнь и велел пройти до конца, выполнить свой долг, а потом отчитаться об исполнении. А кто сам на себя наложит руки – тот дезертир, чего тут крутить?

Они переглянулись, Олег насторожился, что-то промелькнуло между этими мастеровыми, что с каждым мгновением меньше похожи на мастеровых, но тут же исчезло. Снова они пили и ели, говорили о пустяках, а Томас, допив вино, со стуком опустил кубок на столешницу.

– Пойдем посмотрим комнату, – велел он Олегу. – Думаю, этот хитрец попробует нам подсунуть какую-нибудь дрянь…