Текст книги "Жили-были…"

Вместо предисловия.

Начало этой истории теряется где-то далеко, в глубине моего сознания. Так бывает, когда все последующие события напрочь затмевают все предыдущие. Да, наверное, это и не так важно – с чего всё началось, важным стало то, что мы, наконец, «спалились». Мы – это я и моя сестра-двойняшка. Нам по пятнадцать: возраст, когда хочется попробовать на зуб целый мир, но зубы ещё молочные.

Меня зовут Дэн, попросту Денис, сестру – Вика. Наша мама – спец индустрии красоты, она не вылезает из салонов по одной простой причине – она ими владеет. Отец – тоже чем-то владеет, но об этом он мало рассказывает. Я думаю, что он щемится говорить о своём бизнесе, потому что этот бизнес либо не совсем законный, либо не совсем этичный.

Как бы то ни было, мы с сестрой не бедствуем, учимся в престижной школе, ходим в приличных шмотках и в свободное время залипаем в «Варике».

Походу родаков вполне устраивала наше вялотекущее взросление, пока мы с сестрой не стали заходить слишком далеко. Я не буду распространяться, о чём речь, к чему мне делать лишнюю рекламу этим клубам и всему, что с этим связано. Но однажды родители, сами вернувшись с аморальной вечеринки, застали нас в состоянии далеко неадекватном. Соусом к этому стало наличие в наших комнатах контрацептивов и энергетиков, а жирной вишенкой на торте – присутствие ещё пятерых друзей неидентифицируемого пола, разбросанных как носки по территории квартиры.

Утро выдалось мрачным. Во всех смыслах.

На душе было неуютно. Но мы с сестрой переглянулись и мысленно сошлись на том, что до убийства дело не дойдёт, а всё остальное для нас было индифферентно.

«Совет в Филях» проходил без нашего присутствия. Озвучка же приговора помпезно прошла в официальных тонах, с претензией на безаппеляционность.

– С началом лета вы оба едете в деревню! – сказал нам папан. Это звучало как приговор о ссылке в Сибирь.

– К вашему деду, – добавила маман.

Этим же днём были куплены билеты и демонстративно подложены нам на компьютерные столы.

Так, собственно, и началась эта долгая эпопея под кодовым названием «На деревню к дедушке!»

Деда мы видели всего пару раз, когда мы были в том лучезарном возрасте, в котором самым вкусным на свете считается манная каша. Потом дед, по причине возраста перестал к нам приезжать, а родаки навещали его без нас.

Самым страшным оказалось не то, что дед жил в деревне, в глуши и даже дальше, чем Сибирь, а то, что дата в обратных билетах приходилась на август.

Мы попали по-полной.

Деревня носила красивое русское название Боголюбово. Да и дед оказался ещё вполне ничего себе, мы сразу его вспомнили и поскольку у нас он, кроме щенячей радости, никаких ассоциаций не вызывал, полюбили его безусловно и навсегда.

Когда наши вещи в придачу с нами благополучно перекочевали в дом деда, и мы позволили себе немного расслабиться и осмотреться, нас ждал первый удар: в деревне не было интернета. От слова совсем.

Наши гаджеты лежали в сумке мёртвым бесполезным балластом и годились лишь на слабые ностальгические воспоминания в виде уже опостылевших закачанных игр.

ТВ, естественно, тоже было примитивно минимальным, и здесь мы с sister окончательно осознали, что погорячились насчёт мыслей об отсутствии высшей меры. Мера была – куда уж выше…

Нетерпеливо забегая вперёд, сразу скажу: мы выжили. Мы с сестрой дожили до прекрасной даты, обозначенной на обратном билете.

Но наша жизнь после этой даты уже никогда не станет прежней…

Вечер второй.

Почему сразу второй? Потому что первый день ушёл на банальную физиологическую и психологическую адаптацию, и не думаю, что его можно брать в расчёт.

Вечером второго дня, дед, от души напичкав нас деревенской едой, сел в глубокое кресло, важно выдержал мхатовскую паузу и сказал:

– Ну, что орёлики, поскольку книжки вы читать, я так понимаю, не любите, тырнета у меня, извиняйте, нету, а развлекаться вам чем-то надо – значится, буду я вам на ночь сказки рассказывать.

– Дееед, – закатила глаза Вика, – нам по пятнадцать лет! Какие сказки ваще?!

Я же мужественно прикрыл веки и только тяжело вздохнул.

– Да не пужайтеся вы так, – захихикал дед, – про Колобка и Репку я не буду рассказывать.

– И на том спасибо! – язвительно сказала Вика.

– Я, робятки, знаю много сказок поинтереснее, во как! Со смыслом, с толком, с намёком.

– Да всё равно, сказка – она и есть сказка, – заныла сестра.

Дед прищурился и сказал:

– А давайте на спор: если через месяц вы меня сами начнете просить, чтоб я вам рассказал новую сказку – то вы поможете мне в огороде.

– Мы тебе и без этого поможем, – проворчал я.

– Хорошо! – обрадовался дед, – одевай керзачи и пойдём картоху окучивать!

– Ладно, давай свои сказки, – покосившись на моё лицо, ответила Вика.

– Акеюшки! – неожиданно ответил дед.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иван-дурак. Жил не тужил, сам жизни радовался, да других радовал. Вставал на заре, свистел на горе и шёл в поле пашню пахать.

А по соседству с Иваном-дураком жил Федот. Сурьёзный, важный, лишнего слова не скажет, вечно у себя на уме. Подозрительный, недоверчивый и умныыыый, как паровоз.

– Здарова, Ивашка, драная рубашка!

– Здарова, Федотка, лужёная глотка!

– А куда ты идёшь-то, неужели пахать?!

– Иду с землицей пообщаться, Федотка, урожая у неё попросить хочу!

– У кого?! У землицы?! Ну, ты точно дурень!..

У Федота тоже пашня была, хорошая, большая. Но сам он её не пахал. Он что, дурак что ли? Федот заморских батраков нанял: за три пятака. Батраки пахали, а Федот прибыль подсчитывал:

– Вот я сегодня весь день на лавке провалялся за три пятака. За месяц – тридцать три пятака заработаю! Умныыыый, аж череп от мозгов по швам трещит!..

Сказка первая

О пороках

Солнце в зените стоит, жарко. Иван поработал и в тенёчек прилёг, квас попивает, да бублик жуёт. Работа никуда не денется, вот она – рядом дожидается.

Идёт мимо Лень-матушка.

– Здравствуй, Иванушка, рада-радёхонька тебя видеть! Хорошо, что лежишь, под лежачий камень вода не течёт – стало быть, сухим останешься!

– И тебе не хворать, Матушка! Иди своей дорогой, тебе меня всё равно не соблазнить!

– Что, прямо-таки ни капельки не хочется полениться? – не унимается Лень-матушка.

– Да лень мне лениться! – улыбается Иван, – Кто ленив сохой, тому весь год плохой.

– Вот, дурень! – ворчит Матушка-Лень, позевала и пошла к Федоту.

А у нашего Федота – нараспашку ворота, он таким гостям завсегда рад. Он же не дурак…

Иван на пашне квасок попивает, да жару пережидает.

Шествует мимо Утроба-ненасытная. Идёт, пыхтит, жир аж на солнце шкварками шкварчит.

– Здравствуй, сиротинушко ты моё голодное, – запричитала Утроба ненасытная, – ой, за версту чую – как у тебя с голодухи-то в животе урчит! Расстилай скатёрку – сейчас я тебя кормить буду!

И ну метать из баула своего окорока копчёные, да тушки запечёные, стерлядку в тесте, да чарку грамм на двести.

– Кушай, Ванечка, сила – она ж в еде, долго ли протянешь на хлебе и воде!

– Живот не мешок: про запас не поешь! – ухмыляется Иван. Дурак – что с него взять…

И пошла Утроба-ненасытная к Федоту. У Федота – пожрать всегда охота!

Вот отдохнул Иван и снова в пашню. Круг за кругом нарезает, землица из-под сохи как масло ползёт, уже и конь устал плуг тащить, а Иван разошёлся – не унять.

Тут как тут Жадина-говядина. По сторонам озирается, глазками стреляет. Ивана увидала и давай на ушко нашёптывать:

– Давай, Ванечка, давай миленький, ещё десять десятин и три десятины сверху, давай, пока силушка есть! Вон земли-то сколько, бери больше!

– Отвянь, жлобина, мне лишнее ни к чему, мне бы семью прокормить, да коня своего, и большего не надо! Жадность – всякому горю начало.

– Вот дурааак! – говорит Жадина-говядина, – не понимаешь ты счастья своего.

И пошла она к Федоту. Федот – тот любитель экономить на батраках, да не быть в дураках. Он как раз надумал батракам через раз платить.

Долго ли коротко ли, пашет Иван, а тут некстати мимо идёт Зависть Завидущая.

– Ох, какой красавчик! Ах, какие кулачищи! Ух, какой конь, мне бы такого… Привет, Ванька, всё пашешь? А Федот-то наш на лавке лежит, пузо на солнце греет, забот не знает… А ты пашешь как дурак!.. Не завидно?

– Иди отсель, – улыбается Иван, – злой плачет от зависти, а добрый от радости!

Аж почернела от злости Зависть Завидущая и пошла к Федоту. У Федота на чужое добро глаза разгораются. Его хлебом не корми – дай чужие барыши посчитать…

А Иван работает себе да и работает.

Идет по дороге Гнев Яростный, идет так, что пыль столбом летит, деревья трещат, птицы в стороны разлетаются. Такому – лучше на пути не попадаться.

– Эй ты, холоп, дубина неотёсанная, почему не приветствуешь меня?! Не уважаешь?

– Бог с тобой, Гневище, не будь злыднем, гневом и соломки не переломишь!

– Да я тебе сейчас хребет переломаю! – рычит Гнев Яростный, – выходи на дорогу, давай драться!

А Иван только улыбается в ответ. Стал раздуваться Гнев от злости, раздувался, раздувался и лопнул. Только клочья на деревьях повисли.

Покачал головой Иван и снова в пашню. А солнце уже к закату идёт, дело к вечеру.

Бредёт по дороге Похоть Распутная. В наряды развратные приодета, напомажена да накрашена, будто прынцесса заморская. Добра молодца увидала и давай глазки строить:

– Здравствуй соколик, здравствуй мой сладкий! Полно тебе спину надрывать, время и отдохнуть-расслабиться, любви страстной предаться!..

Иван пот вытер со лба, оглядел девицу и говорит:

– Хороша девка, да не люба ты мне, есть у меня друг сердечный – жёнушка родная – её люблю. Тот себя губит, кто чужую любит.

Скривилась-скукожилась Похоть, отвернулась презрительно и к Федотке пошла. Федот до чужих девок охоч, когда совсем невмочь.

Солнце за гору ушло, а Иван работу закончил. Стоит, пашню оглядывает, радуется – вон сколько наворотил!

Тут как тут из-за кустов Гордыня Спесивая, высокомерно на Ивана смотрит и снисходительно слово молвит:

– Молодец, Иван, герой! Выстоял, выдюжил, все испытания прошёл! Ты лучше всех! Ты и самый сильный, и самый красивый, и самый верный нет тебе равных! Никакие Федотки – не годятся в подмётки! Достоин ты большего в жизни!

Только рассмеялся Иван в ответ:

– Не подымай носу: спотыкнешься! Не моё это – чваниться. Гордым быть – глупым слыть!

Что с него взять – дурень же!

Пошла Гордыня Спесивая к Федоту. Говорят же про Федота, что он птица высокого полёта.

А Иван домой пошёл, радостный и счастливый. Много ли дураку надо.

Вечер третий.

– Прикольные у тебя сказки, – сказал я деду, – вроде всё как в сказках, но как-то правдоподобно.

Вика гордо молчала.

– Тогда я дальше рассказываю, – ответил дед, – послушать послушайте, но выводы не спешите делать, покумекайте там себе в голове маненько.

Сказка вторая.

Урожай

Год урожайным выдался. Всего уродилось в достатке, и вершков и корешков. Радуется Федот, радуется Иван. А радуются-то по-разному: Федот прибыли рад, а Иван – урожаю! Вот оно как!

Ну да ладно. Поехали Федот да Иван на базар, излишки продать, иначе в амбары и погреба не войдёт всё – сгниёт.

Едут. Федот уже прибыль подсчитывает, он же не дурак, надо ж всё рассчитать – что в опт, что в розницу. А Ивану – что в лоб, что по лбу, он не про деньги думает, он думает, что в другой деревне неурожай был, градом всё побило, и что он помочь может… Не о себе думает, дурень, что с него взять.

Да и правда, из соседних деревень на базар покупатели понаехали: вершки да корешки скупать, у них же неурожай. Федот сразу скумекал, что товар-то по любой цене уйдёт, и давай цену накручивать. Так накрутил – считать не успевает, только знай гребёт денежку в мошну, везуха!

А Иван не охоч на чужом горе-несчастье в рай въезжать, он цену скинул до божеской. «Вот дурак!» – усмехается Федот.

Долго ли коротко ли, распродали товар и домой.

Вот едут, довольныеееее.

«Надо ещё три сундука сколотить и семь шкатулок, – ворочает мозгами Федот, – а то деньги девать некуда, сундуки в огороде закопаю, а шкатулки в горнице поставлю, да любоваться буду».

А Иван-дурак ничего не думает, лежит себе на телеге, руки за голову и соломинку жуёт. Он родным гостинцев накупил – жёнушке платок цветастый да бусы янтарные, деткам – петушки на палочке и книжки с картинками. Вот дуралей.

Как приехали в деревню – Федот сразу батраков позвал, дал команду сундуки сколотить и шкатулки изразцовые вырезать из красного дерева. Знамо дело – деньги они красоту любят.

А Иван опять чудить надумал: коня распряг, подарки раздал и пошёл по деревне.

Идет-бредёт, дошёл до кузни.

А там жар пылает, звон раздаётся – кузнец работает, кувалдой по наковальне тук да тук, бряк да бряк.

– Здорово, кузнец, – кричит Иван, – что куёшь?

– Здорово, Ванька, вот подковы кую, лошадей ковать скоро.

– Вижу я, кузнец, что крыша в кузне совсем прохудилась.

– Есть такое, дырявая крыша маненько, но ничего, пока дождя нет – терпимо.

– Вот тебе, кузнец, сто целковых – найми работный люд, перекрой крышу, с крышой-то оно половчее работать будет!

– Вот спасибо, Иван, уважил!..

– Бывай здоров, кузнец!

И пошёл Иван дальше.

А тут изба Евдокии-солдатки. Да не изба даже, а так – хатка. У Евдокии муж недавно на войне буйну голову сложил, и остались у вдовы семеро по лавкам, мал-мала-меньше.

Постучал Иван в покосившиеся двери, кричит:

– А дома ли кто?!

Детвора Ивана облепила, а Евдокия спрашивает:

– Зачем пожаловал, добрый молодец?

– Не посчитай за дерзость, прими вот подарочек от меня, за просто так, от души, – и протягивает Евдокии мешочек с монетами, – накорми деток досыта, да обувку им справь годную.

– Ой, да храни тебя Господь, Ванечка! – прослезилась Евдокия.

А Иван крякнул, макушку взъерошил и дальше пошёл.

А на горе – мельница стоит, Иван и туда заглянуть решил.

Постучался к мельнику в ворота. Мельник – мужик обстоятельный, не бедствует, да вот беда – третьего дня шальным вихрем ветрило поломало, видно стара мельница стала. Мельник сидит на завалинке, репу чешет, размышляет как бы мельницу починить.

– Здорово, Мельник! – кричит Иван.

– Здорово, коль не шутишь, – отвечает мельник, – зачем пожаловал?

– Хоть шуткой, хоть смехом, было бы дело с успехом! – говорит Иван, – слыхал я, мельница у тебя повредилась.

– Есть такое дело, – вздыхает мельник, – и, ох как не вовремя, щас мужики зерно потащат молоть-перемалывать, а молоть-то и нечем, беда.

– Не горюй, мельник, – улыбается Иван, – вот тебе сто целковых, ремонтируй свою мельницу…

Долго ли, коротко ли, а тут и осенние холода подошли. Народ стал о заморозках думать, лютая пора грядёт. Ох, придёт зима, не спросит никого – всё проверит, всё посмотрит.

Федот Зерно по мешкам понасыпал и на мельницу засобирался. Да вот беда – конь скользит, спотыкается, подковы поизносились. Пошёл Федот к кузнецу. Глядь – а там Иван у ворот, коня за поводья держит. Тоже видать подковать решил.

– Иди, – говорит Федот, – постой в сторонке, подожди, пока моего коня подкуют. У меня зерна много, мне нужней, да я и заплачу кузнецу больше.

А тут кузнец вышел, взял у Ивана коня повёл в кузню и говорит:

– Я тебе Иван до конца жизни подковки на коня ставить буду, без очереди и бесплатно.

Федот рот раскрыл – чуть муха не залетела.

Суд да дело, до вечера и до мельницы добрались. Федот мешки к мельнице выгружает, глядь – а там Иван стоит.

– Отойди в сторонку, дуралей, не видишь – у меня зерна-то поболе!

А тут мельник вышел. Взял у Ивана зерно, а Федоту велел через недельку приезжать.

Федот рот раскрыл – чуть воробей не залетел.

– Везёт же дуракам!

Поехал Федот домой не солоно хлебавши.

Мимо Ивановой избы проезжает – а там чудо-чудное, диво-дивное – какая-то ребятня у Ивана во дворе: поленницу складывают, изгородь правят, двор метут, да весело так, с азартом.

– Вы чьих будете, ребятки? – спрашивает их Федот.

– Мы Евдокии-солдатки дети, – отвечают мальцы.

– А почто это вы Ивану помогать решили?

– А за просто так, от души! – смеются детки.

Федот рот раскрыл – чуть ворона не залетела.

Вот такие дела.

Вечер четвертый.

– Как отдыхается? – спрашивает нас дед.

– Купались и загорали, речка – класс! – ответили мы почти хором.

– Пошли бы по окрестностям, что всё речка да речка… У нас такие места! В лесу скоро земляника пойдёт, вы ж настоящую лесную землянику и близко не видели!

– Не, в лесу страшно, – помотала головой Вика, – медведи всякие и ваще…

– Страшно? – захихикал дед, – вот где у нас страх, – и он постучал скрюченным пальцем по своему лбу, – вот, слушайте, что я вам расскажу…

Сказка третья

Страх

Лето красное. Честной народ по грибы, по ягоды ходит. Пошли и Федот с Иваном. Летом – день год кормит.

Идут-бредут дорогой просёлочной, полем ромашковым, до леса дошли. Лес тёмный, мрачный, а Федот с Иваном не боятся ничего, они ж мужики! Чего им пугаться, вон они какие здоровые – косая сажень в плечах, волков бояться – в лес не ходить.

Волки не волки, а зверьё в тех местах водилось всякое. Рассказывали, что давным-давно даже медведь одного мужика заломал, ну и, наверное, съел. Медведь, как известно, господин всеядный, ему и мужичок – как балычок.

Собирают, значит, Федот с Иваном грибы-ягоды, чу – шорох какой-то в кустах! Федот остановился, напрягся, уже и бежать готов, и на дерево влезть. А Иван – даже глазом не повёл.

Стыдно стало Федоту, дальше по траве рыщет в поисках даров леса. «Показалось!» – успокаивает он себя.

А тут – раз, снова зашелестело, закачались кусты.

– Иван, слышишь?! А ну как медведь в кустах! – шепчет Федот.

– А если не медведь? – улыбается Иван. Беззаботный, дурак ведь, что с него взять.

– А если медведь?!

А из-за кустов вдруг выходит чудище неприятное, собою непонятное, само с вершок, голова с горшок.

Федот аж подпрыгнул. А Иван спрашивает:

– Ты кто, смехота?

– Я чудище лесное, а зовут меня Опаска, р-р-р-р!

– Не, не опасная ты! – улыбается Иван.

– Да, – кивает Федот, вытирая пот. И дальше пошли.

Только поляну пересекли – снова за кустами что-то странное, ветки качаются, потрескивают.

– Ну, точно медведь! – сипит Федот.

А из-за кустов вдруг выходит другое чудище, само с кошку, голова с плошку.

Федот, уже и корзину бросил – бежать приготовился. А Иван спрашивает:

– Ты кто, потеха?

А чудище отвечает:

– Я пугало лесное, а зовут меня Тревога, у-у-у-у!

– А мы тебя не боимся! – хихикает Иван. Дурак, что с него взять.

А Федот руками колени держит – дрожат они у него почему-то.

И пошли они дальше. Идут-бредут, уже и малины набрали по туеску. Глядь – опять за кустами хруст да шорох, будто прячется кто. Федот корзину на голову натянул и за Ивана спрятался. И тут как выскочит из-за куста нечто, само с быка, голова индюка.

Иван хмыкнул, макушку почесал и спрашивает:

– А ты кто будешь, уродинка?

А чудище отвечает:

– Я Страх лесной, уааааауууууу, пых-пых!

У Федота зуб на зуб не попадает, а Иван даже бровью не повёл.

– Иди, – говорит, – откуда пришёл, нечего тому страшиться, кто ничего не боится!

И дальше по кустам ломится, Федот за ним вприпрыжку – еле успевает. Одному не страшно, а двум веселей. А Страх лесной исчез куда-то, будто и не бывало.

Солнце к верхушкам деревьев клонится, лес всё темнее и темнее. Федот больше по сторонам озирается, чем грибы-ягоды ищет.

Вдруг – треск по кустам, да такой, что деревья закачались, земля ходуном заходила, да совы заухали.

Остановился Иван, прислушался, присмотрелся. Федот тоже как вкопанный встал, глаза вытаращил, трясётся весь, аж на слезу прошибает.

За кустами рык утробный, да вой загробный. И возня в куще такая, будто сам Змей-Горыныч там прячется. Или вся нечистая сила на шабаш собралась. Ну, тут уж Федот не выдержал, подхватил подол в охапку и – дёру из леса. Сапоги по дороге теряет, кафтан клочьями на ветвях оставляет, несётся, ног не чуя, себя не помня. Там где бежал, аж просека появилась. Во как.

А Иван смотрит – из-за кустов выходит Мурашка, без лаптей и порток, а сам с ноготок. Махонький, безобидный, но важный.

– Я Ужас ужасный, злой да опасный, бу!

Иван только рассмеялся в ответ, Мурашку с пути веточкой смахнул и дальше пошёл.

А Федота потом трое суток по окрестностям искали, да неделю молоком отпаивали. Знамо дело – человек не боится, человек опасается. А так-то он смелый, даааа. В другой раз в лес – только с ружом! Или совсем не ходить, да ну его, этот лес.

Вечер пятый

– Дед, Дениска незрелую клубнику в огороде подъедает, – ябедничает Вика.

Дед укоризненно качает головой, но я-то знаю, что вика не о моём желудке беспокоится, а о своём: съеденная клубника уже никогда не станет красной и не достанется ей. Я мысленно показываю ей неприличный жест одним из пальцев.

– Хорошая клубника будет, – задумчиво говорит дед, – ещё бы только дождя немного… А хотите сказку про дождь?!

Слушайте!

Сказка четвертая

Дождь

Ох, плохо без дождя в деревне. Сохнет всё. Такая жара стоит, что даже мухи летают, высунув языки. Вянут вершки, сохнут корешки, лопухи и те скукожились.

Стоит Иван посреди поля, на пшеницу смотрит. А пшеница – на Ивана: «водыыыы!»

Да где ж её взять, воду-то, дождя ужо месяц нет. Так, глядишь, и умрёт урожай.

Пошёл Иван по деревне в тоске-печали, переживает. Глядь – на завалинке дед Кузьма сидит, в кои-то веки вышел на солнышке погреться. Правда, валенки всё равно на всякий случай не снял. Деду Кузьме сто лет в обед. Он уже глуховат, слеповат, но мудр. Иногда к нему народ за советом идёт.

– Здоров, дядь Кузьма! – поклонился Иван.

– Здоров, Ванятка!

Дед Кузьма всех по имени помнит, с памятью хорошо у него. Только вот валенки забыл снять.

– Когда будет дождь, дядь Кузьма? – спрашивает Иван.

– Да бог его знает, – отвечает дед.

– Урожай погибает, – вздыхает Иван и присаживается рядом.

– Это плохо.

– Да.

– Так говоришь – урожай погибает?

– Ну.

– Ааа. Понятно. А чивой-та он погибает?

– Дождя нету.

– Ааа. Понятно.

Вот и поговорили.

– Эхе-хе, – вздыхает Иван, встаёт и идёт дальше.

А дед Кузьма, вслед посмотрел и кричит ему:

– Так, стало быть дождя нет?!

– Ну, – оборачивается Иван.

– Так ты на Кудыкину гору сходи.

– Зачем?

– Дождя у неба попросить.

– А что, и то правда. А пойду и попрошу. Давно пора. И как я не догадался. Думал, что оно вот как-то само… А оно вона чё…

И пошёл Иван довольный.

А тут навстречу Федот.

– Здоров, Ивашка!

– Здоров, Федотка!

– Куда идёшь, Ивашка?

– На Кудыкину гору, Федот!

– А чё сразу дразнишься? Я ж сурьёзно спрашиваю.

– А я вот сурьёзно и говорю! Дед Кузьма посоветовал дождя у неба попросить. У тебя ж огород пересох?

– Ну?

– Стало быть дождь нужен?

– Вот ты дурень! Дед Кузьма давно уж из ума выжил, нашёл, кого слушать.

– Не, я верю, Федот, без веры никак.

– Ну, иди-иди, – ворчит Федот, а сам думает: «а чем чёрт не шутит, вдруг сработает!»

– Ивашка, а я, наверное, с тобой пойду!

– Ну ладно, пошли.

– Только где ж она эта Кудыкина гора-то, не знаешь?

– Я разумею, Федот, что любая гора подойдёт, лишь бы до неба дошло.

– Тогда поболе гору выберем! Шоб сразу дошло.

И пошли Иван да Федот на самую высокую гору. Долго взбирались, до самого вечера. Взошли высоко на макушку, туда, где ветер свищет, подняли глаза к небу и начали дождя просить.

– Создатель, смилуйся над нами грешными, не дай умереть нам голодной смертью, просим – дай дождя на урожай!.. – шепчет Иван, глядя в небо.

– Совсем у меня огород пересох, капуста как луковица, репа как горох… – бубнит Федот.

– Просим всем селом, пошли нам тучку добрую, да с водицей благодатною!.. – умоляет Иван.

– Полей огород мой, прошу-умоляю, пшеницу мою ороси покруче, а я уж молиться тебе стану, свечку поставлю… – канючит Федот.

– Аминь!

– Аминь!

Только проговорили, ветер ещё сильнее засвистел, завихрился, в небо взвился. Глядь – откуда ни возьмись – тучка! Сначала махонькая, с избу, потом уже с церквушку, а потом и совсем огроменная, больше чем рыба-кит. Плывёт туча прямёхонько на село, громом гремит, молниями посверкивает.

Запрыгали-заплясали от радости Иван да Федот. Сработала молитва-то! Ай спасибо небу, низкий поклон деду Кузьме за совет мудрый!

А вот и ливень ливанул. Иван с Федотом бегут с горы мокрые, счастливые и не переживают, что вымокли до нитки. Главное – урожай спасён!

В селе уж и народ на улицу тоже высыпал: радуются дождю.

Эх, только вот незадача-загвоздочка одна вышла: тучка-то с дождём по-над селом знатно прошла, но как-то так получилось, что огород Федота стороной обошла.

Вот ведь как бывает. А почему – да кто его знает? Тут даже дед Кузьма не объяснит.

Вечер шестой

– Дед, а ты в принципе крутой чувак! – не выдержал я в этот вечер, – я, если честно думал, что эээ… возраст, деревня… как-то это всё примитивно, неинтересно, а у тебя по ходу ай-кью зашкаливает!

– Точно, – согласилась Вика.

Дед хихикает.

– Чего по виду судить. У кажного человека сущность есть настояшшая, робятки, человек – продукт с виду сложный, но ежели разобраться, то можно любого по полочкам разложить. Вот, к примеру, слушайте…

Сказка пятая

Сущность

Страшные дела творятся в деревне. Рассказывают, что в медовый Спас лунное затмение будет. Такое бывает только раз в тысячу лет – когда затмение с Медовым спасом совпадает. И славится это затмение тем, что человек из себя выходит. Как будто ты – это не ты. И вроде идёт Иван по деревне, а это и не Иван вовсе. Или Федот: вроде и Федот – да не тот.

Об этом всем рассказывал местный батюшка, который много чего интересного знал. Не все, правда, верили. Больше всего Федот не верил, он вообще мало кому верил, но тут совсем разъерепенился: «брехня! – говорит, – так не бывает!»

«А ты пойди, проверь!» – осерчал батюшка.

«А что, вот пойду и проверю!» – хорохорится Федот.

Но ближе к вечеру, когда все от страха стали ставенки закрывать, Федоту жутко стало. «Сгину, не ровен час! – запаниковал он, – а не пойти – что обо мне люди подумают?! Скажут – струсил наш Федотка, вот позор-то!»

А тут Иван по деревне с сенокоса идет. Веселый, довольный, песенку насвистывает. Ну, дурак – что тут попишешь. У людей – вон какая форс-мажорина, а ему хоть бы хны.

И тут Федоту мысль в голову пришла, хорошая мысль, умная. У Федота других и не бывает.

– Здарова, Ивашка-рваная рубашка!

– Здарова, Федотка-куцая бородка! – отвечает Иван.

– Слушай, Ивашка, а пойдём сегодня по деревне погуляем! Смотри, какие погоды нынче стоят!

– А пойдём, Федотка! И то правда. Щас только баньку истоплю…

И, как стемнело, пошли Иван да Федот по деревне гулять. Гуляют четверть часа – не страшно, гуляют половину часа – не боязно, гуляют час – совсем осмелел Федот, идет руками машет, Ивану хвастается – какой он по жизни храбрец, да удалец, ничего не боится. Даже лунного затмения в Медовый спас.

А тут раз, и вот оно – затмение. Собаки во дворах завыли, коровы замычали, дрожь по земле пошла…

И вдруг видят Иван да Федот – навстречу им идут другие Иван да Федот! Во как!

Федота, знамо дело, чуть кондрашка не хватила, упал в кусты и лежит – дышит через раз. А Иван остановился, макушку почесал и стал рассматривать самого себя, ну и Федота заодно – тех, которые как бы ненастоящие.

Люди как люди, только прозрачные какие-то. А внутри – чего только нет. И никакой печёнки-селезёнки или ещё каких органов, а не понять что.

Осмелел немного Иван и спрашивает того Ивана, который светится.

– А, ты кто, друг ситный? Не брат ли мне единоутробный?

Отвечает ему другой Иван:

– Нет, не брат, я – сущность твоя настоящая, вот – погулять вышел.

– А это, стало быть, Федота сущность?

– Точно, так и есть.

– А что это у тебя, дорогая сущность, внутри – такое большое светящееся?

– Это душа твоя, Ваня, она главная, она – это и есть человек.

– Вона чё. А чего ж у Федота она такая маленькая и тусклая?

– Незрелая она. Душа-то, Ванечка, много жизней проживает, веками мудрости набирается, и чем больше живёт, тем светлее и больше становится. А Душа Федота, молодая еще, квёлая, ей еще расти и расти, дозревать не один век.

– Понятно. А вон-то – в головах, чего это такое – тоже шибко разное у нас.

– А это Ум да Разум. У Федота Ум большоооой, а Разум – с гулькин нос. А у тебя ума-то поменьше будет, да разумом Бог не обидел. Вот ведь как.

– Интерееесно, – удивляется Иван. А кто ж нами правит: Ум али Разум?

– А чего больше – то и верховодит.

– Ага. А вот это, что вокруг Души, как сияние какое, это что?

– Это Сознание ваше, Ваня. Оно размером-то одинаковое у вас, только у Федота оно сейчас выключилось маненько, со страху-то. Сознание – это такой двор с пятью воротами, Ваня, туда все заезжают и товар свой выгружают. А Душа уже и решает – что с этим добром делать.

– Забавно ведаешь! А что ж это за ворота такие?

– А это органы чувств наши: Зрение, Слух, Вкус, Обоняние да Осязание.

– Так всё просто, оказывается!

– Проще некуда, Иванушка. Всё на свете гораздо проще, если разобраться, всё последовательно да правильно выстроено, Вселенная, она ж совершенная. А если что не нравится – так надо в себя заглянуть, порядок в душе навести: подмести да протереть, чтоб светилась Душа, не тускнела. Ой, смотрю и Федоткино сознание зашевелилось, очухался, наверное, наш Федот.

Сказала так Сущность Иванова да исчезла-растворилась вместе с Сущностью Федоткиной.

А сам Федот – настоящий – из кустов вылезает:

– Туточки я! Я там в кустах белые грибы увидал, вот и отлучился… Думаешь я испугался чего?! Нееее.

– Знамо дело, я так и подумал, – улыбается Иван, – по ночам грибы далеко видать, они ж светятся.

Как души наши светлые.

Вечер седьмой

– Как знал, что незрелая клубника мне не пойдёт на пользу, – честно признаюсь я деду шёпотом, держась за живот.

Вика издали злорадно усмехается.

– Как это – как знал? – усмехается дед, – не мог ты этого знать, напридумывал ты себе всё!

– Болит же! – злюсь я.

– Вот ежели бы ты не думал, что можешь заболеть – не заболел бы, хоть совсем зелёную бы съел! Это, внучок, самовнушение, поскольку ты сам себе команду даёшь мыслями своими, как скажешь, так и будет, организм он, робяты, послушный…

Вот как раз и историю вспомнил…

Сказка шестая

Экстрасенсы

– Не ходи мимо избы бабы Фроси, там у нее кобель больно свиреп – покусает, – говорит Федот Ивану, – вишь, как ногу мне похомячил! Вот как чувствовал…

Федот – он добрый-то на самом деле, и об опасности предупредить завсегда может. Даже Ивашку. Пусть и зол на него. Но на кобеля бабы Фроси Федот ещё злее.

– Спасибо, что предупредил! – улыбается Иван.

Федот довольный, хоть и больно ему.

– Я, – говорит, – опасность за версту чую, Ивашка! Вот иду иногда по дороге, вижу каменюка лежит, ну, думаю, щас споткнусь об его. И точно, обязательно споткнусь! Или, скажем, зимой сосулька какая висит, висит себе и висит, а как я прохожу – так обязательно на меня соскочит. Я же вот иду и думаю: сколько ей висеть-то, щас я пройду – на меня и грохнется. И точно.