Текст книги "Жили-были…"

Федот важно поглядывает на Ивана. Тот только улыбается и головой покачивает.

– Это что, – разошёлся Федот, – я иногда и урожай предсказать могу. Вот сажаю капусту и думаю: эх, а почто как сгниёт капуста, или червяк сожрет. И что ты думаешь – гниёт! А что не успело сгнить – червяк догрызает. Я, вот, Иван, иногда без шапки во двор выскочу, ну, думаю, ветрище-то какой, продует же, заболею. И что ты думаешь?! Через день сопли на кулак наматываю. Во как. И я тебе по секрету скажу, Иван, я так думаю, что я этот… как его… экстрасенс, во!

– А это кто ж такой? Слово какое мудрёное, – спрашивает Иван.

– Эх, деревня, – усмехается Федот, – тёмный ты, в науках ни бельмеса не разбираешься. Ну, да ладно, я тебе расскажу. Экстрасенс, Ивашка, это такой человек, который всё наперёд знает. Как бы предвидит. Понял? Бывают такие люди. Вот, и я, стало быть, тож из таких. Не знаю, Иван, радоваться этому, али огорчаться.

А Иван-дурак на Федота долго пристально смотрит и снова репу чешет. Видимо никак в толк взять не может. А потом носом пошмыгал и говорит:

– Сдаётся мне, Федот, что и я, наверное, этот самый… ну, про которого ты ведаешь. Который всё наперёд знает.

Федот недоверчиво хмыкает.

– Куда тебе, дурень! Такие люди один на сто мульонов рождаются. Нас на земле по пальцам пересчитать можно!

– А вот ежели я по дороге иду, и каменюка лежит…

– Ну?..

– А я думаю: ну и пущай себе лежит, а я дальше пойду.

– И что?

– И ничего! Не спотыкаюсь об его. Иду себе и иду.

– Случайность, я ж тоже не всегда спотыкаюсь. А вот как подумаю – так обязательно навернусь.

– Хм!

– Вот тебе и хм!

– А я вот, Федот, думаю, что буду здоров и бываю здоров; подумаю, что сосулина мимо пролетит и она за моей спиной в аккурат падает, не поверишь! Капусту высаживаю и ужо представляю – какая она будет целёхонькая да толстопузенькая! И точно, все червяки к тебе в огород ползут.

– Ты, наверное, порчу на мой огород наводишь, дурачина? Почему червяки ко мне ползут?! А?

– А кто его знает, Федот. Ты ж этот… екстрасенс… сам должон знать.

– Тьфу ты…

Федот хмурит брови по самые щёки и скрипит мозгом – размышляет.

– На той неделе на свадьбу пригласили: думаю, дело хорошее, подарок на рупь – наемся на пять! Только, думаю, как бы морду по пьяни не набили. И что ты думаешь?..

– Давай угадаю: набили! Прямёхонько в левый глаз прилетело… А ишшо в ухо!

– Откуда знаешь? Растрепал кто?

– Не, я, Федотка, наверное, тоже екстрасенс! – смеётся Иван.

Федот подавлено отворачивается и молча уходит.

А Иван – соломинку в зубы, картуз на глаза и – в поле.

Не успел и версты пройти – Федот вдогонку бежит. Радостный, орёт чего-то.

– Иваааашкаааа, дуреееень, я понял! У меня ж ишшо фингал не рассосался, и ухо не зажило, ты ж энто увидал, босяк! Не экстрасенс ты, не экстрасенс! А я экстрасенс, понял?! Ну, давай, Иван, не хворай!

– И ты бывай здоров, Федотка!

Вечер восьмой

– Дед, и когда ты всё успеваешь?! У тебя живность всякая – накормить надо, огород, воду из колодца тащишь, дрова колешь…

– И всё бесплатно! – добавляет Вика.

– Это безысходность? – спрашиваю я осторожно, боясь обидеть деда.

– Это привычка! – и не думает обижаться дед, – привычка – вторая натура! С детства привыкнешь – считай на всю жизнь…

Сказка седьмая

Сила привычки

– Здорово, Ивашка-ранняя пташка!

– Здорово, Федот-самоварный живот!

– Я сегодня, Иван, решил раньше тебя встать, и вот всё равно – пока глаза продрал, смотрю – ты уже десятину поля скосил! И когда ты только спишь?

– Кто рано встает, тому Бог даёт! – улыбается Иван.

– Я что, дурак что ли в такую рань вставать! – ворчит Федот, – ну вот скажи – кто тебя ни свет, ни заря с полатей-то поднимает?

– Да есть одна особа, – туманно отвечает Иван.

И пошёл косой мелькать, скошенная трава во след ровными рядками ложится: «жух-жух, жух-жух».

Не отстаёт от Ивана Федот, в грязь лицом не хочет ударить. Да только через часик не выдерживает, пыхтеть начинает, задыхаться.

– Ивашка! – кричит, – давай передохнём! Ты ж поди устал!

– Не, – улыбается Иван, – я только разошёлся.

Стиснул зубы Федот и дальше косой махать…

Солнце высоко. Пора перекусить. Федот достал узелок, там у него как всегда окорок, бутыль кваса, да десяток яиц. По работе и едок.

А у Ивана в узелке бутыль молока, да лепёшка.

– Не в коня корм! – шутит Федот, – кто ж тебе такой скромный узелочек-то сложил, Ивашка?

– Да есть одна особа, – темнит Иван.

– Ну-ну.

На сегодня сенокос закончен. Хотя день ещё в разгаре. Иван косу на плечо и с поля широченным шагом в село пошёл, как будто и не устал вовсе.

А у Федота к дереву конь привязан, он же не дурак! Зачем пешком идти, когда конь есть. Хотя у Ивашки конь тоже вроде есть, только он его дома оставил.

– Ивашка, ты чего это пешком всё время ходишь?! Кто тебе коня не даёт?

– Да есть одна особа, – улыбается Иван.

– Тьфу-ты! – злится Федот и пинает ногами жеребца. А тот бедный аж в коленях дрожит – тяжёл Федотка.

Пока Федот часик дома вздремнул, Иван до дому пришёл, дров наколол, скотину покормил, да присел сети плести – рыбкой семью тоже побаловать надо.

А Федот пошёл на речку – коня напоить, да самому искупнуться. Увидал на крыльце Ивана, кричит:

– Ивашка, айда на речку, поработал – пора и отдохнуть!

– Не, мне ещё корзину сплести, да двор подмести!

– А отдыхать когда, Ивашка? Это кто ж тебя так постоянно трудиться-то принуждает, а?!

– Да есть одна особа, – смеётся Иван.

Идёт Федот обратно, уставший, разомлевший. За околицей детвора в лапту играет. Крику-визгу – за три версты слышно, радостно всем, понятное дело – игра-то весёлая.

Смотрит Федот и глазам своим не верит: среди ребятни – Ивашка-драная рубашка! Чупрын мокрый, глаза блестят, носится как угорелый по поляне – никому из мальцов не догнать. И столько радости у Ивана на лице, что Федоту аж завидно стало. Подошёл, спрашивает:

– Ивашка-довольная мордашка, вот смотрю я на тебя и удивляюсь, скажи, отчего ты такой радостный всегда?

Иван макушку чешет.

– Не знаю, Федотка, радуюсь и всё.

– А ну как нечему радоваться?

– Не, радоваться – всегда чему-то можно! – не соглашается Иван.

– Это какая же сила тебя дурака постоянно радоваться заставляет? – злится Федот.

– Да есть одна особа, – радуется Иван.

Тут уж Федот не выдержал. Бросил в сердцах кепку о землю, топнул ногой.

– Давай, – кричит, – говори немедля, что это за особы такие особые, которые тобой правят, да верховодят. Неужто они силы такой неимоверной, что никак не поперечишь!

– Правда твоя, – соглашается Иван, – сильные они, и чем больше им отдаёшься, тем они сильнее становятся.

– Чуднооо! – удивляется Федот, – как бы мне с этими сударынями-особами познакомиться?!

– Так есть они и у тебя, Федот! – веселится Иван.

– Да ну?!

– Только они у тебя другие, и сильные и упёртые, но всё ж таки другие! Ты им сдался, вот они и верховодят тобой!

– Это ж кто ж такие? – чуть не плачет Федот.

– Да привычки это! – смеётся Иван.

Вот такие дела!

Вечер девятый

– Я уже и не обижаюсь на родителей! – заявляет Вика, – и не потому, что считаю себя виноватой, а потому что понимаю их.

– А я не обижаюсь, потому что мне тут нравится, – говорю я, – честно!

– А чего обижаться? Обида – последнее дело, – вмешивается дед, – и, между прочим, соколики, обида – это затея того, кто обижен, да!..

– Да ладно! – не соглашается Вика, – получается, что если кто-то меня обидел ни за что ни про что, так это моя проблема?!

– Ежели обидел – проблема общая, а сама обида – она же в тебе? Значит, это твоя проблема.

Вика собирает складки лба над переносицей и сжимает губы. Это признак того, что она не согласна. Я быстренько вмешиваюсь:

– Может у тебя и на эту тему сказка есть?

– А то! Конечно, есть.

Сказка восьмая

Обида

Шла по селу Обида. Бедная, несчастная, всеми забитая. Ходит от двора ко двору, а её ото всюду гонят. Кто поругивает вслед, кто посмеивается, кто за дрын хватается. Никому-то она не нужна.

Вот изба Евдокии-солдатки: муж на войне буйну голову сложил, да семеро по лавкам, мал-мала-меньше. Уж она-то приютит Обиду. Есть за что.

– Здравствуй, Евдокеюшка! Пригласишь? Кому как не к тебе!

Посмотрела Евдокия-солдатка на горемыку скорбно, помолчала и говорит:

– Не нужна ты мне, поди прочь! Некогда мне возиться с тобой, вон забот сколько!

– Неужто не озлоблена ты? У тебя же счастья-то поди нет!

– Есть счастье, – улыбается Евдокия, – вон оно, по полатям сопит. Старшой уже – вылитый папка, за двоих и поле пашет и косою машет! Иди своей дорогой.

И пошла Обида дальше.

А вот дом Ивана. Хозяин на крыльце сидит, топор точит. Неужто зол на кого?! Вон, какое лицо угрюмое.

– Здравствуй, Иван! Я в гости к тебе! Пригласишь? Помогу чем смогу!

– В тесноте живут люди, а в обиде гибнут! – отвечает Иван, – зачем ты мне?

– Обидчиков-то вон сколько кругом, – пристаёт Обида, – всяк норовит в душу плюнуть.

– Не, – улыбается Иван, – судит Бог обидчика, а человек прощает. Ни к чему мне тяжесть лишняя. Иди своей дорогой.

И пошла Обида восвояси.

А тут и дом Федота на пригорочке. Хороший дом, с резными ставенками и петушком на крыше. Федот – мужик практичный, к шику привычный. Наверное, ему и обижаться-то на кого-то резона нет. Но всё равно, спросить надо, вдруг какая старая печаль-досада душу гложет…

– Здравствуй, Федот! Как живёшь-поживаешь, держишь ли ты меня в своём сердце?

Федот уставился на Обиду, молчал-молчал, потом вздохнул тяжко и давай причитать:

– Да полным-полно тебя и в сердце, и в печёнках, везде полно! Обижен я на всех и на каждого в отдельности! Хорошо хоть выговориться пора пришла! Обижен я на Мельника, к примеру, что мельница ему по наследству от деда досталась и что теперь он деньги лопатой гребёт. Обижен на Кузнеца, что его девки любят. Обижен я на Ивана, что весёлый и беззаботный, живёт и в ус не дует…

– Это не ко мне, – говорит Обида, – это к моей старшей сестре Зависти.

– А, понятно, – говорит Федот, – тогда обижен я на Батюшку, что ему исповедуюсь, а потом плохо мне бывает. Обижен на деда своего престарелого, что позорит меня – в лохмотьях по селу ходит. Обижен на детей своих, что злятся на меня, когда наказываю их…

– И это не ко мне, – говорит Обида, – это к моей младшей сестре Совести.

– А, понятно, – говорит Федот, – тогда обижен я на солнце красное, от него зной да сухость. Обижен я на дождик, от него сырость да слякоть. Обижен на ветер, что третьего дня яблоню мою поломал и кусты смородины. Обижен на рыбу в пруду, что костлява больно и на дичь болотную, что увёртлива. Обижен на лес дремучий, что непролазный и паутинный. Обижен на комара, что нудит по ночам в ухо и на пчёл, что жалят почём зря. Обижен на корову свою, что молока даёт мало и на овцу, что шерсть облезлая…

– Ах, как сладка мне речь твоя, – говорит Обида, – стало быть, ты на весь свет в обиде?

Нахмурил Федот свой лоб.

– Стало быть – так.

– А на себя, Федотушка, ты не в обиде?

– А за что мне обижаться-то на себя?! Вот ты скажешь тоже! Я же со своей головой дружу, уж как-нибудь я с ней договорюсь!

– Я вот тут, Федот, подумала и решила: а поживу-ка я у тебя, нам вместе хорошо будет! Вот только сестёр кликну, а то мне одной скучно будет.

– А кормиться ты чем будешь? У меня каждое зернышко на счету, лишние рты не прокормить.

– Не переживай, Федотушка, корми нас обидками горькими, завитками чёрными, да стыдобой постыдной – как-нибудь проживём!..

– Гляди, пока с тобой болтал – соседские гуси весь огород мой потоптали! – спохватился Федот, – ну теперь, Обида, я и на тебя обижен!

Вот как теперь жить-то после этого! А?

Вечер десятый

Если присмотреться, то в деревне тоже немало хорошего. Воздух такой, что аж голова кружится, особенно после мегаполиса, продукты свои – без химии всякой и люди здесь какие-то все добрые, непосредственные, как дети. Я с дедом этой мыслью поделился, а вечером гадал – какая же сказка может быть у него на эту тему?! Это же мои ощущения, мои эмоции…

А дед, как всегда, на уровне!

Сказка девятая

Сделка

Было да прошло и быльем поросло, вспоминать грех, только из песни слов не выкинешь…

Поехали как-то Иван да Федот в город, на базар. Дело обычное, для мужика привычное.

А как приехали, так и разошлись в разные стороны, у Федота одни думки – у Ивана другие: Иван в первую очередь младшенькой своей хотел свистульку расписную найти, а Федот – себе любимому – шапку соболью.

Идёт Ивашка-расписная рубашка по базару, на товар посматривает, приценивается, языком цокает, интересно ему всё.

Ходил-ходил – устал. Зашёл в тенёк, сел на пенёк, сидит – на торговый люд посматривает.

Вдруг подсаживается к Ивану старикашка какой-то. Тоже видно устал. Сморщенный весь, мрачноват, крючконос, бородой оброс. Сидит себе спокойно, клюкой по земле возюкает.

Ивану как-то жутковато стало, неуютно рядом. Хотел он только встать и отойти от греха подальше, как старикашка вдруг говорит:

– Покупаешь, чего, али продаёшь?

– Хожу-брожу-прицениваюсь, – отвечает Иван.

– А где ж твои деньги-то? – спрашивает старик.

– А вот они! – хлопает Иван себя по карману, – а почто интересуетесь?

– Нет у меня интереса, да только разве с такими деньгами – разве что путное купишь? Такому молодому, да здоровому, да собой пригожему мешок денег – в три пуда надо, чтоб по базару погулять!

– Скажешь тоже, в три пуда… – улыбается Иван, – это ж мне десять лет пахать надо, чтоб накопить столько.

– А зачем пахать?.. – старик обернулся к Ивану, – когда зараз получить можно.

Озадачился Ивашка.

– На убивство какое али другой грех – не пойду!

– Зачем сразу убивство?! – старик захихикал, – можно и по-человечески заработать.

– Это ж как?

– У вас товар – у нас купец! Есть у тебя, добрый молодец то, что продать можно да три пуда денег зараз получить.

У Ивана как-то нехорошо под лопаткой зачесалось.

– Говори, купец, о каком товаре речь ведёшь?

Старик посмотрел Ивану в глаза и махнул костлявой рукой.

– Да так, пустячок, оно тебе и ни к чему, ни щи сварить, ни в праздник дарить, словоблудие одно, баловство.

– А всё ж таки?

– Это, касатик, ощущения твои, чувства твои, да эмоции, и всего делов-то!

Крепко задумался Иван. А потом и говорит.

– Создателя мы не видим, но это ж не значит, что его нет! Не всё пощупать можно да в карман положить. Я не знаю, уважаемый, зачем тебе мои ощущения, мои чувства да мои эмоции, но я так думаю, что если оно есть во мне, то не зря. К чему мне к примеру мешок денег в три пуда, ежели я его не увижу, не почувствую, не порадуюсь. Получается, что человек без ощущений глух и слеп, без чувств сух и чёрств, а без эмоций совсем счастливым быть не сможет.

– Эхе-хе, дурачина ты, – покачал головой старик, – с мешком-то денег как несчастным можно быть?!

– Не, – упёрся Ванятка, – счастье оно в нас, а не в мешке!

Старик только клюкой постучал рассерженно и ничего не ответил. А когда Иван моргнул – его уж и не было, как будто привидилось всё.

«Надо же, чего только в мире не встретишь!» – подумал Иван и пошёл Федота искать, надо ж с ним поделиться оказией этой, рассказать да предостеречь.

Ходил-бродил битый час, подумал уж, что Федот без него домой отправился, как вдруг, глядь – вон он голубчик! Сидит на лавочке и смотрит куда-то. Как баран на новые ворота.

А как подошёл Иван ближе – увидел, что смотрит-то Федотка не куда-то, а совсем никуда. Глаза – как стекляшка, а лицо – простоквашка. Похолодело у Ивана внутри, аль беда какая с другом приключилось?! А как у ног Федоткиных мешок в три пуда увидал – так всё понял. Схватил Иван тот мешок и бросился в толпе старика-злодея искать…

Дома Федота зельем да снадобьями домочадцы три дня отпаивали – еле выходили-вылечили.

Спасибо Ивану, вовремя спас Федота. Федот хоть и идиот, но мужик добрый и весёлый, как без него-то.

Вечер одиннадцатый

Вика немного захандрила. Заскучала по городу, по подругам, по цивилизации. Даже всплакнула немного втихаря. Дед как-то не во время что-то сказал, пошутил, и сестра вспыхнула как петарда, нахамила ему и ушла на чердак.

– Норм, – сказал я деду, – отойдёт, это ж женщины, они такие! Прости её.

Дед с пониманием похихикал.

А Вика к вечеру спустилась с чердака, молча обняла деда и показала мне язык.

И мы уселись слушать новую сказку.

Сказка десятая

Догнать и простить

– Здорово, Федот!

– Здорово, Ивашка!

– Прости меня, Федот, не помни зла!

Федот аж споткнулся на ровном месте, напрягся весь, по сторонам осмотрелся, репу почесал.

– Вот же ты гад какой! Злодей! Я от тебя такого не ожидал!..

– Это ты про что, Федот?!

– А про то, про что и ты.

– Ничего не понимаю!

– Ну и дурак ты, Ваня! Ты ж у меня прощения просишь? Просишь, значит натворил чего-то! Вишь какой я екстрасенс, ёк-макарёк!

– Не, Федот, сегодня ты немножко не екстрасенс, сегодня праздник – Прощёное воскресенье. Сегодня принято просить прощения и самому прощать всех.

– Тьфу-ты! Ну ладно, прощаю. Хотя не понимаю – за что. Раз прощения просишь – значит, всё ж таки, чего-то натворил? А? Это ты с моего огорода тыкву укатил? Признавайся!

– Бог с тобой, Федот! Зачем мне твоя тыква! Я ж просто так, на всякий случай, вдруг ты на меня за что-то сердишься, а я и не знаю! Обида она ж в том, кто считает себя обиженным, а тот, кто обидел, может даже и не знает об этом!

– Не, ты бы узнал сразу, я бы сказал, я ж честный! – отвечает Федот, – тогда, раз такое дело, и ты прости меня, Ивашка!

– Прощаю! – весело сказал Иван.

– А ты ж даже не спрашиваешь – за что?!

– А какая разница!

– Ну, ты дурень! Ладно, пойду я, у меня делов много.

И потрусил Федот по деревне по делам своим.

А на самом-то деле побежал наш Федот прощения просить у всех, кого обидел, и прощать всем, кто его обидел. Ведь Прощёное воскресенье же, мало ли, вдруг непрощённого и не простившего в рай не пустят.

– Здорово, кузнец!

– Здорово, Федот!

– Кузнец, ты это… прости меня!

– Прощаю, Федот, и ты меня, прости, если можешь!

– А за что? Тыкву с моего огорода укатил?

– Аха-ха! – смеётся кузнец, – молодец, Федот, хохмач ты, можешь по-доброму шутить.

И пошёл кузнец своей дорогой. А Федот стоит и не знает – что там кузнец имел в виду. Ну, не обижаться же заново на него в прощёное-то воскресенье.

– Здорово, Федот!

– Здорово, пастух!

– Прошу прощения у тебя, Федот! – говорит пастух.

– За что? – насторожился Федот.

– Ну, мало ли, зла не держи, зло тело как лыко сушит!

И пошёл пастух своей дорогой.

Плюнул ему во след Федот и дальше побежал. Село-то большое, а Прощеное воскресенье не резиновое.

Вон мужики-плотники идут, надо и к ним подойти.

– Здорово, мужики!

– Здорово, Федот!

– Простите меня, мужики, если что, зла не держите!

– И ты Федот прости за всё!

Федоту опять не по себе. Он-то знает, за что прощения просит – на той неделе десяток гвоздей у плотников стащил, забор подправить. А вот они – чего такого сделали? Чем напакостили? И стоят же, смотрят на Федота и хитро улыбаются… Ну, точно тыква – их рук дело! Но прощать-то надо… эхе-хе…

– Бывайте, мужики!

А вот и мельник идёт на свою мельницу.

– Здорово, мельник!

– Здорово, Федот!

– Мельник, сегодня Прощёное воскресенье, ты меня прости Христа ради!

– Да не держу я зла на тебя! Да и ты меня прости, если что.

«Это за что ж он зла не держит? – нервничает Федот, – неужто видел, как я муки лишнюю осьмушку пересыпал?»

Идёт Федот дальше, навстречу Евдокия-солдатка со своей оравой.

– Здравствуй Федот!

– Доброго здоровьица, Евдокеюшка!

– Прости, нас, Федотушка, за всё, зла не держи!

– И ты прости, Евдокея!

Федот краснеет вдруг и говорит:

– Я намедни твоему мальцу подзатыльник дал, он озорник кур моих распугал. Так что прощения прошу.

– Ой, да он, наверное, и не заметил, он у меня бедовый, – говорит Евдокея-солдатка, – а мои-то третьего дня тыкву с твоего огорода укатили озорники. Я их поругала, но тыкву-то не вернуть, кашу сварили. Так что прости, Федот, если сможешь!

– Ой, да бог с ней с тыквой-то, – разлыбился Федот, – у меня этого добра навалом, лишь бы ребятишки были сыты-довольны, кушайте на здоровье!

– Спасибочки тебе, Федотушка! – поклонилась Евдокея.

– Да ладно, чего там, – покраснел Федот и пошёл дальше. А у самого почему-то от радости чуть сердце из груди не выскакивает. Оказывается, когда прощаешь – тоже хорошо, даже приятнее, когда тебя прощают.

Вот как бывает.

Вечер двенадцатый

– Весело с тобой, дед, – говорю я, наблюдая, как он подкладывает веточку крапивы в карман Викиного сарафана, – иногда кажется, что ты первоклассник!

– В каждом из нас живёт первоклассник, Дениска, главное чтоб не на всю голову!

– То есть всего понемногу?

– Стало быть, так! У меня и сказка про это есть, да.

– Расскажешь?

– Легко!

– А ещё же не совсем вечер, дед.

– Так я могу и две рассказать, да на одну тему! Зови сестру!

Сказка одиннадцатая

Настоечка

У Федота завтра именины. Возраст Христа. Рад Федот – подарки будут! Давно уж он не приглашал гостей на именины, а тут что-то подумалось – надо! Его ж иногда приглашают, и ему не грех.

Сидит Федот со списком гостей, думает, кого позвать. Ой, как не просто выбор сделать!

«Ивана позову, он хоть и голодранец, но друг, как без него. Соседа позову, он мне поросёнка подарит, у него же вон сколько в этом году. Батюшку приглашу. Мельника и кузнеца позову – нужные люди, напою-накормлю, авось потом откликнется…»

Много по списку набралось гостей у Федота, ой, много. Аж левая ладонь зачесалась.

И вот с утра жинка Федота соленья-варенья на стол мечет, холодец, с вечера сваренный, по краям, а в центре гусь с яблоками.

Федот новую рубаху расписную надел, бороду побрил – ну красавец! Тут и гости подходят с подарками. Именинник подношения принимает, в пояс кланяется и за стол всех усаживает.

Иван тоже пришёл, скромно сел в уголочке, квасок попивает, да холодец нахваливает. А потом вдруг спохватился и говорит:

– Совсем забыл! Вот, дед Кузьма просил передать… – и достаёт бутылочку в пергамент завёрнутую.

– Самогон? – спрашивает Федот. Он до такого зелья не особо охоч.

– Не, настоечка волшебная, дед Кузьма врать не будет.

– И чем же это она волшебная? – не верит Федот.

– А вот ежели её по чутку пить, то она чудодейственную силу показать может, – так дед Кузьма сказал.

Федот лоб нахмурил, жутковато ему стало. А гости и говорят:

– А давайте вместе волшебную настоечку пробовать, чтоб не страшно было.

И стали пробовать.

Федот первым пригубил. За ним и остальные.

После первой рюмочки стало как-то тихо, все переглядываться начали. А потом кузнец постучал ложкой по столу и говорит батюшке:

– А чивой-та у тебя за прыщик на носу смешной такой?

Батюшка за нос схватился руками, посмотрел на всех и заплакал. Все смеяться стали, а сосед Федота под стол залез и давай всех щекотать, чтоб ещё смешнее было. Что тут началось… Все скачут, кричат, на ложках дерутся. Только Иван не дерётся, он по полу ползает и кота догоняет, как догонит – сам убегает. Мельник на стол взобрался, сидит – соль с сахаром перемешивает и через сито сеет. Батюшка сидит, слёзы бородой размазывает. Федот тоже как дитё малое: всю еду к себе сгрёб, обхватил и кричит:

– Это моёёёёёёё! Уходите все, это мой дом!

Хорошо, что жена Федота наливочку не пробовала, она быстро смекнула, в чем дело: быстренько по чаркам налила и пошла всех угощать. Правда некоторых догонять пришлось и держать, чтоб не выскользнули. Выпили все. Переглянулись.

– Батюшка, покорнейше прошу простить, я не виноват, бес попутал, – сказал кузнец, – прыщик-то и вправду уродливый.

– Бог простит, – ответил батюшка, – да чтоб у тебя на одном месте такой прыщик выскочил!

– А вот, между прочим, под столом задохнуться можно, вы, когда в гости идёте – чуньки-то посвежее обувайте, – язвит сосед.

– А я давно хотел сказать, вы вот зерно привозите в старых мешках, а муку забрать норовите в новых мешочках, – нахмурился мельник, – жулики.

– Не, не жулики, жмоты они, – говорит кузнец, – работой завалят до посинения, а как платить – так скаредничают, мол, что там работы-то…

– Надоели вы мне, – бухтит Федот, – грош цена вашим подаркам, а уплетаете за троих! Гуся вон схрумкали, мокрого места не оставили!..

А Иван посмотрел на всех и говорит:

– Ой, да какие ж вы смешные, братцы – сил нет, как же я вас всех люблю да обожаю, – и полез целоваться.

Федотова жинка снова сообразила, что налить надо. Взяла молча настоечку и по чаркам плеснула.

Выпили. Переглянулись. Покраснели. Сидят молча жуют, всё, что на столе осталось, головы не поднимают. Только хруст да чавканье стоит. «Господи, стыдоба-то какая!» – думают все.

А Иван на пустую бутыль из-под настоечки посмотрел и говорит:

– Братцы, а давайте споём! Что мы тут сидим как неродные!

И начал:

«Скакаааал казааак через долинуууу!..»

Вот такие именины получились!

И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало!

Сказка двенадцатая

Настроение

Федот сегодня зол больше чем обычно. У Ивана сена меньше на покосе получилось, у Ивана урожай не такой большой, как у Федота, у Ивана корова молока в два раза меньше даёт – а Иван всё равно радуется. От этого и злится Федот. Потому что не понятно ему. А когда Федот чего-то не понимает – он очень злится.

Вооон он идёт, лёгок на помине, глазки щурит, морда лица довольная, как будто только что персидский шах ему наследство оставил. Шаг широкий, Федот за ним еле поспевает.

– Здорово, Ивашка!

– Здорово, Федот!

– Чему радуешься, Ивашка?

– А настроение такое, Федот!

– Ну, дык у тебя ж всё время лыба с лица не сходит!.. Всё время настроение что ли?

– Да? Ну, а я как-то этого и не замечаю.

– Слушай, Ивашка, а может это у тебя черты лица такие, может, это просто у тебя рот так устроен, что до ушей? Ну-ка, скажи – «вьюююгааа».

– Метеееееель! – смеётся Иван.

Ну, как тут с ним сурьёзно говорить. Ещё больше злится Федот.

– А всё ж таки, Ивашка, раскрой мне секрет, я мож тоже хочу это… как ты… радоваться. Может у меня хоть тогда изжога пройдёт.

– А ты радуйся и всё!

– Так нету этого, как его, настроения. Что это за хреновина такая? Где его купить можно?

Иван остановился, репу почесал и говорит:

– Я так думаю, что оно либо есть, либо нету его.

– Ну, так если ж нету, надо же взять, или купить!

– Федот, а давай у деда Кузьмы спросим! Он пусть и в годах, но у него тоже всё время рот до ушей, хоть и без зубов.

– А пошли!..

Дед Кузьма на пригорочке с хворостинкой сидит, козу пасёт. Хотя чего её пасти, ей с дедом хорошо, она от него только вперёд копытами.

– Доброго здоровьица, дядь Кузьма!

– Здорово, дед!

– И вам не хворать, хлопцы! – отвечает дед Кузьма.

Иван тоже присел на пригорочек, Федот жилетку подстелил и плюхнулся рядом.

– Мы вот тут, дядька Кузьма, задачкой озадачились, – говорит Иван, – скажи, а что такое настроение? Почему оно у одних есть, а у других – кот наплакал? Можешь разумить нас?

– Аааа, даааа, хороший вопрос, Ванятка… Я его тоже, помню, своему деду задавал, лет шышдисят тому…

– А он?..

– А он говорит – хороший, говорит, вопрос, Кузьма, я его даже своему деду задавал…

– Шышдисят лет тому назад! – предположил Федот.

– Точно… – кивнул Дед Кузьма, и задремал.

– Нуууу?.. – нетерпеливо толкает его в бок Федот.

– Чаво ну? – просыпается дед Кузьма, – я и говорю…опосля бани в поле не идут, мать его… а он говорит…

– Мы про настроение? – перебивает деда Иван.

– Ааа, настроение, робяты, это… это когда нас трое… Во как! Нас-трое-ние!

– Кого вас? Кого трое? – хмурится Федот.

– В каждом человеке, робятки, должны жить-уживаться три поколения: дитё, родитель и взрослый, вот такая троица!..

– Хм, интересно… – удивляется Иван.

– Как это так? – удивляется Федот.

А дед Кузьма опять задремал.

– Коза, дядь Кузьма, у тебя хорошая, – кричит ему в ухо Иван.

– А? Чаво?

– Нас-трое-ние… – напоминает Иван.

– А, ну дык я и говорю, дитё… взрослый…….

– И родитель!

– Точно! Дитё, значит, робяты, это «хочуха», он всё время хочет и желает, он чадо божье, чистый лист, тут главное его не спугнуть и дать чего он хочет. Родитель – это тот, кто говорит «мне надо!», «это важно для меня!», он такая, робятки, сурьёзная личность. А вот взрослый – это тот, кто говорит «я могу!», «я способен!» – ентот ишшо сурьёзней, дааа, самостоятельныыыый – дальше некуда. Во как. И ежели кого в ентом триединстве не хватает – всё, пиши пропало! Ежели не трое, то и нас-трое-ние откуда возмётся-то? Вот, к примеру, у Ванятки все дома, даром что дурак, вся троица в сговоре! Во как. А у тебя, Федотка, только двое в нутре твоём, рабёночка-то недолюбили, не дали чаво ему надо, он хоть и есть, а мало его. Вот поэтому ты и не можешь, Федотка радоваться как Ванятка, шибко сурьёзный ты, нету в тебе искры божьей. Зато родителя у тебя вдосталь, Федот, тебе дай всех поучить, да покритиковать. А вот взрослого у тебя совсем нет, откуда ему взяться, ежели ребенку дозреть не дали. Воооот. Такие дела, робяты.

Дед Кузьма глаза прикрыл, видно устал.

– Даааа… – чешет затылок Иван, – мудрёно, конечно, но вроде понятно, спасибо тебе, Кузьма Прокопьевич!

А Федот, как всегда, возмущается:

– Ничиво себееее!..

«Бееееее» – дразнится коза.

Вечер тринадцатый

– Я скучаю по маме, – признается мне сестра.

– Надо же, – подкалываю ее я, – а я думал, что ты вспоминаешь о ней, когда бабосы нужны!

– Дурак ты, – беззлобно и печально отвечает Вика.

– Две недели прошло всего-то, у меня только-только загар хороший пошёл, как на Мальдивах…

– И по папе…

Я вздыхаю и зову деда. Пришла пора сказки.

Сказка тринадцатая

Путник

Шёл за околицей путник.

Путник как путник, мало ли их ходит по сёлам да весям. Кто погорелец, кто потопленец, кто просто бродяжничает.

Вот и этот, издали даже видать, что не местный, шибко уставший и прошёл не одну сотню вёрст. Возраст – не пойми какой, весь в пыли придорожной, да чёрен от загара.

А Иван да Федот, как назло ему навстречу попались. Они на сенокос пошли. Идут, переговариваются.

– Здравствуйте, добры молодцы! – говорит путник.

– Здорово, коль не шутишь, – отвечает Федот.

– Доброго здоровьица! – улыбается Иван.

– А не найдётся ли у вас щепоть соли, робятки? Мне вот в соседнем селе лепёшку поднесли, да пару яиц, а без соли как-то не идёт.

А у наших молодцов по узелку с собой, как их жёнушки без обеда-то на сенокос отправят.

– Поделимся, как не поделиться, у тебя дорога дальняя, а мы как-нибудь переживём, – молвит Иван.

А Федот Ивашку в бок толкает:

– Знаем мы таких, сначала ему соли щепоть, потом ему переночевать негде…

А Иван ничего не ответил, соли отсыпал путнику в ладошку, а во вторую ещё жмень зелёного лука положил.

– Угощайся, странник!

– Вот спасибочко, добры молодцы! Удачи вам в хозяйстве вашем, да в семье счастья!

– Спасибо на добром слове, бывай здоров! – кланяется Иван.

И пошли своей дорогой.

А путник через семь шагов вдруг обернулся и говорит:

– Я тут, робятки, неподалёку у Гнилого озера странное озерцо видел. Даже и не озерцо, а так, большая лужа. А вода там прозрачная, как зеркало. В том году я проходил этим путём – его-то и не было совсем. Откуда взялось – непонятно.