Текст книги "Всё и ничто"

Другое определение «отца» прагматизма Пирса, имеющее отношение к истине: «Из того, причиной чего, как вам представляется, способен стать предмет вашего понятия, учтите всё представимо практическое. Это будет все ваше понятие данного предмета» [6, с. 168] предлагает учесть «всё представимо практическое».

Тут тоже проявляется натяжка двух видов: сегодня практическое может представляться одним кругом вещей, завтра – другим, что вносит неопределенность в понятие предмета, на который к тому же можно посмотреть с неожиданной стороны – так появляются изобретения; кроме того, практическое есть всё же большей частью полезное, утилитарное, исключающее воображение, полет мысли, «сумасшедшие» идеи, которые способны коренным образом менять нашу жизнь и действительно ее изменили, особенно за последние десятилетия.

Истина в соответствии с ростом знаний и практических применений меняет свой облик, так как человеческое сознание переходит от сущностей одного уровня к сущностям более глубоким. И в этом смысле истина соответствует открываемым сущностям.

Тут можно согласиться с Лениным В. И., который заявлял: «… «успех» человеческой практики доказывает соответствие наших представлений с объективной природой вещей, которые мы воспринимаем» [1, с. 127], с той поправкой, что «объективной природы вещей» изначально нет, так как не существует независимых от сознания вещей – все они, точнее, их копии, формируются сознанием в соответствии с его формообразующими способностями и «предоставляются» человеку для его жизни и развития, в ходе которого меняется само его сознание, приобретающее «временную» самостоятельность в каждой жизни индивидуального сознания. Поэтому только для односторонне «отсеченного» от единого сознания индивидуального сознания в человеке все вещи становятся независимыми от него при жизни, приобретая еще и движение, изменение именно для того, чтобы он мог преодолевать сопротивление среды из вещей и конкурирующих с ним других людей с их собственными индивидуальными сознаниями и «заставлять» вещи «подчиняться» ему.

Кроме практики, критерием истины не может не быть устойчивость искомого, выражающаяся и в целом ряде логических построений, практически не проверяемых, но основывающихся на известных законах.

Нельзя отрицать прикосновение к истине и интуитивно, то есть как процесса обретения истины без промежуточных ступеней от первоначала, коим может быть только являющееся, поскольку человеческому сознанию невозможно проникнуть в запредельное "пространство", откуда все являющееся берется.

Данную ситуацию с соотношением ощущений (сознания) и вещей задолго до Гуссерля поняли Гоббс и Беркли.

Гоббс отделяет ощущения со всеми их производными от объектов, порождающих в нас ощущения: «И хотя на определенном расстоянии представляется, будто произведенный нашей фантазией образ заключается в действительном и реальном объекте, который порождает его в нас, тем не менее, объект есть одно, а воображаемый образ или призрак – нечто другое» [7, с. 50-51].

Отделение Гоббсом ощущений от объектов, по существу, послужило основой для идеи Беркли, состоящей в том, что без существования чувств и разума проблематично существование всего остального, поскольку его нечем и некому воспринимать.

Беркли полагает существование вещей только при их восприятии собственным умом человека, или его душой, поскольку не существует никаких доказательств отдельного существования вещей вне человеческих ощущений: «Но, скажете вы, без сомнения для меня нет ничего легче, как представить себе, например, деревья в парке или книги в кабинете, никем не воспринимаемые. Я отвечу, что, конечно, вы можете это сделать, в этом нет никакого затруднения; но что же это значит, спрашиваю я вас, как не то, что вы образуете в своем духе известные идеи, называемые вами книгами и деревьями, и в то же время упускает образовать идею того, кто может их воспринимать? Но разве вы сами вместе с тем не воспринимаете и не мыслите их? Это не приводит, следовательно, к цели и показывает только, что вы обладаете силой воображать или образовывать идеи в вашем духе, но не показывает, чтобы вы могли представить себе возможность существования предметов вашего мышления вне духа. Чтобы достигнуть этого, вы должны были бы представить себе, что они существуют непредставляемые и немыслимые, что, очевидно, противоречиво» [8, с. 76-79].

До такой крайности, как Беркли, Гуссерль не доходит, но он присоединяется к Гоббсу и Беркли в том соображении, что созерцание первоисточника, или являющегося из ощущений, есть истинный источник познания: «Никакая мыслимая теория не может заставить нас усомниться в принципе всех принципов: любое дающее из самого первоисточника созерцание есть правовой источник познания, и всё, что предлагается нам в «интуиции» из самого первоисточника (так сказать, в своей настоящей живой действительности), нужно принимать таким, каким оно себя дает, но и только в тех рамках, в каких оно себя дает. Ведь мы же усматриваем и то, что любая мыслимая теория могла бы одну из своих истин почерпнуть в свою очередь лишь в данном из самого первоисточника. А следовательно, любое высказывание, которое придает выражение такого рода данностям через посредство их простого эксплицирования и с помощью точно примеренных значений, не делая ничего сверх этого, действительно есть… абсолютное начало, призванное в подлинном смысле быть истинным основоположением, действительно есть principium» [9, с. 80].

Вместе с тем Гуссерль, по сути, если истину полагать адекватной сущности, считает ее недостижимой в полном виде, или абсолютно: «От собственной устроенности определенных категорий сущностей неотделимо то, что подобающая им сущность может быть дана лишь «односторонне», «многосторонне» же лишь в последовательности моментов, и никогда не может быть дана «всесторонне»» [9, с. 33].

Юм рассматривает истину как соответствие мышления ощущениям человека: «Мы воспринимаем только свойства тех сил, которые доступны ощущениям» [10, с. 789-810]; «… дух состоит из одних только восприятий, следующих друг за другом, и у нас нет ни малейшего представления о том месте, в котором разыгрываются эти сцены, и о том материале, из которого этот театр состоит» [10, с. 365-367].

В своих соображениях Юм четко схватывает то обстоятельство, что первоначалом всего для человеческого сознания являются именно ощущения. В этом отношении он совершенно прав, поскольку именно через органы чувств информация поступает в управляющие центры сознания человека. Юм также прав в своем сомнении о существовании и качестве того, что находится за пределами ощущений. Тут он, безусловно, последователен в своих взглядах и выводах и отличается от остальных мыслителей тем, что не берет на себя ответственность определять неизвестное ему, строить догадки на непонятной ему основе.

Однако Юм, как и большинство мыслителей, концентрирует свое внимание не на сознании, а на человеке, что, естественно, приводит его к не совсем адекватным выводам: «… на каком же основании должны мы думать, что одни и те же силы всегда будут сочетаться с одними и теми же ощущаемыми качествами. Следовательно, руководителем в жизни является не разум, а привычка. Лишь она понуждает ум во всех случаях предполагать, что будущее соответствует прошлому. Каким бы легким не казался этот шаг, разум никогда в течение целой вечности не был бы в состоянии его совершить» [10, с. 789-810].

Вряд ли можно спорить с Юмом о том, что опыт, привычка, вырабатываемая на его основе, является важным фактором в жизни человека, тем более что Юм совершенно правильно отметил существование множества неизвестных нам сил, что предполагает для человека опору предпочтительно на известное и понятное ему.

Тем не менее, тут Юм сближает высшее сознание, присущее человеку, с низшим сознанием, принадлежащим остальному просто живому. Просто живое действительно только приспосабливается к среде методом проб и ошибок, накапливая в течение многих поколений генетическую память, позволяющую ему удовлетворительно сосуществовать со средой и бороться с собственными конкурентами на основе ощущений и запасенной генетической памяти. Но всё это не дает просто живому подняться над средой, существенное изменение которой приводит к гибели целых видов.

В отличие от низшего сознания просто живого, высшее сознание человека характеризуется прежде всего не разумом, который присущ всему живому в том или ином виде в качестве центров, обрабатывающих поступающую от ощущений информацию, а осознанием самого себя, что предполагает не просто принятие от ощущений информации с более или менее адекватной реакцией на нее, но последующее сознательное изменение того, что ему представляется.

Для этого у сознания в человеке имеется множество средств: воображение, обширные базы данных, общение, мышление во всех его формах, целенаправленная опытная проверка поступающей информации, формулирование и закрепление закономерностей, выведенных на основе опыта и логической обработки информации, стремления к новому, неведомому, производящее целые перевороты в жизни на основе изобретений и использования фундаментальных открытий и т. д.

Поэтому привычка характерна только для обывателя, заглушающего стремления собственного сознания к неизвестному, которому удобнее жить в рамках уже испытанного, но не для непридушенного сознания, всегда стремящегося преодолевать любые обстоятельства любой ценой.

Следуя Беркли, Авенариус, отрицающий существование независимой от человеческого сознания реальности, полагает в связи с этим истину не как соответствие сознания объективной реальности, а как результат совпадения восприятия большинства, непротиворечивость данных, стремление к целостности системы данных или как согласованность ощущений: «Здесь мы только отметили стремление к высшему единству, потому что в нем таится стремление мыслить в понятии единое целое. Мы могли бы отметить этот факт и на дуализме, ибо всё же его деление мира на две противоположности свидетельствует о мышлении, обращенном к целому; но нам казалось, что стремление к конечному, высшему единству лучше выражает потребность мыслить совокупность сущего, как понимаемого» [3, с. 17]; «Конечный результат нашего анализа находится в соответствии – хотя и не абсолютно, сообразно с различием точек зрения – с тем, к чему пришли другие исследователи…» [11, с. 120].

Гегель также присоединяется к вышеуказанным мыслителям в отношении абсолютной истины. Если вспомнить определение абсолютного, данное Гегелем, а именно: «… абсолютное есть единство субъективного и объективного… между тем как на самом деле субъективное и объективное ведь не только тожественны, но также и различны» [12, с. 131-142], то абсолютного ни в текущей жизни, ни в мышлении быть не может.

С точки зрения взаимодействия сознания и вещей, распознанных сознанием, процесс углубления сознания в любую вещь зависит от уровня сознания, которое может понять сущность вещи только в соответствии с ним, продвигаясь, например, от теплорода до законов молекулярного движения в разных средах.

Поэтому неадекватно считать каждую ступеньку в познании абсолютной истиной, тем более что в любую вещь можно углубляться бесконечно не только потому, что ее глубины никто не знает, но и потому, что само сознание меняется, «перескакивая» с одного уровня развития на другой, где и сами вещи предстают перед ним в ином обличье и подчиняются другим закономерностям.

Вероятно, поэтому самая древняя земная религия – индуизм – констатировала: истина не может быть выражена в силу своей многогранности.

А созерцательный по своей сущности буддизм, напротив, посчитал, что истина раскрывается перед каждым вашим взором.

Выше было показано, как трудно возражать против того и другого.

Как бы то ни было, но практическое продвижение человечества как в техническом, так и в нравственном отношениях показывает, что совпадение стремлений людей с познаваемыми ими основными природными и общественными закономерностями в преломлении их к решению практических задач приводят действия людей к реальным достижениям. Значит, истина все же существует!?

Но неужели истина носит только относительный, банальный или прагматический характер? Возможно, есть нечто, выходящее за рамки текущей реальности, которое, тем не менее может быть интуитивно понято и причислено к немногим основополагающим истинам.

Думается, подойти к этому можно, лишь разобравшись в соотношении таких категорий как бытие, сознание, информация.

.2. Активное и пассивное в своем единстве и разделенности.

Бытие в обычной формулировке понимается как существование сущего. Однако, на наш взгляд, этого понимания недостаточно, потому что объяснить, как отдельное, это существование невозможно.

Поэтому для одних неизбежно возникает Бог – первоначало и движитель этого сущего.

Противоположный лагерь в противовес этому воззрению выдвигает гипотезу о саморазвитии материи.

Ни то, ни другое не представляются удовлетворительными толкованиями существования сущего.

Что касается Бога, то эта всесильное, живое, внешнее и бесконечное существо настолько противоречиво и фантастично, что в него можно только верить от безвыходности, что и происходит. Более обстоятельно на этих и других свойствах Бога мы остановимся ниже.

Если же представить материю в виде некоего образования, которое само по себе движется и всегда двигалось, и в этом движении образует всё остальное, в том числе и сознание, то, во-первых, если доказать, что движение есть видимость, точнее, оно вторично, появляясь лишь в силу технической трансформации процесса обновления копий вещей в сознании живых существ в движение, то никакого саморазвития материи быть не может. Во-вторых, уже давно доказано, что геном любого живого существа настолько сложен, что самособраться, саморазвиться он ни в каком случае не мог. Тем не менее живое существует, и даже существует живое, сознающее себя, то есть сами люди. В-третьих, поскольку признается, что саморазвитие идет поступательно как непрестанный прогресс, то для него должны существовать начальные и конечные условия.

Всё это означает, что мыслители всех времен недооценили сложность и неоднозначность того, что мы – люди – такое, и в чем мы находимся.

Правда, Парменид пытался доказать, что бытие есть одно, в нем нет движения, нет возникновения и уничтожения: «Бытие вечно пребывает на одном и том же месте» [13, с. 37-39]. Относительно мира, в котором мы находимся, он выразился так: «Этот путь поиска да удалит тебя от мысли, привычка рождается от многого человеческого опыта и вынудит тебя употреблять око, что не видит, ухо, что не слышит в грохоте, и язык: но лишь мыслью суди и проверяй ошибки, ведь для того она тебе дана. Один лишь путь приемлем – бытие» [13, с. 37-39]. То есть он считает этот мир кажущимся миром мнений и чувств.

Надо сказать, что идея Парменида о бытии как едином, вечном и неподвижном, представляющаяся абсурдной, на самом деле может объяснить многое в существовании, если предположить, что кроме вечного, бесконечного Единого существует не кажущийся, а вполне реальный и материальный мир во времени, неразрывно объединенный с вечным Единым в некую устойчивую систему, обе составляющих которой поддерживают друг друга. Предположить это, конечно, можно, но хотелось бы получить ответ на вопрос: как эта система функционирует?

Бытие, если полагать под ним всё существующее, или существующее сущее, в отсутствии сознания в нем проявиться никак не может. Иначе говоря: если бы сознания не было, как такового, то и бытия не было бы – не существовало бы ничего. Данный факт является, по-видимому, первопричиной появления в человеческом сознании понятия Бога-создателя.

Это соотношение между сознанием и вещами первым довольно отчетливо понял, хотя и по-своему, Беркли: «Правда, существует поразительно распространенное между людьми мнение, будто дома, горы, реки, одним словом, все ощущаемые предметы имеют естественное или реальное существование, отличное от их воспринимаемости умом. Но с какой уверенностью и общим согласием ни утверждалось это начало, всякий, имеющий смелость подвергнуть его исследованию найдет, если я не ошибаюсь, что оно заключает в себе явное противоречие. Ибо, что такое вышеупомянутые предметы, как не вещи, воспринимаемые нами в ощущениях? И что же мы воспринимаем, как не наши собственные идеи или ощущения? И не будет ли полным противоречием допустить, что какое-либо из них или какое-либо их сочетание существует, не будучи воспринимаемым?» [8, с. 60-64].

В этом высказывании Беркли прослеживается мысль о том, что без существования чувств и разума проблематично существование всего остального, поскольку его нечем и некому воспринимать. Правда, Беркли из этого делает вывод, характерный для его времени: «… не существует телесной или материальной субстанции; остается, стало быть, признать, что причина идей есть бестелесная деятельная субстанция, или дух» [8, с. 76-79].

Как бы то ни было, но Беркли оказывается прав в своем предположении, что без сознания мир не существует, его просто не может быть в качестве бытия: в этом случае мир – это уже небытие.

Наше собственное существование означает, что в бесконечном и вечном Едином есть противоречие, вследствие которого оно, оставаясь единым, бесконечным и безвременным, вместе с тем является дискретно в бесконечном ряду конечных миров, приобретающих время существования. В противном случае Единое так и осталось бы в небытии. Это означает, что безвременное Единое потенциально содержит в себе всё, в том числе нечто пассивное и нечто активное, которые способны как проекция Единого существовать во времени, то есть в конечных изменениях. Вопрос состоит только в механизме, обеспечивающем эту двойственность: в Едином потенциально есть всё и вместе с тем оно же есть ничто, так как в отдельности оно есть небытие. С другой стороны, имеется его двойник, или проекция, в которой есть время. Иначе говоря, мироздание есть бесконечное, вневременное Единое и вместе с тем – нечто конечное, проявляющееся во времени бесконечно, что в его последнем воплощении, ощущаемом нами, мы называем бытием, или существующим сущим.

То, что какой-то «механизм» проявления мира в известном нам виде имеется, не подлежит сомнению, и самое простая его реализация – это божья сила, или сила духа.

Именно такой вывод сделал Беркли, посчитав возможным существование только бестелесного, духовного.

Однако бестелесное есть небытие, которое в нем и должно остаться в силу невозможности появления в этом «Ничто» внутренних противоречий с выходом их «наружу» – в бытие. Мы же наблюдаем вполне реальную картину мира, и вещи, находящиеся в нем отнюдь не бестелесны, с одной стороны; а сознание, с другой стороны, взаимодействующее, в частности, с телом, несмотря на собственную неуловимость, является вполне действенной и материальной силой, отражающейся в психике и преобразовании ощущений в меняющуюся картину мира.

Гуссерль, исследуя сознание в его соотношении с бытием, несмотря на различного рода колебания, в конечном итоге, так же как и Беркли, признал возможность существования лишь сознания, если даже весь мир исчезнет: «… для бытия самого сознания (в предельно широком смысле как потока переживаний) нет необходимости в каком-то реальном бытии…» [9, с. 150].

Авенариус и Мах доказывают, что без сознания нет материи, а без материи сознания, так как в эксперименте исчезает различие между субъектом и объектом. На этом основании они отрицают существование вне человека объективной реальности.

В. И. Ленин, как материалист, выдвинул против данного подхода следующие возражения.

«Для всякого естествоиспытателя, не сбитого с толку профессорской философией, как и для всякого материалиста, ощущение есть действительно непосредственная связь сознания с внешним миром, есть превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания. Это превращение каждый человек миллионы раз наблюдал и наблюдает действительно на каждом шагу. Софизм идеалистической философии состоит в том, что ощущение принимается не за связь сознания с внешним миром, а за перегородку, стену, отделяющую сознание от внешнего мира, – не за образ соответствующего ощущению внешнего явления, а за «единственно сущее». Авенариус придал лишь чуточку измененную форму этому старому софизму истрепанному еще епископом Беркли. Так как мы еще не знаем всех условий ежеминутно наблюдаемой нами связи ощущений с определенным образом организованной материей, – то поэтому признаем существующим одно только ощущение, – вот к чему сводится софизм Авенариуса» [1. С. 39-40]; «Существование материи не зависит от ощущения. Материя есть первичное, Ощущение, мысль, сознание есть высший продукт особым образом организованной материи» [1, с. 43].

В ответ на данное утверждение Ленина В. И. заметим следующее.

Одну и ту же вещь человек, ящерица, паук воспринимают каждый по-своему и используют ее соответственно. В ряде случаев воспринимаемая человеком вещь для червя недоступна, не проходя по каналам его ощущений, или она ощущается червем в совершенно иной форме и свойствах. То есть червь имеет свое окружение, свой мир в любом случае и человек проникнуть в него не в состоянии, и наоборот. Другими словами, органы чувств различных существ формируют своё собственного окружения не из «готовых» вещей, а формируют его в соответствии только с теми средствами, которыми они обладают. Поэтому «форма» вещи, получающаяся в сознании любого живого существа, зависит от имеющихся у него органов чувств, а не от материи «по ту сторону» от ощущений.

Таким образом, первостепенным в отношении живого существа в соотнесении с вещью является процесс распознавания вещи сканированием окружающего органами чувств и наличие в индивидуальном сознании хотя и скрытых, но четко действующих формообразующих способностей, или матриц, соответствующих возможностям имеющихся у живого существа органов чувств. А органы чувств и по набору и по свойствам существенно отличаются у живых существ. Например, птицы ощущают магнитное поле и даже способны ориентироваться по нему, человек же такой способностью не обладает. Однако он оказался способным понять его природу за счет расширения диапазона своих ощущений искусственно – в этом его отличие от прочих живых существ, – человек использовал соответствующие приборы, обнаружил магнитное поле, определил его сущность, а дальше стал использовать его своей практической деятельности.

Тем не менее никакие приборы не могут проникнуть в сущность «темной материи» или помочь попасть человеку в иные измерения вселенной.

Как бы то ни было, но сфера окружения различных видов живых существ – своя, и она зависит от возможностей их органов чувств и соответствующих им скрытым формообразующим способностям, которые определяются не самим индивидуальным сознанием в его открытом выражении, а при посредстве единого сознания. Но для человека формообразующие способности сознания частично открываются еще и в его умении к определению теми или иными способами сущностей вещей на основе эксперимента и собственного интеллекта.

Таким образом, если органы чувств и некий отражательно-инстинктивный разум просто живого развиваются только в ходе эволюции, то у человека они дополняются различными орудиями труда, приборами, аппаратами, а также мышлением с элементами аналитико-синтетических умственных действий, воображением, языком общения, обширными и всё время пополняющимися базами данных, стремлениями к новому и т. д., что позволяет ему создавать культуру, цивилизацию, осуществлять практически непрестанное познание мира, улучшать условия своего существования; как говорил Хайдеггер, человек «заботится» о бытии, не забывая о себе: «Многосложность этих способов бытия-в примерно обозначается следующим перечислением: иметь дело с чем, изготовлять что, обрабатывать и взращивать что, применять что, упускать и дать пропасть чему, предпринимать, пробивать, узнавать, опрашивать, рассматривать, обговаривать, обусловливать… Эти способы бытия-в имеют подлежащий еще подробной характеристике бытийный образ озабочения. Способы озабочения это и дефективные модусы небрежения, упущения, отказа, халатности, все модусы «только лишь» по отношению к возможностям озабочения. Титул «озаботиться» имеет ближайшим образом свое донаучное значение и может значить: что-то исполнять, устраивать, «доводить до ума». Выражение может также подразумевать: чем-то озаботиться в смысле «что-то себе раздобыть». Далее, мы употребляем его в характерном обороте: я озабочен, что предприятие не удастся. «Озабоченность» значит здесь что-то вроде опасения. На фоне этих донаучных, онтических значений выражение «озаботиться» в данном исследовании употребляется как онтологический термин (экзистенциал) для обозначения бытия возможного бытия-в-мире. Титул выбран не потому что, скажем, присутствие прежде всего и в большой мере экономично и «практично», но по тому что само бытие присутствия предстоит увидеть как заботу» [4, с. 56-57].

Тем самым осознание человеком самого себя дает ему возможность в ходе практических действий и следующих за ними размышлений (и наоборот) находить сущность, устойчивость вещей в их изменениях, но происходит это только на основе ощущаемого им, без возможности проникнуть в реальный мир ощущаемого иными живыми существами, а также – без возможности проникнуть за пределы собственных ощущений, даже расширенные приборами, в частности, проникнуть в собственное скрытое сознание (подсознание), дальние миры, иные измерения,

Поэтому довод материалистов, в том числе и В. И. Ленина, о том, что практика есть единственный критерий истины в ходе познания объективно существующих вещей, то есть всего, что существует за пределами ощущений (это запредельное Ленин В. И. называет материей), которые связывают сознание человека с внешним миром, не может быть адекватным. Этот критерий действует, как мы показали выше, только в применении к текущей жизни, но не для всего многогранного бытия, и, в частности, доказать наличие вещей в том виде, как мы их воспринимаем, или отсутствие вещей за пределами ощущений невозможно со всей определенностью.

В связи с этим ни материалисты в лице Ленина В. И. в своем утверждении о существовании материи, как первичного и не зависящего от ощущений; ни эмпириокритики в лице Авенариуса и Маха, утверждающие первичность, а местами и единственность ощущений, не могут претендовать на истину в последней инстанции, поскольку не представляют адекватного соотношение бытия, сознания и информации.

Тем не менее Авенариус и Мах в своем подходе к соотношению ощущений и вещей в некотором отношении продвинулись дальше Беркли и Гуссерля и дальше материалистов, представив определенные доказательства своей концепции, в которой сознание привязывается к вещам, и наоборот, вещи не существуют вне сознания.

При этом доводы материалистов в лице Ленина В. И., как видите, выглядят часто неубедительными, хотя ощущение, мысль действительно «… есть высший продукт особым образом организованной материи» [1, с. 43], которой В. И. Ленин, однако, не дал никакого толкования.

В представленной нами модели двуединого мироздания – Единого в вечности и его голографической проекции во времени – этой «организованной» материей является само сознание в своей высшей форме – понимающих себя существ.

В. И. Ленин прав и в том, что «ощущение есть действительно непосредственная связь сознания с внешним миром» [1. С. 39-40]; но в обратном смысле потому, что внешний мир как голографическая проекция Единого формируется самим сознанием; кроме того, органы чувств каждого сознательного (живого) существа связаны с Единым, на основе которого сознание каждый «момент» копирует вещи для обновления прежних копий вещей из Единого путем распознавания вещей через органы чувств сознательных существ и имеющимся в едином сознании понимании форм этих вещей.

Как бы то ни было, Авенариус и Мах действительно правы в том отношении, что без сознания нет материи и наоборот, хотя тут они проявляют значительные колебания, то сводя материю к ощущениям, то утверждая, что в виде некоей субстанции материя всё же существует.

В частности, Мах сводит материю к ощущениям, указывая на это в следующем отрывке: «Ощущения – не «символы вещей», скорее «вещь» есть мысленный символ для комплекса ощущений, обладающего относительной устойчивостью. Не вещи (тела), а цвета, звуки, давления, пространства, времена (то, что мы обыкновенно называем ощущениями) суть настоящие элементы мира» [14, с. 473].

Вместе с тем Авенариус полагает каждого человека ощущающей субстанцией, то есть признает существование наряду с ощущениями (сознанием) некоей материи, хотя четко их не разделяет: «Так как… ни опыт, ни правильно сделанные выводы из него не дают права считать ощущения результатом движения, то остается признать ощущения свойством соответствующей субстанции и потому допустить существование ощущающих субстанций. При этом для нас особенно ценно то обстоятельство, что мы знаем самих себя, как ощущающие субстанции, да и в нашем внутреннем опыте ощущение дано, во всяком случае, достовернее, чем субстанциальность» [3, с. 33].

Но не всё обстоит именно так, как полагают Мах и Авенариус, потому что на представленном ими основании нельзя сделать вывод об отсутствии вообще объективной реальности для человека, точнее, сделать вывод об отсутствии независимых от сознания вещей по следующим соображениям.

В бесконечном и вечном Едином сознание (активное) и вещи (пассивное) слиты воедино, и по-другому вне времени быть не может, и говорить тут о зависимости или независимости от сознания вещей не приходится.

Но безвременное Единое как бесконечность, которая остается неизменной, проявляется через свою голографическую проекцию, которая существует во времени, и трехмерное измерение в качестве производной от нее человек может наблюдать. И эта переменчивая реальность вокруг человека вполне независима от него, так как он не способен изменить движение звезд и даже погоду на Земле.

Поэтому Авенариус и Мах неправы в своем отрицании существования для человека объективной реальности, точнее, – отрицании независимо существующих от человека вещей, по существу имея в виду под реальностью только то, с чем человек сталкивается в своей деятельности, указывая на неотделимость в эксперименте субъекта и объекта.

Но даже в этой сфере вещи и человек четко отделены друг от друга, хотя Авенариус полагает иное: «… в примитивном опыте нераздельно слиты две составные части: во-первых, то, что по своему содержанию действительно дано через предмет; во-вторых, то, что познающий, быть может, сам привнес в предмет опыта.» [3, с. 21].