Текст книги "Карась и Лягушка. Басни и сказки"

Дисбактериоз

 
В организм, покушать чтобы,
Шустро влезли три микроба.
Вход пустив свои клешни,
Стали есть его они.
 
 
Им закрыть проворный ротик
Прибежал Антибиотик,
Но микробы, сделав блок,
Предложили диалог.
 
 
Говорит один спокойно:
«Здесь обедать – мы достойны.
Хоть нелёгок этот груз,
С организмом есть союз.
 
 
То, что мы вернёмся снова,
Для тебя, наверно, новость.
Симбиозом хоть при нём,
Но его не пошатнём.
 
 
Вся картина изначально
Очень выглядит печально.
Нарастает между тем
Полный кризис всех систем.
 
 
Организму в этой гамме
Не ходить уже ногами,
И поэтому, прости,
От дебатов не уйти.
 
 
Чтоб его поднять на ноги,
Путь найдём мы в диалоге.
Надо только нам всерьёз
Ключевой искать вопрос.
 
 
И к тому же в этом деле
Продвигать пора идеи.
Если ты не идиот,
Просветление пойдёт».
 
 
Тут второй микроб подначил:
«Мы полезны, однозначно!
А вот твой таблеток вал
Всех нас разочаровал.
 
 
От химических деталей
Люди попросту устали.
Хоть таблетки пьют давно,
Их отменят всё равно.
 
 
От твоих таблеток сразу
Не пройдёт в людях зараза.
Ты комедию давай
В организме не ломай.
 
 
Выбор есть – уйди. Иначе
Мы тебя переназначим.
А болезни нам подстать —
Будем сами побеждать.
 
 
От тебя, таблетки-гада,
Много грязной пропаганды.
Организму часто лгал
Ты про наш потенциал.
 
 
Организму ты угроза —
Быть в нём дисбактериозу,
Если будешь ты без нас
Доминировать сейчас».
 
 
Третий маленький микробик
Тоже свой нахмурил лобик:
«Ты опять в леченья курс
Тянешь главный свой ресурс?
 
 
От твоих лечебных хлопот
Есть уже печальный опыт.
Свой лекарственный сосуд
Выноси сейчас на суд».
 
 
Растворяясь в тела плоти,
Отвечал Антибиотик:
«Посещая организм,
Ожидал ваш пессимизм.
 
 
Вы в желудке? Ну и что же?
Вас сейчас я уничтожу.
Чтоб болезнь мне победить,
Всех, как вы, пора убить.
 
 
А от дисбактериоза
Тоже есть таблеток доза.
Я решу проблему ту,
Ваши помыслы учту».
 
 
Чтоб не быть на яда жале,
Три микроба убежали.
Как всегда и в этот раз
Был нарушен их баланс
 

Жуткий звук

 
Почесав крутое пузо,
Оркестровый Барабан,
К своему придя конфузу,
Сам нашёл в себе изъян:
 
 
«Что-то стал я очень рано
Издавать такую жуть.
Хоть мне звук по барабану,
Развалюсь когда-нибудь.
 
 
А своё нутро мне жалко —
Звук-то стал не «бум», а «кря».
Виноваты, видно, палки —
Бьют по мне почём не зря.
 
 
Кто им эту дал работу
Нарушать во мне покой?
Льют с меня ручьи от пота,
Скоро будут лить рекой.
 
 
И ужель меня-то кроме
Нет здесь тела для битья?
Должен что-то в этом доме
Подыскать для палок я.
 
 
Пусть стучат хотя б по трубам
Или гробят саксофон,
Или скрипку приголубят,
Да, в конце концов, тромбон.
 
 
Ведь подумать, много места,
Где применят прыть свою.
Я без них тогда в оркестре
Хоть для вида постою».
 
 
Был в оркестре в тот же вечер
Новый крепкий барабан.
Инструментов срок не вечен —
Старый брошен был в чулан.
 

За взятку

 
Старый Лев по жизни лысый
Звал соседку Львицу Кисой.
Эта Львица Лёве в лоб
Загоняла антилоп.
 
 
Обратился к Кисе Лёва:
«Нам сегодня было б клёво,
В лучшей форме я пока,
Завалить с тобой быка».
 
 
Киса-Львица сна во власти,
Свесив свой язык из пасти,
Под собой примяв траву,
Прошептала тихо Льву:
 
 
«Говорю тебе как брату —
Притащи-ка в предоплату
Мне сюда на бугорок
Хоть от зебры окорок.
 
 
Не быка тогда с тобою
Отобьём у водопоя,
А как минимум слона.
Будет ужин дотемна».
 
 
Дожевав от Лёвы взятку,
Так уснула Львица сладко,
Что не вспомнила она
Ни про Льва, ни про слона.
 

В угоду красоте

 
На ногах уже до боли
Беспокоят их мозоли.
И, пройдя ещё версту,
Ноги впали в хромоту.
 
 
Так как ход стал с перекосом,
Голова к ногам с вопросом:
«Что ещё там за финты?
Растрясли до тошноты.
 
 
Я же вам как по закону
Шлю команду по нейрону.
И всего-то смысла в ней —
Надо вам идти ровней».
 
 
Говорят печально ноги:
«Отдохнуть бы нам немного.
Бередит как в ранах соль
Обувь каждую мозоль.
 
 
Ведь узнать должна ты первой
Нашу боль от нас по нервам
И давно уже как мать
Меры нужные принять».
 
 
Голова в ответ с гримасой:
«У меня вопросов масса.
Прежде, чем начать вояж,
Наносила макияж,
 
 
Подводила брови, губы,
Тёрла все до блеска зубы,
Там, где волосы редки,
Я крутила завитки,
 
 
Обрядила в платье тело,
Да и вам, ногам, надела
Что-то там из бутика.
Потерпели бы пока.
 
 
Понимаю вас, конечно,
Обувь та красива внешне,
Но, хоть внешностью ала,
Неудобна и мала.
 
 
Я смотрю там в интернетах
И других местах для лета,
Чтобы с шиком вас обуть,
А не просто как-нибудь.
 
 
Если трут вам где-то нити,
Просто пальцы подогните.
Хоть вы скрючитесь тогда,
Потерпите, не беда.
 
 
Я мозгами пораскину,
Съем таблетку аспирина —
Чтоб не злила вас мозоль,
Вам сниму немного боль».
 
 
Через рот в грудную клетку
Боль снимать пошла таблетка.
Что в составе, химикат
Скоро был у самых пят.
 
 
Целый день, не чуя боли,
Намотались ноги вволю.
Все, от пальчиков до пят,
Стопы их в крови кипят
 

Две извилины

 
То ссыхаясь, то влажнея,
То прямые, то в дугу
Стали спорить кто важнее
Две извилины в мозгу:
 
 
«Ты со мной не спорь, соседка.
Я еду пихаю в рот.
И в заботах я не редко,
А совсем наоборот.
 
 
Правда, есть позывы к рвоте,
Я сама не без греха,
Рот зато всегда в работе,
Ублажая потроха».
 
 
Есть предлог собой гордиться
У извилины второй:
«Согласись, еде валиться
Не всегда, лишь рот открой.
 
 
Я ж желания для плоти
Воплощаю в тот же миг
Лишь предмет к её работе
Неожиданно возник».
 
 
Нет конца извилин спору,
Но без смысла этот спор —
Получило тело скоро
Гонорею и запор
 

Без породы

 
Непородистый Котяра
Размечтался в бочке старой
Жить в квартире и притом
Быть породистым котом:
 
 
«Телом всем и узкой рожей
На кого же я похожий?
Я ж до кончика хвоста
Весь в сиамского кота.
 
 
Может, где и вкривь, и вкось я,
На себе порву волосья,
Добела потру живот,
Как сиамский стану кот.
 
 
Чтобы стало всем понятно,
На глаза намажу пятна
И породистым котом
Завалюсь к кому-то в дом».
 
 
Хоть породистого мало,
Всё ж Котяра из подвала
Стал похож издалека
На сиамского слегка.
 
 
Но кричат ему в обиду:
«Что с твоим, Котяра, видом?
Ты своею статью всей
Непонятных стал мастей».
 
 
«Раз неясной я породы,
Что ж идти во двор уродом?» —
Он чуть-чуть погоревал
И залез опять в подвал
 

Была права Ворона

 
Торчит морковка вместо носа,
Метла, ведро на голове.
На всех прохожих смотрит косо
Из снега Баба во дворе.
 
 
Ей на морковь Ворона села:
«Что ты невесело глядишь?»
 
 
А Баба ей: «Твоё ли дело?
Не видишь ты на ком сидишь?
 
 
Не просто так меня слепили.
Я – воплощение мечты.
Морковь – чтоб люди сыты были.
Метла – есть символ чистоты.
 
 
Ведро – опять же не пустое,
Моя всегда в нём голова.
Теперь на годы планы строю».
 
 
Ворона ей: «Одни слова.
 
 
Что будешь делать ты весною?
Не за горами ведь тепло.
Тебе на мир глаза открою,
Ты – временное чучело».
 
 
Исчезли снежные ухабы.
Вновь вся природа расцвела.
Лежат теперь на месте Бабы
Ведро, морковка и метла
 

За сроком давности

 
Со всех сторон кусочка сыра
Как в решете зияли дыры.
Не сделал эти дыры некто —
Сыр соответствовал рецепту.
 
 
И стали мыши разбираться,
Куда из дыр мог сыр деваться,
А виноватого за это
Призвать немедленно к ответу.
 
 
Для объективности вначале
Сыр мыши долго изучали —
Хотели знать, насколько сочен,
И каждый взял себе кусочек.
 
 
Улики съедены всем миром,
Ни дырок нет теперь, ни сыра,
И дело, как теперь ни рыли,
За сроком давности закрыли.
 

Крохи и пылинки

 
Ту ль судьбу хотел, не ту ли,
Таракан упал в кастрюлю.
Берегла на дне она
Крохи каши из пшена.
 
 
Раз дела не так уж плохи,
Таракан слизал все крохи.
Лишь он свыкся со средой,
Кто-то дно залил водой.
 
 
Из кастрюли глядя косо,
Таракан уже с вопросом:
«Это что там за звезда
Налила воды сюда?
 
 
Прежде чем плескать из крана,
Согласуйте с Тараканом.
У моей кастрюли я
Облизал не все края.
 
 
Я до этого на спинке
Нёс съедобные пылинки,
А проклятая вода
Мне их смыла навсегда.
 
 
И от водного потопа
У меня намокла попа.
Как теперь в кастрюле жить?
Где намокшее сушить?
 
 
Как налили, так давайте
Живо воду выливайте.
Я в последний раз прошу.
Не уймётесь – укушу!»
 
 
Из кастрюли кто-то рьяно
Вылил воду с Тараканом.
Таракан на этот раз
Заграбастал унитаз
 

Загогулина

 
Ржавый Гвоздь, местами скрючен,
Восклицал, что всех он круче,
Что погнут он лишь слегка
И что сталь его крепка.
 
 
Хоть в коробке он недавно,
Гвоздь считал, что в ней он главный,
Если где работа есть,
Без него туда не лезть.
 
 
Только в этой же коробке
Был и Гвоздик не из робких.
Как нашёл работы фронт,
Влез без спроса он в ремонт.
 
 
По нему была работа
Закрепить собой чего-то —
Сталью новенькой сверкнул
И по шляпку утонул.
 
 
Возмутился Гвоздь бывалый,
Что без спроса смылся «малый»,
И с угрозой обещал
Сообщить о нём клещам,
 
 
Поработали чтоб тесно
И вернули бы на место,
Чтоб в коробке сбросил пар
И забыл про свой пиар.
 
 
Гвоздик маленький из стали
В коробок тянуть не стали.
Коробка за рубежом
Стал он нужным крепежом.
 
 
Ржавый Гвоздь, как ни кичился,
Но для дела не годился —
Не поправить ничего
Загогулиной его
 

Важный Сценарий

 
Не желал, конечно, ссоры,
Но спектакль не дрова,
И Сценарий режиссёру
Стал качать свои права:
 
 
«Рассуждай, коллега, здраво.
Я всегда всему венец.
Не даю тебе я право
Переписывать конец.
 
 
Так написано, не так ли,
Ты доволен или нет,
Только будет у спектакля
Мной придуманный сюжет.
 
 
Пусть печальная развязка
У сюжета, ну и что ж?
Мы покажем людям сказку,
Хоть за каждым словом ложь.
 
 
Можешь править что-то где-то,
На сценарий же – запрет.
Все распроданы билеты
И других спектаклей нет.
 
 
Отработай просто номер,
Всех придерживайся строк.
Что герой в итоге помер,
Будет зрителю урок».
 
 
Режиссёр и так «в запаре».
Тратить время ни к чему.
Переписывать сценарий
Не хотелось и ему
 

Голубая мечта

 
Упругая ветка на дуба вершине
Дала неожиданно новый побег.
Он тень создавал этой ветке отныне,
Став веткой такой же упругой навек.
 
 
Взмолилась на верхнюю ветка, что ниже:
«Ты листья свои от меня отверни.
На солнце погреться хочу я. Они же
Его закрывают все летние дни».
 
 
Но верхняя ветка плотнее сложилась,
Теперь прижимая к листочку листок.
У нижней на листиках каждая жила
Ловила рассеянный света поток:
 
 
«Зачем я дала продвижение к свету
Такому настырному в дубе ростку?
Поправить теперь ситуацию эту
Уже невозможно, ведь он наверху», —
 
 
И нижняя ветка, себя изгибая,
Старалась сама уходить из тени.
 
 
Так споря, чья всё же мечта голубая,
Раскачивать дерево стали они.
 

Козёл кричал «ку-ка-ре-ку»

 
В беде Козёл, ведь у Козла
Клоками шерсть везде сползла.
А скоро стало видно всем,
Что тот Козёл облез совсем.
 
 
О той беде как на духу
Козёл поведал Петуху:
«Как видишь, стар я стал собой.
Гожусь лишь только на убой.
 
 
Открой секрет мне, дураку,
Как ты кричишь «ку-ка-ре-ку»?
Чтоб так уметь в короткий срок,
Мне срочно нужен твой урок.
 
 
Ты видишь сам, природа зла.
Что взять теперь с меня, козла?
Пока сосем не грянул гром,
Прикрыть бы мне себя пером.
 
 
Что я не делал до сих пор,
Взлетать пора мне на забор
И кукарекать на заре,
Живым оставшись во дворе».
 
 
Козёл, чего таить греха,
Всё переняв от Петуха,
Но им не став, и поделом,
Остался всё таки козлом
 

Колобок и Ёжик

 
Кто из них белее кожей,
У кого круглее бок,
Стали спорить лысый Ёжик
И небритый Колобок.
 
 
Лысый Ёжик тычет гордо:
«Я со всех сторон как мел.
От хвоста до самой морды
Иглы выщипать сумел.
 
 
Упражнялся я недаром,
Изгибал свои бока.
Отличить меня от шара
Здесь не смог никто пока.
 
 
Ты хвалился, что замешан
На сметане и муке.
Вид твой сморщенный, несвежий —
Не отбелишь в молоке».
 
 
Сунув в бороду ручищи,
Колобок даёт отпор:
«Кто меня круглей и чище,
Здесь не вижу я в упор.
 
 
Что за шар, раз сбоку уши?
Да и цвет твой просто бред.
Ты своей ежиной туше
Причинил огромный вред.
 
 
Раньше как колючий шарик
Ты не шёл на зуб лисе.
А теперь ты как подарок
Стал любому, облысев.
 
 
Нацепляй скорей иголки.
Ёжик должен быть укрыт.
И не спорь со мной без толку —
Я круглее, хоть не брит.
 
 
Залежался я, к несчастью,
И снаружи зачерствел.
Разломи меня на части,
Изнутри я кругл и бел.
 
 
Поседеют очень скоро,
Что пролезли, волосья,
Вот тогда белей без спора
И небритый буду я».
 
 
Каждый «вешал» аргументы
В жарком споре три часа.
Без труда одномоментно
Рассудила их лиса.
 
 
Хоть на шар и не похожи,
Но лисице на зубок
Подошёл и лысый Ёжик,
И небритый Колобок
 

Муха на липучке

 
На липучку что есть духу
Налетела сдуру Муха.
Стала мучить мух сестра,
На липучке кто с утра:
 
 
«Ах, вы, суки! Ах, засранки!
Вы уже здесь спозаранку.
Хоть прошло почти полдня,
Не зовёте вы меня.
 
 
Я на взводе! Всю колотит!
Знать хочу, что здесь жуёте.
Вас, смотрю, не отдерёшь.
Пожевали, и хорош!
 
 
Ну-ка, живо улетайте!
Посмотреть, что ели, дайте.
Вижу, каждая из вас
И с собой взяла в запас.
 
 
Что затихли? Что молчите?
Провести меня хотите?
Вас я старше на два дня.
Не обманите меня.
 
 
Знаю вашу я породу.
Вы же здесь себе в угоду.
А теперь, заразы, брысь!
Я тут села! Расступись!
 
 
Уберите ваши попы.
Я сама хочу полопать.
Дайте, суну хоботок
И сосну разов пяток».
 
 
Только Муха влезла рылом,
Ей дыханье перекрыло.
Хоть прилипла, не поймёт —
То ж липучка, а не мёд.
 

Верёвочная ностальгия

 
Висит бельевая Прищепка,
А рядышком сохнет Лоскут:
«Хоть я ухватилась не крепко,
Не просто болтаюсь я тут.
 
 
Отстиран ты вроде отлично,
Но сырость есть в теле твоём.
И этим довольна я лично.
Давай же посохнем вдвоём.
 
 
Устала от вечной свободы
Болтаться, верёвку держа.
Берут древесину уж годы,
Металл коррозирует ржа.
 
 
Есть счастье, конечно, но всё же
Мне многое не по нутру —
Такая тоска меня гложет,
Качаюсь когда на ветру.
 
 
Пока я играла с верёвкой,
Удобнее место кроя,
Другие, наверное, ловко
Твои прижимали края.
 
 
Виси и качайся в сторонке.
Устала чего-то я. Ох!»
 
 
Прищепка висела тихонько
Пока весь Лоскут не просох
 

Достойное положение

 
Только стукнули морозы
В день осенний поутру,
Лист последний на березе
Колыхался на ветру.
 
 
Стал гнусить он веткам белым:
«Хоть и корни мне как мать,
Почему я должен телом
Тень над ними создавать,
 
 
Обеспечивать прохладу,
Жизнь от солнечных лучей?
Мне давно от них не надо
Никаких уже харчей.
 
 
Раз в земле им быть охота,
Не хотели выше стать,
Не моя теперь забота
Их до старости питать.
 
 
В положении достойном
Быть на нужной высоте
И они б могли спокойно,
Не завися от детей».
 
 
Продолжая в этом духе,
Веткам бред он дальше нёс.
 
 
Полетели с неба «мухи».
Лист свернулся и замёрз.
 

Кошка на крючке

 
Поиграть решила Кошка
Со своим бантом немножко.
Покружилась как волчок,
Зацепилась за крючок.
 
 
Бант на шее Кошку душит,
По свободе Кошка тужит,
Изгибается дугой,
Нервно дрыгает ногой.
 
 
Кошка скоро завопила:
«Я уже теряю силы.
Разрывает болью грудь.
Помогите кто-нибудь».
 
 
Пробегала мимо Мышка:
«Бант завязан туго слишком.
Ты напрасно не кричи
И ногами не сучи.
 
 
Хоть в петле и неудобно,
Расскажи-ка мне подробно,
Как сама смогла ты вдруг
Насадить себя на крюк?»
 
 
В подбородке хоть и ныло,
Кошка Мышке объяснила:
«Каб ни бант, не было бы
Той иронии судьбы».
 
 
Мышка ей: «В твоём конфузе
Развязать банту бы узел.
Чтоб ушла проблема та,
Дёрни ленточку банта».
 
 
Кошка Мышке: «Что ты! Что ты!
Бант снимать мне не охота.
Ты не видишь разве? Он
Совершенства эталон».
 
 
Мышка Кошке: «Ну, как хочешь.
Что ж ты голову морочишь?
Как висела, так виси
И совета не проси.
 
 
Нет в лице твоём испуга.
Вы не зря нашли друг друга».
 
 
И пропал у Мышки весь
К Кошке с бантом интерес
 

Бессильный Червячок

 
Червячок в четыре лапки
Сгрёб Улитки дом в охапку —
На её ходячий дом
Червячок залез верхом.
 
 
Убрала Улитка ножки,
Не высовывает рожки,
Не избавится пока
От соседа-Червячка.
 
 
Червячок на крыше сохнет,
Ждёт, когда Улитка сдохнет,
Чтоб уверенно потом
Мог в её вселиться дом.
 
 
Хоть Улитка бренным телом
Скоро вправду околела,
Всё же дом тащить ему
Не под силу самому.
 

Заседание обмылков

 
Речь толкал Обмылок пылко
На собрании обмылков:
«Хоть объём наш стал скудней,
Были мылом много дней.
 
 
Заявляю в этих стенах —
В нас ещё немало пены.
Применяя нашу рать,
Можно мыться и стирать.
 
 
Пусть мы телом стали хилы,
Но душой всё то же мыло —
При опасности извне
Быть не можем в стороне.
 
 
Мы ещё своей утробой
Миллион убьём микробов
И при этом заодно
Не одно сотрём пятно.
 
 
К выполненью речи сути
В мыло целое прессуйтесь.
Образуйте мыла ком,
Чтобы быть одним куском».
 
 
Из обмылков сборка мыла
Скоро вновь запузырила.
Так в хозяйстве человек
Продлевает мылу век
 

Козлёнок, который не умел считать до десяти

 
Корова, Бык с Теленком,
Собака и Петух,
Кабан, два поросёнка
Считали громко вслух.
 
 
Зачем же было нужно
Считать им ввосьмером?
Мог, если перегружен,
На дно уйти паром.
 
 
Был боцманом Котёнок,
Держался за штурвал,
А маленький Козлёнок
Билеты продавал.
 
 
Хоть всем уехать надо,
Паром лишь мог вместить,
С учетом и команды,
Не больше десяти.
 
 
Считали у причала,
Но только скажут: «Два», —
Начнут считать сначала,
«Кто – в лес, кто – по дрова».
 
 
Устал Козлёнок слушать
И крикнул: «Всем молчать!
Попробую-ка лучше
Один я посчитать.
 
 
Ведь устный счёт я знаю.
Пересчитаю вас.
И так, я начинаю.
Козлёнок, это – раз.
 
 
Паром вести Котёнку,
Котёнок, это – два, —
Замолк Козлёнок звонкий,
Начав считать едва. —
 
 
До двух всего умело
Считаю я пока.
Везде и всё я делал
Всегда на два щелчка.
 
 
Закончив современный
Военный институт,
Козлом не стал военным,
Кассиром лучше тут.
 
 
Серьёзно был настроен
Начальник наш, «пиджак».
Весь день ходили строем,
В асфальт вбивая шаг.
 
 
Командами забитый,
Косил в шеренге глаз.
Тянул носок копыта
По счёту «Делай, раз!»
 
 
И ждал я как награду, —
Козлёнок стал грустить, —
На «Делай, два!» команду
«Копыта опустить!»
 
 
Ходить на солнце – мука.
По счёту «Раз» и «Два»
В ущерб другим наукам
Потела голова.
 
 
Я вас считать не буду.
Садитесь, кто не трус.
Вот будем плыть оттуда,
Со счётом разберусь».
 
 
Впустил на борт всех важно,
Отправился паром.
 
 
Такой подсчёт однажды
Не кончится добром
 

На верхушке

 
На верхушке древней Ели
Шишка держится одна.
Все давно уже слетели
И осталась лишь она.
 
 
Шишка громко закричала:
«Эй! Послушай, Ёлка-мать!
Просыпайся для начала.
Хватит попусту дремать.
 
 
Ишь, развесила ветвищи
И стоит без дела век.
Вон на праздник ёлку ищет
Ребятишкам человек.
 
 
Покажись ему всем телом,
Разверни иголок стать,
Чтобы сразу захотел он
Нас с тобой к себе забрать.
 
 
Я тогда к твоей макушке
Посильнее привяжусь,
Новогоднею игрушкой
Самой яркой окажусь.
 
 
От тебя, мамаша, толку
Нет, и не было совсем.
Ведь в лесу ты просто ёлка,
А вот я известна всем.
 
 
Я сама всего достигла,
На верхушке я расту.
Ты судьбу дала мне в иглах,
А хотелось бы не ту.
 
 
Вон сережки в мягких листьях
Лето грелись на весу.
Хорошо им – родились-то
В светлой роще, не в лесу.
 
 
Их унёс попутный ветер
С веток в дальние края.
Мне, похож, иное светит —
Здесь в лесу останусь я.
 
 
И, как ты, я постарею.
Что молчишь как остолоп?
Делай выводы скорее
Из моих, мамаша, слов».
 
 
Всё же голосом могучим
Отвечала Шишке мать:
«Шишки дерево не учат.
Им суметь бы ёлкой стать».
 

Крутая Кошка

 
Упрекала как-то Кошка
Деревянную Матрёшку,
Что уж год лукаво та
С полки смотрит на Кота:
 
 
«Разве выдержит нормальный
Вид твой странно сексуальный?
Эротичен и платок,
И на платье завиток.
 
 
А сложила как ты ручки?
У тебя же дочки, внучки.
Не виляй своим бедром.
Всё не кончится добром.
 
 
Я Кота хочу умаслить,
Только, вижу, всё напрасно.
Год прошёл, а он ни дня
Всё не трогает меня.
 
 
На моё не меть ты место.
Забирай своё семейство
И уматывай в дыру
Поздорову-подобру.
 
 
Ты смотри, её ругают,
А она опять моргает.
Вновь наводишь красоту,
Чтоб понравиться Коту?»
 
 
Чтобы больше было толку,
Кошка прыгнула на полку
И Матрёшку, дав щелчок,
Повалила на бочок.
 
 
Кошке было не до шуток,
Повалила и малюток,
Удивилась, что крута,
И пошла искать Кота
 

Латка

 
У Сосны случилось горе —
Дырку ей в своём заборе,
Что от старости поник,
Залатал весной лесник:
 
 
«Не сосна теперь, а щепк,
Я гвоздём прибита крепко.
Как я кинута судьбой,
Став обычной городьбой.
 
 
На меня он поднял руку,
Топором обрёк на муку,
В форме строганой доски
Всю порезал на куски.
 
 
К моему теперь несчастью
Я в заборе только частью.
Не узнаю больше я,
Где другая часть моя.
 
 
До сих пор моя порода
Всех снабжала кислородом.
На своём могла веку
Пользу дать я леснику.
 
 
Что же это за судьба-то
Быть до старости горбатой?
Как он мог своей рукой
Изогнуть меня доской?
 
 
Неужель дыре в угоду
Не нашёл другой породы?
Я ж была почти в соку.
Нет прощенья леснику».
 
 
Там, где гвоздь врезался в тело,
Шевелясь, Сосна скрипела.
Ведь Сосне не по нутру,
Что зашили ей дыру
 

На старт

 
Лезет мысль Велосипеду:
«Что-то медленно я еду.
Боже, раму укрепи,
Я же еду без цепи.
 
 
А теперь какое ралли,
Раз не так меня собрали?
Может, где-то не важна,
Но на ралли цепь нужна.
 
 
Только вот опять несчастье —
Не вложили цепь в запчасти.
Как помочь своей беде?
Что повесить на звезде?
 
 
Да, пора, похож, в починку —
Там добавят мне начинку.
Пусть хоть брак, что был в ходу,
На худой конец, найду.
 
 
В мастерскую еду, точка!
Там найду себе цепочку.
Пусть я полный идиот,
Цепь любая подойдёт.
 
 
Может, будет кто смеяться,
Мне бы только разогнаться.
Ну, а там уж поглядим,
В гонке кто непобедим.
 
 
Никому не дам я форы,
Это все увидят скоро.
Тело старое моё
Хоть скрипит, но не гнильё.
 
 
Только руль стоит вот косо,
Да не смазаны колёса.
Ну, на эту-то беду
Я поправочку введу.
 
 
Эх, попалась бы какая
Где поближе мастерская.
Посмотрю на их меню,
Мож, педальку заменю.
 
 
Жаль, с собой не взял я карту,
Пять минут уже до старта».
 
 
Хоть и был ему запрет.
Стартовал Велосипед
 

Запланированная дыра

 
Собирать взялась орехи
Белка в свой мешок с прорехой.
Был мешок её хорош,
А прореху сделал Ёж.
 
 
Целый день без передышки
Шелушила Белка шишки,
Но орехов урожай
Оказался у Ежа.
 
 
И она ему: «Не ты ли
Все мои орехи стырил?
Сознавайся, твой грешок?
Ты иглой вспорол мешок?
 
 
Я тружусь, в мешок кидаю,
А орехи тут же тают.
Как ты мог? Ведь это грех.
Возвращай, что взял, орех».
 
 
Не подняв на Белку глаза,
Прошептав ей только фразу:
«Ты зашей в мешке дыру», —
Ёж уполз к себе в нору.
 
 
Не один колючий ёжик
Применил иглу как ножик.
Чтобы их умерить прыть,
Надо всех ежей побрить