Текст книги "Крылатая Анюта"

Трудный, трудный путь

Лыжня шла под уклон, и у Марика то в одну, то в другую сторону сваливалась головёнка. Обледеневшие края лыжни царапали его длинные ножонки. Промучившись сотню-другую шагов, девочка поняла: таким способом она либо шею Марику свернёт ненароком, либо глаза ему испортит уколистой заморозью. Вот и ножки уже закровоточили.

– Что же придумать? – заволновалась девочка.

А из тёмных логов выползал, поднимался над тайгой вязкий туман ночи. На небесных полянах вспыхивали первые костры-путеводители. Деревья, открытые для добра и беззащитные перед злом, набравшие за день тепла и влаги, вздрагивали, будто вскрикивали от боли. Это зима, остуда и завистница, истрачивая последние силы, рвала ранами-трещинами им кожу. У Ани защипало уши, начали коченеть пальцы рук.

– Как же я оплошала, – вслух раздумывала она. – Надо было Кострика-то за дедом отправить, а я за бандитами.

Слёзы минутной растерянности вот-вот готовы были выплеснуться, но Аня запретила себе. «Не хны-ы-каать, А-ань-ка, – начала полуплачущим напевом, – думать и бороться, Ань-ка!» – уже бодрее и громче закончила приказ.

Девочка выпустила из онемевших рук палки и попыталась развязать шарф, которым был притянут к лыжам Марик. Но ничего не получилось: когда вязались узлы, шарф был влажным и теперь застыл на морозе. Девочка попыталась дыханием оттаять узел и растянуть его зубами – тоже ничего не выходило. Тогда она размяла заледеневший шарф, развязала его и кое-как выпутала Марика. И тут на него нашло какое-то буйство: он резво замахал ногами, пытаясь встать, барахтался, бился, издавал хриплые звуки.

– Братик мой, ожил, проснулся! – обрадовалась Аня. – Ну, подрыгал – и будет, успокойся, Маринька.

 
Братик, милый, успокойся.
И прошу – меня не бойся,
Не найдёшь ты друга лучше.
Приучайся меня слушать,
Приучайся понимать —
Я сестра тебе и мать.
Первый мой тебе подарок —
Твоё имя – Марик, Ма-рик!
На него ты отзывайся,
Подрастёшь – не зазнавайся!
 

Сочиняя, уговаривая, «мать» одновременно гладила и растирала затихающего маралёнка, согревая его тело и свои руки.

– Ну вот, потанцевали, погрелись – и тёпать пора: проверим, Марик, то ли я придумала.

Она через снег поднырнула под маралёнка так, что он оказался у неё на плечах, ухватилась руками за его ножки и не без труда встала. Поклажа для неё оказалась тяжёленькой. Несколько шагов девочка сделала по твёрдому насту, и хотя её покачивало, всё-таки шла. Но вот лыжня завела в лес, где снег был слабее, мягче, и ноги стали проваливаться в снеговые капканы выше колен.

Аня настойчиво пробивалась, хотя чувствовала, что до деревни ей Марика не донести. Телёнок до боли давил ей шею, надламывалась спина, ноги подрагивали и с трудом вытягивали валенки-гири из снега. «А что, если валенки сбросить? – осенило её. – Носки мне бабушка вязала, они тёплые, может, полегче будет».

Задумала и осуществила: действительно, несколько десятков шагов идти было легче, однако живая поклажа становилась всё тяжелее, и силы покидали девочку. В какой-то момент она от слабости села, а потом откинулась назад, чтобы дать отдых спине и шее. Маралёнок оказался под головой, как подушка, он тихонько подрагивал, был тёплый, живой. На Аню вдруг накатила волна равнодушия ко всему происходящему, глаза закрылись, и она забылась, но не сном, а от полного изнеможения. Но вот почти рядом ухнула сова, и девочка, вздрогнув, очнулась.

– Что это я раскисла? – прошептала она.

И, как всегда в критические минуты жизненных трудностей, которые случались в её юной жизни довольно часто, она приказала себе:

– Встань, Анька! Встань! Не сдавайся!

Ей хотелось командовать громко, но получался лишь невнятный шёпот. Как ни пыталась Аня – ни сесть, ни встать вместе с Мариком она не смогла. Тогда девочка поднялась одна. Развязала рукава куртки, развернула малыша, вставила передние ноги в один рукав, а задние – в другой.

– Держись, братик, дальше поедем!

«Сестра» перехватила ручонками рукав, из которого торчали задние ноги Марика, и двинулась спиной вперёд по целику рядом с лыжнёй. Передвижение было медленным, но такой способ оказался девочке по силам.

– И как я сразу не догадалась? Вот недотёпа! – корила она себя.

Теперь к ней подступала другая беда: Аня чувствовала, как стынут ноги, пальцы уже онемели. Руки она грела, растирая малыша, а вот с ногами не знала, что делать. Нашла бы девочка какой выход из беды, неизвестно, и вот почему.

Дед и небесная птица

– А-а-н-ка-а-а! – пролетели над девочкой вроде как человеком посланные звуки.

Аня остановилась, прислушалась, оглянулась кругом, а когда подняла лицо к небу, то увидела уже в третий сегодня раз серебристую птицу-облако. Девочка мгновенно ободрилась, сердце заподпрыгивало от радости почему-то. Через минуту Аня услыхала характерный шорох камусных лыж и родной голос деда:

– А-а-нь-ка!

– Де-да, тут я, де-да!

– Живые?

– Живые!

– Лыжная дорога мне всё рассказала. Где тут сиротка твой?

– Вот он, мученик маленький.

Дед не мешкая освободил из рукавов куртки маралёнка и устроил его в свой рюкзак, сдёрнул с внучки носки, растёр ступни, надел на них свои меховые рукавицы, бросил ей на руки свою телогрейку, шарф и скомандовал:

– Домой, за пригорком вправо дорога тракторная, по ней ловчее.

– С маленьким аккуратней, не повреди чего, – озабоченно наказала Аня.

– Всё ладно будет, шпарь, стрекоза. Дома разберёмся.

После таёжных приключений бабушка прогрела Аню в жаркой бане, напоила чаем с мёдом, смазала ей гусиным салом прихваченные морозом пальцы на ногах. Ни бабушке, ни Аньке не удалось напоить коровьим молоком маралёнка: фыркал, дёргал головой, дичился.

Дед ворчал:

– Не пужайте его духом своим, пущай обвыкнет. В тепле не помрёт, завтре сам запросит титьку.

– Титька-то резиновая, вот ему и не по вкусу, – сокрушалась бабушка.

Постель Анюте сладили на печи. Разомлев и уже засыпая, она вспомнила серебристую птицу-облако, заволновалась и спросила:

– Деда, а ты как догадался выручать-то меня?

– Поживёшь с моё – узнаешь.

Дед сам себе не мог объяснить как. Выстрелов он не слыхал – был в это время в логу. Уже темнело, когда пришли мужики в избушку и сказали: шли гривой – слыхали три карабинных выстрела. Дед это сообщение мимо ушей пропустил и устроился уже было на ночлег, однако вдруг ёкнуло, заметалось в груди сердчишко – и он в минуту собрался, бросив на ходу мужикам: «Домой надоть».

Выскочив из дверей, дед Степан увидел низко над избушкой серебристую птицу-облако. Мурашки пробежали по спине деда. Его осенило – с внучкой не всё ладно, и, не чуя лет и ног, он рванул по лыжне.