Текст книги "Монстр. Маленький изобретатель"

Шли годы, а он продолжал заниматься своим непонятным делом, всё также купаясь в рублях. На него не влияли ни инфляции, ни обвалы, он всегда оставался вне жизни обычных людей. Отправлял какие-то экспедиции по всему земному шару, я так и не узнал зачем. Но просто список пунктов назначения поражает. Все шесть континентов, едва ли не каждый обитаемый остров Тихого океана, Арктика, складывается ощущение, что он стремился прощупать вообще всю планету. И это при том, что страну окружал железный занавес, шла холодная война, и Союз ненавидела едва ли не половина мира.

Потом Горбачёв закончил семидесятилетний эксперимент большевиков, и сменилось тысячелетие. Где-то между этими событиями я стал его личным врачом. Ещё произошла куча всякого, и вот, судя по всему, его исследования подошли к концу. Потому как впервые за почти семьдесят лет старик лично покинул пределы страны. И сейчас мы с большой вероятностью едем туда, куда его привели десятки лет изысканий.

Семён долго переваривал эту информацию. Рассказывать Вайдо умел, этого было не отнять. Описываемые им картины живо вспыхивали в воображении, и от того личность старика становилась только ещё более загадочной, как будто было куда «ещё больше». Но кое-что всё-таки можно было понять достаточно чётко. Он, Семён, и ещё куча народу направлялись к чёрту на рога по прихоти умирающего. С одной стороны, это всё было настолько занимательно, что больше походило на начало фильма про худшего в мире археолога. С другой же… ну, пожалуй, фраза: «это всё дурно пахнет», – идеально отражала ситуацию.

Дураком молодой человек не был и прекрасно понимал, как устроен этот мир. Законное и мирное исследование в принципе не может привлечь такое внимание, а уж тем более обеспечивать человека миллионами на протяжении десятков лет. Странно, глупо и полностью в духе человечества. Вот только даже его довольно неплохо развитое воображение пасовало перед необходимостью придумать подходящую цель изысканий.

Обменявшись с Вайдо ещё парой дежурных фраз, он пожелал доктору спокойной ночи и залез в машину. Спать Семён предпочитал именно так, убрав верх и наблюдая идеально чистое небо пустыни. Но сегодня звёздам не удалось привлечь внимание молодого человека. Даже засыпая, он не переставал думать о том, что они найдут там, в конечной точке маршрута. Мозг подкидывал какие-то полубезумные догадки и сразу же отбрасывал их как совершенно несовместимые с реальностью. Сон упрямо не шёл.

* * *

Утро следующего дня началось обычно. Побудка, завтрак, сборы, и, когда солнце показалось на востоке, колонна уже с полчаса преодолевала барханы. Починенный кондиционер приятно охлаждал лицо. В машине теперь было относительно тихо и не нужно было дышать раскалённым воздухом пустыни. Вайдо в блаженстве откинулся на спинку сиденья, Семён изредка с грустью поглядывал на поднятое стекло.

Правда, теперь время можно было потратить на вещи более приземлённые. То и дело в кабине звучал смех, в дело шли интересные истории из жизни, анекдоты, обсуждения всего и вся. После вчерашнего разговора мужчины сдружились на почве общей тайны. Под хорошую беседу дорога, как известно, тает словно мороженное на солнцепёке, так что следующие два дня прошли совершенно незаметно. На привалах, разобравшись со своими делами, Семён и Вайдо продолжали болтать. Заводить новые знакомства оба не слишком-то хотели, придерживаясь политики: «Хороших друзей не бывает много, а знакомых много и не надо».

Но вот, утром седьмого дня, не проехав и трети обычной дистанции, колонна резко затормозила. Доктор выскочил из кабины и рванул в сторону машины Борисова, потому как, так или иначе, остановка явно была связана именно с ним. Либо старику неожиданно стало плохо, либо…

– Мы на месте, разбиваемся, – высунувшаяся в приоткрытую дверь седая голова Вайдо разъяснила ситуацию.

– На месте? Где? Чем эта пустыня отличается от пустыни километр назад?

– Меня не спрашивай, я всё также ничего не знаю.

– Ладно, вылезаю.

Посреди однообразного пейзажа оперативно развернулся небольшой лагерь. Но на этот раз палатками и походной кухней дело не ограничилось. Из машин были выужены какие-то сложные приборы на треногах, непонятные структуры из зеркал, линз, призм и прочего непонятного оптического оборудования, на раздвижных столиках появились громоздкие компьютеры. Всё явно было очень серьёзно.

Все участники экспедиции, включая Семёна, были приставлены к делу, и компания собралась, мягко говоря, необычная. Ещё в начале путешествия, во время небольшой церемонии знакомства молодой человек заметил, что с ними едут не абы-какие люди. Кроме людей служебных: его самого, доктора, секретаря старика, повара и ещё пяти водителей – присутствовала настоящая группа захвата. Всё как в плохом американском кино: семь крутых парней в камуфляже, при оружии и все в боевых шрамах. К этим ребятам Семён, честно сказать, подходить боялся. Также присутствовало больше десятка докторов наук самых разных областей от геологии до астрономии. В общем-то приятных людей, правда, в отличие от вояк и рабочих они не были русскими. К счастью, с языками у Семена всё было неплохо, так что объясняться с учёной братией он мог достаточно свободно. Всего, включая самого Александра Павловича, в поездке приняли участие двадцать восемь человек.

И сейчас двадцать семь из них копошились, что-то перетаскивая и устанавливая, то и дело сверяясь с подробным планом. План, естественно, составлял Борисов. Жара только-только началась, так что работать можно было без особого напряга, а потому уже через три четверти часа всё было готово. Последний раз сверив всё со схемой, тот самый низенький мужичок, что мучал Семёна на собеседовании, открыл дверь головной машины и протянул внутрь руку.

Старик за эту поездку постарел больше, чем за последний десяток лет. Теперь он, и правда, больше походил на персонажа фильма «Мумия», чем на живого человека. Неделя в пустыне не может пройти бесследно, тем более в таком возрасте. Однако, его взгляд был ясен и чист, а рука, лежащая на плече секретаря, нисколько не тряслась. Дождавшись, пока все замолчат, он начал свою речь.

* * *

– Много лет я работал над, казалось бы, невозможным, – голос старика дребезжал, словно неисправный патефон, но в нем буквально сквозила сила. Странное сочетание, но от того оно внушало только большее уважение. – И вот сегодня я, наконец, исполню свою мечту! Вы все не можете себе даже представить, какое это наслаждение – преуспеть после семидесяти лет упорного труда.

Повисла немного неловкая тишина, во время которой Борисов, порывшись во внутренних карманах, выудил оттуда толстенькую записную книжечку. Замусоленная, потёртая – её явно открывали и закрывали несчётное число раз. Однако, в остальном она была вполне…

Семён замер как статуя в музее восковых фигур. Стоило его взгляду сфокусироваться на кожаном корешке, как его сознание словно бы пронзили раскалённым прутом. Ощущение длилось всего мгновение, он даже не успел осознать боль, но воспоминание о произошедшем осталось буквально выжжено в сознании. Откуда-то сбоку раздался сдавленный кашель. Один из вояк с недоумением потирал висок, и почему-то Семён не сомневался: он испытал то же самое. Также как один из учёных, сейчас ошарашенно уставившийся на книжечку. Вот только кроме них троих остальные вроде ничего не заметили.

Но как? Ведь даже теперь, когда с ним всё было в порядке, он продолжал отчётливо ощущать от странного блокнота нечто… Иное. Словно дымка миража закрывала коричневую обложку, не давая рассмотреть её внимательнее. А видел ли сам старик это? Хороший вопрос.

– Здесь собраны плоды моего труда, – он раскрыл книжечку ближе к концу и прищурился, вглядываясь в строки.

А затем началась настоящая чертовщина.

– Abbassiz abbissa imvo… – Семён знал много языков, давались они ему легко, и мёртвый язык врачей, учёных и священников более-менее понимал. Борисов говорил на латыни. Вот только на латыни настолько исковерканной, что смысл понять было практически невозможно. И эти ошибки явно были сделаны намеренно, потому что произношение у старика было великолепным.

Он уже хотел открыть рот и выразить своё недовольство, когда понял, что тело отказывалось слушаться. Словно застрявший в янтаре комар, молодой человек мог лишь едва-едва двигать глазами. И, судя по всему, все вокруг, исключая самого Александра Павловича, оказались точно в такой же ситуации.

«Это ведь глупо!» – так бы Семён крикнул, если бы мог открыть рот. Какие ещё заклинания на том, что так и хотелось назвать тёмной латынью? Они ведь не в фильме ужасов и точно не похожи на участников шабаша на Лысой горе. Вот только он и ещё двадцать шесть живых статуй превращали все аргументы в прах.

Между тем, кроме их неожиданного превращения в доисторических комаров, ничего не происходило. Старик всё также читал свою белиберду, но никаких феноменов, ожидаемых в подобной ситуации, не происходило. Ни молний с неба, ни столбов света, ни появления жутких монстров или тарелки НЛО. Со стороны они, должно быть, выглядели как самый внимательный класс на свете, с упоением слушающий учителя.

Десять секунд, двадцать, сорок. Ничего. Семён не знал, что творится в головах у остальных, но ему постепенно становилось просто дико смешно. Несмотря на всю дикость ситуации, несмотря на потенциальную возможность появления из земли огромных челюстей, ему хотелось хохотать. Но, казалось, его тело перестало даже дышать.

Спустя пять минут на смену приступу смеха пришло безразличие. Всё больше и больше это походило на представление профессионального гипнотизёра. От нечего делать, Семён перевёл взгляд с лица старика, уже красного от напряжения, на его руки…

И тут ему стало по-настоящему страшно. Да, в окружающем мире ничего не происходило, но теперь было понятно, что весь этот бред предназначался не для них, зрителей, а для этой самой потрёпанной книжицы. Марево над ней не просто сгустилось, теперь оно испускало во все стороны лучи мутного, грязно-серого света. И от него ощущалась просто невероятная сила, подавляющая и гнетущая.

С каждой секундой свечение становилось только сильнее, постепенно распространяясь за пределы блокнота. Семён был почти уверен, что теперь его видят уже все присутствующие. Секунды тянулись жутко медленно, сопровождаясь мерным расширением серого ореола. Спустя десять минут грудь старика уже скрылась за мутным сиянием, через двадцать можно было разглядеть только одетые в шлёпанцы ноги.

Когда сфера света коснулась песка, с ней начало происходить новое превращение. Границы сияния начали постепенно становиться чётче, а форма – меняться. Через четверть часа стало понятно, что это человеческая фигура, а потом обрисовались и более тонкие контуры.

Когда посреди лагеря, уже больше часа слышащего лишь монотонное бормотание старика, материализовалась женская фигура в изысканном платье, с Семёна сошёл уже даже не седьмой, а двадцать седьмой пот. От гостьи чувствовалась такая мощь, что хотелось опуститься на колени и вжаться лбом в землю. Правда, уже спустя несколько секунд, ощущение пропало. Как и серое сияние. Как и массовый паралич.

* * *

Женщина, появившаяся из того жуткого сияния, не двигалась с места. Кощунством было бы предположить, что она парализована, как были все они мгновение назад. Но в ясных голубых глазах не было ни капельки жизни, словно они принадлежали кукле. Это, впрочем, ничуть не лишало её привлекательности. Даже довольно консервативный наряд не мог скрыть совершенных изгибов её тела, а лицо, сейчас больше похожее на маску, едва ли не светилось красотой.

Во взгляде Борисова сияло торжество. Даже если его задумка пошла не по плану, это всё равно было невероятно. Но Семён, как, скорее всего, и все остальные, прекрасно понимал, что всё прошло идеально и случившееся – лишь начало чего-то куда более масштабного. Вот только они находились не в голливудском фильме и главного героя, который бы успел в последнюю секунду победить злого гения, пока тот произносит победную тираду, среди них не было.

Несмотря на то, что окаменение прошло, никто не спешил бросаться на старика с кулаками, выбивать у него из рук бесовскую книгу или пытаться что-то сделать с непонятной женщиной. Все без исключения, даже бывалые солдаты, попадали на колени от полного истощения. Внутренние ресурсы организма были полностью исчерпаны. Не то, что куда-то бежать, сейчас просто биение сердца выжимало последние силы. Слишком уж жутким был для них последний час.

Старик, тем временем, не стоял на месте. В нём словно открылось второе дыхание, а тело помолодело вдвое: один, без помощи своего секретаря, он бодрым шагом направился к расставленной немного в стороне аппаратуре.

– Зачем? – слова одного из учёных, того, что, как и Семён, заметил странность записной книжки до начала того ритуала, были похожи скорее на хрип, чем на человеческую речь. Но Борисов услышал и понял вопрос.

– Чтобы никто ничего не заподозрил, – он не отвлекался, сухие, сморщенные пальцы летали над клавиатурой, вероятно, снося все системы под ноль. – Моё имя после сегодняшнего дня не должно быть запятнано. Наша экспедиция просто оказалась неудачной. Песчаная буря, нападение боевиков, взрыв топлива. Они придумают, что написать в газеты. Всегда придумывали. А главное, вы все должны были оставаться в неведении до последнего момента, иначе кто-то мог мне помешать. Я, в конце концов, не чемпион мира по борьбе.

Семён не мог винить старика за излишнюю разговорчивость. Если бы его план, вынашиваемый столько лет, наконец, осуществился, он бы тоже не преминул поделиться своими мыслями. Да и, в конце концов, это не было такой уж большой тайной.

– А зачем мы? – другой доктор наук, обливаясь потом, смог произнести не одно, а целых три слова.

– Вы – топливо. Иначе ритуал было не провести. Однако, думаю, на этом наша гостья не остановится и вас ждёт ещё много интересного. – Довольно потирая руки, Борисов кивнул в сторону всё ещё неподвижной женщины. – Но это когда она очнётся, конечно.

– Кто она? – Вайдо был тем, кто задал этот, интересующий всех, вопрос.

– Она? Богиня, конечно, кто же ещё? Я думал, вы умнее, добрый доктор. Единственное истинное божество среди всех существующих божеств всех существующих религий! Я посвятил этому столько лет… вот вы, молодой человек. Вы говорили, что немало знаете о религиях. Скажите всем присутствующим, сколько существует в мире разных верований?

– Тысячи, – выдавил из себя Семён, прокрутив в голове все накопленные знания о культурах разных стран и народов.

– Именно! – старик явно наслаждался происходящим. – Невежественные люди считают, что кроме христианства, ислама, буддизма и ещё нескольких, других массовых верований нет. Но вы сказали совершенно верно, мало того, что каждая из этих огромных религий делится на множество ветвей, так ещё существуют сотни самостоятельных потоков. Хасидизм, хайманот, фарисейство, квакерство, азракиты и суфриты, калам, легизм, шаманизм, инки, сатанизм, тхеравада, лютеранство, майя, нитирэн-сю, греки, сингон, шактизм, вайшешика, бон, баптизм, санкхья, розенкрейцеры, тарикат, зороастризм, езидизм, древние египтяне, синтоизм, австралийские аборигены, хоа-хао, дигамбары, вуду, дин-и иллахи, айтеки, борбориты, нетурей карто, скандинавские язычники, тантризм, шумеры, оккультизм, джаинисты, бурханизм…

Он говорил без остановки, называя в разнобой верования всех эпох и континентов, кажется, даже не переводя дыхание. Семён безо всякого стеснения называл себя человеком, глубоко разбирающимся в проблеме. Но тут нельзя было не признать – шесть лет хобби не могли сравниться с семьюдесятью годами одержимости. Казалось, что внутри старика включилась старая скрипучая грампластинка, настолько быстро и чётко он проговаривал все эти, под час крайне сложные, названия. Несмотря на возраст, память у него была великолепная, где-то на сотой религии Семён сбился, но этот монолог продолжался потом ещё минимум пару минут. Пока, наконец, Борисов не осознал, что, мягко говоря, увлёкся.

– Кхм… да. О чём я? А! Так вот, религий тысячи, и почти все они в чём-то правы, а в чём-то ошибаются. Но я, Я! Я нашёл истину! Благодаря мне этот мир снова увидит свою единственную богиню!

– Верно, старик. И первыми этой чести удостоились вы.

* * *

Голос пленительный и чарующий, звучащий словно бы не в головах, а в сердцах человеческих. Не требовалось долго думать, чтобы понять, кто вступил в разговор.

– Госпожа! – старик словно забыл про разваливающееся столетнее тело, устремившись вперёд и рухнув на колени прямо перед божеством.

Да, без прикрас и преувеличений, она была богиней. И причиной была не красота, после пробуждения незнакомки ставшая ещё ослепительней. Семён испытывал нечто похожее лишь раз в своей жизни, когда полгода назад попал в песчаную бурю. Ощущение своей полной ничтожности и беспомощности перед лицом неукротимой стихии. Тогда он уже прощался с жизнью, ощущая, как подёргивается его машина, угрожая оторваться от песка и улететь в небо. Благо, бедствие захватило молодого человека лишь самым своим краешком. Но сейчас он и все присутствующие находились буквально перед ликом живого шторма.

– Ты хорошо поработал, старик, – на её губах промелькнула мимолётная улыбка. Впрочем, Борисову хватило и этого: его глаза тут же увлажнились, а лицо исказила гримаса блаженства. – Посмотрим, что у нас тут…

Ясные голубые глаза окинули толпу замерших от шока и страха людей. В раскалённом воздухе запахло мочой и рвотой, не всем хватило мужества и крепости кишок, чтобы выдержать этот взгляд. Чуть вздёрнутый носик богини сморщился, и те четверо, что продемонстрировали слабость своего нутра, рухнули на песок. Вероятно, мёртвыми.

– Кто из вас смог ощутить меня заранее?

Постановка вопроса была очень странной, пока Семён не вспомнил марево, закрывавшее книжечку Борисова. Он, и правда, увидел его ещё до начала всего этого. Скрываться и врать не было ни сил, ни возможностей, ни желания. Да и вряд ли в этом был бы хоть какой-то смысл. В воздух поднялась его нетвёрдая рука. Спустя пару секунд руки подняли ещё трое. Кроме бойца и учёного, которых молодому человеку удалось вычислить, был ещё один «счастливчик». Вайдо Янсонс, доктор, с которым Семён так сдружился за эти дни.

– Четверо? Как занимательно… – в голубых глазах, и правда, вспыхнули искорки интереса. – Знаете, в честь моего возвращения я хочу одарить одного из вас. Будем считать это, скажем так, приветственным подарком. Встаньте.

Стоило мысли о том, что это невозможно, родиться в сознании, как Семён уже ощутил невероятный прилив сил. Он даже не знал, с чем это можно сравнить. Словно пустыня разом превратилась в колышущийся океан живительной энергии. Он не встал, он вскочил с горячего песка. Хотелось прыгать, бегать, делать что угодно, лишь бы хоть немного уменьшить полыхающее в мышцах пламя.

Он был не один такой. Ещё три фигуры сейчас приплясывали на месте, не в силах сдерживать свои порывы. Вот только что-то подсказывало Семёну, что ничем хорошим это не закончится. Предчувствие его не подвело.

– Я сказала про подарок одному из вас, но кто именно его получит – решать вам, – чарующий голос богини не допускал вариантов. – Приз получит сильнейший, остальных ждёт смерть.

На секунду воцарилась полнейшая тишина, нарушаемая лишь диким биением сердец и шелестом рассыпающегося в труху автомата спецназовца. Ни у кого не возникло даже мысли о том, что эти слова – просто жестокая шутка. В голосе божества был слышен непреодолимый приказ, нарушение которого приравнивалось к страшнейшему из грехов. Семён буквально ощутил, как затрещали его кости, а волосы на голове встали дыбом, когда вся мощь этого указа обрушилась на его смертное тело.

А затем, словно снятое со стоп-кадра кино, мир закружился в бешеном танце.

Учёный, до этого выглядевший пусть взволнованным и испуганным, но не потерявшим достоинства, превратился в едва шевелящийся комок стонов и причитаний. Видимо, он только сейчас понял, что происходящее вокруг – не сон и не розыгрыш.

Боец, напротив, не испытывал никаких сомнений. Наоборот, в его глазах читалась неприкрытая агрессия и жажда чужой крови. Жуткое зрелище, особенно когда у такого человека в руках армейский нож. Лишь война могла столкнуть двух таких непохожих персонажей в таких первобытных обстоятельствах. И не было никаких сомнений, кто выйдет победителем из этой схватки.

Рукоять кинжала с тошнотворным хрустом врезалась в череп доктора наук. Двенадцать дюймов стали к тому моменту уже были внутри его серого вещества. Свернувшееся калачиком тело обмякло и затихло. Этот, наверняка, выдающийся человек уже никогда не сделает ни одного открытия.

Зрелище это было страшным, вот только сейчас Семёна волновало отнюдь не оно. Неуклюжими движениями, покрывая ладони порезами, молодой водитель отмахивался от скальпеля, крепко сжатого в руке Вайдо Янсонса.

В глубоко посаженных глазах доктора горел страх. Похоже, сейчас ему было плевать на все награды и призы. Он просто не хотел умирать. Тот, кто всю свою жизнь спасал людей, перед лицом смерти предал данную когда-то клятву «не навреди». Желание жить – величайшее стремление всего, что этой жизнью обладает, взяло верх над моралью, этикой, товариществом и всем тем, что бережно взращивала в человеке цивилизация. Перед лицом смертельной угрозы показались все те первобытные инстинкты, что обычно мирно спали внутри. По крайней мере так случилось с доктором.

А вот Семён… он был в порядке. Более чем в порядке. И это его пугало куда сильнее, чем искажённое страхом лицо доктора. Два пальца уже перестали ощущаться, по рукам стекала тёплая и липкая кровь. Но Семён продолжал вновь и вновь задавать себе этот вопрос. Почему он в порядке? Учёный, не способный в последнюю секунду перед смертью перестать рыдать и пачкать рубашку слюнями. Солдат, с остервенением покрывающий его труп десятками ударов. Доктор, с диким, болезненным смехом умалишённого пытающийся всадить молодому человеку в горло острое лезвие.

Чем он, простой водитель, неплохой инженер и плохой муж, чем он заслужил эту муку: кристально чистым разумом осознавать чужое безумие? Это не был страх, не отвращение, не пренебрежение… он не испытывал к этим людям ненависти или жалости, не хотел их смерти. Но не хотел и их спасения. Он просто смотрел. Даже не так. Он наблюдал. Как исследователь, постукивающий по стеклу клетки с красноглазыми крысами.

Семён не пытался сделать ничего, что бы изменило ситуацию в ту или иную сторону, лишь по мере сил закрывал шею и лицо от ударов скальпеля. И то не ради выживания, а потому что ему хотелось как можно дольше наблюдать за творящимся безумием. Даже сердце билось ровно и чётко, словно не висела на волоске его жизнь. И это состояние было самой настоящей пыткой. Где-то там, очень глубоко, молодой человек бился в дикой агонии, словно бы со стороны наблюдая за движениями собственных рук. Боль была не физической, но от того казалась в сотни раз страшнее. Ощущение пустоты разрывало его на части, затем собирало по кусочкам и снова дробило миллионами осколков.

Он не знал, сколько это длилось, но, когда пришёл в себя, представшая перед его глазами картина была, мягко говоря, неприятной. Все три тела, включая уже давно мёртвого учёного, растекались по песку неясным кровавым месивом, в котором угадать человека можно было только по обрывкам одежды. Судя по всему, соревнование подошло к концу. Вот только победитель был уж слишком неожиданным.

– Ты мне нравишься, – горячее дыхание обожгло Семёну ухо. Дёрнувшись, словно ужаленный, он на одних рефлексах махнул себе за спину рукой. Однако, кулак, вместо того чтобы встретить сопротивление, прошёл через пустоту. Богиня стояла на том же месте, что и раньше.

– Почему? – сил, ещё недавно бивших через край, теперь хватило только на едва слышный шёпот.

– Ты – единственный, кто сохранил ясность рассудка. Это похвально. Я предпочитаю разум мышцам.

Тонкий женский силуэт сейчас сидел в глубоком кресле с высокой спинкой. Семёну такие всегда очень нравились. В детстве, он это отчётливо помнил, такое стояло в доме его деда. Красивое, чем-то похожее на раскрывшего пасть бегемота, уже тогда очень старое, но от того только более удобное. Не раз и не два отец находил его уснувшим в этом пережитке старинного максимализма. К сожалению, тот дом, а вместе с ним и кресло, исчезли в пожаре. И вот сейчас Она заняла его любимое место. Было ли это простым совпадением, или эти воспоминания были как-то выужены из его головы – он не знал и не хотел знать.

– Нет, – потребность ей возразить поднялась откуда-то из самых глубин его души. – Я потерялся в собственном бездействии. Это не то же самое. Я проиграл.

– Как ты смеешь ставить под сомнение… – Борисов, словно дворецкий, стоявший за плечом богини, попытался вставить свои пять копеек. Старик явно испытывал к этой женщине не страх и благоговение, а самую настоящую любовь.

– Молчать, – её голос был, как и раньше, твёрд и строг. – Я, кажется, сказала, что победителем становится тот, кто выживет. Так что это ты.

– Мне ничего от вас не нужно, – молодой человек сам поразился своей наглости.

– Почему же? Я могу подарить тебе богатство, славу, женщин, вечную жизнь! Всё, о чём мечтают другие может стать твоим, – она не уговаривала, просто констатировала факты. Но именно поэтому его отказ на этот раз был ещё более грубым.

– Нет. Я не хочу заключать сделок ни с богом, ни с дьяволом. Можете превратить меня в подливку для спагетти, как этих бедолаг, но я пас.

– Да уж… – она чуть наклонилась вперёд. – Из них всех ты точно лучший. Знай же, что и это испытание ты прошёл. А теперь – до скорой встречи.

И это были последние слова, что Семён Лебедев услышал в этой жизни.