Текст книги "Любовь Орлова. 100 былей и небылиц"

10

На следующий вечер после их знакомства на «Периколе», когда Орлова и Александров возвращались из Большого театра после юбилея Л. В. Собинова, с ними произошел «казус».

Устав гулять, будущая «звездная» пара забрела в Александровский сад и там, у Кремлевской стены, присела на скамейку.

Тут же, откуда ни возьмись, возник сторож сада и, сердито погрозив «молодым», сказал:

– Сидеть – сидите, но чтоб ничего такого!

Это то, что я слышал от Г. Александрова.

А вот что рассказал об этой же памятной им прогулке Д. Щеглов в книге об Орловой «Любовь и Маска»:

«Они боготворили друг друга, особенно она его, называла Александрова своим „римским патрицием“. Иногда это даже смущало» признается Е. Стеблов, коллега Л. Орловой по театру.

«На Тверском бульваре есть одно место с огромным мохнатым тополем и скамейкой возле.

Романтический соглядатай, если бы таковой оказался неподалеку, мог бы увидеть, как спортивного типа блондин вдруг, отбежав от своей спутницы, вскочил вверх ногами на скамейку, прошелся по ней на руках и, крутанув стремительное сальто, спружинил на влажный песок бульвара. Легко, вполсилы, на полуфразе…»

Этим «спортивным блондином» был, конечно, Г. Александров, а пораженной его акробатическими талантами спутницей – Л. Орлова.

11

На своих бесчисленных встречах со зрителями актриса любила потешать их и одновременно пугать своими съемочными курьезами:

– …Я стою с блюдом, – рассказывала она о съемках «Веселых ребят, – на котором приготовлен салат, предназначенный для гостей, а бык должен войти сзади в дверь и съесть этот салат, – ну, конечно, для него специально были приготовлены всякие овощи. Я стою и как будто ничего не замечаю, улыбаюсь, и как будто мне ничего не страшно. Но на самом-то деле мне ужасно страшно и душа у меня в пятках. Думаю, как он пырнет меня сейчас, так от меня ничего не останется. Но бык очень хорошо сыграл свою роль. С аппетитом съел весь салат, только по дороге слишком уж лизал мою руку. Оказывается, язык у быка, как щетка, и у меня ссадины на руке были такие, что потом пришлось лечить руку от этих бычьих „поцелуев“.

Публика, конечно, от таких рассказов (в записи М. Кушнирова) охала и еще больше обожала актрису за ее героическое поведение на съемочной площадке.

И можно представить, какой отклик вызывал у аудитории рассказ актрисы о ее скачке на быке и падении с него. Когда Л. Утесову, как «главному пастуху», была сначала оказана такая честь, тот ответил Александрову:

– Нет, Гриша, не еврейское это дело – скакать на быке!

Тогда за «нееврейское» дело смело взялась Орлова. Даже предложила, чтобы было смешнее, усесться на быка задом наперед – лицом к бычьему хвосту. Бык, однако, не понял такой «нееврейской» наглости и вскоре сбросил актрису, да так, что, повредив позвонок, она месяц отлеживалась в «Склифе»…

Восторг Александрова перед мужеством жены был так велик, что он даже хотел увековечить его в произведении искусства. Для чего во внуковской гостиной был сделан большой белый экран… из камня. Режиссер мечтал, чтобы художник нарисовал на нем то же серовское «Похищение Европы», но чтобы вместо последней на быке восседала… не побоявшаяся вскочить на него в «Веселых ребятах» Орлова. Похищение Европы-Орловой так и не нарисовали, и многие принимали каменный экран за «кинозал», которым якобы первыми обзавелись у себя на дому режиссер и актриса…

12

Гораздо менее страшное, но тоже ЧП, случилось с Л. Орловой на следующем фильме – «Цирк».

На станции Суково (нынешняя гораздо более благозвучная Солнечная Киевской дороги) снимали пролог фильма, в котором героиня, сжимая в руках черного ребенка, бежит от разъяренной толпы американских расистов, едва успевает вскочить на последнюю ступеньку уходящего поезда… и попадает в лапы негодяя Кнейшица.

Споткнувшись о камень, Орлова плашмя упала на угольный шлак. «Ребенка» (куклу) она, конечно, уронила, в кровь рассадила себе коленки, разорвала чулки, да еще зацепилась юбкой за какую-то железяку.

«Поднялась она, – описывает М. Кушниров в книге „Светлый путь, или Чарли и Спенсер“, – в плачевном и, прямо скажем, неприличном виде. Но в момент подавила и боль, и стыд, и злость, только сморщила досадливую, чуть нарочитую гримаску. И, деловито оправляясь, кинула растерянной толпе мосфильмовских „расистов“:

– Ребенок-то жив?

…Интересно, что несколько лет спустя та же сцена стала предметом комического отыгрыша Г. Александрова. В поезде, увозящем киношников в эвакуацию в октябре 41-го, знаменитые режиссеры – С. Эйзенштейн, Г. Козинцев и др. – упражнялись от нечего делать в остроумии с помощью только что вышедшей книги своего коллеги Л. Кулешова «Основы кинорежиссуры». Каждый на свой лад подписывал помещенную в ней схему или иллюстрацию. Александров выбрал приведенную Кулешовым его собственную раскадровку пролога из «Цирка» и на кадрах бегущей за последним вагоном Марион Диксон написал: «Хорошо, что мы уехали не так…»

13

На том же «Цирке» было много забавного, даже загадочного. И об этом Л. Орлова рассказывала Г. Скороходову, даже заставляла его пораскинуть мозгами, как в любимой ею телевизионной игре «Что, где, когда?». До которой, правда (судя по тому, что в 2000-ом году детище В. Ворошилова отмечало свой 25-летний юбилей), актриса не дожила, но неважно – поверим Г. Скороходову.

«Увидеть Орлову и умереть!» так, на французский манер, можно, если бы это не звучало слишком мрачно, назвать снимок. Через день после посещения съемок «Цирка» на «Мосфильме» знаменитый писатель А. Барбюс умер у себя в номере «Националя»…

Орлова задала такую задачку. Есть ли разница в ее обличье, когда она поет и танцует на пушке и когда оказывается «на Луне».

Спрашиваемый долго ломал голову, но такой принципиальной разницы припомнить не смог. Как ни помогала ему актриса своими подсказками: «теплее», «еще теплее».

…Оказывается, сначала, когда трех «орловских рысаков», как шутливо прозвал их С. Эйзенштейн, – Александрова, Дунаевского и Лебедева-Кумача еще не осенили знаменитые «Диги-диги-ду», Орлова, прежде чем «вылететь» из нее, проделывала на пушке несколько скромных балетных батманов. Поэтому была в обычных, только в черных, в тон костюму, балетках. И в таких же оказалась потом на Луне, летая и распевая «Лунный вальс».

Но когда всех осенили «Диги-диги-ду» и полет из пушки решили переснять, балетные тапочки пришлось сменить на туфли на высоких каблуках: под виртуозный фортепьянный пассаж ее давнего друга Саши Цфасмана Орлова должна была отбить на пушке чечетку.

Так и оказалась Марион Диксон в туфлях на каблуках перед отлетом и… в балетных тапках на самой Луне. Будто, отдыхая там от земных забот (об этом она, кстати, и пела), сменила обувь на более легкую. Но об этой подмене не догадался не только игравший с Орловой в несуществующее еще «Что, где, когда?» Г. Скороходов. За все 65 лет существования фильма о ней не догадался ни один из его многомиллионных, если уже не миллиардных, зрителей…

14

И до того ли было зрителям «Цирка», чтобы замечать такие «мелочи», если свои отзывы о фильме они предпочитали писать исключительно в стихах:

 
И вот увидела! Явился!
Простой, веселый, как страна.
Средь грез волшебных очутился,
а в них мелькала лишь она.
 

Съемка финала «Цирка» на Красной площади 1 мая 1936 года.

 
Теперь уж Мэри не желает
покинуть вольную страну.
С Мартыновым она летает
и в облака, и на Луну.
И звонко песню распевая,
идет с Мартыновым она.
И бодро в такт стране шагает,
любви и счастия полна![1]1
  Мартынов – С. Столяров.


[Закрыть]
 

15

Писавшие, но так и не дописавшие, разругавшись с Александровым, сценарий «Цирка» И. Ильф и Е. Петров, пристали однажды к Л. Орловой с чисто мужским любопытством:

– Скажи все-таки, сколько тебе лет?

– Маленькая собачка до старости щенок! – ответила будущая Марион Диксон и показала язык авторам «Золотого теленка».

Так и не узнав, что героине их фильма уже 33 года, они, бросив Александрова с недоделанным, как он считал, сценарием, укатили в свою «Одноэтажную Америку».

…Вопрос о возрасте Л. Орловой мучил, конечно, не только авторов «Цирка». Вся страна ломала голову над этой непростой проблемой. Она тем более интриговала, что, как справедливо заметил Г. Скороходов, актриса с каждым новым фильмом даже молодела: в «Цирке» она моложе, чем в «Веселых ребятах», в «Волге-Волге» – моложе, чем в «Цирке», и т. д. Скороходов объясняет это одним: бесконечно молодящим актрису чувством влюбленности в своего «голубоглазого и золотоволосого бога», каким она назвала Александрова при встрече.

Правда, потом, после войны, процесс пошел с точностью до наоборот. И не потому, что угасла влюбленность актрисы в режиссера. Просто возраст, ближе к 50, брал свое, и теперь с каждым фильмом актриса выглядела старше. Это тем более интриговало. Хотя уже в 1949 году любой заинтересованный в этом вопросе мог заглянуть во второе (синее) издание Большой советской энциклопедии, где черным по белому была опубликована дата рождения «вечно молодой» актрисы: 11 февраля 1902 года.

Некоторые, наверное, так и сделали и успокоились. Или, наоборот, поразились, как в том же 49-ом году выглядела 47-летняя, выходит, Орлова во «Встрече на Эльбе». Но подавляющее большинство публики не блистало энциклопедическими знаниями, и для него возраст актрисы до самой ее кончины оставался тайной за семью печатями.

16

Между тем снятому с такими трудностями прологу «Цирка» зрители посвящали целые стихотворения:

 
– Держи ее, держи! – несется
в прозрачном воздухе весны.
А сердце Мэри птицей бьется,
глаза безумием полны.
К груди ребенка прижимая,
несется вдоль по мостовой.
И на ходу в экспресс влетая,
кричит: «Спаси, меня, родной!
Я Марион… Я Мэри… Маша.
Могу из пушки я летать.
Бежим от них…. Я буду ваша,
Я буду с вами выступать!»
А поезд, змейкой извиваясь,
вперед по рельсам все скользит.
К стране Советов приближаясь,
В столицу Красную летит.
 

И хотя Мэри бежала не «по мостовой», а по шпалам (иначе бы не споткнулась и не грохнулась с «ребенком»), и никаких «спаси меня, родной!» (Это Кнейшиц-то!), а тем более «бежим от них…» и (сразу!) «я буду ваша!» она не кричала, – стихи свидетельствуют, что второй фильм Л. Орловой и Г. Александрова захватил публику с первых же кадров.

 
В пурпурно-золотом наряде
И в блеске локонов волос,
В чарующем лучистом взгляде
Сиянье солнца разлилось.
 

Из письма зрителя

17

Трудно представить большую популярность, чем та, которую обрела Л. Орлова после «Цирка». М. Кушниров описывает два, даже три уникальных в этом смысле эпизода.

Первый случился в Ленинграде, где одновременно с концертами Орловой проходили гастроли прославленного тогда МХАТа. После одного из спектаклей трое его корифеев: И. Москвин, его жена А. Тарасова и брат М. Тарханов захватили с собой в машину Александрова, бывшего на спектакле, пока Орлова давала концерт.

Неожиданно в центре Невского мхатовскую «эмку» перехватила милиция и вежливо, как могла только ленинградская милиция, объяснила, что проезд по проспекту временно приостановлен, ибо впереди огромная, перекрывшая Невский, толпа ждет выхода после концерта киноартистки Орловой.

Толпа действительно собралась у Колонного зала бывшего Дворянского собрания, где проходил концерт. И собралась в таком количестве, что на Невском останавливались трамваи, не только «эмки».

«Пришлось администрации филармонии подбирать после концерта восемьдесят здоровых мужиков (иногда из той же толпы), и в их живом кольце, грубо раздирающем возбужденную толпу, натянуто улыбаясь, двигалась Орлова бок о бок с аккомпаниатором Л. Мироновым. Он держал ее под руку. Крепко-крепко»

Прямо, ей-богу, как в сцене покушения Ф. Каплан на Ленина в фильме М. Ромма. Когда сами рабочие, взявшись за руки, организуют живое кольцо ограждения, чтобы террористку не растерзала возмущенная сверх меры толпа на заводе Михельсона. Намерения толпы на Невском были, конечно, прямо противоположны, но внешне это выглядело именно так…

 
И на искусства пьедестале
Она народа плоть и кровь.
Ей правильное имя дали
Орлова (от орла!) Любовь.
 

Из письма зрителя.

А что же мхатовская «эмка»? Ее пропустили, конечно, но только после того, как Орлова, благополучно перейдя Невский, оказалась в гостинице «Европейская», куда направлялись и корифеи МХАТа со своим киноспутником. И нисколько на него не обиделись. Только посмотрели на смущенного поначалу Александрова и засмеялись. А И. Москвин, добродушно вздохнув, сказал: «Да-а, синема!»

18

Но одно дело дисциплинированные, не устраивавшие давок ленинградцы, а другое – шумная и экспрессивная Одесса.

В первый же день, когда приехавшая туда с концертами Орлова вышла из подъезда гостиницы «Лондонская», чтобы дать Александрову телеграмму о благополучном прибытии (Миронов был всегда рядом), какой-то уличный пацан узнал ее и завопил, подражая выговору Кнейшица: «Остановитесь, господа, у нее черный ребенок!» И уже через три минуты, пишет М. Кушниров, за гастролерами двигалась толпа и разрасталась так быстро, что они предпочли не давать телеграмму о благополучном прибытии, а более-менее благополучно ретироваться в гостиницу. Зато Александрова информировал на этот счет озорник И. Бабель:

«Если вы хотите знать, что делает Ваша жена, могу сообщить во всех подробностях. У „Лондонской“ толпа, а на деревьях напротив ее окон сидят мальчишки и обо всем докладывают вниз: „вошла… взяла полотенце… переодевается…“

К вечеру того же дня у здания «Лондонской» действительно собралась такая толпища, что выехать «можно было только на броневике». Автопарк «Интуриста» предоставил Орловой шикарный «линкольн», и шофер с тоской прикидывал, во что обойдется машине ее крестный путь от гостиницы до Биржи. Там, в самом большом концертном зале Одессы, проходили выступления Л. Орловой.

 
Комедий нынче много вновь
«Ребят веселых» хвалят, судят.
Но Вас, как первую Любовь,
Всегда любить наш зритель будет.
 

Из писем зрителей.

Шофер не ошибся, а вскоре и все другие шоферы Одессы, даже самые страстные поклонники кино, стали дружно отнекиваться от почетных рейсов. Их ослепительные лимузины возвращались в парк исцарапанные, измятые, скособоченные.

Но еще круче был обставлен выезд со двора гостиницы. У железных ворот изнутри вставали служащие с ведрами воды – человек пять-шесть, – и как только ворота растворялись… И так приходилось поступать каждый раз, хотя этот номер ни для кого уже в городе не был секретом и ничто не могло остудить ретивых одесситов.

После концертов приходил главный одесский брандмайор и провожал их к пожарной лестнице, по которой артисты спускались во двор – выйти снаружи было невозможно.

Милые, смешные одесситы! Знали бы они, что напишет о них потом «Московский комсомолец», отмечая один из орловских юбилеев статьей: «Мери верит в чудеса»:

«Она была фантастической американской мечтой, сказкой, от которой шалел пролетариат, никогда такого не видевший» (Н. Ртищева).

Выходит, все они – и ленинградцы на Невском, и одесситы, и миллионы других поклонников «Цирка» – просто «шалели»…

…Когда гастроли уже заканчивались, в номер к Миронову явился вежливый капитан НКВД и попросил «сделать» еще концерт для чекистов. Миронов объяснил, что времени до отъезда нет, все расписано, сама же Любовь Петровна в таком состоянии, что в пору убавить, а не прибавлять концерты. Одни громкоговорители, сказал аккомпаниатор, которые на бульваре напротив гостиницы днем и ночью гремят с музыкой из «Цирка», окончательно вывели ее из строя. Капитан даже обрадовался: «Мешалки» эти мы вмиг уберем, а вы уж похлопочите за нас. А то нехорошо получается – в воинской части выступили, а про чекистов забыли…»

Мешалки» тут же замолкли, и чекистам был «сделан» ночной концерт, к концу которого Орлова пела уже не своим голосом. Потом, в гостинице, разревелась и поклялась, что в Одессу больше никогда не поедет.

Но ровно через два года поехала снова и… нарвалась на скандал.

19

«А. Б. Пугачева пользуется огромной популярностью. Казалось бы, звание народной артистки и эта популярность обязывают А. Пугачеву к особой щепетильности и в денежных вопросах. Однако артистка, видимо, считает возможным по-иному использовать выгоды своего положения».

Можете вы представить сейчас подобный выпад? Да еще в центральной печати? А между тем именно так, без обиняков, писала газета «Советское искусство» в июне 1938 года о не менее популярной тогда, хотя пока не «народной», Любови Орловой. Да еще на самом пике ее популярности, месяц спустя после выхода на экран «Волги-Волги».

Газета сообщала, что «в Одессе должны были состояться гастроли артистки, и трудящиеся с нетерпением ждали героиню „Веселых ребят“, „Цирка“ и „Волги-Волги“. Однако тов. Орлова потребовала от Одесской филармонии по 3 тысячи рублей за каждый концерт, не считая проездных, суточных и пр.

Дирекция Одесской филармонии не могла, разумеется, пойти на такие рваческие условия, тем более что, согласно приказу ВКИ № 640, максимальная оплата концертов тов. Орловой установлена в 750 рублей»

То есть популярнейшая артистка, краса, можно сказать, и гордость нации, захотела лишь в четыре раза больше положенного. Можно представить, какую надменную, даже снисходительную усмешку это вызовет у теперешних, ничем, кроме зрительских сборов, не ограничивающих себя звезд шоу-бизнеса и театральной антрепризы. У той же Аллы Борисовны, берущей за концерт чуть ли не 100 000 долларов.

«Однако Орлову, – продолжает „Советское искусство“ изгаляться над всенародным кумиром, – не удовлетворила позиция, занятая Одесской филармонией, и в обход нормального порядка артистка вошла в соглашение… с ее месткомом об организации 8 концертов по 3 тысячи за каждый».

Вот ведь как приходилось выкручиваться «звезде», о которой уже слагали стихи, именем которой назовут потом улицы и пароходы! А с каким месткомом, какой «филармонией» надо входить в соглашение сегодня тем, о которых не пишут пока стихов и вряд ли назовут что-то их именем? Разве что с «месткомом» фирмы, организующей гастроли…

«Нелишне заметить, – не успокаивается „Советское искусство“, – что аппетиты тов. Орловой не всюду получают должный отпор. Совсем недавно в Киеве она ухитрилась сорвать с Украинского управления по делам искусств по 3300 за каждое выступление».

Сколько же, интересно, это на сегодняшние деньги, на те же 100 000 «условных» пугачевских единиц? Неужели такая баснословная сумма, что из-за нее надо пригвождать к столбу «примадонну (как теперь ее называют) сталинского экрана»? Во всяком случае, нехитрые расчеты показывают, что для того, чтобы уравнять то, что просила Л. Орлова в 38-м, и то, что требует А. Пугачева сейчас, доллар тогда должен был стоить не больше 3 копеек!

…Можно представить, как ждали одесситы приезда Орловой теперь, после «Волги-Волги»! Как мальчишки занимали места на деревьях против «Лондонской». Но ни те ни другие не подозревали, какие финансовые страсти кипели в двух шагах отсюда, в стенах Одесской филармонии, с подачи которой «Советское искусство» сообщало и такое: «Своеобразную, мягко говоря, позицию занял в отношении тов. Орловой и начальник Одесского управления по делам искусств тов. Фишман. Когда директор филармонии тов. Подгорецкий обратился к Фишману за разрешением вопроса о гонораре Орловой, т. Фишман не нашел ничего лучшего, как посоветовать тов. Подгорецкому „оформить“ концерты Л. Орловой совместно с каким-нибудь ансамблем, квартетом, словом, как-нибудь прикрыть беззаконные требования артистки».

А еще говорят, что в советское время отсутствовала свобода печати! Ведь «Советское искусство» не могло не знать, что артистка, на которую оно поднимает руку, любимица не только всего советского народа, но и лично товарища Сталина. Однако не побоялось ведь! Как и тов. Подгорецкий в Одессе, который нашел в себе мужество отказаться от подобных комбинаций, справедливо квалифицируя их как жульничество.

«Всесоюзный Комитет по делам искусств (во куда махнули! – Ю. С.) должен заинтересоваться этим возмутительным делом, а тов. Орловой надлежит понять, что ее поведение недостойно звания советской артистки». Не только «тов. Орловой», но и тов. Александрову, который, естественно, бросился на защиту жены и кое-как, пользуясь своими немалыми связями, замял дело, а может, еще и поддал кому следует, тому же «Советскому искусству»…

20

Но одна, хоть и скандальная, публикация в «Советском искусстве» не могла, конечно, хоть сколько-нибудь поколебать мнение советского народа о своей любимице. Тем более кто это «Советское искусство» читал на том же, скажем, Челябинском тракторном заводе им. Сталина? Где актрису удостоили самой дорогой для нее, как она считала, награды: намного превышающим план поршневым, в честь ее, кольцом.

Об этом необычном подарке Орлова рассказала соседу по внуковской даче, поэту В. Гусеву; он написал о нем целую мини-поэму, и под названием «Кольцо» она была опубликована в «Правде» 1 мая 1937 года. И по ней – Гусев был мастером излагать события в их последовательности – можно проследить, как развивались события в Челябинске в декабре 1936 года:

 
Объехав с концертами Свердловск и Пермь,
и прочие города,
экспрессом в Челябинск, на Энский завод
приехала кинозвезда.
 

О том, как разворачивались события дальше, послушаем уже не Гусева, а Д. Щеглова, назвавшего поэта почему-то Владимиром (на самом деле тот был Виктором), а челябинские поршневые кольца – «сакральными». «Далее в несколько умиленно-слезливом духе живописуется приезд актрисы и то, как „сели две тысячи человек в зал на тысячу мест“, затем, как она пела, „волнуясь вдвойне, втройне“, и наконец, явление старика Петрова с какими-то сакральными кольцами:

 
…Когда она смолкла, старик Петров
Волненья сдержать не смог.
Он вышел на сцену и кратко сказал:
– Вы пели, товарищ, так…
Мы вам цветы принесли в подарок.
Но цветы – растенье, трава, пустяк.
И даже лучшим из этих цветов
не выразить наших сердец.
Мы десять тысяч в смену даем
поршневых прочных колец.
И мы ответим своим трудом
песням прекрасным таким.
И ровно двенадцать тысяч колец
Мы через неделю дадим.
 

Перечислив вместе с В. Гусевым города и подарки, которые получала в них Орлова («И увядали в квартире ее // полные красоты // мурманские, и тбилисские, // и киевские цветы»), Д. Щеглов пишет:

«Обняв кряжистого ветерана, Орлова всплакнула и уехала в Магнитогорск».

Опять В. Гусев:

 
А через неделю поезд ее
обратно в Челябинск примчал.
И снова был переполнен зал,
и голос ее звучал.
И преподнес ей старик Петров
сияло его лицо
двенадцать тысяч двести десятое
поршневое кольцо.
 

Это для рифмы, насчет которой В. Гусев был слабоват. На самом деле челябинцы преподнесли Л. Орловой аж на четыре кольца больше – 12214! И на одной половине рекордного кольца было выгравировано: «Заслуженной артистке республике Л. П. Орловой», на другой: «Нам песня строить и жить помогает».

«Человеку, затратившему на них свой труд, зрители принесли в подарок плоды своего труда».