Текст книги "Главные вещи"

В детдоме Димка показал себя во всей красе. Каждодневные драки, ссоры с ребятами из младшей и старшей групп, воровство у учителей, – парень закалял характер и силу воли, наотрез отказывался учиться и сутками прятался в библиотеке. Библиотекарша – пожилая женщина Анастасия Филипповна поила Димку горячим какао, подкармливала котлетами, рассказывала о писателях, а Шкет внимал её словам, листал книги, выучился азбуке и открывал выдуманные миры, читая то, что она советовала. Димку пробовали остепенить, грозили расправой, но из библиотеки не вытащили. Зная вздорный характер паренька, оставили в покое.

Через год отношение к Шкету изменилось. На должность директора назначили молодого диктатора, и тот мириться с буйным воспитанником не пожелал. Наказывал карцером, лишал ужина и выходных других ребят, а те ополчились и срывали обиду, поколачивая Димку. Шкет обозлился, подкараулил директора тёмным вечером и столкнул со скользкой лестницы. Директор сломал руку, получил в подарок сотрясение мозга и двухнедельный больничный. У Димки появилось время, чтобы обдумать побег.

Паренёк смотал удочки из Пушкинского детдома утром, когда все, включая сторожа, спали. Выбил заранее подпиленный прутик в заборе, протиснулся в проём и был таков. Добежал до станции, опасаясь погони, сел в автобус и уехал в Москву.

Помня прошлые неудачи, Димка схитрил. Украл у школьника ранец и из беспризорника превратился в прилежного ученика, который не гуляет по улице, а спешит ко второму уроку или опаздывает на физкультуру. Шкет обрадовался, применил выдумку в метро, попросив пропустить без билета и пользовался ею каждый день. Грелся в тёплом вагоне, дремал после бессонных ночей, проведённых на чердаках и вокзалах, и мечтал о светлом будущем: доме, семье, компьютере. Изредка хотелось вернуться в общежитие, верилось, что родители не пьют и ждут его, но Димка отгонял мысли.

Обедал он на Ярославском вокзале, в кафе. Полдня помогал по кухне, мыл полы, посуду, подметал в помещении или чистил снегу входа, а потом ел горячий суп и второе и уходил. Завтракать и ужинать получалось редко.

Зима выдалась морозной, Димка простудился и заболел. Сидел в кресле на Казанском, пил горячий чай, сбивая озноб, но температура ползла вверх. Появились кашель, насморк, недомогание. Парень залипал и просыпался в поту, люди вокруг косились и перешёптывались. Шкет сдался и через час ехал на скорой помощи в больницу.

Врачи обнаружили воспаление лёгких и прописали строгий покой. Димке кололи уколы, промывали кровь капельницами, парень отъедался и размышлял, как вернуться на улицу. Если в детдоме были возможности шататься по двору и по корпусу, то в больнице с дисциплиной оказалось строже. Палату запирали на ключ, на окнах красовались решётки, а контингент составляли найденыши с улицы, сироты и малолетние преступники. В туалете и ванной окна отсутствовали.

В конце недели в гости наведался фараон с полицейской фамилией Кротов. Поставил табуретку и начал допрос: кто, откуда, что делал на вокзале, где родители.

– Ничего не помню, товарищ рядовой, – сумничал Шкет. – Замёрз, память отшибло, склероз развился.

Кротов улыбнулся и влепил Димке по ушам.

– Я с тобой, щенок, не шутить пришёл, – сказал рядовой. – А дело закрыть, понял? Фамилию, имя, год рождения – быстро.

– Вася Иванов, девяносто девятый, – соврал Димка. – Сирота, родителей нет.

– Место жительства?

– Не имеется.

– Сводка на тебя пришла из Пушкинского детдома. По приметам подходишь.

– Мало ли похожих людей? А что за Пушкинский детдом?..

Вернули обратным рейсом. Директор-диктатор опознал воспитанника, и по выздоровлению за Шкетом приехала машина. Посадили между воспитателями на заднее сиденье, прижали и до Пушкино Димка не шелохнулся.

В детском доме его закрыли в карцер – стандартное наказание для беглецов, и двадцать восемь февральских дней Шкет провёл в спокойствии и читал принесённые Анастасией Филипповной книги. Кормили скудно, но Димка не жаловался. Что еда, когда в романах Толстого происходят битвы, в повестях Яна Чингисхан с ордой завоевывает чужие земли, а поляк Томек с командой друзей путешествует по миру, охотясь на животных, взрослея, влюбляясь в Салли и споря с неподражаемым Боцманом. Серые стены карцера превращаются в непознанные пустыни Африки, где пасутся стада печальных антилоп и прячутся коварные львицы. Хлопок глазами, и беспощадный монгольский предводитель ведёт войско к победе. Еще хлопок – и война, война, вокруг война, кровь убитых и стоны раненых, взрывы пушек и крики командующих.

По выходу из карцера директор запел старую песню: нужно учиться, получить аттестат, поступить в институт и вырасти достойным человеком.

– Чтение литературы ума не прибавит. Ты должен знать географию, математику, русский язык, – заключил он.

Димка согласился, сделав вид, что уступил, и ходил на уроки. Спал на истории, киснул на математике, зевал на географии и оживлялся на литературе. Вступал с учителем в полемику, писал сочинения и стихи, отвечал на вопросы. Отставал по русскому языку, но за неделю подтянулся, и в один прекрасный весенний день, когда никто не ожидал подвоха, спрыгнул со второго этажа на крышу грузовика, который привёз в детдом хлеб, и уехал в город.

Москва приняла беглеца в объятия. Снова появился ранец и вид уставшего ученика, ноги ступили на брусчатку, а руки искали денег, еды и счастья. Наглый малец воровал всё, что плохо лежало, познакомился с перекупщиками часов и обменщиками, тащил с прилавков хорошие книги, прочитывал и продавал недорого у метро, зарабатывая на ужин; не гнушался черновой подработкой в кафе, но красть было легче и прибыльнее.

На лето Димка уехал в Пирогово, на водохранилище, где познакомился со спасателями и попросился в помощники. Он помогал посетителям: надувал лодки, мыл машины, жарил и разносил шашлык, следил за детишками, чтобы не заплывали за буйки, готовил команде обеды из принесённых ими продуктов. За июнь и июль к Димке привыкли, а он жил без забот и хлопот. Загорал, купался до самозабвения – так, что зубы отбивали чечетку, по утрам занимался зарядкой, бегал, отжимался и подтягивался на турнике, ходил на руках по брусьям и полноценно питался. Старший спасатель дядя Шура обучал Шкета приёмам самбо и ставил правильный удар – парень рос, крепчал на глазах и скоро боролся, как заправский олимпиец.

В злополучном августе пьяные подростки угнали с берега катер, не справились с управлением и врезались в группу купающихся людей. Дядя Шура скомандовал к боевой готовности и объявил чрезвычайное положение. В операции участвовал и Шкет. Помогал нести изрубленных винтами людей и сдерживал рвотные позывы, перемалывая во рту кислые леденцы. Люди кричали и плакали.

Утром пляж закрыли. Следствие запретило пускать посетителей до выяснения обстоятельств, спасатели разъехались по домам, а Димка с разрешения старшего остался в домике. Купался, следил за хозяйством, изредка готовил, налегал на физическое развитие и чтение, благо времени хватало. В день Шкет прочитывал по книге: садился спозаранку, с перерывами на обед и занятия на турнике, чередовал классику и современную прозу, научную фантастику и приключения, психологические тренинги и юмористические произведения. Если раньше он читал всё подряд, без разбора, то сейчас сделал упор на разносторонность, интересуясь одинаково как художественной литературой, так и серьёзными исследованиями.

В середине сентября запасы продовольствия иссякли, а ветер пронизывал домик насквозь. Кутаясь в теплую одежду, Шкет гулял по побережью, наслаждаясь прекрасными деньками, и понимал, что выбор невелик: либо улица, либо детский дом. Димка выбрал первое.

Москва! Москва-столица! Казанский вокзал, как и вчера, как и год назад, напоминал неорганизованный муравейник. Грустили гастарбайтеры: по двое, по трое сидели на тюках и молчали. В толпе блуждали карманники, резали куртки, сумки. Рекламируя услуги, кричали таксисты. Восточные шавермщики нахваливали мясо в лаваше, предлагали отведать горячего чая. Чинно и неспешно прогуливались по вокзалу хозяева – постовые милиционеры, молодые и жадные до денег (триста рублей, и ночуй на кресле, никто не тронет), приставали к азербайджанцам и киргизам, проверяли паспорта и регистрацию. Получив положенное, успокаивались.

Димка, привыкший к летней сытости, успокаивал желудок и готовился голодать. Руки отвыкли и потеряли ловкость, и пару раз Шкет прокололся: первый – когда вытащил кошель у сибиряка, за что получил в солнечное сплетение и минут пятнадцать восстанавливал дыхание; второй – когда украл барсетку у армянина: убегая, свернул в тупик и попал в ловушку. Армянин приложил паренька о стену и бил ногами, пока не оттащили прохожие. Димка пришёл в себя, сплюнул кровью и осколками зубов, ощупал тело и пообещал действовать аккуратнее.

Зимой Шкет попал в переделку. Исхудавший и поколоченный жизнью, он прибился к банде малолеток. Исполнял черновую роль, кричал «шухер», когда близилась опасность, ломал замки, пролазил в форточки и получал насмешки. На очередном деле банда столкнулась с конкурентами. Все крепкие, здоровые и наглые – конкуренты гнали их по площади, поймали и отметелили.

От встречи с недругами Шкет пострадал сильнее, чем от стычки с армянином. Ныли зубы, дергался правый глаз, болели ребра и спина, в туалет он неделю ходил кровью, но повезло. Организм оправился и окреп, и Димка снова стал Димкой: одиноким, печальным, но радующимся жизни.

В апреле Шкета задержал патруль, и судьба определила паренька в детский дом строгого режима в городе Подольске. Встретили, как положено. Устроили «тёмную», получили отпор и оставили в покое…

Димка же отжигал: буянил, дрался, запугивал воспитателей, отказывался учиться, гулял по крыше, рискуя сорваться, курил самокрутки, устраивал ночные рейды на кухню. Наказывали строго, пугали колонией, но Шкета ничего не брало.

Воспитатели и директор забеспокоились. Контролировать малолетнего бузотёра не получалось, и на помощь вызвали специалистов-психологов. Шкета проверяли на адекватность, проводили тесты и игры, заставляли разгадывать ребусы и загадки. Димка, заметив подвох, вёл себя примерно, на вопросы отвечал грамотно, повествовал о любимых книгах и героях, пересказал вкратце «Войну и мир», поведал о необычном хобби Гоголя – щегольстве, решил задачи, хотя математика ему не нравилась, но выглядеть глупцом, повёрнутым на литературе, не хотелось.

Психологи, сделав выводы, написали заключение, что воспитаннику уделяют недостаточно внимания, он – полноценный член общества, грамотный, сообразительный и адекватный, без отклонений в развитии. Директор, получив бумагу, разозлился и выкинул её в ведро, посчитав вердикт оскорблением.

В Подольском детдоме Димка провёл полтора года. Сбежать не удавалось: высокие стены, строгий надзор, доносы одноклассников и старших, – препятствий оказалось много, а Шкет был один-одинёшенек. Заставляли учиться, но паренёк проявлял характер и держался выбранного курса. Карали ремнём и карцером, однако Димка не сдался. Восемнадцать месяцев он боролся и выжидал момента.

Сторож закрывал ворота, не заметил, что ставня не захлопнулась, и отправился спать. Шкет, прогуливающийся по двору перед сном, вышел за пределы детского дома и побежал по лугу в лес. Поднялся шум, но пока разбирались, Димка достиг опушки. Потеряться он не боялся, примерную дорогу до станции знал, а там до Москвы рукой подать. А где Москва, там и Пирогово.

Лето пролетело среди спасателей во главе с седеющим дядей Шурой, тихо и размеренно, без драк и избиений, сыто и счастливо. Поздний сентябрь навеял грусти, но Димка подготовился к зиме заранее. Припас денег на чёрный день, положил на дно рюкзака две пачки сухарей, сверху зимнюю куртку, сапоги и свитер, и в очередной раз «покорял» столицу.

Зимние месяца прожил без осложнений. Простуда не доставала, хотя ночевал в подвалах и на чердаках. Голодать не приходилось: обедал горячим супом, а к ужину удавалось наворовать и денег, и продуктов. Вокзальные постовые привыкли и не трогали.

Единственное, что беспокоило – тоска. С грустью Димка смотрел на проходящих мимо улыбающихся детишек. Пареньку не хватало жёсткости отца и ласки матери, он вырос дикарём и сиротой, без поддержки и любви, московский озорной гуляка. Часто вечерами и бессонными ночами Шкет размышлял, что было бы, если б отец не обанкротился: они жили бы вместе, семьёй, как миллионы людей в России.

Растрогавшись, Димка съездил домой. Добрался до Медведково, оттуда маршруткой, плутал среди домов, вспоминая дорогу к общежитию, отыскал и застыл на пороге подъезда. В памяти проплывали фрагменты из детства: отец, мама, гости с красными перегарными лицами, десятки бутылок на столе, сизый дым над потолком, крики, битые стёкла и поножовщина, ухмылки на лицах милиции, – всё пронеслось за секунду. Димка заплакал, чего давно не делал (жизнь закалила, или слёзы высохли), но в ту минуту накопилось на душе, и будто плотину прорвало по весне паводком: текли они и не останавливались. Шкет сел на лавку, уткнул голову в колени и зарыдал.

Освободившись от груза, отдышался. Вытер рукавом лицо, по-пил воды из бутылки, поглядел на распускающиеся почки на деревьях, на небо и успокоился. Что он накрутил, зачем поехал? Здесь его не ждут, здесь другая жизнь – дно, куда не надо опускаться, и пусть лучше улица и безразличие окружающих, чем дом, где ты не нужен, где ты чужак, как приходящие собутыльники, мусор, мешающийся под ногами, заноза в пальце, которую – фить – выкинул и не заметил. Впереди лето, Пироговское водохранилище, а прошлую жизнь нужно забыть. Поставить точку. Они – сами по себе, он – сам по себе.

С разломанной душой дожил до конца мая и на четыре месяца окунулся в рай. Потом пришла осень, пролетела в борьбе за выживание зима, а весной Димка встретил Костю Лазаря. Встретил, чтобы потерять.

4

Венедиктов настигал. Димка чувствовал рентгеновские лучи, проникающие сквозь толпу, прятался, убегал, но у Ярослава словно был детектор: он находил повсюду. Когда Шкету надоело бегать, паренёк остановился, поплевал на ладошки и встретил «приятеля» хорошим хуком в челюсть. Венедиктов, не ожидавший подарка, перекосился от боли и присел.

– Чего ты за мной трёшься? – налетел на преследователя Димка. – Чего надо?

– Ты ушёл, не успел с тобой поговорить. – Говори, я слушаю.

– Не здесь. Прохожие смотрят.

Они пошли по улице, и Ярослав рассказал, что произошло. Когда огласили результаты, он поспешил к Максиму и спросил, почему в списке не оказалось Димы, но тот ответил, что проблема с документами. Когда разговор закончили, Шкета и след простыл.

– Пришлось искать на ощупь, – сказал Ярослав, потирая раскрасневшуюся скулу. – Хоть ты и закрывался.

– Я закрывался? – удивился Димка.

– Ещё как. Я сканирую, чувствую – рядом, направление держу, но минут пять и потерял бы.

– Ничего не понимаю.

– Придёт время – поймешь. А пока по порядку. Во-первых, поздравляю. В Гимназию для умников ты поступил. Во-вторых, как я понял, с паспортом у тебя беда, поэтому необходимо покумекать. Достать сложнее, чем свидетельство о рождении. В-третьих, с жильем, Максим сказал, тоже проблемы, поэтому без разговоров переезжай ко мне. Я с бабушкой поговорил, поживёшь у нас, а потом снимешь комнату или квартиру. И в-четвертых, я доверяю тебе, ты доверяешь мне. Из дома пропадать ничего не должно, в том числе и ты сам. Второго шанса Максим не дает никому, даже Избранным. Я хочу, чтобы мы процветали, а не крысятничали. Договорились?

– Договорились.

– Хорошо, – кивнул Ярослав. – Поначалу я помогу, но ты вольёшься и смекнёшь, в чём дело. Погнали!

Они спустились в метро и поехали к Бенедиктову. Димка косился на спутника, подмигивал отражению в окне и не верил в случившиеся. Как человек без дома и семьи оказался Избранным? Как попал в сказку? Почему именно он, а не кто-то другой? Вопросы сыпались, однако Шкет не искал ответов.

На Выхино они пошли в сторону Вешняковской улицы. Димка изучал район, глазел на дома, запоминал дорогу, а Венедиктов непривычно молчал, погруженный в раздумья. Вокруг царил хаос, напоминавший будни Казанского вокзала. С огромного щита вещал президент, обещая доступное жильё и достойную жизнь россиянам.

– Вешняки, – сказал Ярослав, – здесь я вырос, заработал деньги и понял смысл жизни… Ты не смотри на эти щиты. Правят страной другие люди. Будущее не за ними, будущее за нами. И чем быстрее ты вольёшься, тем быстрее добьёшься независимости.

– Как ты узнаешь, о чём я думаю? – спросил Шкет. – Ты распускаешь мысли. Контролируй.

Димка умолк. Глубоко вздохнул, представил, как мысли протекают по клеточкам мозга, создавая броню. Эхо шагов стихло, мир в районе Вешняков затих, будто на телевизоре выключили звук, и Шкет слышал только голос Ярослава. Но стоило расслабиться, как шум мегаполиса обрушился на Димку.

– Первый раз всегда так, – сказал Венедиктов. – Сейчас ты закрылся на несколько секунд. Дальше, развивая способности, достигнешь максимума возможностей. Никакие детекторы лжи не пробьют защиту.

– Ты говорил, что мы необычные люди. Я не заметил сверхспособностей.

– Мы не отличаемся от миллиардов других, за исключением мозга. В сравнении со стандартным человеком он уникален: работоспособнее, выносливее, ему нужно меньше времени для отдыха. В будущем ты будешь распознавать в толпе «наших», общаться с ними посредством мыслей, проворачивать финансовые дела и жить прекрасной жизнью, зарабатывая на хлеб любимым делом.

Они свернули в арку дома и углубились во дворы.

– И как мы называемся? – спросил Димка. – Индиго, уникумы?

– Официального названия нет, оно не нужно. Ты приедешь в любую страну мира и отыщешь «своего». Как – узнаешь позже. Кстати, пришли. – Ярослав указал на второй подъезд. – Девятый этаж, лифт не работает. Развивай лёгкие!

Квартира Бенедиктова являлась образцом современности. Замок входной двери открывался по отпечатку пальца (Ярослав обещал настроить и на Димку), коридор, комнаты и окна контролировались камерами, на кухне – холодильник под потолок, микроволновка, электроплита, вытяжка, барная стойка; в ванной – душевая кабина и джакузи; в комнатах – ноутбуки, стереосистемы с метровыми колонками, плазмы и приставки, кожаные диваны и кресла. В кабинете Ярослава – паренёк лет тринадцати-четырнадцати (секретарь, работает за оклад).

Венедиктов представил Димку бабушке, оказавшейся приятной дамой, рассказал об успехах первоклассника Гимназии для умников и проводил в гостиную.

– Завтра начинаешь жить по-другому, поэтому можешь принять душ, сесть за любой ноутбук, поспать, поесть, поиграть в приставку или почитать, ограничений нет. Я отъеду по делам, секретаря не обижай, – дал наставления Венедиктов.

В шесть часов. Ярослав под Димкино ворчание отправил паренька умываться, а сам занялся завтраком. Тосты, масло, вареные яйца, кофе и яблоко, – он привык к подобному рациону с детства, когда у плиты колдовала бабушка… Димка выглядел сонным, сказывался неправильный образ жизни: ночные похождения и дневные отсыпания.

– Привыкай, – сказал Ярослав. – Деловой человек просыпается рано, ложится поздно, успевает много. Если придёшь на встречу с помятой физиономией, сделка вряд ли завершится положительно. Сегодня ты со мной, осмотришься, намотаешь кое-что на ус, вечером сядешь за проект, набросаешь: куда двигаться, чем заниматься, и как быстро достичь результата. В школу со следующей недели, у нас четыре дня на поиск документов. Приоритетная задача – паспорт. Просыпайся, Избранный! Время не терпит лоботрясов!

Подкрепив силы, ребята покинули дом. Венедиктов предпочёл лёгкий бордовый свитер, Шкета одели в тёмно-серую рубашку. На фоне ровесников, одетых в джинсы и спортивные костюмы, оба выглядели пижонами.

Изначально зашли в отделение милиции. Димку посадили у окна дежурного, а Ярослав исчез в недрах кабинетов. Вернулся через час с паспортом на имя Дмитрия Королева.

– Знакомый лейтенант встречается с девушкой из УФМС. Любой документ достанет, – пояснил Венедиктов, – он из «наших», по карьерной лестнице летит, дела раскрывает – закачаешься. Слышал про сто килограмм героина на складе в Выхино? Он разгадал.

– Это же чужой паспорт? – насторожился Димка.

– Не совсем. Владельца документа застрелили на стрелке, но дело час назад потеряли, так что паспорт твой. Выбирали, чтоб похож был. Прописан ты на Сиреневом бульваре, там проживает мать убитого, старушка в почтенном возрасте, её не беспокой.

– И что, вот так всё легко?

– Россия. – Ярослав пожал плечами. – Избранные помогут в тяжёлый момент.

Шкет замолчал и спрятался. Со вчерашнего дня он вёл активные тренировки и закрывался на пять минут. Слыша голос Бенедиктова, рассказывающего о скорой поездке за границу, паренёк размышлял над удачей. Его все устраивало: карьера, перспективы, деньги, появившийся интерес к жизни, – он понял, как устроено существование в стране, и как большинство людей погрязло в рутине; однако Димка считал, что является пешкой в чьей-то игре. Слишком легко козырные тузы шли в руки, создавая ощущение, что победа близко. Шкет помнил, как несладко жилось без денег и хлеба и боялся, что реальность окажется сказкой. Для доверия нужно время, и Ярославу он пока не верил.

На маршрутке добрались до Люберец, где находился склад с дисками: комната двадцать на двадцать, доверху наполненная коробками, аксессуарами, болванками. В углу стоял стол с компьютером, и специально обученный человек принимал заказы от секретаря Бенедиктова и отправлял по России.

– Сначала диски размещали в квартире, затем, когда они перестали помещаться в комнате, я снял в аренду склад (за сущие копейки!), а потом выкупил, – сказал Ярослав. – Сейчас заказами не занимаюсь, веду другие дела: студию, типографию, работаю над песнями и стихами богатых детей. Это прибыльнее и интереснее. Иногда попадаются талантливые ребята, в которых родители вкладывают больше, чем могут позволить. Потом они выигрывают конкурсы и побеждают в номинациях.

– Подался в шоу-бизнес, – вставил палку в колеса Димка.

– Туда не влезешь, моих копеек не хватит. Я крохотный винтик в сложном механизме. Я развиваю их карьеру, нахожу творческих личностей и артистов. Я получаю деньги за работу, которую люблю. А шоу-бизнес в стороне, они сами, если хотят, туда продвигаются. Мне там делать нечего.

Дальше Венедиктов повёз Шкета в творческую студию. Две комнаты на нулевом этаже в офисном здании на Авиамоторной улице: одна – студия записи, вторая – типография с современным оборудованием, станками и специфическим запахом.

– Здесь. – Ярослав обвёл рукой помещение. – Мечты сбылись. То, к чему я стремился, случилось. Дела у студии идут хорошо. Со временем я продам дисковый бизнес и сконцентрируюсь на любимом занятии. Мы достаточно зарабатываем, чтобы оплатить аренду и зарплаты, позволяем новые синтезаторы и пульты, тратимся на обновление программ, плюс ещё остается сверху… Пока с продажи дисков я выжимаю максимум, но Максим говорит правильно: россияне перестали покупать носители, все качают из Сети, и в скором времени носители исчезнут.

– А если и я займусь музыкой?

– Как угодно. Музыка, закусочная, мойка для машин. Хочешь, тоже открой студию. Посмотри, как я строю дела, какие веду переговоры, за сколько арендую, и сколько беру за час записи и профессиональное сведение, давай поглядим траты в подробностях. Без проблем.

– Я вчера прикидывал, что и как, – сказал Шкет. – Направление музыки интересно, но не студия. Идей много, но ничего не выбрал.

– Думай. Время есть. Готовься к Гимназии, изучай информацию в Интернете или в книгах. Дома есть пособия для предпринимателей. Не российский лохотрон, а зарубежные переводы успешных бизнесменов Америки и Европы. Я советую именно книги, так как в Сети много мусора. Вперёд! – закончил Ярослав.

5

Преподавателя звали Эмир.

Симпатичный парень с шоколадным оттенком кожи, в костюме цвета кофе с молоком, приглянулся ученикам сразу, как появился в аудитории.

Он присел на краешек стола, поздоровался, представился и огласил тему урока.

– Сегодня мы поговорим о прибыли. – Эмир погладил аккуратную бороду-канадку. – Представьте, что вы – обладатели энной суммы денег. Допустим, двух миллионов долларов. Деньги нужно вложить в бизнес. Я жду предложений, господа-миллионеры.

Посыпались реплики. Преподаватель выслушал, кивнул и выбрал подходящее.

– Итак, открываем бар. – Эмир нарисовал на флипчарте рюмку в домике. – Подумайте, через сколько он принесёт прибыль. Только аргументировано. Даю пятнадцать минут.

Ученики зашептались и уткнулись в ноутбуки. Кто-то чертил графики, кто-то считал на калькуляторе, кто-то советовался с соседом и спорил, рисуя на бумаге вероятные исходы. В Интернет доступ ограничили: чужие мысли Эмира не интересовали.

Димка прикидывал суммы в «Экселе»: Венедиктов обучил парня формулам, новые знания пригодились Шкету. Он взял за основу бюджет и посчитал ежемесячные траты, получалось три миллиона рублей, сто тысяч в день. Чтобы баланс достиг нуля, времени требовалось полтора года. Задача несложная.

Паренёк сохранил файл, но руку не поднял. Эмир заметил, виду не подал и молча ждал, посматривая на стрелки часов.

Ребята высказывались по очереди: большинство, три четверти класса, решило, что бар даст прибыль через год. При убытках в два миллиона рублей в месяц. Ещё четверть класса, включая и Димку, остановилась на полутора годах. Аргументы и тех, и других казались убедительными.

– Ваш настрой мне нравится, – улыбнулся Эмир, – но вернёмся к реалиям и вспомним, что живём в России. Убытки в два миллиона ежемесячно смешны. Объясню. – Он стал загибать пальцы. – Раз: аренда помещения миллион рублей. Дорого? Отнюдь. Снимаем просторное помещение на проходимой улице, желательно центр и не менее двухсот квадратных метров. Район Трубной площади подойдет идеально. Два: коммунальные услуги. Не забываем, у нас бар, а не жилая квартира. Сто тысяч рублей. Три: зарплатный фонд. Если вы грамотный руководитель, не хотите разориться и устроить текучку с персоналом, прибавляем к тратам миллион рублей. Четы ре: закупка то вара. Клиенты пьют и едят. Об этом большинство позабыло. Водка и текила из воздуха не возьмутся. Плюс миллион. Три миллиона сто тысяч. Прибавляем мелочевку, вроде салфеток, зубочисток и скатертей – это пять. Плюсуем сто тысяч. И, конечно, главное. Реклама! Двигатель торговли! О баре не узнают без пиара. Это шесть. Плюс сто тысяч. На выходе получаем три с лишним миллионов расходов, а ведь есть ещё налоговые проверки, санэпидемстанции. Мы открываем бар, а не дешёвую забегаловку на десять человек с разбавленным пивом и засохшей корюшкой на закуску. В Европе модель большинства сработала бы, но у нас Россия.

Димка блаженствовал. Он внимательно слушал преподавателя, записывал удачные фразы в блокнот, отвечал на вопросы – не всегда правильно, но старательно, разбирая ошибки до мельчайших подробностей и выискивая изъяны. Шкет не верил, что всё реально, щипал руку, открывал глаза и видел умное лицо Эмира, объясняющего ученикам понятие «маржа». Почему-то представлялся клыкастый морж.

Дебютный день в Гимназии для умников закончился в шесть часов. Будто на работу ходил, думал Димка, спускаясь по лестнице. Выйдя на улицу, паренёк хотел поехать на Выхино, но прекрасная погода и лучистое настроение направили ноги в парк. Он купил стаканчик мороженого и сел на лавку. Вспомнилась встреча с Глотовым, как тот незаметно подкрался сзади и спросил, не занято ли у него. Димка тогда напугался и не знал, что те минуты изменят жизнь, перевернут с ног на голову и выдернут из пучины бродяжничества.

Вдалеке заиграла музыка. Гитары, барабаны, голоса. Димка встрепенулся и, заинтересовавшись, пошёл на звук. По мере приближения он услышал, что поют девушка и парень, поют красиво, о любви и не из репертуара сегодняшних «звёзд». Толпа людей окружала импровизированную сцену, сделанную из нескольких приставленных друг к другу лавочек. На лавках пели нарядные ребята, пританцовывал гитарист, играя на манер Пола Маккартни левой рукой, а барабанщик сидел поодаль и зажигал на ударных.

Димка пробился в середину, дальше не получилось: стояли спортсмены, не пустили. Группа запела о птице, летающей по миру в поисках смысла. Волшебное сопрано девушки, мощный бас парня, задор барабанщика и лёгкий твист гитариста – публике пришлись по вкусу, и вокруг зааплодировали. Вокалист объявил следующую песню, и музыка зазвучала. Ребята поведали о русском заключенном, который тридцать лет провёл взаперти, а когда вышел на свободу, то опьянел от навалившегося счастья и не отыскал себя в новом мире. Шкет захлопал, поддерживая остальных.

Музыканты спели десять песен, объявили, что выступят в парке через неделю, и закончили. Толпа разошлась, а Димка купил у группы компакт-диск и решил показать материал Бенедиктову. Он надеялся, что Ярослава зацепит самобытный коллектив.

Венедиктов не заинтересовался. Отыскал минусы в продвижении артиста с нуля: отсутствие начального капитала, отсутствие студии, недостаток опыта в выступлениях; перечислял, пока Шкет не оборвал его.

– Ты не слышал ни одной песни, а ставишь крест на проекте. – Димка вытащил из портфеля приобретённый диск. – Они так душевно поют!

– И не буду слушать, – отрезал Ярослав. – Я зарабатываю деньги, а вкладывать в артистов не готов. У меня за месяц записываются сотни парней и девушек, и всех без исключения я назову талантами. Дим, в чём проблема? Если интересно, возьми их и развивай. Нужна студия – пожалуйста, записывайтесь в свободные часы. Звукарь здесь днюет и ночует. Чувствуешь потенциал в проекте, бери быка за рога, тащи группу вверх, и не прогадаешь. Только я, чур, пас. Дел по горло. Но я бы не брал первых попавшихся людей с улицы, а устроил конкурс, присмотрелся…

– В этом вся и фишка! – заспорил Шкет. – Посмотри на меня! Не я ли тот счастливчик, которого подобрали, как грязного котёнка! Чем я лучше? У них уникальный стиль исполнения, красивые тексты, а я бездарь, гуляющий по московским улочкам. Ребята спели, а толпа не расходилась, все слушали, как завороженные. Включаю.

Ярослав прослушал два трека, согласился, что ребята талантливые, но переубедить упрямца Шкет не сумел. Каждый остался при своём мнении.

Ночью, лежа на чужой кровати, Димка размышлял о странностях несправедливого мира. Вот есть он, был Костя Лазарь, они жили, радовались мелочам, воровали, чтобы прокормиться, читали книги, катались на электричках. Потом Костю убили, и события напоминали сказку: встреча с Глотовым, Венедиктов, новый паспорт, Гимназия для умников. Со стороны всё казалось лотерейным билетом, в котором Шкет стёр нужные квадратики от краски, и цифры совпали. Главный приз – новая жизнь.