Текст книги "Многоточие"

Редкие встречи с отцом выводили Надю из состояния оцепенения. Роман рассказал, что Майер выделил им таки робота.

– Я тогда в шутку его попросил, когда он тебя сманивал, а он и вправду дал. Не отказываться же. Всё – помощь.

Отец вносил в Надин серый туман толику ярких красок. Приходил шумный, соскучившийся по дочери, рассказывал о посиделках с Сэмом. Упоминания Сэма терзали Надину душу, но девушка не признавалась в этом отцу. Выдавливала из себя улыбку, слушая, как отец распаляется, пересказывая их споры. Спохватившись, Роман замолкал, но, приезжая в следующий раз, снова говорил о Сэме.

– Ты бы пообщалась с ним, дочка, – сказал однажды отец. – Любит он тебя по-прежнему, хоть и не показывает виду. Но это всё равно видно.

Любит?

Слова отца разбудили в Наде новые чувства, но она оттолкнула их, считая себя виноватой перед Сэмом. Теперь, когда она в положении, вряд ли ему захочется связывать жизнь с «девушкой с прицепом». Мужчины не любят чужих детей. Редко, когда такие браки становятся крепкими. Громова решила не завязывать отношений…

Кайл Лимба президентствовал, Сэм Риккетс работал, потихоньку продвигая в массы идею с роботами-детьми и роботами для детей, Роман Громов смирился и внедрил в отдел ботаники «мехов», что помогали озеленять гигантские квадраты. Цели ставили высокие, глобальные, мегаполис ширился, с каждым днём обрастая домами-высотками, и справляться одними руками стало нереально.

Мальчишка появился на свет здоровым и крикливым. Назвали его Дэвидом. Надя после родов шла на поправку медленно. Похудевшая до неузнаваемости, с торчащими ключицами и осунувшимся лицом, она неделю пролежала в кровати, прежде чем сделать несколько неуверенных шагов…

Когда её выписали, она заперлась дома. Нарушая инструкции, гулять с ребёнком отправляла робота-помощника: самой не хватало сил. Изобретение Лимбы, наконец, утвердили, но и воздух Земли-2 благодаря зелени постепенно набирал кислорода, однако пока приходилось надевать сыну носовой фильтр. Ребёнок капризничал: ему не нравилась неудобная штука в носу.

Постепенно Громова поправлялась. Появилось молоко, сын с удовольствием, причмокивая толстенькими губёшками, присасывался к груди и отваливался уже сонным. Рождение сына вернуло Надю к жизни. Окончательно забылся Кайл, и его редкие появления на экране ничего не будили в ней: сердце успокоилось. Часто по вечерам заходил отец, подолгу играя со внуком и рассказывая дочери последние события.

Через месяц после рождения Дэвида отдел ботаники вырос в целое направление, и Руководство Земли-2 предложило Громову возглавить его. Роман сначала испугался ответственности и пыльных кабинетов, однако, обдумав, согласился. Надя в декретном отпуске, внук подрастает, глядишь и связи пригодятся, а «скакать по грядкам», пожалуй, и хватит. Надя сначала удивилась, но поняла, что движет отцом.

– Сколько я «мехов» критиковал, а как завалили работой, так и сдался: взял робота. Сколько говорил, что кабинетное сидение не для меня, а вот и здесь уступил, – подтрунивал над собой Роман. – Но ничего не поделать. Много ребят новых приехало, два отдела теперь. В обоих городах!

Дочка вторила ему, смеясь. Маленький Дэвид улыбался, глядя на взрослых.

В один из выходных Надя приехала к отцу в гости. Роман и Сэм сидели на крыльце, по традиции провожая закат, и спорили настолько горячо, что она услышала издалека, а когда увидели её, разом замолчали, не удержались и рассмеялись.

– Без усилителя на всю округу слышно, – сказала девушка. – Дэвида мне разбудили, граммофоны!

– Дай-ка мне понянчить! – попросил Роман.

Надя передала сына деду, и тот, что-то бормоча, ушёл в дом. Они остались с Сэмом наедине. Молчали, смотря на садившееся чужое солнце, которое становилось всё роднее и роднее, и было в звенящей тишине что-то большее, чем просто любовь.

– Надя, – позвал Громову Риккетс. – Я не просто так здесь.

– Папу проведать? – пошутила она.

– Нет. Его часто вижу… Я хочу, чтобы мы поженились. Хочу, чтобы Дэвид был и моим сыном.

Сэм захлопал по карманам, разыскивая нужную вещь, и обнаружил в джинсах футляр. Открыл, протянул его Наде. Лучи солнца заиграли на золотом тиснении.

Слушая Сэма, Надя вспомнила последние месяцы и заплакала. Никогда она не верила в то, что он простит её, не верилось ей и сейчас. Казалось, ущипни себя, – и всё исчезнет: Сэм, папа, маленький Дэвид, дом, кресла-качалки, на которых они сидят, планета-клон, на которой они живут.

Но ничего не исчезло.

– Я понимаю, что тебе нужно обдумать, – продолжил Сэм. – Много воды утекло, и не стоит прошлое ворошить. Что было, то прошло. Мы живём настоящим. Сегодня, а не вчера… Не могу я больше терпеть. Люблю тебя.

Надя повернула к Сэму заплаканное лицо, хотела ответить, но он обхватил руками её голову и поцеловал.

Румяный пирог солнца спрятал за горизонтом свою макушку.

Через год после женитьбы Сэма и Нади Кайла Лимбу отправили в отставку с поста президента корпорации «Иси Компани». Ушлые репортёры нашли в архивах документ о расторжении брака между Громовой Надеждой и Кайлом Лимбой и раструбили новость по всем медиа. Не менее горячим вышло известие о брошенном сыне. Журналисты выпускали репортажи один острее другого. Высшее Руководство Земли отреагировало мгновенно. Карьера Лимбы была разрушена в один миг.

Кайл злился. Исчезли друзья, приятели, свита, о нём сразу позабыли девушки. Телефон несколько дней предательски молчал. Лимба сидел у окна своей квартиры в Токио, смотрел на мерцающий тысячами огоньков город и размышлял, что делать дальше. В голову ничего не приходило.

Из ступора его вывел приезд Дерлея, старого и единственного близкого друга, с которым они вместе начинали в кружке моделирования, и которого он перетащил за собой в «Иси Компани».

– Решил посетить друга-неудачника? – вместо приветствия спросил Кайл.

– Не злись, – ответил Дерлей. – Меня не было в Токио. Мы с Эмили сегодня вернулись из отпуска. Узнал – и сразу к тебе.

– Выпьешь чего?

– Только кофе.

Они сели в гостиной. Лимба был подавлен, разговор не клеился.

– К Майеру не хочешь поехать? У вас хорошие отношения, на Земле-2 попроще с бюрократическими проволочками.

– Не возьмут пока никуда. Надо переждать… Одна статья краше другой, а в видео я чуть ли не монстром представлен.

– Ты ожидал чего-то другого?

– Спасибо за поддержку…

– Нет, я серьёзно. Я и не знал, что ты успел там жениться, да ещё и детей завести. Ладно, ты взрослый дяденька, я тебе нотаций читать не стану. Мой совет: лети к Майеру, спроси, есть ли интересные проекты. Дима хорошо по карьере продвинулся. Глядишь, что подвернётся. Да и полёт тебе не повредит.

Дерлей допил кофе и попрощался.

Кайл полетел на корабле на Землю-2. Как он и предполагал, за три месяца шумиха поутихла, имя Лимбы перестало мелькать в новостных сводках, а вскоре пропало со всех радаров. Океан негативных сообщений от незнакомцев превратился в тонкий ручеёк и однажды пересох.

В полёте Кайл не пил и не куролесил. Понял, что алкоголь не даст спасения в сложившейся ситуации, и захотел трезво всё оценить. Днями напролёт Лимба размышлял, где он допустил фатальную ошибку. Только-только сиял гранями на вершине, в зените славы, а улетел вниз со скоростью метеорита. В этом была заинтересована только одна сторона: Высшее Руководство Земли. Они изначально уготовили ему судьбу неудачника: забрали все наработки и выкинули за ненужностью.

Майер принял Лимбу радушно, но помогать отказался:

– В прошлом году в Совет взяли Романа Громова, твоего бывшего тестя. Он возглавил направление ботаники. Сейчас все кандидатуры проходят одобрение руководителей Земли-2, и Совет вряд ли тебя пропустит. Слишком шумно ты ушёл. Оборвал все связи разом, словно и не работал тут никогда… Без обид, с Романом прекрасные отношения, не стану я их портить…

Лимба поскрипел зубами и ушёл ни с чем.

Оставив вещи в гостинице, он бесцельно пошёл к пруду. Многое изменилось, зелени стало значительно больше, и воздух уже не так жёг лёгкие, как раньше. Планета начинала принимать людей в их новый дом.

А есть ли здесь место ему, Лимбе? Всё, что он делал ранее, он делал неверно: запудрил голову Громовой, бросил её и ребёнка, променяв любовь и доброе отношение на величие и богатство. И вот у него много денег теперь, за жизнь не потратить; а хорошего ничего нет.

Наконец он решился и пошёл к Наде. Зачем и для чего – сам не понял. Лимба позвонил в дверь, ему долго не открывали, видимо изучая в камеру. Надя вышла к нему в гостиную. Лицо девушки было хмурым: Кайл не увидел в нём ни капли прежней любви и обожания.

– Зачем приехал? – спросила она. – С сыном не дам видеться. Ты подписал отказные бумаги. Ни к чему ему такой отец. Убирайся!

– Я… я приехал…

– Мне неинтересно. Хочу, чтобы ты забыл дорогу в наш дом. Навсегда. Не хочу ни видеть, ни слышать тебя.

Кайл шагнул к Наде, но ему внезапно преградил дорогу робот-помощник.

– Тебе сказано уходить, – произнёс механический голос. – Ты бессердечный человек, ничего тебе недорого.

«Мех» надвинулся на Лимбу, и Кайл понял, что им управляет Надя.

Опустошённый и разбитый, пригибаясь, Лимба вышел на улицу. Когда дверь за ним закрылась, Надя долго рыдала, поднимая руки к небу, словно спрашивая: за что так? почему? для чего эти страдания снова?

На следующий день Кайл Лимба покинул Землю-2.

Аскорбиновая кислота

1

– Деда, что там за огоньки? – спросил внук.

Дед и внук стояли на балконе: внук – на детском деревянном стульчике синего цвета, крохотном и похожем на бутафорский, но крепком и надежном, а дед – на полу, возвышаясь над внуком.

– Какие огоньки? – уточнил дед.

– Вон там, вдалеке. – Внук поднялся на носочки, чтобы показать рукой. – Видишь, горят?

За городом пролегала трасса, по которой передвигались машины. Это были огни фар и придорожные фонари, с дальнего расстояния казавшиеся оранжевыми и жёлтыми.

– Да, вижу. Это ангелы летают, – ответил дед.

– Ангелы с небес? Те самые? А зачем они летают?

– Проведывают родных, гостят, наверное… Пойдём спать, засиделись.

Дед уложил внука. Бабушку, с которой внук обычно спал в одной комнате, увезли на скорой, и сегодня они ночевали вдвоём. Пожелав спокойной ночи, дед удалился в спальню.

– Деда, а баба когда вернётся? – спросил внук.

– Спи, Лёша. Как выздоровеет, поедем за ней, – отозвался дед со спальни.

Бабушкин диван пустовал. Застеленный бордовым пледом, он казался страшным монстром. Лёшка однажды переключал каналы на телевизоре, щёлкая пультом, и вместо мультиков наткнулся на ужастик, где квартирная мебель ожила и пугала детишек.

Спать Лёшке не хотелось. Лежать в зале, где темнота порождала зловещих чудовищ, становилось невмоготу, и он вышел на балкон. Поставив у окна стульчик, взобрался на него.

За окном никого. Тополя, разбитая карусель, где каждый месяц ломалась чья-нибудь нога, застрявшая между землей и перекладиной, песочницы, пустая беседка со столом, горка, скрипучие качели, будки-погреба, где хранили соленья жители первых этажей, ухоженные палисадники с астрами, вишней и рябиной, кислющей настолько, что сводило челюсти, чёрные глазницы колодцев. Всё изучено и знакомо.

– Ах ты, жук, не спишь! – В дверном проёме появился дед. – Ангелов разглядываешь?

– Да. Давай вместе посмотрим? – предложил внук. – Вдруг они к нам прилетят?

Дед кивнул и замолчал, думая о заболевшей жене, чьё сердце в очередной раз захандрило, о бардаке, творящемся в стране после распада СССР, и благодарил Бога за то, что завод, которому он отдал больше четверти века, не разграбили и не обанкротили, как многие предприятия в городе, безработица обошла стороной, и светловолосый крепыш Лёшка сыт и одет. Сколько семей перебиваются случайными заработками, выживают, питаясь китайской лапшой и жареной картошкой, работают не по профессии (чаще торгуют или охраняют) и не знают, когда закончится хаос – завтра или никогда.

– А с бабушкой всё хорошо будет? – спросил Лёшка. – Я не хочу, чтобы она умерла, как баба Ната… А среди ангелов есть те, кто умер, деда?

– Возможно. Я не знаю.

– И баба Ната есть? Она же хорошая.

– Завтра в гараж с утра идти, а мы на огоньки глядим.

– Если там баба Ната, я её попрошу бабушке помочь. Она услышит и поможет.

– Попроси, – сказал дед. – Постелить тебе тут на раскладушке? Не замёрзнешь?

– Неа, не замёрзну. Тут ангелы, они меня согреют.

Дед разложил раскладушку, устроил сверху матрас для мягкости и скомандовал отбой. Мальчик стянул с бельевой верёвки постиранную панаму, напялил на голову, отдал честь и прогудел гудок ко сну.

Дед опёрся об оконную раму. Пахло выбросами Никельком-бината, где он трудился мастером-наладчиком: острый запах щекотал ноздри, захотелось чихнуть, но внук начал сопеть (задремал), и дед, боясь разбудить внука, зажал нос и перетерпел. Неприятный зуд стих, но мысли, тяжёлые, как грозовые тучи, наваливались одна за другой. Переживая за жену, он весь день не находил себе места, и только Лёшка не позволял закиснуть, засыпая тысячей вопросов: «Что? Как? Почему?», и на каждый надо ответить, да желательно подробнее, иначе через час-два нераскрытая тема снова всплывет в разговоре.

Ангелы… С чего он про них сказал? Вроде на языке не вертелось, и объяснить собирался, а иные слова вырвались. Внука запутал, и сам запутался.

Наплыли воспоминания. О женитьбе в 66-ом, когда скромно расписались и уехали по путёвке в Геленджик (завод подарок сделал), о рождении дочки Владиславы в 67-ом, о мытарстве по съёмным комнатам и квартирам. И он, и жена деревенские: пуд соли съели, пока свой угол не получили… В декабре 72-ого сюда заехали. Пятиэтажная хрущёвка с крошечными комнатами: зал, спальня, лоджия и кладовка метр на два. Пригласили друзей, накрыли стол, танцевали и гуляли. Радовались от души… Эх. Ничего не было при заселении: белые стены, деревянный некрашеный пол, да неровный потолок (что с ним не делали, так и остался буграми), а теперь всё есть, да жизнь не мёд и не сахар. Грустное время. Безнадёга.

Дед огляделся вокруг. Пятиэтажка напротив, гаражи, деревья. А если смотреть вдаль, там и вправду ангелы летают. Долго не отрываешь взгляд, глаза слезятся, огоньки размываются и представляются чудесными созданиями.

А может, он прав? Это не придорожные фонари, а души добрых людей путешествуют по свету?

– Ангелы, сделайте так, чтобы жена выкарабкалась, – прошептал дед, обращаясь к огонькам. – Врачи говорят, чудо-аппарат – последний шанс… Вы же всё можете, правда?

Внук, чуткий во сне, заворочался и перевернулся на живот.

Мужчина беззвучно заплакал. Слёзы скатывались по небритым щекам-колючкам и падали вниз, куда-то в черноту.

Ангелы услышали мольбы. Жена прожила ещё четырнадцать лет. Её не стало 1 апреля 2010 года. Ушла в поликлинику, оторвался тромб… А тогда, в 1996-ом новый аппарат, доставленный к кардиологам из Германии, остановил и перезапустил больное сердце.

Второе рождение состоялось.

2

Сегодня Лёха Ионин всё утро вспоминал детство. Ночью приснились бабушка и дед (царство им небесное!). Во сне Лёха снова был маленьким: Морфей закинул его куда-то в конец девяностых. Сон вскоре растворился в череде дел, а воспоминания неожиданно вернулись, и то, особенно яркое – про огоньки-ангелы.

Улица подмосковного городка традиционно встретила пылью, выхлопами и шумом, исходящим от тысячи человек, что варились в супе из разных рас и национальностей. Лёха накинул капюшон, спрятавшись от чужаков, и ожидал переключения светофора. Табло отсчитывало цифры: 30, 29, 28… Перейдя дорогу, Ионин забрался в автобус.

Работа в последнее время опротивела. Ионин трудился в сетевом магазине «Одежда!!!» и отвечал за поступление товара и внос всех позиций в систему «1С». Остальные рабочий день проводили на ногах и к концу смены выглядели скрюченными стариками. На собеседовании обещали рост от «менеджера» до «управляющего» за один год, но время текло, никто из сотрудников не занял место руководителя. Управляющих набирали с опытом из других сетей, а маленькие должности менялись чуть ли не ежемесячно. Никто не выдерживал сумасшедших требований и сбегал.

Ионину бежать было некуда. Родители далеко, в другом городе, получают копейки, у него ни жилья, ни личного транспорта, кредитки, что набрал по безработице, да так и не закрыл, и комната в съёмной квартире, где он живёт с двумя друзьями-раздолбаями. Друг Ден Морозов (Мороз) работает в охране, его знакомый Олег, носящий кличку Орех, – на стройке, а Ионин – в магазине «Одежда!!!» кладовщиком. Несвятая троица трудяг. Много лет так прошло: Лёха давно сбился со счёта, сколько их однообразных и рутинных кануло в небытие.

На работе Ионина ожидал сюрприз. После собрания, где сотрудников мотивировали и «песочили» одновременно, управляющий позвал Лёху в свой кабинет. Может, повысят, подумалось Лёхе.

– С сегодняшнего дня сокращают должность кладовщика. Продавцы теперь принимают товар. Гендиректор приказ прислал. – Управляющий хмыкнул. – Я обязан предложить тебе перевод. Останешься продавцом?

Не повысят, подумалось Лёхе. Он представил себя в дурацкой красной майке (кладовщики не носили форму) – седеющий горемыка с щетиной рядом с юнцами, для которых должность «продавца» временная, стартовая, и отказался.

– Окей. Тогда пиши заявление, через три дня трудовую заберёшь.

Часы показывали одиннадцать утра – жаркая пора рабочего дня. В это время приходит много писем, центральный офис получает данные за прошлые двенадцать часов, идёт переписка, а затем со склада привозят недостающие позиции: в основном дешёвые тряпки; их сметают, как голодные студенты шаверму.

Три дня Ионин мотался по собеседованиям в разные конторки. Отовсюду обещали перезвонить, но обещаний никто не сдерживал, а когда Лёха набирал сам, то отвечали, что недельку-другую посмотрят кандидатов. Вакансий «кладовщика» с годами поубавилось: кризис научил работодателей экономить.

Лёха ничего не отыскал, а затем наступила суббота – законный выходной у кадровиков и «белых воротничков». Звонить некому, рассылать резюме бесполезно, их никто до понедельника не увидит, а к понедельнику оно скатится к самому низу, где его никогда не откроют.

3

Суббота наступила.

С соседями Ионину повезло. Мороз уехал в Питер к ненаглядной, а Орех вкалывал на подработках в частном секторе: кому для бани фундамент забацать, кому кафель в ванной положить, кому ещё что. Орех был рукастый малый, руки у него из нужного места росли. Лёха схожими умениями похвастать не мог.

На заре Орех и Мороз шумели в коридоре: они всегда издавали много лишних децибел. Ионин слушал, как Ден рассказывает пошлый анекдот, натягивая ботинки, а Орех посмеивается скрипучим голоском, будто простывшая утка. Потом шум разом стих, унося друзей в лифт, а Лёха снова задремал. В этот раз не снились ни дед, ни бабушка, только что-то чужое, постороннее, тягучее, отчего разболелась голова, и настроение, и так в последнее время мрачное, совсем испортилось.

Ионин позавтракал и оделся. Нужно проветриться, пройтись до парка, там пруд, покормить лебедей. Ребята говорили, что с юга прилетела парочка: чёрный самец и белая самка. В коридоре Лёха наткнулся на велосипед Ореха. Прокачусь, решил Ионин, Орех не обидится.

Лебедей удалось застать. Их кормил старик, напоминающий лейтенанта Коломбо из одноимённого сериала: потёртый плащ, похожая шевелюра, и даже глаз немного косил в сторону. Ионин встал рядом со стариком, отламывал батон и бросал куски в воду. Лебеди ели хлеб, грациозно вытягивая шеи. Прекрасные птицы, величественные. Самец чёрный, с коричневатым оттенком, большой и горбоносый, а самка – белая, будто снег, и поменьше. Ионин представил птиц в людском обличии, и невольно сложилась картина, где лебедь – эдакий Мимино, усатый грузин, а лебедиха – стюардесса Лариса Ивановна, белокурая русская девушка, птичка-невеличка.

Лёха задумался, давно ли он наслаждался чем-то по-настоящему красивым. Что он видел, пока жил здесь? Цифры, цифры, цифры, недостачи, приёмки – с десяти утра и до десяти вечера. В выходные – нетрезвые рожи Ореха и Мороза, да своя в отражении в зеркале, пивные бутылки, окурки, смятые сигаретные пачки, доступные женщины, чьи черты лиц расплывались в хмельном тумане. В будни снова цифры, бесконечный поток тряпок, курток, обуви, безделушек, зависающая программа, невыспавшиеся коллеги, миллионы обозлённых сволочей у станции, дешёвые забегаловки с пластмассовой едой. В выходные – монитор и глупые соцсети, где за листанием ленты новостей можно не заметить уходящие мгновения. Этот круговорот никогда не прекращался.

Иногда Ионин мечтал крутануть барабан времени и начать заново. Учиться на пятёрки, получить золотую медаль и выбрать правильную профессию. Кем бы он хотел стать, если бы судьба подарила шанс? Наверное, предпочел бы направление с медицинским уклоном: хирурга или терапевта, а лучше – стоматолога: вот кто на хлеб с маслом зарабатывает и не жалуется на несправедливость; или более сложную специализацию, вроде кардиолога, гинеколога или генетика.

Лебеди поплыли к середине пруда, где принялись нырять и чистить перья.

– Они не каждому дают себя рассмотреть вблизи, – сказал старик. – Только доброму позволяют. Если кто с умыслом подходит, то самец учует и запретит подруге отплывать от него. Он сталкивался со злом, видишь отметину на шее? – Коломбо указал на шрам с правой стороны. – Кто-то пожелал поймать чернявого. Тега-тега-тега…

– Разве можно разлучать самца с самкой? – спросил Ионин.

– Нельзя ни в коем случае! – Старик многозначительно поднял палец. – Самец выбирает самку не на месяц и не на год, а до конца дней. Если кто-то из них погибает, второй начинает тосковать и часто умирает следом.

– Приходите завтра их покормить, – предложил старик. – Вы добрый, они приплывут.

– Думаете, я добрый? – спросил Лёха. – С чего вы так решили?

– Каждый совершает ошибки. Но доброта либо есть, либо нет. Я не смогу завтра, поеду сына проведаю… Гонял, в аварию попал, рёбра сломал… Головная боль моя.

– Хорошо, я подъеду.

Старик кивнул и, постукивая палочкой, зашагал к выходу. Лейтенант Коломбо, полиция Майами – шёл медленно и часто останавливался отдышаться. Издалека его сходство с персонажем американского фильма было фантастическим – вылитый актёр Питер Фальк, сошедший с экрана в Подмосковье.

На следующий день Лёха приехал к лебедям. Он не ожидал, что птицы приплывут. Ионин вытащил из-за пазухи батон и позвал птиц:

– Чернявый, плыви сюда. Тега-тега-тега. Плыви, я тебя не обижу.

Самец насторожился и замер. Он видел (или слышал), что хлеб упал в воду, но и клювом не повёл. Лебедиха дёрнулась в сторону Ионина, но лебедь никуда не двигался, и она сделала круг около самца. Минуты текли. Булка закончилась, и Лёха достал второй батон.

Самец осторожно поплыл в сторону Ионина. Самка за ним – тихонько, неторопливо. Царственные птицы принимали пищу с едва заметным достоинством, с гордостью; старик называл их чудесными, и Лёха не находил другого сравнения.

– Вы пришли, молодец, – услышал Ионин голос.

Коломбо объявился рядом, взъерошенный и запыхавшийся. Уложил руки на заграждение и поприветствовал птиц.

– С сыном всё хорошо? – спросил Лёха.

Старик махнул рукой. Помолчали. Посмаковали тишину.

– Мы не видим красоту вокруг нас, – сказал Ионин. – Я вот давно уже ничего не вижу. Пришёл сюда и словно заново переродился. Столько всего плохого нахлынуло, а здесь обо всём позабыл. Волшебство.

– Вы правы. Мы редко замечаем хорошее, а подмечаем – всегда причём – только плохое. Но никогда не поздно измениться и начать сначала.

– Прожитых впустую лет это не вернёт. Даже на день в прошлое не вернёшься.

– А если будет шанс вернуться, что ты там хочешь изменить?

– Изменить? Хм… Уже, наверное, ничего. Да и разве одним днём всё поправишь? Просто возвратиться в детство на денёк. Бабушку с дедом молодыми повидать. Снились вот недавно мне… Знаете, какая у меня бабушка была! Золотой человек… Не то, что я… Да разве ж такое возможно в принципе?

– Достойное желание, – сказал Коломбо.

Снова помолчали, но тишина больше не смаковалась.

– Пусть будет так, – сказал старик на прощание и подал – впервые – руку.

Лёха ничего не понял и пожал руку в ответ.

4

– Лёшик, вставай! Завтракать! – позвала заглянувшая в спальню бабушка.

– Пять минут, ба, – ответил Ионин.

– Яичницу или гренки?

– Давай гренки.

Стоп.

Что-то не так.

Сон пересекался с реальностью, и где сон и где реальность Ионин не отличал.

Он открыл глаза и в следующую секунду сел рывком. Где это он?! Очертания узнаваемые: бежевый ковёр с серым и болотным орнаментом, белая дверь, ведущая в кладовку, по её краям – два светильника, слева – заправленная коричневым пледом кровать, над ней такой же ковёр, что и около Ионина, на полу бордовая дорожка-палас, тумбочка и шкаф. Не может быть!

Лёха ущипнул себя, чтобы проснуться, но видение не исчезало. Вчера он засыпал в съёмной комнате в Подмосковье, а очнулся среди вещей, которые были дороги сердцу. Их покупали дед и бабушка, что-то в советские годы, что-то появлялось при нём, и каждая ворсинка на паласе, каждая капля краски на двери будили в памяти счастливые мгновения.

Ионин не осознавал, что происходит. То ли время сместилось назад, то ли парень перемещался в будущее, то ли ему всё снилось. В голове творилась каша, где десятки круп смешались в странном миксе, а потом в мозгу щёлкнуло, и чудное встало на свои места. Старик Коломбо! Лёха сообщил ему желание, не придавая словам значения. И мир перевернулся! Если допустить возможность путешествия в прошлое, то он либо в 98-ом, либо в 99-ом!

Не веря, Ионин взглянул на отражение в зеркале и присвистнул. Привычное лицо мужчины, которому далеко за тридцать, преобразилось в лицо мальчика, мускулистые руки, принимающие сотни коробок одежды в день, были детскими и хрупкими, а брюшко исчезло, уступив место ровному животу.

Лёха вышел из спальни в зал, где через окно лились солнечные лучи, и зажмурился. Когда глаза привыкли, он отыскал на стене отрывной календарь.

«11 июля 1998 года». Он в прошлом!!! Вот это да!!!

Ионин миновал комнату и остановился у кухни. Бабушка взбалтывала в тарелке яйцо с молоком – заправку для гренок. У Лёхи ёкнуло в груди. Он видел бабушку тринадцать лет назад перед отъездом в Москву, а на следующий год Бог забрал родственную душу. Когда Ионин прилетел домой, бабушка лежала в гробу – недвижимая, холодная, но по-прежнему любимая.

На глаза навернулись слёзы, и Лёха спрятался в ванной. Умывался холодной водой, беззвучно ревел от охватившей радости, подставлял ладони и ополаскивался. Когда слёзы закончились, Ионин осмотрел себя в зеркале: под глазами синие круги, белки с красными прожилками, – тот ещё красавец.

– Ты чего зарёванный? – спросила бабушка.

– Ногой о ножку кровати зацепился, – выкрутился Лёха.

Она обняла внука, и Ионин растаял на бабушкином плече. Слёзы не текли, а внутри клокотало от эмоций.

– А где дед?

– Позавтракал кашей и в гараж пошёл. Тебя не дождался, пускай спит, сказал.

Лёха во второй раз за утро ущипнул себя, но ничего не исчезло. Крохотная кухня, чьи квадратные метры ограничивались жалкими цифрами, плита «Россия», два холодильника «ЗИЛ», линолеум в клеточку, раковина, – всё на месте. Главное – бабушка здесь. На ней красный халат с чёрным горошком, фартук, она стоит, подбоченившись, и следит за готовкой, каштановые волосы завиты в кудри, нависающие виноградными гроздьями, брови подрисованы карандашом, на шее золотой кулон с рисунком весов – подарок деда на пятидесятилетие. Ионин любовался, чтобы запомнить день навсегда. Вряд ли ему представится когда-нибудь подобный шанс. Интересно, чем он заслужил этот?

Засвистел чайник. Дед с бабой любили свистунов. С возрастом память ухудшалась, поставишь его на плиту и забудешь, а свистуна отовсюду слышно: громкий, бывает, в ультразвук переходит. Бабушка навела какао, поставила перед внуком тарелку с горячими гренками. От них исходил неповторимый аромат, а по вкусу ни с чем не сравнишь: ешь и пальчики облизываешь! Одну, другую, и тарелки ни бывало!

Необычное утро. Необычное во всех смыслах.

Скоро пришёл дед.

– Не готовы всё? – насупился он. – Кто рано встаёт, тому Бог подаёт.

– Не ворчи. – Бабушка погладила его по лысине. – Будто огород куда денется.

Дед старался сохранить суровость, но не устоял перед обаянием жены и занялся подготовкой чая: насыпал в термос душистых трав, положил смородиновых листьев, мёда и пару кусочков лимона. Пока он колдовал, бабушка и Лёха одевались.

Они спустились вниз и сели в машину. Выехав со двора, свернули на проспект. Какая свобода! Сейчас нигде не приткнёшься, центральная улица забита разномастными иномарками, все вынуждены двигаться в две полосы, а зимой из-за колеи и того хуже – в одну. А в 1998 году простор! Нет раздражающих рекламных вывесок, деревья не срезаны в угоду транспорту, а воздух, воздух – вдохнёшь, и грудь колесом!

Ионин не любил поездки в огород: вставать чуть свет, жара, рутина, вечером злые комары, после обеда валишься без сил; однако необычным утром мужчина в теле одиннадцатилетнего подростка переосмыслил себя и приготовился помогать деду и бабушке. Пусть хотя бы сегодняшний день запомниться и ему, и им. Удивятся, конечно, почему внук не ленится и не прячется в прохладе домика, ну и пусть.

Приехали. Утренняя нега отступала. Начинало припекать. Дед доверил Ионину заезжать на парковочный пятачок, и Лёха под чутким руководством загнал задом машину.

– Молоток! – Дед показал большой палец. – Вырастешь – кувалдой будешь!

Эх, деда, деда… Знал бы ты, какая бесполезная кувалда вырастет, сказал про себя Ионин, но виду не подал. Не знает дед, какое будущее ждёт внука, никто не знает, кроме него. Для всех сегодняшний день – стандартный, каких было десятки, и не отличается от остальных выходных, проведённых на грядках с поливочным шлангом или с тяпкой; он особенный лишь для Лёхи.

5

Они перенесли в домик корзины, вёдра и инструменты. Бабушка сняла с термоса крышку и налила в неё чай. Постепенно он остывал и, устав от зноя, можно было прийти и сделать глоток-другой освежающего напитка.

– Я картошку поливать, это на полдня, – сообщил дед, переодевшись в рабочую одежду. – Вы сами планируйте, что да как.

– С земляники начнём, – решила бабушка. – Последыши, попробуем ведёрко набрать.

– Да куда её? Восемь банок наварили уж!

– Съедим. Добро не пропадёт.

Земляника собиралась тяжело. Бабушка с внуком передвигались на корточках, иногда усаживаясь на землю и вытягивая затёкшие ноги. Основной урожай закончился, ягод осталось мало, но за час-другой удалось наполнить полведёрка.

– Ба, а как ты простыла? Почему простуда на сердце осложнение дала? – спросил Лёха.