Текст книги "Последний защитник Брестской крепости"

– Кто-нибудь, эй, Мамочкин! – окликнул он, обернувшись. – Найди мне бинокль. В каптерке должен быть.

Он выглянул в окно. По двору метались полуодетые солдаты. Густые клубы дыма, горящие постройки и покореженные взрывами автомобили транспортной роты 17-го погранотряда заслоняли обзор.

Артобстрел заканчивался, сейчас начнется наступление и появится немецкая пехота. Такую тактику он уже повидал на своем веку.

Кожевников оглядел солдат. Они прижались к окнам, крепко держа оружие. Даже новички вели себя достойно. Они уже совладали с первым испугом и теперь были полны решимости встретиться с врагами лицом к лицу.

Мамочкин наконец принес бинокль, и старшина прильнул к линзам, настраивая резкость. Сквозь дым и туман сперва было видно только размытые пятна вдали, но вскоре он уловил смутное движение. Кожевников попытался поймать фокус, всматриваясь внимательнее. Расплывчатые тени стали более отчетливыми.

– Огонь по противнику открывать только по моей команде! – выкрикнул он нарочито бодро. – Пулеметным расчетам бить короткими очередями, патроны беречь! Держать оборону, пока не подойдут основные силы и не сломают немчурам хребтину!

И тут он ясно увидел десятки темных фигур в немецких касках. Они были совсем близко. Кожевников даже разглядел лицо одного из них. Обыкновенный худощавый парень в толстенных очках. Немцы двигались быстро, слаженно и не особо таясь. Конечно, после того ада, что устроили здесь их пушкари, едва ли можно было рассчитывать на сопротивление.

Но они ошиблись.

– Огонь!!! – что есть силы закричал старшина, и внутри казармы раздались первые выстрелы.

Глава 4

Матиас до последнего момента не верил, что они вторгнутся на территорию Советского Союза, ведь был подписан пакт о ненападении и русские были их добрыми соседями. Ходили слухи, что войска тут, на границе, держат в ожидании, когда русские откроют им коридор для отправки в Египет. О войне с Советами никто даже не помышлял. И вот на тебе! Вчера лейтенант Пабст вдруг зачитал приказ Фюрера.

Судя по волнению в его голосе, лейтенант и сам был шокирован данным обстоятельством. Честно говоря, солдаты Глыбу таким растерянным еще никогда не видели. После прочтения приказа лейтенант сказал, что для Германии настал великий исторический момент и каждый доблестный солдат Третьего рейха должен гордиться выказанной ему честью оказаться на острие удара цивилизации по вертепу жидо-большевистских варваров.

Не то чтобы Матиас гордился, но некоторый трепет испытывал. Риммер же радовался, как малое дитя.

– Вот теперь надерем коммунякам задницы, – потирал ладони он, улыбаясь.

Карл всегда был любителем подраться. Еще в учебном центре он постоянно получал наряды и частенько сидел в холодном карцере за различные потасовки.

Солдаты быстро спускались к реке, подгоняемые офицерами. Матиас изо всех сил старался не свалиться, соскальзывая вниз по мокрой траве. Лямки натирали плечи, ранец тянул к земле, Хорн быстро перебирал ногами, внимательно глядя перед собой. Вот и все! Он ступил сапогами на песчаный берег и осмотрелся. Некоторым солдатам не повезло. Поскользнувшись, они сползали на задницах с крутого берега, сбивая с ног и увлекая за собой идущих впереди солдат. Получилась небольшая свалка внизу. Они перемазались в грязи и вполголоса чертыхались. Все это происходило под зловещий грохот орудий, который, казалось, никогда не смолкнет.

– Быстрее, вперед! – командовали, подталкивая солдат, офицеры.

У берега уже колыхались на воде резиновые лодки, крепкие на вид деревянные плоты, массивные понтоны. Матиас заскочил в одну из лодок и попытался устроиться поудобнее, что оказалось делом весьма сложным. Плавсредство не производило впечатления судна, способного перевезти солдат на другой берег, да и под тяжестью пехотинцев сразу сильно просело. Днище лодки по щиколотку уже было заполнено водой, и Хорн боязливо приподнял ноги.

– Домчит посудина до того берега? – вопрошал рассевшихся в лодке солдат Риммер, пытаясь перекричать канонаду.

– Есть только один способ проверить, – ответил угрюмый унтер-офицер, управляющий лодкой. – Взял весло и греби. Мне еще много вас таких сегодня переправлять. Живее!

Лодка отчалила, и Матиас крепко вцепился в борта, молясь, чтобы им удалось добраться до русского берега. Да, со стороны переправа казалась более легким занятием.

Хорн огляделся. Десятки лодок, под завязку заполненных пехотинцами, отплывали от берега и, разгоняя туман, скользили по воде. Впереди их ждала густая завеса дыма. Казалось, что Западный остров погрузился в жерло вулкана – дым, гарь, жадные языки огня. Артиллерия била по берегу, перемалывая деревья в щепки и уничтожая русские погранзаставы.

Совсем рядом с лодкой взметнулся ввысь фонтан воды, разлетелся на брызги, окатывая солдат холодной водой. Лодка опасно накренилась, готовая вот-вот перевернуться, но на плаву удержалась.

– Твою мать! Наши бьют! – заорал Глыба. – Свиньи слепые!

Словно в подтверждение его слов снаряд с треском ударил в большой деревянный плот, на котором находилась 37-мм пушка с расчетом. Щепки и тела немецких солдат полетели в разные стороны. Матиас, насколько мог, сполз на дно лодки и вжал голову в плечи. Страх сковал его, лоб покрылся испариной. Он своими глазами видел, как плот разлетелся на куски, а мощный взрыв разорвал тела несчастных солдат. Это были первые потери на войне, и что самое страшное – люди погибали от рук своих же товарищей.

Матиас вымок до нитки, когда нос лодки с шуршанием уткнулся в рыхлый песок. Подгоняемые криками Глыбы, пехотинцы выгрузились и принялись подниматься по пологому берегу.

Матиас уже ничего не соображал. Он бежал, сжав в руках ставший непривычно тяжелым карабин. Лейтенант Пабст продвигался впереди, чуть пригнувшись, внимательно осматривая в бинокль русский берег.

– Мы на месте! – хлопнул по плечу Хорна Карл Риммер.

Он по-прежнему не терял бодрости духа – прямо бравый солдат с агитационного плаката. Матиас даже позавидовал ему. После принятия «водных процедур» у него зуб на зуб не попадал, его била дрожь, и никакого восторга он не испытывал.

Лодки все прибывали. Солдаты быстро выбирались на сушу, перетаскивали боеприпасы, передавая их по цепочке, собирались в группы и уходили в сторону русских позиций. Немецкая артиллерия в настоящий момент била далеко впереди, обстреливая Центральный остров, и теперь пехотинцы не опасались попасть под свои снаряды.

Больше всего Матиаса на русской земле поразил масштаб разрушений. Деревья выкорчеваны с корнями, земля перепахана, повсюду огромные дымящиеся воронки. В одном месте они обнаружили разбитый русский пограничный «секрет». Два изувеченных тела валялись в неестественных позах. У одного красноармейца был раскроен череп и вывернута нога в колене. Труп второго был почти полностью засыпан песком, и только рука со скрюченными пальцами торчала, будто вырастая из земли. Рядом, стволом вниз, лежал раскуроченный пулемет «максим». Вокруг поблескивали россыпи гильз. Матиаса при виде мертвецов замутило, голова закружилась.

Он вдруг подумал, что русские могут спешно готовить линию обороны и перебрасывать к Бресту войска. Тогда побоище будет еще более кровавым, и полностью захватить крепость и город к полудню, как планировалось, окажется не так легко.

Но их никто не встретил. Пехотинцы вермахта стремительно продвигались вперед, уверенно захватывала рубежи. Пару раз они натыкались на пустующие ДОТы. Для спокойствия в амбразуры одного сооружения накидали гранат, внутри его гулко ухнуло, и черный дым повалил из бойниц. Второй спалили огнеметами. Струи пламени врывались в темноту амбразур, выжигая там все дотла. Кустарник около ДОТа занялся огнем.

– Быстрее, не терять времени! – орал Пабст, торопя солдат.

Они огибали Западный остров по окраине. Земля по-прежнему сотрясалась от взрывов. Но они упорно двигались вперед. Уже показались заграждения из «колючки», заборы, здания казарм, но из-за густого дыма видимость была плохой. Пока эффект неожиданности играл вермахту на руку. Передовые подразделения уже ввязались в бой.

– Вон они! – радостно выкрикнул Риммер, указав рукой направление.

Дым понемногу рассеивался, и Хорн увидел фигуры русских солдат. Одеты они были кое-как: кто в белье, кто в одном сапоге. Один русский бежал полностью обнаженный, но в руках крепко сжимал винтовку. Враги вели себя по-разному. Некоторые замирали, поднимали руки и испуганно озирались, но основная часть бежала сломя голову к укреплениям. Те немногие, у кого было в руках оружие, отчаянно отстреливались.

– Господи!.. – уже в сотый раз за последнюю пару часов повторил Матиас.

Он попытался представить себя на их месте, он видел, как они, словно загнанные в ловушку звери, метались по острову, ища спасения. Как бы он поступил на их месте? Сдался бы на волю победителя или попытался прорваться с боем? Хорн не знал и знать не хотел. Ему и на его месте было сейчас крайне неуютно. Его бил озноб, члены парализовал страх, а сердце от творящегося вокруг безумия готово было выпрыгнуть из груди.

– Быстрее, раззява, вперед! – Пабст толкнул в спину зазевавшегося Хорна и заорал остальным: – Пока основные силы берут цитадель, мы здесь зачищаем недобитков!

Неподалеку горело деревянное здание конюшни. Ворота были закрыты, и лошади, задыхающиеся в едком дыму пламени, метались внутри. Сердце щемило от их жалобного, душераздирающего ржания. Матиас заметил, как к конюшне зигзагами побежал безоружный русский солдат. Вместо того чтобы спасаться самому, он рисковал жизнью ради несчастных животных. Пехотинцы открыли по нему огонь, но русский не остановился. Действо превратилось в некое соревнование – удастся ли ему добраться до цели или его прибьет к земле немецкая пуля. Матиас поймал себя на мысли, что переживает за отважного бойца.

Красноармейцу удалось добежать до ворот конюшни. Одной рукой он дергал задвижку, другой заслонялся от жара, вздрагивая каждый раз, когда рядом с ним в дерево врезалась очередная пуля. Русскому, несомненно, было страшно, но он не отступался.

Матиас завороженно смотрел за действиями солдата. Наконец задвижка поддалась, и ворота распахнулись. Русский отскочил в сторону, и табун вырвался на волю. Его худощавая фигура затерялась среди проносящихся лошадей.

Хорн с облегчением вздохнул и тут же устыдился. Как он может сопереживать врагу?! Ведь именно этого солдата и еще тысячи других вермахт должен смести со своего пути, уничтожить!

– Посторонись, приятель, – услышал он хриплый голос Риммера.

Карл вскинул карабин и, неторопливо поводя им, начал выискивать русского. Когда среди лошадей буквально на секунду показалась белесая голова, Карл плавно нажал на спусковой крючок. Русский дернулся и тут же был сбит с ног обезумевшим табуном.

– Вот так-то! – удовлетворенно сказал Карл.

Табун рассеивался, и Матиас увидел, как под копытами лошадей катается в пыли, словно тряпичная кукла, тело мертвого русского смельчака. Оно так и осталось лежать на земле у горящей конюшни, напоминая о последнем подвиге безымянного солдата.

Бойцы вермахта рассредоточились на Западном острове и добивали последние очаги сопротивления. Слева от Матиаса готовился к стрельбе минометный расчет. Парни деловито установили опорную плиту, закрепили ствол на треноге и приготовились к стрельбе. Действовали они слаженно и четко. Секунда, и заряжающий опускал цилиндрик мины в ствол, расчет затыкал уши, раздавался звонкий хлопок, и бац! – Матиас перевел взгляд на ближайшую казарму – от стены отлетели куски кирпича. Бум! – одно из окон заволокло дымом.

На душе Хорна стало чуть спокойнее. Он в очередной раз поразился мощи германской армии. Никто перед ней не устоит, никто!

Мост, ведущий к Тереспольским воротам, был уже захвачен. Русские, не ожидавшие столь стремительного нападения, укрылись за толстыми стенами крепости, не успев подорвать мост или хотя бы устроить тут сильную огневую точку. Значит, путь в цитадель свободен! Главное теперь было очистить Западный остров от русских и дать возможность основным силам проникнуть в крепость.

– Не отставай, Матиас, – по-приятельски подбадривал Хорна Карл.

Риммер чувствовал себя прекрасно – для него происходящее было скорее забавой, чем опасным предприятием.

– Предельная осторожность! – отдавал на ходу распоряжения Глыба. – Особое внимание к окнам, там могут быть снайперы. Не терять темпа! Живее!

Они бежали к казарме, откуда русские вели усиленный огонь по дороге, задерживая продвижение войск. Минометные расчеты постепенно превращали полуразрушенное здание в руины.

Хорн неожиданно вспомнил, как побывавшие во Франции бойцы сравнивали захват территории лягушатников с туристическим путешествием в другую страну – немного риска и море впечатлений. Наслушавшись подобных россказней, он прежде стремился оказаться в боевых частях, но теперь, увидев убитых и с той и с другой стороны, начинал понимать, что война не есть веселое путешествие в чужую страну. Из такого круиза можно и не вернуться домой. За последний час он насмотрелся достаточно отвратительных картин: обезображенные трупы красноармейцев и солдат вермахта, застывшие на земле, как опрокинутые скульптуры, валялись вперемешку. Смерть не делала между ними различий.

Впереди что-то сильно ухнуло, ворота заволокло едким дымом. Русские яростно отстреливались, забрасывали пехотинцев ручными гранатами. Подразделение Матиаса было во второй линии наступающих на кирпичное здание казармы, а те, кто находился впереди, уже ввязались в серьезный бой. Судя по всему, там разгорелась нешуточная перестрелка.

– Бегом! – орал Глыба. – Поддержать своих огнем!

В похожих на бойницы окнах, темнеющих грозными провалами на массивных стенах из красного кирпича, Хорн видел вспышки выстрелов. Разбитые кое-где прямыми попаданиями снарядов, стены походили на щербатый рот. Повсюду валялись трупы и оплавленные обломки кирпича.

Возле уха Матиаса просвистела пуля и глухо вошла в ствол дерева. Хорн бросился на землю.

– Поднимайся, трусишка! – над ним стоял ухмыляющийся Карл. – А то сейчас получишь хорошего пинка от нашего лейтенанта.

Собрав волю в кулак, Матиас нехотя вскочил на ноги и побежал, стреляя на ходу по окнам от бедра. Ясно было, что никуда и ни в кого он так не попадет, но его сейчас больше беспокоила собственная безопасность, чем нанесение урона врагу. Карл, напротив, действовал иначе. Он останавливался, приседал на колено, целился в одно из окон и, чуть помедлив, нажимал на спусковой крючок.

Немецкие войска уже рассредоточились по острову, заняли позиции и вели ураганный огонь по красноармейцам. По интенсивности стрельбы Матиас понял, что, несмотря на чудовищные последствия массированного артобстрела, красноармейцы все еще активно защищаются.

Бегущий рядом с Хорном солдат споткнулся и упал лицом вниз. Матиас немного задержался, глядя на него, – решил, что бедняга запутался в собственных ногах и ему нужно помочь встать. Но солдат лежал неподвижно, из его виска сочилась тонкая струйка крови.

– Берегитесь снайперов! – снова прокричал Пабст.

Кто-то толкнул Хорна в плечо, и он поспешил вдогонку за Риммером, сознавая, что рядом с другом будет поспокойнее. Карл яростно расстреливал боезапас, его лицо озаряла довольная ухмылка.

Внезапно из-за угла на них выскочила группа русских солдат. Это случилось так неожиданно, что противники замерли и целое мгновение оцепенело, исподлобья разглядывали друг друга. Русские тяжело дышали, лица их были темны от копоти. Красноармейцы были безоружными, лишь у одного из них имелась винтовка. И оказался он прямо напротив Матиаса.

Вид у сжимавшего в руках винтовку русского был настолько чудовищным, что Матиаса парализовал страх, и он стоял как вкопанный, не в силах поднять карабин. То же, наверное, испытали и остальные пехотинцы. Половина головы красноармейца была обожжена, черные куски кожи клочьями болтались на щеках, обнажая розовое мясо. Уцелевший глаз русского горел дьявольским огнем.

Медленно, не отрывая взгляда от Матиаса, русский стал поднимать винтовку. Страх быть убитым пересилил оцепенение. Хорн резко вскинул карабин и нажал на спусковой крючок. На обнаженной груди красноармейца образовалась маленькая дырочка, он пошатнулся и рухнул в песок. Остальные русские, как по команде, бросились врассыпную, опомнившиеся немцы стреляли им в спины, убивая одного за другим.

Матиас безвольно опустил карабин, глядя на приконченного им красноармейца.

Чувствовал он себя на редкость паршиво.

«Вот и все, – крутилась в голове пульсирующая, гнетущая мысль. – Обратной дороги нет».

Он не слышал, как его звал Риммер, как орал на него Пабст.

Он стоял и смотрел на мертвеца – на человека, которого только что собственноручно застрелил. На первого убитого им человека…

Глава 5

Первые залпы сразили нескольких нападавших. Немцы заметались по двору, ища укрытие. Тела убитых гитлеровцев остались валяться на подступах к казарме.

– Не робей, ребята! – подбадривал пограничников старшина. – Скоро подмога подойдет.

Пограничники были полны решимости держать оборону и биться до конца. С вооружением у них, по счастью, оказалось все в порядке. В казарме находился неполный личный состав, многие были в увольнительных и в отпусках. Плюс убитые и раненые. Поэтому все оставшиеся солдаты были вооружены, и боеприпасов хватало. Гранаты РГД-33 по приказу Кожевникова сержант Пахомов раздал наиболее опытным бойцам. Среди личного состава было много первогодок, но с винтовками они уже успели познакомиться. Сборка-разборка и чистка оружия проводились почти ежедневно, да и стрельбы устраивались достаточно часто.

Ко всему прочему у них в распоряжении находилось два недавно поступивших на вооружение станковых пулемета ДС-39 и один «максим» с двумя коробками патронов.

– Быстро «максима» к окну на северную сторону, – распоряжался старшина. – Один «дегтярь» – на восточную, второй – на крышу!

Кожевникову необходимо было спешно и грамотно организовать оборону казармы.

– Что вы медлите?! – кричал он на двух коротко стриженных худощавых первогодок, тащивших громоздкий и тяжелый «максим» к окну. – Да помогите же им!

На скорое подкрепление он лично не рассчитывал. Старшина прекрасно понимал, что ураганный огонь обрушился не только на укрепления Западного острова, изрядно досталось всей линии границы. Он лишь надеялся, что основные силы быстро оправятся от шока после артобстрела и сумеют отбросить врага. Но сколько на это потребуется времени? Час, два, сутки?

Встретив отчаянное сопротивление, немцы не отваживались идти напролом. Даже имея численное преимущество, они не желали рисковать своими людьми и пока огрызались выстрелами из укрытий. Их тактика была ясна – дожидаться подхода легкой артиллерии и минометных расчетов.

У Кожевникова было два варианта дальнейших действий: либо подорвать решетки на окнах, выбраться наружу и, объединив оставшихся на острове людей, отступать к цитадели, либо держать оборону казармы до прихода подмоги.

Старшина решил, что, оставаясь в казарме под защитой толстых кирпичных стен, он сможет сохранить своих солдат, тогда как во время прорыва многие из них наверняка погибнут. Немцы могли ожидать именно такого развития событий, устроить засады и расстрелять их, как куропаток. Ни о численности противника, ни о ситуации на всех четырех островах Брестской крепости, да и на границе в целом, у него информации не было.

Кожевников постоянно думал о Дашке, оставшейся на Центральном острове, в Цитадели. Он очень волновался – смогла ли она пережить тот ужасающий артобстрел, которому подвергли Цитадель немцы, но надеялся, что мощные стены крепости защитили его дочь.

Убежденный атеист и член коммунистической партии, он сам не замечал, как мысленно молился Всевышнему, чтобы тот оградил Дарью от бед, уберег ее.

Старшина очень хотел быть сейчас рядом с ней, но ничего не мог поделать. Он нес ответственность за горстку этих полуодетых, ошеломленных солдат.

Обстрел со стороны немцев усилился.

– Вести прицельный огонь, беречь боезапас! – командовал Кожевников. – Попусту не высовываться.

Пули влетали в разбитые окна, рикошетили о стены. Одному солдату такая пуля чиркнула по спине, он изогнулся, выронил винтовку из рук и завалился на бок. Кожевников, пригибаясь, подобрался к нему, разорвал на спине рубаху, готовый перевязать рану. Побледневший солдат закатывал глаза, тихо стонал и терял сознание. Но на спине у парня оказалась лишь легкая царапина – сильно кровоточащая, однако совсем неопасная.

– Эй, боец! – старшина звонко хлопнул его по щеке. – А ну подъем! Быстро взял винтовку в руки, а то под трибунал пойдешь!

Солдат заморгал, словно очнувшись.

«Совсем еще дети, – подумал старшина. – Пороха не нюхали до сегодняшнего дня».

Осознание того, что ранение несмертельно, давалось испуганному солдату с трудом. Он нерешительно взял протянутую Кожевниковым винтовку и, охая, поднялся. Покосившись на старшину, бедолага ожидал от него хорошей взбучки, но тот лишь кивком указал ему на позицию у окна.

– Иди, – тихо произнес Кожевников. – Аккуратнее будь там. – И тут же обернулся к бойцам: – Врага близко не подпускать, не дать им забросать нас гранатами!

Он приблизился к окну и осторожно выглянул. На улице творилось нечто невообразимое. Дым, пожарища, трупы вокруг. Но, что самое страшное, судя по всему, силы вермахта прорвались на Центральный остров, где сейчас находилась Дарья…

Выстрелы слышались отовсюду. Не только бойцы под руководством Кожевникова оказывали сопротивление врагу. На их острове находились транспортная и саперная роты и курсы шоферов. Оставались еще люди, готовые защищать Родину!

Но были и другие. В окно Кожевников отчетливо видел, как несколько десятков красноармейцев идут навстречу немцам с поднятыми руками, боязливо озираясь по сторонам. Бессильный гнев охватил старшину, сдавил дыхание жгучими щупальцами. Он смотрел, как трусы, спасая свои никчемные жизни, шли в плен на милость врагу, предав товарищей в первые же часы боя.

Одна из фигур в передних рядах сдающихся показалась Кожевникову очень знакомой. Приглядевшись, он узнал рядового Гусейна Азизбекова, водителя лейтенанта Сомова. Лихой, заносчивый горец шел впереди, высоко держа в вытянутой руке белую тряпку.

Их окружили немцы, начали что-то спрашивать. Азизбеков согласно кивал и показывал рукой направление.

– Скотина! – глухо выругался старшина. – Он им местонахождение других групп показывает!

Кожевников вскинул винтовку, но прицелиться и выстрелить не успел. Немцы открыли по окнам беспрерывный огонь, пришлось спешно укрыться за стену.

– Товарищ старшина! – подбежал к нему рядовой Сагитдуллин. На лице его был отчаяние. – Что же нам делать, их там сотни!

– Ваша задача, рядовой, – как можно спокойнее произнес старшина, – держать оборону. Скоро подойдет подмога. Выполняйте!

Кожевников не сомневался, что Красная Армия уже спешит на помощь к защитникам крепости, нужно только продержаться еще немного, и враг будет раздавлен и наказан. Паники допускать нельзя. Здесь он был старшим по званию, и весь груз ответственности лежал на нем. Как поведут себя бойцы, во многом зависело именно от него.

Огонь противника смолк, и старшина выглянул в окно, поводя стволом. За поленницей заметил плечо в серо-зеленой форме, прицелился и нажал спусковой крючок. Пуля выбила щепки в паре сантиметров правее цели. Старшина постарался сосредоточиться, передернул затвор и еще раз выстрелил. Попал! Раненый немец дернулся, и на какое-то время его грудь оказалась в поле зрения. Старшина выстрелил в третий раз, теперь уже в сердце. Одним меньше!

Со стороны противника раздался пулеметный стрекот. Били разом как минимум с двух точек.

Немцы, похоже, знали, что казарму защищает лишь горстка людей и взять ее – только дело времени, и потому особо не торопились. Осада казармы на данный момент была лучшим, что они могли предпринять. К попытке красноармейцев прорваться они наверняка были готовы, поэтому выжидали, ведя прицельный огонь по окнам.

«Почему же до сих пор молчит на крыше наш пулемет?» – подумал старшина.

– Мамочкин! – подозвал он рядового, пытаясь перекричать шум стрельбы. Мамочкин неумело, то по-пластунски, то на карачках, подобрался к командиру. Он был весь в пыли, рот перекошен от страха, глаза выпучены.

– Узнай, сынок, почему не слышно пулемета на крыше, и быстро сюда, понял?

– Так точно, – отозвался рядовой и часто-часто заморгал. – Я, того, мигом.

– Давай!

Оглушительный взрыв раздался совсем рядом. Помещение снова заволокло дымом, а кирпичная крошка посыпалась на защитников, царапая кожу.

– Черт, минометы! Беречь глаза!

Окно, в которое попал снаряд, разворотило взрывом, решетку выбило внутрь казармы. Рядового Сагитдуллина отбросило на несколько метров. Он застыл на полу, не двигаясь, и признаков жизни не подавал. Оказавшийся возле него Мамочкин опасливо склонился над телом и оторопело пробубнил:

– Мертвый…

Кожевников подскочил к окну, кинул в пустоту гранату.

– Сюда пулемет. Живо!

Он опасался, что напуганные чудовищной реальностью, замкнутые в пропахшем порохом, гарью и кровью пространстве солдаты могут попытаться выбраться через эту брешь на волю. Но там их ждет мгновенная смерть. Их тут же скосит немецкий пулеметчик. Если выходить, то только организованно, ошарашив противника и не дав ему возможности опомниться. Но выбираться отсюда было пока рано, надо дождаться наступления темноты.

Еще несколько взрывов сотрясло казарму. Немецкие минометные расчеты вносили страшную лепту в разрушение здания. Сквозь грохот слышались приглушенные стоны солдат. Кожевников, пошатываясь, пошел к перенесенным в каптерку раненым. Парень со штырем в животе уже умер, его лицо превратилось в белую гипсовую маску, а остекленевшие глаза глядели в готовый вот-вот обвалиться потолок. Пограничник с изуродованной рукой был засыпан обрушившимися сверху обломками кирпича и тоже скончался.

Внезапно смолк пулемет «максим».

– Где сержант Пахомов? – выскочив из каптерки, крикнул Кожевников.

– Здесь, товарищ старшина! – отозвался сержант. Он действовал грамотно, стреляя по противнику из окон, постоянно перемещаясь и не давая возможности врагу пристрелять позицию.

– Почему «максим» молчит?

– Закипел, товарищ старшина, – развел руками Пахомов. – Воды нет, краны пустые.

– Найти воду! Наберите из бачков, раскурочьте батареи. Наполнить фляги и беречь их как зеницу ока!

Прошло всего несколько часов боя, а жажда уже давала о себе знать, солдаты мучились, пыль раздирала горло, царапала его, губы пересыхали и трескались. Кожевников не меньше страдал от отсутствия живительной влаги, но виду не подавал. Ушибленная голова сильно болела, но он держался, понимая, что должен служить солдатам примером. Он надеялся, что скоро подойдет подкрепление и этот ад закончится.

– Давай, ребятки, крепись! Недолго осталось! – нарочито бодрым голосом покрикивал он. – Родина и товарищ Сталин помнят о вас!

– Товарищ старшина, смотрите! – один из солдат указал в дальнее окно. – Пушки!

И действительно, немцы выкатили на позиции два артиллерийских орудия, чтобы ударить по казарме прямой наводкой, и теперь суетились, поднося снаряды. Пальба по казарме из стрелкового оружия продолжалась, но уже менее интенсивно. Если 37-миллимитровка никакого вреда стенам причинить не могла, только шум создавала, то 88-миллимитровое зенитное орудие заставило Кожевникова похолодеть. Стены казармы достаточно толстые, чтобы выдержать прямое попадание десятков 37-милиметровых снарядов, но 88-миллиметровое зенитное орудие рано или поздно превратит их в руины и сровняет с землей.

В бинокль было видно, что расчетами с важным видом командует высокий молодой лейтенант. Он отдавал приказы своим солдатам, размахивая затянутыми в черные кожаные перчатки руками. Гладко выбритое, заносчивое лицо, уверенный взгляд. Ни дать ни взять облик победителя, хозяина.

Кожевников огляделся:

– Есть тут у нас меткие стрелки, отличники боевой подготовки? Кто снимет этого хлыща?

– Я могу, товарищ старшина, – отозвался темноволосый пограничник.

– Давай, Григорян! Давай, родной! – похлопал его по плечу Кожевников. – Мы тебя прикроем.

Парень подобрался к окну и осторожно высунул голову.

– Дать бинокль? – спросил старшина.

– Не надо, – отозвался солдат. – Я его и так достану.

Воцарилась неожиданная и от того еще более страшная тишина. Стрельба снаружи и взрывы вокруг не прекращались, но в казарме будто все замерло. Лучи света пробивались сквозь разбитые окна, освещая жуткий погром внутри расположения. Еще несколько часов назад здесь мирно спали солдаты, и теперь, при свете дня, все окружающее представлялось настолько нелепым, настолько безумным, что казалось – закрой глаза, сосчитай до десяти, открой, и этот кошмар исчезнет.

– Я взял его, – услышал Кожевников голос Григоряна.

– Приготовились, ребятки, – старшина поднял руку, выждал паузу. – О-огонь!

Сразу громыхнули несколько стволов, им в ответ застрочили немецкие пулеметы. Снова казарму заполнили звуки войны. Кожевников внимательно следил в бинокль за вражеским офицером. Тот на мгновение перестал жестикулировать, будто о чем-то задумался, лицо его приобрело сосредоточенный вид, брови нахмурились, и он медленно осел, исчезая из поля зрения.

– Готов, товарищ старшина! – торжествующе закричал Григорян.

– Молодец! Держи артиллерийский расчет 88-миллимитровки на мушке и бей каждого, кто высунется.

– Слушаюсь!

Пограничники радостно загалдели. Они видели, что врага можно бить, он смертен, а следовательно, не все еще потеряно.

– Так держать! Не давать врагу и носа высунуть!

Сколько точно прошло времени с момента нападения, Кожевников не знал. Часы разбил, даже не заметив, как это случилось. Циферблат треснул, а стрелки замерли на отметке трех часов двадцати четырех минут.

«Покойникам часы ни к чему», – вспомнился ему вчерашний разговор с Сомовым. Сердце вновь сжалось в груди. Ведь они там, в Цитадели, – Сомов, Катя, Андрюшка. А с ними Дашка, его единственная родная кровинушка. Живы ли они, смогли ли спастись от сокрушительного артобстрела? Больше всего на свете он хотел знать правду. В нем теплилась надежда, что с ними все в порядке, что они уцелели, но в душу закрадывались мучительные сомнения.

Стреляя из винтовки по немцам, Кожевников заскрежетал зубами, зарычал. Ему безумно хотелось дотянуться до врага, схватить его, крушить кулаками, вгрызаться в горло. Кровь прилила к голове, в висках гулко стучало, он уже не чувствовал указательного пальца на правой руке, постоянно нажимающего на спусковой крючок.

Испепеляющая ненависть к врагам охватывала его изнутри, заставляла забыть об осторожности… И вдруг опомнился… Нельзя! Держи себя в руках! Нельзя поддаваться эмоциям. Действовать надо холодно и расчетливо. От него, старшины Кожевникова, зависела сейчас жизнь этих мальчишек. Обычных мальчишек, которые уже в течение нескольких часов упорно сдерживают натиск превосходящих сил остервеневшего врага… Врага, имеющего в своем распоряжении технику, минометы, артиллерию, авиацию. Но кучка полуодетых, оглушенных взрывами, вооруженных лишь винтовками советских солдат сражается отчаянно и не щадит своих жизней, защищая Родину.