Текст книги "Воля Божья?"

Глава 4

В том, 2014-м году, днями предшествующими майскому Празднику Победы не витало в стенах школы приподнятое настроение. Ведь приближалось 9 мая, а на Юго-Востоке страны в это время полным ходом шла гражданская война. По крайней мере и американские, и английские газеты называли боевые действия именно так (civil war), избегая термина: " антитеррорестическая операция». Одну сторону конфликта поддерживала Россия, а другую США и Западные государства. Впрочем, в Днепропетровске на улицах не стреляли. Хотя к обстановке очень уж подходили слова из известной песни: «…Над страною тучи ходят хмуро…».

Так вышло, что отец Супрунова не растил сына, не занимался его воспитанием, имея другую семью. Но раз в месяц он проведывал мальчика и оставлял маме тридцать советских рублей, стараясь всегда положить их под телефонную книгу, что лежала на полочке, в коридоре, прямо возле телефонного аппарата. Игорь мало что знал о папином детстве и годах молодости. Не любил он о себе рассказывать. Стало Супрунову, правда, известно, что родной дед по отцу немец, а бабушка русская. А вот родители мамы Игоря были украинцами. Так что национальность это понятие весьма относительное. Значительно важнее кем человек себя ощущает, а не кем родился. Абсолютным же есть только Вероисповедание, если, конечно, к нему приходишь через сердце. На все воля Божья. Супрунов давно, хоть и не регулярно, начал ходить в Церковь, Православную, только Московского Патриархата. Он считал, что если Церковь это Тело Христово, то Тел же не может быть два, три или больше, а значит Правильна только Каноническая Церковь, в которую раскольники не входят, а вот как раз Украинская Православная Церковь Московского Патриархата входит, то есть является неотъемлимой частью Канонической Православной Церкви. Нежданно, негадано начав преподавать в Днепропетровской школе, существенной разницы между детьми этого по-скромному изысканного и где-то даже по-особенному внутренне-величавого города и их ровесниками из Киевской области, как впрочем, и между ними и российскими или беларусскими мальчиками и девочками, с которыми частенько Игорю Ярославовичу приходилось работать воспитателем летом, у моря, он не почувствовал. После нескольких недель преподавания учитель решил разузнать побольше об истории школы, в которую устроился, по большому счету, совершенно случайно. Где разузнать? В Интернете, естественно.

То, что случилось дальше, могло бы напоминать дешевые, мыльные телесериалы, если бы открывшееся учителю не было правдой, правдой удивительной и грустной.

Сидя после уроков в учительской за компьютером и знакомясь с историей школы, неожиданно на экране монитора Игорь увидел черно-белую фотографию одного из директоров этого учебного заведения. С нее на учителя смотрел его отец. Это казалось настолько невероятным, что вызвало ассоциации с машиной времени из фантастических фильмов, которыми Игорь увлекался в детстве. На какое-то мгновение, глядя на родное лицо, Супрунову захотелось почувствовать себя мальчиком, а не сорокасемилетним учителем с более чем двадцатилетним стажем преподавания, потерявшем в жизни и маму, и друзей, и даже уже нескольких учеников своих. На пару мгновений действительно показалось, что и не было убежавших двадцати лет. Однако же мир реальный нельзя растворить в иллюзии, это как у Владимира Высоцкого: «…Только в грезы нельзя насовсем убежать, краткий век у забав, -столько боли вокруг…»

Ясно, что оставив компьютер Игорь Ярославович начал расспрашивать учителей об отце. Но тот же директорствовал еще в начале шестидесятых годов минувшего столетия, а потому лично с ним никто из новых коллег Супрунова не встречался, но выяснилось, что его дочь Светлана (получается, старшая сестра Игоря по отцу), которую раньше Игорю не приходилось видеть, сама руководила много лет назад этой же школой, а потом перешла на работу в районный отдел образования. Встретился учитель с ней через несколько дней и брата в нем она признала. Очень милой и доброй оказалась, хоть и только по отцу, но все же, родная, сестра. А вот когда она пригласила Супрунова к себе домой в скромную, учительскую квартиру, то познакомила с мужем, угостила вкусным ужином и ароматным чаем, а потом только начала рассказывать об отце. Умер он в 1996 году. Супрунов этого не знал. И еще многого не знал о его жизни. Ведь после смерти мамы Игоря в 1992 году, они с отцом не виделись. Игорь тогда уже работал под Киевом. Конечно, Светлана показала брату могилу отца, а затем они с сестрой встретились уже после дня Победы, десятого мая. Именно тогда она и рассказала историю о молодых годах отца, поразительно проникновенную. Да нет, не так. Просто трагическую. После этого рассказа стало доминировать над возникшими, противоречивыми чувствами учителя одно, наиболее яркое, – возрошая мгновенно до бесконечности уже не логическая, а чувственная, личная ненависть к фашизму.

При чем здесь фашизм? Дело в том, что в 1941 году, перед войной отцу исполнилось восемнадцать лет. Его фотографии того возраста впервые Игорь увидел в альбоме только-только обретенной сестры своей. Упрямство, максимализм, уверенность и волю к сопротивлению жизненным невзгодам излучал взгляд молодого Ярослава. Вообще, принято считать, что евреи стараются вступать в брак со своими единоверцами, но дед же учителя был немцем, а бабушка русской, то есть у восемнадцатилетнего Ярослава не было еврейской крови. Вместе с тем, он женился на еврейской девушке, у них родилась дочь Алла, а через полгода после свадьбы война начала ломать судьбы человеческие как ледокол льдины, уверенно и упрямо. Отца Аллы призвали в армию и отправили в военное училище, в Казахстан. Там он получил звание младшего лейтенанта, но на фронт его не пустили. Фамилия то у Ярослава была немецкой. Не сильно доверяла Советская власть в военные годы людям с такой фамилией. А молодая жена Ярослава и ребенок остались в Днепропетровске. Когда фашисты захватили город, в середине октября 1941 года их и еще несколько тысяч евреев согнали на пустырь и всех расстреляли. Всех: и мужчин, и женщин, и стариков, и детей.

Как только Супрунов узнал обо всем этом, ему стало стыдно. Стыдно, что до своих сорока семи он никогда даже не слышал о массовой казни евреев в Днепропетровске, несмотря на то, что вырос в этом городе. Знал о Киевской трагедии Бабьего яра, а о Днепропетровской нет.

Сестра показала брату и старенькую фотографию первой жены отца. Красивая, еврейская женщина с добрыми и, как показалось Супрунову, мудрыми глазами, была запечатлена на ней за несколько месяцев до своей смерти.

Игорь смотрел на тот далекий, но сохранивший черно-белую яркость снимок молодой, полной надежд женщины и внезапно вспомнил, как за два дня до праздника Победы 2014 года, на уроке в десятом классе, как, впрочем, и во всех других, где Супрунов преподавал, поздравил учеников с наступающим, светлым праздником Великой Победы над фашистской ордой, которую ни одна европейская страна остановить не смогла, а сделал это только Советский Союз. Причем не просто остановил, а уничтожил нечисть, подарив тем самым европейцам, да и не только им, возможность жить свободно.

Обычно школьники благодарили за поздравления, а вот высокий, темноволосый ученик десятого класса Антон вместо этого ответил :

– Да что там победа. Фашисты ж не сжигали деревни. Мне бабушка рассказывала.

Тут учитель просто опешил. Никогда за двадцать лет работы в школе слышать от учеников оправданий фашистов ему не приходилось.

О чем можно было бы рассказать неглупому Антону? О расстрелянных немцами больных детях, не эвакуированных вовремя из Евпатории? Об узниках, сожженных в концлагерях? О мыле из человеческого жира, изготовленном под дулами эсесовских автоматов? О голоде в блокадном Ленинграде и Дороге Жизни? О сожженной Хатыне? Лидице? Орадуре? О героизме защитников Брестской крепости или Севастополя?.. Антон искренне, открыто и честно посмотрел в глаза учителю, полностью уверенный в своей правоте, и продолжил :

– Мне правда, бабушка рассказывала. У них в селе немцы хорошие были, детей шоколадками угощали.

Не стал тогда Игорь Ярославович ничего доказывать Антону, а только коротко бросил :

– Конечно, фашисты уничтожали не все деревни, но это не оправдывает их зверства и дикость европейцев-захватчиков.

Потом он с классом занимался математикой и не возвращался к теме войны.

Но вот следующий урок Супрунов проводил в 9-Б классе. Аня, обычно

тихая, чуть полноватая девочка, в аккуратной школьной форме, сидевшая за первой партой вдруг подняла правую руку, с зажатыми в ней Георгиевскими ленточками, через несколько секунд после того как прозвенел звонок, и обратилась к учителю:

– А можно я на десять минут выйду?

– Тебе плохо? – удивился Супрунов.

– Да нет. Я хочу ленточки развесить на дверных ручках классных кабинетов. Ведь Георгиевская лента это же символ Победы?

– Конечно, символ Победы, – ответил Игорь Ярославович и задумавшись на мгновение, уверенно продолжил, – хорошо, Аня. Иди, развешивай ленточки.

Девочка вернулась в класс минут через пятнадцать. А Супрунов на переменке прошел по школьным этажам. Ему стало интересно, висят ли Георгиевские ленточки. Оказалось, что нет. Уже позже выяснилось, что директор школы снял их. Михаил Михайлович, заметив случайно, что делает девочка, подождал, пока девитиклассница вернется в класс, а затем быстро прошелся по школе и снял все ленточки. Это видели технички. Многие директора школ мгновенно приспосабливаются к требованиям новой власти. Игорь Ярославович совершенно не сомневался, что если бы Михаилу Михайловичу во властных структурах объяснили, что желто-голубой цвет флага, это плохо, то директор, не задумываясь, поснимал бы в школе все символы украинской государственноссти.

А вот когда 9 мая Супрунов пришел к памятнику Славы, чтобы почтить память погибших воинов, лицо Антона всплыло перед глазами учителя, а на его фоне он увидел много Днепропетровских школьников с Георгиевскими ленточками на кофточках и пиджачках, держащих в руках портреты своих дедов и прадедов, не вернувшихся с войны. И они, эти ученики из разных школ, пришедшие к памятнику погибшим воинам, -«Слава Богу» -подумалось учителю, были настоящими, живыми, а не видением. Именно тогда и вспомнились Игорю Ярославовичу слова из песни Александра Городницкого: «… Бой продолжается снова за юные души, самый последний и самый решительный бой».

Глава 5

Супрунов, по воле Божьей, практически не болел. Нет, конечно, насморк у

него случался, а иногда, очень редко, может быть раз в два-три года, и температура поднималась. Но в случае появления первых симптомов простуды учитель знал, что делать. Всегда помогали ему чеснок и крепкий сон. Много чеснока и много сна и тогда болезнь отступала. Но вот весной 2014 года довелось ему таки попасть в больницу. А ведь он с детства не любил медицину и все, что с ней связано. Но невесть откуда у него появилась пупочная грыжа. Обнаружил Игорь ее однажды утром, приняв душ. Грыжа никак не беспокоила но выглядела ужасно. Учителю стало понятно, что до начала лета надо что-то с ней делать. Требовалась операция. Ведь не желательно так появляться перед детьми, на пляже, выход на который являлся неотъемлимой частью профессии воспитателя в приморском лагере, где летом, как обычно, планировал работать учитель.

Вот так и попал педагог в больничную палату.

Соседом его оказался человек крайне противоположных взглядов на политическую составляющую жизни.

Нет, они не смотрели друг на друга через прорези прицелов винтовок. Не воевали, будучи по разные стороны баррикад, хотя в Украине шла гражданская война. Сорокасемилетний Супрунов Игорь Ярославович и пятидесятичетырехлетний Мальцев Николай Петрович, не знавшие

друг друга ранее, оказались, по воле случая, в одной больничной палате хирургического отделения. Конечно, если бы не обострились их болезни как раз к началу антитеррористической операции, а попросту говоря, – побоища, в котором летом 2014 года, на Юго-Востоке Украины Славяне начали истреблять Славян. Могли бы, в принципе, Николай Петрович и Игорь Ярославович, по-разному видевшие политические события, оказаться участниками боевых действий. Но жизнь распорядилась иначе и теперь лежали они совсем рядом, на неубиваемых кроватях с металлическими сетками, переживших и распад Советского Союза, и подаривший пустую надежду помаранчевый украинский период, и уход Крыма в Россию. Теперь кровати мерно поскрипывали под весом грузных мужчин, которые оказались внешне очень похожими друг на друга, крупными и, вместе с тем, статными, лысеющими, пользующимися очками. А одеты были оба в домашние спортивные костюмы «Найк». Но вот профессии имели совершенно разные. Супрунов то работал учителем, а Мальцев главным бухгалтером в крупной коммерческой структуре, владеющей несколькими супермаркетами. Да и семьи Игорь Ярославович не имел в отличие от Николая Петровича.

Конечно, «тихий час», в детском понимании, в больнице не проходил, но по договоренности мужчины установили в палате сто двадцать минут послеобеденной тишины, подразумевающей табу на политические споры. Они дремали в это время или читали: учитель, роман Дмитрия Балашова «Святая Русь», а его сосед, «Унесённые ветром» Маргарет Митчел. Теперь, как раз, такой «тихий час» заканчивался. Июньское солнце мягким, а не по-стерильному ярким светом, высвечивало даже мелкие детали больничной палаты.

– Ну что, Николай Петрович, шахматы? – предложил Игорь Ярославович, дочитав очередную главу и положив свою книгу на тумбочку.

– Почему бы нет? Давайте, одну партейку.

Игроки быстро установили стул с доской между кроватями, бросили жребий и Николай Петрович, которому выпало играть белыми, сделал первый ход пешкой. Игорь Ярославович сразу же ответил. И началась спокойная поначалу игра, но уже через несколько ходов Мальцев потерял коня и пешку. Вместе с тем, он решил продолжить прерванную «тихим часом» дискуссию на тему событий, происходящих в Украине.

– Майдан, это революция чести. Народ сверг ненавистного ему правителя. Люди смогли подняться над меркантильной суетностью жизни и презреть мелочность, приобщившись к великому делу.

– А мелочность и меркантильность, в вашем понимании, это возможность зарабатывать деньги, чтобы содержать себя и свою семью? – уточнил Супрунов.

– При чем тут содержать? Ведь не хлебом единым жив человек. – Конечно. Но майданящие в центре Киева и кушали, и пили как все живые люди. И не за свои кровные.

– Да вся Украина сбросилась на Майдан. Народ помогал, кто чем мог.

– Особенно в первые дни, когда митингующим платили по пятьдесят гривен. А в последующие по сто, сто пятьдесят, двести и дошло до четырехсот. Это, наверное, потому что патриотизм в украинских гражданах дремал крепко и просыпался медленно. Майдан привел к войне, а значит Майдан это ошибка. Огромная и страшная ошибка.

Николай Петрович сразу не нашёлся, что ответить, растерянно взглянув на шумящий зелёной листвой тополь, который рос очень уж близко от медицинского корпуса и, казалось, влекомый ветром, хотел дотронуться до открытого окна, а Игорь Ярославович продолжил:

– Что это вы с такой издевкой говорите о любви к Родине?

– Ну, во-первых, моя Родина это Советский Союз, а не Украина. И ваша, насколько я понимаю, кстати тоже, во-вторых мне просто интересно, кто финансировал Майдан со дня его рождения. А ведь «вербовка» майданистов, сначала в Киеве и Киевской области, а потом и в других городах и выплата им денег работали четко. Видел это сам в Киеве, а друг мой рассказывал, что то же самое было и в Днепропетровске.

– Считаете, что все митингующие заполняли столичные площади только из-за денег?

– Нет. Не считаю. Встречал там студентов и школьников, прогуливающих занятия под прикрытием красивых слов, людей просто пришедших потусоваться, как говорят подростки, или послушать модных певцов на шару, поглазеть на мешки с песком в центре Киева, любопытных. Я ж, например, майданную колыбель переворота посещал пару раз только и то случайно. Вынужден был пересекать Майдан. И уверен, безусловно, находились украинцы, искренне верящие в то, что светлое будущее страны рождается на Крещатике, наивные романтики. Они на Майдане деньги не зарабатывали. – Нет. Все это случилось потому, что народ хочет жить в цивилизованной и богатой Европе.

– А кто его спросил, народ этот самый?

– В каком смысле?

– В прямом. Почему на Украине не провели референдум с одним простым вопросом: «Вы хотите, чтобы наша страна вступила в Таможенный Союз или в Евросоюз?»

– Ну, не все украинцы понимают правовые тонкости и мировые экономические тенденции, а также европейские преимущества.

– Значит, вы утверждаете, что большинство населения может проголосовать не правильно?

– Да. Народ надо готовить к Европе, – менторским тоном ответил Мальцев.

– По-вашему выходит, что даже если большинство граждан не хочет, чтобы страна вступала в НАТО и в Евросоюз, то их надо силой тянуть туда?

– Истинные патриоты выступают за Европу, а если некоторые обыватели не понимают, что государство наше должно стремиться к цивилизации, открытому обществу, покончить со взяточничеством, то это их проблемы.

– Вы искренне верите в то, что если майдановцы и сочувствующие им по всей Украине завтра подавят Юго-Восток и захватят реальную власть не только в Киеве но и по всей стране, и даже вернут Крым, то коррупция в этом государстве исчезнет как по мановению волшебной палочки? – удивленно спросил Игорь Ярославович, забрав слона противника и тем самым усилив явное своё преимущество на шахматной доске.

Озадаченность то ли от потери слона, то ли от простого вопроса, возникшая на лице Николая Петровича, в миг стерлась ворвавшейся в палату громкой и тревожной мелодией вызова его мобильного телефона. Он ответил :

– Да. Да, Толик…, я. А кто ещё? Ты же мне звонишь, – усмехнулся незадачливый шахматист в только-что взятую трубку «Нокиа», – " ну?», – озадаченность снова тенью вернулась на лицо Николая Петровича или, пожалуй, даже озабоченность, уже совсем серьёзная, а не шахматно-больничная, расслабленная, -так что ты не нашёл его?.. Не отвечает на звонки?.. Может у него есть другой телефон?.. Не знаешь?.. Так позвони ему на дачу… Нет телефона? У заместителя военкома, у полковника нет на даче телефона?.. А-аа, он расширил участок и строит бассейн? Переносят телефонные столбы? М-да…, нашёл время. Да нет, я понимаю, что это не моё дело… Ещё раз тебе сказать сколько им лет? Так ты ж записывал… Ну… Да, ладно, скажу, конечно. Старшему, Славику… Да, да, тому, который женится через два месяца, ему двадцать три, а меньшему, Володьке двадцать один. Он только-только университет окончил… Да знаю я, что весь их курс призывают. Ну и что? Володя ж и на свадьбе помагать должен… Ну да, на той, что у брата его через два месяца будет. И, вообще, готовиться ж надо к свадьбе… Та найдут там, кому воевать. И ты ж знаешь, я в долгу не останусь… Ни при чем? Это всегда при чём.. Я понимаю, что не по телефону… Нет уже добровольцев?..Это полковник сказал?..Так ещё, может, появятся. А мои дети не имеют никакого отношения к этой войне. Нельзя им на фронт, у них же вся жизнь впереди, понимаешь?.. Ну конечно! Были на Майдане, значит свой долг Украине они отдали уже… Нет, нельзя им на фронт. Я ж говорю… А, ну почему не даю слово сказать, я слушаю тебя внимательно… -сосед Мальцева по палате вдруг как-то сник, отчего-то поежился, растерянно посмотрел на Андрея Владимировича и сильнее прижал хрупкую «Нокиа» к уху, -Знаю… Да, понимаю… Да, на завтра у них повестки в военкомат, у обоих… Пусть идут?..Он обещал, что будет с утра?.. Ты думаешь?..А сегодня никак?..Нет? – Николай Петрович тяжело вздохнул, – ну ты ж смотри, не подведи… Да, меня ж с утра завтра оперировать будут… Перестань, сейчас же речь не обо мне. В общем, надеюсь на тебя… Хорошо… Давай! Пока!

Бизнесмен отключил мобилку и почему-то очень осторожно, вроде опасаясь чего-то, положил её на тумбочку, а затем отвлеченно посмотрел на шахматную доску и тихо произнёс:

– Патовая ситуация.

– На доске? В стране? Или в жизни? – задал вопрос учитель.

Безусловно, он понял проблемы своего шахматного соперника из телефонного разговора. Уши ж свои он закрыть не мог. Вопрос его отдавал, правда, чёрным юмором, но ответ услышал искренний:

– По-моему, везде, -сосед небрежно взглянул на ожидающие его решения фигуры и предложил:

– Ничья?

– Пусть так, – согласился усмехнувшись Игорь Ярославович, пребывавший в полулежачем положении, а затем откинулся головой на подушку и уставился в потолок.

Так и закончилась шахматная партия в больничной палате.