Текст книги "Мамалыжный десант"

5. Август. На запад и обратно

Ориентиром значился второй поворот от Тунутар. В здешней рощице, видимо, кто-то маскировался перед наступлением, и от подлеска мало что осталось. Но та самая рощица, других поблизости просто нет, поля с остатками кукурузы да виноградник, если ближе к селу.

– Отож странно, должен увидеть, – мрачно молвил сержант Торчок. – Пойду, погляжусь.

Сержант накинул на шею ремень автомата и двинулся к рощице. Бойцы остались около машины.

Андрюха утер пилоткой пыльное лицо и сказал:

– А чего тут-то? В селе он мог бы ждать, в теньке бы постояли.

Тимофей промолчал. Мысль у водителя была правильная, только куцая. Правильно было бы ее продолжить: могли бы в теньке стоять, но раз посреди поля торчим, так имеется тому военная причина. Боец Лавренко не то чтобы назубок знал нравы и привычки СМЕРШ, но пока что конченых дураков в Особых отделах не встречал.

А солнце действительно припекало, от «доджа» перло горячим металлом и пылью, из-за Днестра докатывалась отдаленная канонада. Андрюха тоже прислушался и, конечно же, немедля вопросил:

– Как думаешь, куда потом? Туда, а?

– Не, в тыл поедем. Ташкентский фронт инспектировать, – вздохнул Тимофей. – Вот чего ты спрашиваешь? Я же у вас первый день. Вот командование найдется, сразу даст указание. А я еще не дослужился.

– Ну, так я так, в порядке размышления. – Болтун-водитель полез в машину за флягой и сказал из-под горячего брезента: – Главное, чтобы офицер нам нормальный попался. У нас в автобате один капитан служил, так ух… Прямо хоть сразу падай и помирай. Вот я и думаю.

Для бойца в звании рядового Андрюха слишком много думал. Солдатам имеет смысл в работе и бою активно думать, а в промежутках за них начальство размышляет – эту истину Тимофей уже усвоил методом наблюдения и осмысления рассказов опытных бойцов. Но, конечно, некоторое волнение имелось. С хорошим командиром и воевать легче, это понятно. С другой стороны, Торчок с этим начальником знаком, ждет без особой нервозности, следовательно…

– Ты пить-то будешь? – спросил Андрюха. – Теплая, правда.

– Слезай. Идут, – предупредил Тимофей, вглядываясь в приближающиеся сквозь марево фигуры.

Шофер спрыгнул на землю, попытался присмотреться.

– Они ли? Чо-то слишком молодой. Может, это Павло Захарович с кем-то из местных повстречался?

Тимофей промолчал. Уж какие местные, тут над кукурузой только птахи и поют. Место-то безлюдное, подходящее для контрразведывательных встреч.

Офицер действительно выглядел не особо внушительным: погоны старшего лейтенанта, худощавый, лет двадцати – двадцати двух. Из примечательного только круглые очки на носу.

Жаркий ветерок донес обрывки разговора:

– …тот поворот, а не этот.

– Отож кто разберет те повороты-развороты, ежели их так прибавилось после танковых движений. Извиняйте, товарищ старший лейтенант, тут же все напоперек переездили.

– Ладно, нашлись, и хорошо. – Офицер поверх очков смотрел на машину и подтянувшихся бойцов. – Здравствуйте, товарищи! – Он поздоровался с рядовыми за руку и представился: – Старший лейтенант Земляков, исполняющий обязанности начальника группы. Пока будем служить вместе. Документики покажите для порядка…

Тимофей подумал, что начальник не так уж юн. Это вначале показалось, вблизи вроде бы постарше, руку жмет нормально, губу не оттопыривает. Может, и ничего себе.

Старший лейтенант глянул в красноармейские книжки, особо изучать не стал, вернул и заметил:

– Вам, Лавренко Тимофей Артемович, нужно будет фотокарточку вклеить при первой же возможности. Служба у нас специфическая, полный порядок должен быть с документами.

– Вклеит, – заверил Торчок. – Отож он на плацдарме сидел как пригвожденный. Природный пехотинец, как улез, так и не выковыривается.

– Урегулируем, когда фотографы нам попадутся, – сказал старший лейтенант и пнул покрышку сапогом. – Как «антилопа»?

– Готова взлететь! – отрапортовал Андрюха. – Отличный зверь, бак полный.

– Не-не, летать нам не надо, – пробормотал новый командир, обходя автомобиль. – Знаем: сначала летать, потом – нырять-купаться. Ну его. Но так ничего, хорошая машинка. Павло Захарович, а что там с вещичками? Не утерялись?

– Все цело. Вояки, рассредоточились и охрану несем! Отож шоб бдительно! – немедля указал Торчок рядовому составу и полез в машину.

Тимофей стоял по направлению к кукурузе, сдвинув нагретый автомат на грудь. На «додж» не смотрел, но место было голое, можно догадаться: переодевается старший лейтенант Земляков. Заодно они там с сержантом о чем-то беседовали. Похоже, не особо о секретном, просто знакомых упоминали. Это понятно, старые сослуживцы.

– Все, бойцы, поехали! – окликнул старший лейтенант. – Заводи зверя.

Тимофей скорым шагом направился к грузовичку. Новый командир вдумчиво притоптывал о сухую землю, проверяя, как сидят сапоги. Обувь-то зачем было менять? У него же пара хорошая, почти новая была.

Боец Лавренко напомнил себе, что не солдатское дело офицерскими привычками интересоваться. Андрюха уже заводил «додж» – двигатель молодецки взревел.

– Так, товарищи, давайте без пафоса и лихачества, – поморщился командир. – Помним, что скромность и неназойливость в нашей службе – это все и даже больше!

Земляков раскрыл планшетку и продемонстрировал подчиненным лист карты.

– Знакомьтесь с задачей. Выдвигаемся к селу Жувгуры – это примерно девяносто с гаком километров…

– Так это же за линией фронта будет, – немедля влез водитель.

– Поговори еще! – шикнул Павло Захарович. – Слухай, что тебе говорят, та не болтай.

– К моменту нашего прибытия противника оттуда должны выбить, – спокойно пояснил старший лейтенант. – Лично штурмовать, по-видимому, не понадобится. И да, ты бы не перебивал старших по званию. Поверь, это нехорошая примета.

– Виноват. То я от удивления, – сообразил сразу оправдаться Андрюха.

– Так вот, выдвигаемся и работаем. Там будут пленные, наша задача – найти среди них очень нужных лиц и оперативно их допросить. Особого героизма для таких свершений не требуется, а вот аккуратность и точность – обязательны. Вопросы?

– Нет вопросов! Готовы! – опять же поспешно заверил водитель.

– Отож намеченный маршрут уже имеет известность? – уточнил Торчок.

– Имеет. – Командир движением карандаша показал путь к реке и дальше. Глянул на Тимофея. – Насчет тебя, Лавренко. Пока то да се, параллельно пойдет проверка твоей личности. Одобрит руководство – войдешь в штат. Лично у меня ты пока сомнений не вызываешь, но служба у нас многоступенчатая, ответственная, ты должен понимать. Если что, вернешься по месту службы.

– Понимаю, товарищ старший лейтенант. Я же не скрываю: да, был под оккупантами. И от передовой не бегаю, – сказал Тимофей.

– Об этом и речи нет. Рекомендации у тебя годные, а в оккупации ты не по причинам уклонения или дезертирства оказался, а по возрасту и стечению обстоятельств. Не вижу в этом ничего предосудительного. А вот склонности к конкретной службе лучше все же иметь. Может, ты пехотинец лихой, а у нас только изнывать будешь. Так тоже случается, у нас специфика, – умно пояснил Земляков и запрыгнул на командирское место. – Поехали-поехали, время не ждет!

* * *

Время действительно не ждало. К реке по проселку докатили беспрепятственно, но у переправы начались пробки и заторы. Когда переезжали мост, Тимофей не удержался, высунулся и оценил. Не, хороший мост, не хуже родного плацдарменного: видно, что латали сотни раз, местами настил плавает-держится на здоровенных винных бочках, но все накрепко, надежно. И здесь саперы работали на совесть, того не отнять. А вот берег иной, перепады вообще не похожи, а накатанных подъемов аж три…

Боец Лавренко твердо знал, что на войне не бывает неглавных плацдармов. Каждый кусочек захваченного берега – главный, поскольку десантники за него всерьез дерутся, насмерть тонут и навсегда в берега вкапываются. Конечно, в штабах что-то планируют, делят плацдармы на «вспомогательные», «основные» и «самые многообещающие», но одно дело планы, а другое – как на самом деле получается.

«Додж» лихо взбирался на крутой подъем, левее выглядывали тонкие стволы зениток. Дальше потянулись опустевшие артиллерийские позиции. Вот тут Тимофей удивился: у огневых высились холмы отстрелянных гильз и горы снарядных ящиков. Это же сколько бэка тут разом отстреляли?!

– Отож оно и громыхало, – пробормотал сержант Торчок.

С переднего сиденья обернулся командир:

– От души тут «бог войны» отработал. Как, Лавренко, не завидно?

– Не понял, товарищ старший лейтенант. В каком смысле?

– Ну, наступление-то отсюда пошло. Ваши Шерпены в стороне остались.

– Так мы же свое дело сделали. Такая у нас, значит, задача была, – уже не очень уверенно предположил Тимофей.

– Очень верно говоришь! Есть у тебя задатки стратегического мышления. В училище военное поступать не думал? – внезапно поинтересовался Земляков.

– Нет. Как-то не до таких мыслей было, – признался Тимофей.

– Тоже верно, дальше будет видно.

Старший лейтенант с интересом вертел головой. Вокруг все тянулись и тянулись артиллерийские позиции, капониры для техники и вновь тускло блестящие россыпи и холмы гильз. Тесно стояли батареи, чуть ли не друг на друге. И как их не разбомбили? Хотя, конечно, воздушное прикрытие было понадежнее, чем весной.

Свежая виляющая дорога миновала передовую – Тимофей угадывал повороты траншей, невидимые блиндажи и пулеметные гнезда. Все понятно, прямо как родное. Наверное, была бы нужда – за час здесь обжился. Но фронт рванул на запад, наверное, уже не придется здесь воевать.

Румынские и немецкие траншеи рассмотреть не удалось: сплошь все перепахано и срыто, одни воронки и древесная щепа. Вот километра через два, у второй линии, все оказалось взрыто еще глубже, но угадывались в комьях земли и гари не только деревяшки.

– Страшное дело! – сказал Андрюха, крутя баранку. – Сколько ж здесь набило?!

Трупный запах над срытыми снарядами и бомбами высотами стоял густой. Вдоль дороги все было утрамбовано гусеницами танков и тягачей, но и здесь из-под колес шел смрад. Жара, ничего не поделаешь.

Колея дороги вильнула, обходя расплющенную, едва узнаваемую немецкую противотанковую пушку, дальше покатили ровнее. Впереди тянулась длинная колонна грузовиков снабжения – снаряды и опять снаряды.

– М-да, а летом лучше, чем зимою, – пробурчал командир. – Давай, обгоняй, пан Козлевич!

Водитель обидчиво дернул ушами.

– Андрий, ты книжки до войны читал, а? – спросил его в спину сержант. – Отож, похоже, что недосуг было.

– Что ж я, неграмотный, что ли? – еще больше обиделся шофер. – Я хорошистом в школе был. Еще про приключения читал.

– Пан Козлевич – это знаменитый шофер из главного приключенческого романа, – пояснил старший лейтенант. – Он тоже на дивной иномарке по степям рассекал. Правда, до Бессарабии они не доехали по техническим причинам.

Торчок ухмылялся. Сроду не подумаешь, что Павло Захарович подобные книги читал. Собственно, он вообще производил впечатление человека сельского, не особо грамотного, с церковно-приходскими тремя классами. Вот он, настоящий СМЕРШ – все наглухо законспирировано!

* * *

Остановились в небольшом селе. Впереди шел бой, но, судя по звукам, не особо упорный. Через само село война счастливо проскочила, только на дороге валялись остатки разнесенной прямым попаданием повозки.

«Додж» поставили под прикрытием заброшенной мастерской, усталый Андрюха уселся на забор и принялся грызть яблоки. Перед ночью наваливалась духота, по улице вновь и вновь проходили колонны пехоты и батареи свежих самоходок, воняло гарью солярки, а рядом, в садах, осатанело звенели цикады, не обращая внимания на военное нашествие.

Тимофей занялся ужином. Наскоро поели порошковый омлет, щедро заправленный консервированными сосисками. Начальство отослало шофера спать, остальные без спешки выпили еще по кружке сладкого чая.

– Умеешь готовить, – похвалил старший лейтенант. – Определенно получше, чем в столовой.

– Научился. Когда все своими руками, быстрее доходит. Ну и подсказали, как да что, – сдержанно объяснил Тимофей.

– М-да, печально там у тебя с родней получилось, – вздохнул Земляков. – Но что ж поделать. Наверняка девушки тебя обожать будут, такого-то домовитого. Но пока вот что, Лавренко, ответь на вопрос: ты спортивное белье носил когда-нибудь? Ну, там, футбольные труселя, майки и прочее?

Тимофей изумился:

– Шутите, товарищ старший лейтенант? Я ж на разряд сдавал. В кальсонах по стадиону бегать, что ли?

– Ну и отлично. Павло Захарович, выдай человеку комплект белья и свежую форму, – приказал Земляков. – Мы не обеднеем, а боец с плацдарма, малость того… поизносился.

– Отож я, конечно, выдам. Но ведь большей частью офицерского назначения та одежка, – неуверенно напомнил сержант. – Що нам потом скажут, ежели недостанет кому…

– Фигня вопрос, разживемся где-нибудь, – махнул рукой старший лейтенант. – Не жмотничай.

Торчок полез рыться в машине, а командир негромко сказал:

– Там за строеньицем кадка с водой, вполне чистой. Приведешь себя в порядок, шмотье поменяешь. Насекомые – дело обычное, еще нахватаемся, но лучше это дело отложить. Тебе бритву и фонарик дать?

– Не надо. Я гигиену соблюдаю, с лобком и вообще. Но из формы их, гадов, разве выведешь, – тяжело вздохнул Тимофей.

– Это-то понятно. Но мыла у нас хватает, не жалей. И свежую форму натягивай. Потом сержанта на охране сменишь.

Бочек оказалось две. Боец Лавренко ни в чем себе не отказывал: дважды вымыл голову, поскоблился без спешки. В ночной темноте было посвежее, но все равно сплошное теплое лето. Тимофей неспешно натянул ситцевые спортивные трусы, синюю майку – прям себе не веришь, как давно городского не носил. Гимнастерка и шаровары оказались не новыми, но очень хорошими: ни прорех, ни следов от ранений бывших хозяев. Пахли какой-то хорошей дезинфекцией.

Тимофей перевесил награды и гвардейский значок, запихнул послужившие плацдарменные лохмотья подальше за бочку и затянулся тяжелым ремнем со снаряжением. Во, как заново родился! Но надо совесть иметь и сержанта менять.

Торчок сидел на бревне в тени у машины. С переднего сиденья доносилось ровное посапывание шофера.

– А старший лейтенант где? – шепотом спросил Тимофей.

– До штаба танкистов пошел. Уточняться с обстановкой. Как оно? Сидит новая мундира?

– А чего ж ей не сидеть? Спасибо!

– Длинновата малость, – отметил сержант. – На старую сытую гвардию кроили, а ты современный, мелковатый.

– Подгоню, как время будет. Вы идите спать, Павло Захарович, я заступлю.

– Отож, тоже дело. – Сержант зевнул. – Укладусь. Чую, завтра навертимся до пупа и выше.

Торчок, что-то ворча, устраивался в кузове среди багажа. Тимофей, без спешки подкатывая рукава гимнастерки, прошелся вокруг объекта охраны. Задворки заброшенного двора никто пока не беспокоил, но в центре села продолжалась бурная жизнь: чем-то бухали по металлу, ругались, потом принялись заводить непослушный двигатель. А по дороге все шли и шли машины, повозки, снова машины…

Прогуливаясь около затихшего «доджа», Тимофей думал о всяком разном: об оставшейся уже порядком далеко Плешке, о поворотах фронтовой судьбы, о бессонных цикадах и дорогах. Стрельба на юго-западе вроде стихла. Август и война взяли час короткого ночного отдыха.

Скрипнул забор под перебирающейся через него тенью. Тимофей вскинул автомат и клацнул затвором:

– Стой! Кто лезет?

– Спокойно, Лавренко, это я. – Старший лейтенант отряхнул штаны. – И сад вроде не густой, а то и дело ветки в лицо тычутся. Как тут? Все спокойно?

– Так точно. Личный состав отдыхает.

– Ладно, можно не так официально. Охраняй. Я вон там сяду.

Старший лейтенант сидел на пороге сарая, изредка подсвечивая себе фонариком, размышлял над картой в планшете. Тимофей неспешно прогуливался вокруг машины, останавливаясь у плетня, вслушиваясь в трескотню цикадового сада, наведывался ближе к дороге, возвращался, стараясь не ходить по одному месту.

Начало светать, ветер донес артиллерийскую стрельбу с севера. Боец Лавренко вновь прогулялся в сторону дороги; судя по звуку, вновь везли боеприпасы. А дальше, с юга, тоже доносилась едва слышная пальба. Воюют, день будет длинным. Часовой вновь обошел «додж».

– Слушай, Тимофей, а что у тебя за маршрут дозора такой непредсказуемый? – тихо поинтересовался старший лейтенант, застегивая планшетку. – Есть цель в этом броуновском движении или просто слышишь подозрительные шорохи?

– Не, пока не слышу – смутился Тимофей. – Просто я с разведчиками у нас на Днестре немножко дружил. Они рассказывали, как языка берут. Часовые чаще всего в каком-то своем ритме ходят и охраняют, вот их ждут-стерегут и вяжут как по нотам. Я на всякий случай затрудняю предсказуемость.

– Разумно. Ладно, продолжай затруднять противника, а я пока вздремну часок.

Командир группы забрался в кузов, без церемоний сдвинул вольготно разлегшегося Торчка, и там вновь стихли.

Спать группе долго не пришлось. Уже светало, в селе начали заводить свои машины танкисты, потом на запад пронеслись наши штурмовики, потом где-то впереди немцы вздумали бомбить дорогу.

Тимофей, поразмыслив, взялся за керогаз. Перекусив, группа устремилась в путь, а рядовому Лавренко было велено «залечь на имуществе и дрыхнуть по мере возможности».

* * *

Проснулся Тимофей от ругани. В задок «доджа» чуть не въехал обшарпанный грузовик. Старший лейтенант орал на неловкого водителя, грозя штрафной ротой и непонятным «чмом». Очки сползли распаленному Землякову на кончик носа, и выглядел командир группы свирепо. Дурной водитель бормотал о «фашистских тормозах».

Двинулись дальше. Под тентом было душно, солнце висело прямо над головой, пыльные сады тянулись вдоль дороги. Командир утер лицо носовым платком, повернулся к кузову.

– Выспался, Лавренко? Тогда слушайте суть задачи. Примерно через час будем на месте. Если нас, конечно, не снесет какой-нибудь идиот, спьяну нашедший водительские права в станционном буфете. У Жувгур сборный пункт пленных, румыны сдаются массово и охотно. Что, в принципе, хорошо, но порядком осложняет нашу задачу, поскольку нам нужен один-единственный тип в звании майора. Вот он, запоминайте хорошенько…

Фотокарточка оказалась неплохой. Мужчина лет сорока, бритый, серьезный, глаза глубоко посаженные. Фотографировался в гражданской одежде, костюм шикарный, галстук…

– Тож еще до войны. Мог поистрепаться, – справедливо заметил Торчок. – Печаль в том, шо рост неизвестен.

Сержант явно уже видел фото, но и понятно: он давно в отделе, много знает.

– Рост неизвестен, и более свежих фото в нашем распоряжении нет, – подтвердил старший лейтенант. – Зовут его Влад Бэлашэ. Уроженец Бухареста. Знаки различия носит, видимо, саперные, но это не точно.

– Лицо запоминающееся. А вопрос, товарищ старший лейтенант, можно? Для уточнения? – осторожно намекнул Тимофей.

– Валяй, Лавренко. Вопросы разрешаются, вот с ответами у нас не всегда складывается, – буркнул командир, сердито глядя вперед. «Додж» не особо успешно пытался обогнать повозки с санитарным имуществом.

– Этот майор Бэлашэ, он из шпионов? Я к тому, будет он сразу стрелять, если поймет, что его ищут, или, наоборот, яд в вороте раскусит? – предположил Тимофей, помнивший один замечательный шпионский довоенный фильм.

– Стрелять – это вряд ли, – сказал старший лейтенант. – Теоретически пленных должны обыскать и изъять оружие. Понятно, вряд ли там всех подряд тщательно обшмонали, но наш Бэлашэ – офицер, а их бойцы обычно обыскивают с большим воодушевлением. В общем, вряд ли он в трусах парабеллум прячет для встречи с нами. А вот с ядом… Маловероятно, но такое предположение имеет право на существование. Маловато мы знаем о господине майоре. Но он точно не из сигуранцы или военной разведки. Он инженер. Но контактировал с лицами, нам очень интересными, и должен кое-что знать. Так что повнимательнее, товарищи. А ворот действительно нужно будет сразу проверить. Были нехорошие прецеденты, это ты, Тимофей, прав.

– Товарищ старший лейтенант, а почему этот гад именно в Жувгуре должен быть? – спросил Андрюха, яростно крутя баранку. – Мы же только что целую толпу пленных проехали, там их с полк, а то и больше. Вдруг этот инженер там?

– Ты водитель или наблюдатель? – изумился Земляков. – Тебе уже сто раз сказали: на дорогу гляди, это твое архиважнейшее дело. Если ты нас во что-то вмажешь, я тебя не в штрафную роту отправлю, а прямиком домой. С гербовой справкой «Полный клинический идиот, загубил важное государственное дело, безнадежен».

– Чего сразу-то? Я ж только спросил, – обреченно пробормотал водитель.

– Так на эту тему должен товарищ сержант спрашивать или вот боец-партизан Лавренко. Но они молчат, поскольку догадались, что имеются насчет искомого майора агентурные разведсведения. Тебе их полностью изложить в устном или письменном виде?

– Не надо. Вон, товарищ старший лейтенант, хаты торчат. Наверное, это то Жувгуре и есть? – изящно перевел разговор Андрюха.

– Проезжаем насквозь, пленных должны у северной окраины собирать. Так, и еще несколько деталей насчет этого майора Бэлашэ. Не очень точные подробности, но что имеем…

Старший лейтенант сказал о номере дивизии и полка, к которой был предположительно прикомандирован таинственный румынский майор.

Пункт сбора пленных оказался не очень-то пунктом, а просто полем на окраине села. Ближе к огородам была натянута символическая веревка, ограничивающая передвижение пленных, но румыны ее обходили, когда собирались пройти к колодцу или еще куда. На них безнадежно покрикивал часовой, но чего тут орать: наших солдат было человек двадцать, а пленных – тысячи. Со стороны леска подходили новые военнопленные, иногда подобием взводного строя, а чаще группками, складывали оружие и пытались понять, как тут зачислиться в плен.

– Отож Содом и Гоморра на затоптанной пейзанщине, – вздохнул Торчок.

Временная канцелярия располагалась в большом сарае. Командовал тут истомленный капитан, а вокруг строения густо сидели и стояли румыны. Старший лейтенант Земляков немедля прошел к начальству.

Бойцы с подножки «доджа» оценили фронт работ.

– Да тут до зимы их проверять будем, – немедля заявил Андрюха, деловито накидывая на шею ремень короткого ППС.

– Тю, язык у тебя, – вздохнул сержант. – Отож бойцов в помощь нам нынче явно не дадут, ибо нету их. Думкаю, двинем двумя группами. Я с лейтенантом пойду, а ты, Андриан-болтун, будешь Тимоху прикрывать. Мы с тобой все едино языками не владеем. Но то сугубо предварительное размышление. Начальству виднее.

Начальство вернулось в не самом лучшем расположении духа.

– Обещали помочь, но это когда людей пришлют. Пока тут хаос и ступор. Работаем сами. Лавренко, получается, на тебя, с твоей румынской мовой, особые надежды.

– Понятно. Мы по сержантам и старшинам пойдем, а офицеры – ваши? – предположил Тимофей.

– Видимо, это будет самой правильной тактикой, – признал Земляков, проверяя свой автомат. – Об осторожности не забываем. И если увидите майора Бэлашэ, сами к нему не лезьте, сразу меня ищите. Господин майор определенно владеет немецким языком, я с ним без спешки побеседую.

Бойцы обошли веревку, Тимофей оглянулся на воинственного водителя.

– Андрюх, ты не обижайся, но, если не по делу будешь лезть с болтовней, я тебя сам прикладом по загривку приложу.

– Когда же я без дела лез?! – возмутился шофер. – Допрашивай, я страхую.

Тимофей кивнул и обратился к румыну в чистой форме:

– Господин старший сержант, вы из какого полка?

Странно, но оказалось, что в массе своей румынская пехота пахнет иначе. Не по-советски и вообще чуждо. Раньше боец Лавренко как-то не замечал разности национальных запахов. Впрочем, и нюхать пленных в батальонных количествах раньше не приходилось…

Часа через два выяснилось, что пленных становится все больше, а майора Бэлашэ никто не знает. Разговаривали румыны с пытливым рядовым Лавренко довольно охотно, даже с некоторым подобострастием, поскольку принимали за переводчика штабного отдела военнопленных. Но как ни крути, не знали солдаты указанного полка того самого майора Бэлашэ. И это было странно. Если бы хотели скрыть, говорили бы разное, вроде «да, был, но куда делся, не знаем» или «в клочки разорвало во время русской артподготовки».

Ту артподготовку почти все румыны упоминали: большое впечатление произвела на противника, даже не попавшие под обстрел солдаты ужасались. Второй вопрос у румын был «что с нами теперь будет?». Особой вражды и ненависти Тимофей к пленным не ощущал, они вроде тоже. Кончилась для этих солдат война, ну и хрен с ней. Это правильно, но в целом-то ничего утешительного.

– …Майор Бэлашэ? Не слышал, господин гвардеец. В нашем полку таких не было, – заверил очередной старшина-артиллерист. – Я всех полковых офицеров знаю. И в нашей дивизии такого майора нет. Я служу в этой дивизии с тридцать восьмого года, господин гвардеец. Мне скрывать нечего, я не наци, не кузист[12]12
  Кузисты – крайняя правая профашистская национал-христианская партия, сторонников которой в Румынии именовали по имени партийного идеолога – профессора политэкономии Ясского университета Александру Куза.


[Закрыть]. Куда нас отправят, господин гвардеец? В Сибирь?

– То командование будет решать, но в Сибирь – это вряд ли. Всех вас туда возить очень накладно выйдет, – мрачно объяснил Тимофей. – Хорошо, господин старшина, будьте здоровы, спасибо за сигарету.

Сигаретами, котелками и шинелями румыны запаслись с лихвой – подготовка к плену у них была поставлена неплохо. На аккуратных рядовых представителей СМЕРШ пленные посматривали с уважением, а вот на местных конвойных пехотинцев косились с удивлением и даже некоторым ужасом. Выглядела наша «махра» истинно по-траншейному – максимальной степени ободранности.

– И что эти мамалыжники? – с тоской спросил Андрюха. – Все то же твердят?

– Не знают они Бэлашэ. Черт их поймет, не могли же все сговориться.

– Вот и я говорю: не могли! – обрадовался шофер. – Пойдем, Тимка, начальству доложим. Что-то тут напутано с этим майором. Кто-то нас дезинформировал, вот!

Андрюха был известный болтун, но тут, похоже, был прав.

– Двигаем к штабу, по пути еще уточним, – решил боец Лавренко.

Уточнить ничего особо не получилось. Румыны начали обустраиваться, майоров вспоминать не жаждали, больше спрашивали, будут ли пленных кормить. Дело было плохо: видимо, рядовой Лавренко доверие старшего лейтенанта совершенно не оправдывал. Да и как тут нормально расспросишь в толпе? Несколько раз Тимофей перехватывал недобрые взгляды в спину. Имелись тут враги упорные, истинно фашистские. Тот вон сидит, а шинель рядового явно с чужого плеча. Такими бы всерьез заняться, хотя вряд ли эти гады именно по поводу майора Бэлашэ что-то знают.

Взгляды в спину порядком нервировали, а тут еще обнаружилось, что какой-то мордатый старшина-аджюдан[13]13
  Старшина-аджюдан – унтер-офицерское звание румынской армии, промежуточное между главным старшиной и младшим лейтенантом.


[Закрыть] вроде как случайно двигается сквозь толпу параллельно им, но не подходит. И кто знает, что у него в мешке: по объему там автомат и дюжину гранат запросто можно припрятать. Хотя скорее продуктами запасся, вон банки выпирают.

Тимофей резко свернул, едва не снес раззяву-Андрея и встал перед упитанным аджюданом.

– Что-то сказать хотите, господин старшина?

– А… господин гвардеец, я хотел узнать насчет обеда…

Мордатый усиленно дергал глазом. Боится своих, ловкач.

– Пойдемте с нами, спросите у повара, – сказал Тимофей.

Пошли между солдат. Андрюха, бормоча нехорошее, шел сзади.

– Я служил в… – заговорщическим шепотом сообщил аджюдан, – и много знаю по долгу службы.

Тимофей кивнул. В каком подразделении служил ушлый старшина, было не совсем понятно, что-то финансово-бухгалтерское, но нюансов армейского румынского языка боец Лавренко не знал.

– Накануне этого ужаса, – продолжал шептать жутко осведомленный румын, – поступил приказ принять на… – вновь непонятное слово, какой-то вид довольствия, очевидно, – двух прикомандированных офицеров. Один из них значился майором Бэлашэ. Я очень хорошо запомнил эту фамилию, господин гвардеец.

– Это вы правильно сделали, что запомнили. И куда девался этот майор? – затаив дыхание, спросил Тимофей.

– Но он же не успел доехать до штаба дивизии! Русские слишком быстро наступали.

– Да, вот с этим наши погорячились, нужно было дождаться прибытия. Пойдемте, аджюдан, повторите нашему командованию.

– А, господин гвардеец…

– Вам зачтется! – заверил Тимофей.

Навстречу, порыкивая на пленных, пробивался сержант Торчок, румыны немедля давали дорогу. Выглядел Павло Захарович весьма сердитым.

– Отож ищу вас, ищу. Велено немедля собраться…

– Мы нашли аджюдана, он о том майоре знает.

– Що вы нашли? – удивился сержант. – Ну, все одно, швыдче давайте.

Старший лейтенант Земляков ждал у машины и пил что-то из красивого стакана.

– Собираемся. Нет здесь этого поганого майора. Накладка вышла.

– Вот и аджюдан говорит: не успел доехать тот майор.

– Точно, не успел. – Земляков сунул стакан шоферу и нацелил взгляд поверх окуляров очков на вздрогнувшего румына. – Ну-ка…

Тимофей переводил. Как оказалось, командир группы умел ставить вопросы по существу и недурно знал структуру румынских штабов. Вытянувшийся во фрунт старшина-аджюдан отвечал и ел глазами начальство.

Земляков на миг прервал допрос и неожиданно попросил у подчиненных закурить. Удивленный Тимофей свернул цигарку, дал прикурить. Тут командир едва слышно шепнул:

– Тут внимательнее, Лавренко. Откуда был командирован майор Бэлашэ – это самое важное. Если почуешь, что юлит аджюдан или для собственной значимости привирает, сразу дай знать.

– Понял.

Румын короткого разговора, видимо, не слышал: сержант Торчок очень вовремя взялся втолковывать пленному, что у Антонеску шансов на победу вообще не имелось. Продолжили допрос по существу. Пленный весьма уверенно сообщил, что майора переводили из 2-й отдельной саперно-крепостной роты.

Земляков смотрел вопросительно.

– Ничего такого, гладко, – кратко сказал Тимофей.

– Вижу. Павло Захарович, пленного – к коменданту. Скажешь, что сотрудничал мордатый, но, может, еще пригодится. Пусть присмотрят. Меня сейчас не трогать, – скомандовал Земляков. – Чапай думать будет.

Сержант повел пленного, Тимофей с водителем отошли в сторону. Старший лейтенант сидел в машине и не столько думал, сколько быстро и внимательно просматривал записи в своем блокноте.

– Во проняло, даже не докурил командир, пальцы обжег, – прошептал Андрюха. – Они, между прочим, знающего офицера еще раньше нас отыскали. Но тот капитан просто знал, что наш Бэлашэ до дивизии доехать не успел. А твой толстяк поосведомленнее. Здорово ты его углядел. Как прыгнешь!

– Ну да. Толку-то. Тут вопросы сложные.

Тимофей точно знал, что группа не преуспела. Раз нет здесь майора, значит, и ехали напрасно, только бензин жгли, время тратили и людей отвлекали. Бывают неудачи у контрразведки. Сейчас старший лейтенант пытается оправдание найти и хоть что-то полезное придумать. Кстати, Земляков еще недавно курил, и не особо культурный табак, привычка дымить есть. Наверное, после ранения курить доктора запретили, он и бросил.