Текст книги "Девы ночи"

Школа любви пани Алины

Отыскал я пани Алину – проще не бывает – по телефонному справочнику. Я так обрадовался, что позвонил не сразу, боясь, что попаду на ее однофамилицу, или узнаю еще более досадную вещь – что ее уже нет среди живых. У меня колотилось сердце, когда я набирал этот номер. В голове кружилось сразу несколько десятков фраз на все случаи жизни. И когда в трубке прозвучал хриплый женский голос, такой характерный для женщин, курящих сигареты, я уже был уверен на все сто, что попал все-таки на нее.

– Пани Алина?

– Слушаю.

– Не могли бы мы с вами встретиться? Я собираю материал о довоенном Львове.

На минуту в трубке повисла тишина, потом послышался какой-то шепот, что-то скрипнуло.

– А кто вам меня порекомендовал?

Ее голос слегка отдавал металлом.

– Я по чистой случайности нашел в архиве ваше дело… И подумал… а что, если вы остались во Львове?

– Кто-то же все-таки должен был остаться, разве нет? – тут она рассмеялась и лед растаял. – Как вас зовут и сколько вам лет?

– Юрко. Двадцать четыре.

– Что я вам скажу, пан Юрко. Можете прийти ко мне, я поговорю с вами, и если вы мне понравитесь, то, может быть, я вам кое-что и расскажу. Жду вас в субботу в десять утра. Знаете Кривчицкую дорогу?

– Конечно.

– Там есть такая маленькая слепая улочка – Рутяная. А на этой улочке увидите особняк в два этажа с большим крыльцом. Перед особняком – цветник и виноградник. На калитке написано, что злая собака, но можете моего Мопся не пугаться, он не кусается, только лижется. До встречи.

Я повесил трубку и какое-то время пребывал в состоянии нервного истощения. Я не надеялся, что удастся так легко договориться. В субботу я купил на рынке красные розы, прихватил из дому бутылку «Токая» и на крыльях влетел в маленькую слепую улочку с названием Рутяная. На улочке помещалось всего восемь домов – четыре слева и четыре справа. Особняк пани Алины утопал в цвету сиреневых кустов, а дорожка к дому была вся увита виноградными лозами, с которых свисали еще зеленые гроздья. На калитке красовалась табличка с нарисованной оскаленной собачьей пастью. Но когда я вошел во двор, навстречу мне выбежал кудлатый пудель с розовым бантом на шее и приветливо завилял хвостиком.

Пани Алина, худая высокая пани, разукрашенная и надушенная, встретила меня в китайском шляфроке[51]51
   Халат (галич.).


[Закрыть] и в хитроумном пестром тюрбане. В пальцах она вертела длинный красный мундштук с тоненькой коричневой сигаретой «More», и когда открыла рот, то вместе с клубящимся дымом закружились в воздухе слова приветствия.

– О-о, так это пан Юрко? Мое почтение! Как мило со стороны пана – такие розы! Прошу пройти. Там у меня в доме еще две собачки, но не бойтесь, со мной вам ничего не грозит.

Она не пошла – она поплыла впереди меня, гордо неся свой стройный стан.

– Прошу в салон, – сказала она.

Мы прошли прихожую и оказались в просторной комнате с большими широкими окнами, пальмами и фикусами, со старой мебелью и картинами. В углу высился украшенный мозаикой камин, на деревянной полке белели статуэтки фарфоровых панночек и кавалеров. Над самим камином на скрупулезно выписанном портрете красовалась обнаженная девушка. Ее тело бронзовело на бледно-розовой постели, а в уголках медовых уст притаилась фиглярская улыбка. Утонченную фигуру украшали большие груди с игриво вздернутыми кнопочками, правая рука с охапкой орхидей кокетливо прикрывала низ живота.

– Это вы! – восторженно воскликнул я.

– Ох, это было так давно!

Уже только по сецессионной манере художественного письма можно было отгадать автора портрета.

– Неужели сам Новакивский?

– О, так вы немного разбираетесь в искусстве? Олюсь был частым гостем в моем салоне. Это был большой ребенок. Когда продавал свои картины, плакал.

– Вы просто красавица!

– Э, был конь, да изъездился! – засмеялась пани Алина.

В этот момент в гостиную вошли два здоровенных черных пса, один вид которых вызвал на моей спине холодный пот. Псы вполне спокойно меня обнюхали и улеглись у стены.

– Знакомьтесь – это мои песики Адольфик и Йоська. У меня еще есть стайка обленившихся котов, которые живут с собаками в каком-то тайном сговоре, поскольку не обращают друг на друга никакого внимания. У котов не менее поэтичные имена: Берия, Каганович, Риббентроп, Геббельс и Молотов.

– Неужели вы их так и называете?

– Где там! Я называю их значительно ласковее: Берця, Казя, Рибусь, Гебусь и Моля. А кто, по-вашему, лучше всех мышей ловит? Берця! Мастер своего дела. А вот Казя очень уж обнаглел. Как-то наложил посреди дома. Ох, и задала же я ему перцу! Да вы садитесь на диван и чувствуйте себя, как дома. Чай или кофе? Чай! С молоком или без? Рекомендую на английский манер, с молоком. Сначала наливаем в горнятко[52]52
   Чашка (галич.).


[Закрыть] кипяток, потом чай, и лишь в конце молоко. Ни в коем случае не наоборот. Поняли? И ни грамма сахара! Это только москали цедят хербату[53]53
   Чай (польск.).


[Закрыть] с сахаром.

Я разлил токай, пани Алина надпила и улыбнулась.

– Это мое любимое вино. У вас нюх, пан Юрко. Ну, а теперь расскажите мне что-нибудь о себе.

Я понял, что интересует ее, в первую очередь, насколько она может мне доверять, и выложил свою биографию, акцентируя именно на тех моментах, которые демонстрировали меня как человека, который никак не может влиться в гармоничное советское общество и только под страхом смерти будет руководствоваться кодексом строителя коммунизма. Пани Алина довольно кивала головой, и с этого дня между нами завязались теплые душевные отношения.

Пани Алина принадлежала к сознательным украинкам. А это большая редкость, ведь процент украинок среди наших проституток всегда был недостаточным для нормального функционирования организма нации. А уж о галичанках что и говорить. Пани Алина относилась к куртизанкам высокого полета – была начитанна, декламировала стихи Лепкого, Олеся, Чупринки, Филянского, Антонича. Многих львовских поэтов и художников знала лично, о некоторых из них вспоминала с такой сладкой грустью, что поневоле зарождалось подозрение об отношениях, которые не обязательно исчерпывались встречами в творческих салонах. Один раз она показала альбом, страницы которого были собственноручно исписаны известными именами, и эти строчки также свидетельствовали о радости общения с высоким искусством.

– Как вам удалось сберечь свой дом? – удивился я, зная, с какой легкостью эти дома конфисковывали после войны или «уплотняли», подселяя еще несколько семей.

– В сорок пятом мне было тридцать шесть лет. Я была в самом соку. Вот посмотрите на это фото: разве мог кто-нибудь избежать моих чар?

С фотографии глядела красавица с роскошными черными волосами. Над платьем круглела полная грудь, тонкая талия переходила в крутые бедра. Мне стало ясно, что нет в мире начальника, который бы не заломил своего картуза перед этим деликатесом.

– А как же было с работой? Вы что, пошли на фабрику?

– Шутите? Чтоб я – и не справилась? Я не прекращала быть куртизанкой независимо от того, какая власть за окном. После войны устроилась на фиктивную должность, вот и все. Сейчас даже пенсия есть. Ба, даже награды – и за честный труд, и за героические подвиги во время войны.

– Вы еще и воевали?

– Ну, не совсем, – засмущалась хозяйка. – По крайней мере, немцев не обслуживала. Даже у проститутки должны быть принципы. Одного этого вполне достаточно, чтобы меня наградить. Ведь я же еще и прятала у себя нескольких человек, на которых гестапо охотилось. Это вам не шутки.

На склоне лет пани Алина увлеклась оккультными науками, вызывала духов и гадала на картах. Клиентуры и тут хватало. К гадалке, которая могла подобрать ключик к каждому клиенту, прочувствовать его самые заветные мечты, и обещала их воплощение в недалеком будущем, записывались очереди. А еще она обучала своему утонченному и непреходящему ремеслу подрастающее поколение. Рядом с ней всегда крутилась стайка девушек – одни тут же и жили, поскольку в доме было пять комнат, другие приходили неизвестно откуда и неизвестно куда пропадали.

Субботы оказались единственными свободными днями бывшей жрицы любви, субботы она берегла для себя, в воскресенье шла в церковь, потом наносила визиты знакомым. А все остальные дни посвящала себя искусству любви, которым щедро делилась со своими ученицами. Как правило, мы встречались по субботам, но иногда я мог наведаться и в будний день.

Пани Алина сохранила коллекцию старых порнографических журналов. Ну что вам сказать? Конечно, порнография довоенная – это еще несмелый цветок по сравнению с современной. Ее можно вполне спокойно разглядывать в присутствии такой важной матроны. Все эти журналы несли на себе ощутимую печать невинности. Возможно, такое впечатление производили лица раздетых барышень. Зажмуренные глазки, крепко сжатые губы, дрожащая ладонь пытается прикрыть хотя бы частицу пышного тела… Такое впечатление, что чистую и неиспорченную панночку силой притащили к фотографу, сорвали с нее всю одежду, да еще и пригрозили четвертовать, если не сфотографируется.

– Видите, – говорила пани Алина девушкам, – именно таким должно быть выражение личика, когда вас раздевает мужчина. Никакого хихиканья, мурлыканья или сюсюканья. Все это будет позже. А сначала нужно держать стиль. Удачно подобранный стиль – половина дела. А потому первые наши лекции заключаются в изучении стиля. Не были бы вы так любезны, молодой человек, попробовать раздеть эту блонд-особу?

Помню, что я слегка покраснел и неизвестно зачем почесал затылок.

– Ну-ну, смелее. Иначе я вас выгоню с лекции.

Пришлось сесть на диван рядом с блонд-особой.

– И что, вот так прямо снимать с нее платье?

– Пан золотой, – сокрушенно покачала головой учительница, – я вам еще и рассказывать должна, как это делается? Да уж понятно, что вы должны сначала к ней немного подкрасться.

Пока я подкрадывался, пани Алина поучала мою партнершу, как ей реагировать на каждое мое прикосновение. Пока я снимал платье, руки у меня тряслись, и я никак не мог его снять – голова почему-то не пускала. Наконец панночка сжалилась и подсказала:

– Расстегни пуговицу.

– Я тебе сейчас расстегну! – прикрикнула пани Алина. – Значит, так себя ведет порядочная девица? Подсказывает мужику, где ему пуговку расстегивать? Это что за воспитание?.. А вы, мой дорогой, ей-богу, как из духовной семинарии. Не знаете, где пуговицы у барышни! Ну-ну, расстегните уже эту пуговицу, дайте посмотреть на ее мордашку.

Какая мордашка должна быть у барышни, оставшейся в одном белье? Кто его знает. Как-то раньше я на это внимания не обращал. Должно быть, не туда смотрел. Зато сейчас я мог лицезреть перепуганное создание с полуугасшим взором и бледными щеками. Казалось, еще мгновение – и блонд-особа упадет в обморок.

– Не переигрывай! – раздался голос пани Алины. – Не так трагично. Тебя же не на Голгофу ведут, а всего лишь в постель. А таким видом можно кавалера перепугать насмерть. Только охоту у мужика отобьешь. Глазки можешь закатить, но губки раскрой… О, о… Оближи губы, чтоб блестели… Люкс! Первый сорт! Можешь надевать платье.

Я вытер вспотевший лоб и с облегчением вздохнул, что мне не придется продолжать эту процедуру. Делать такие вещи под внимательным наблюдением десяти пар глаз, не считая кошачьих, было выше моих сил.

Пани Алина учила своих девушек старосветским манерам благородных девиц и одновременно стилю и профессии куртизанок. Девушки, окончившие школу пани Алины, стоили недешево. Такса колебалась от ста до двухсот рублей, в зависимости от услуг и условий. Полтысячи стоил уикенд на вилле за городом. Двое суток безумной любви в домике, который тоже принадлежал пани Алине.

Клиентура тут была разная. Но пани Алина, как настоящий патриот, с особым удовольствием обслуживала именно галичан. Для них, бывало, и скидку делала.

– Нет лучшего клиента, чем наш мужик. Как когда-то говорили: «свій до свого по своє»![54]54
   «Свой к своему за своим!» (Укр.)


[Закрыть] И так должно быть. Я всегда помнила, что принадлежу к украинским проституткам. И этим горжусь. Я создала особенный, украинский стиль любви. Это вам не пустяк! Редкая нация может этим похвастаться. И если мы отстаем в науке, культуре, искусстве и вообще в быту, то в искусстве любви мы – среди самых цивилизованных и культурных народов мира. И благодаря кому? Благодаря мне!.. Эге, дали бы мне волю, я бы так свое дело развернула, что ко мне и японские гейши ездили бы на учебу. Я даже написала книгу, которая так и называется: «История украинского секса».

Нет, вы не поверите! Она действительно ткнула мне в руки толстую рукопись. Но с собой не дала, я должен был читать у нее дома. А начинался этот эпохальный труд с анализа народных песен, в которых автор весьма верно выявила много сексуальных образов. Ну, скажем, такие строчки из свадебной песни: «Ой, повісь, Галю, зелений віночок та на Васильків червоний кілочок»[55]55
   «Ой, повесь, Галя, зеленый веночек, на Василька красный колышек» (укр.).


[Закрыть]. Далее рассматривала значение невинности в Украине, магические обряды, в которых сохранились следы греческого фаллического культа. Затем шло пространное повествование об искусстве любви в разных этнических группах. А заканчивалась книга этнографическими записями, которые собрала сама пани Алина. В частности, она доказывала, что отдельные сексуальные позы имеют чисто украинское происхождение. И доказывала не без логики. Изумляла ее ознакомленность с предметом исследования и общая эрудиция, ведь ей пришлось перелопатить гору литературы.

– Те два дня, которые проведет клиент с моей воспитанницей на вилле «Роза Рая», он будет помнить даже в минуты свои предсмертные, когда ему захочется оглянуться на жизненный путь. Эти два дня заслонят все в его жизни, именно в них упрется его угасающий взор, и погаснет… Мои девочки работают мало, поэтому с годами никогда не утрачивают форму и очень счастливо выходят замуж. Кстати, все их мужья убеждены, что брали девственницу. А это, я вам скажу, тоже искусство. И научила их этому я. Не было еще ни одного провала. Если вы хотите помочь какой-нибудь из своих колежанок, которая мечтает прикрыть грешок, – посылайте ко мне. Я научу ее, как это делается.

У меня действительно была знакомая, которая мучилась этой проблемой и как-то даже выпытывала у меня: «А что бы ты сделал, если бы твоя невеста скрыла от тебя, что она уже не девушка?» Напомню читателям, что это был 1978 год. С тех пор наши моральные устои совершили существенный прыжок. И теперь, естественно, никто себе такими проблемами голову не забивает. Он спросит: «Спала?» – а она ответит: «Спала. Но только раз и не по-настоящему». Вот и все. Он доволен, да и ей гора с плеч. Поди докажи, что это было не раз, и все-таки по-настоящему! А тогда, знаете ли, бывали случаи, когда панна тяжело переживала прошлые подвиги и прибегала к способу, который достался нам еще от бабушек. Однако операция «Лимон» удавалась только тогда, когда оставляли в дураках еще невинного юношу или же было точно известно, что с девственницей он еще дела не имел, а потому особенной разницы не просечет.

Только ведь попробуй такого найди, кто в этом признается, каждому охота казаться любовником с приличным стажем.

Однако пани Алина изобрела безотказный метод – мужика с легкостью надували даже тогда, когда он прошел Крым, Рим, и даже площадь Пигаль. В основе этого метода лежала психологическая обработка будущего спутника жизни, которая начиналась задолго до свадьбы и длилась буквально до капитуляции основных оборонных укреплений. А этому уже, кроме самой пани Алины, не мог научить никто.

Ее девушки по городу не шлялись, по ресторанам не торчали и алкоголь употребляли в ограниченном количестве. Передвигались исключительно в авто. Местом работы могла быть только вилла, дом пани Алины или другая частная квартира, но никогда – гостиница. Некоторые девушки, разбогатев, сами покупали дачный домик. Такой способ не влиял на их репутацию и не мешал счастливому семейному уюту, ибо некоторые из них и после замужества не порывали с дорогой пани Алиной.

Клиентура держалась в тайне, и мне всего несколько раз возле уха скользнули чины и фамилии, от которых челюсть сама по себе отвисала вниз, а губы складывались в многозначительное «Ого!»

Забава божков

– Вот это да! Кого я вижу! Пан пиит! – приветствовала меня пани Алина после длительной разлуки. – Какими ветрами вас принесло? Ну, идем, идем, как раз есть свежий кофе. И где это вы пропадали?

– Так я же на год в армию попал.

– Правда? Мать родная, а почему же мне не сообщили? Я бы вас на месяц на Кульпарков к варьятам спровадила, зато не потеряли бы целый год.

– Да я и в армии не пропал. А после месяца на Кульпаркове кто знает, не обнаружилась ли бы у меня мания преследования или импотенция.

– Ну, нет! Уж когда я договариваюсь, так договариваюсь. У меня все схвачено. Вам бы никто не посмел делать уколы. Успокойтесь!

Мы расселись по креслам, цедили кофе и разговаривали. В целом в гостиной за это время ничего не поменялось, пальмы и фикусы несколько вымахали, на стенах увеличилось число картин, да еще появились четыре клетки с канарейками.

– Мне их подарил священник из Щирца. У него девяносто шесть канареек! Представляете? И каждая поет в свое время. То есть каждые пятнадцать минут какая-нибудь стерва рвет глотку! Я бы с ума сошла. Я бы запекала себе этих чертовых канареек каждое утро на завтрак и с огромным удовольствием уничтожала бы, старательно отмечая каждую в тетради. Я бы их даже начиняла вишнями, крыжовником и черной смородиной, а потом тушила в сметане и томатном соке. Мои тоже поделили сутки на четыре части. Но это уже не так страшно – только каждые шесть часов. Я привыкла.

– Как по мне, одна канарейка лишняя.

– Ну, уж конечно, вам, молодым, для сна нужно больше. А нам, старым порхавкам[56]56
   Сорт гриба; здесь – карга, старая перечница (галич.).


[Закрыть], и шести часов сна много. Хотя если по правде, то люблю и после обеда малость соснуть. Ну, так что вас опять привело ко мне? Только не говорите, что хотите снова расспрашивать о львовских кнайпах. Я вам рассказала все, что знаю.

– Нет, у меня к вам деловое предложение.

– Вот это да! Ушам своим не верю.

После краткой увертюры я изложил хозяйке суть дела.

– Десять девочек? Мама дорогая! А что это будет за представление?

– Партийное мероприятие. Просто я немного влип и должен выкручиваться.

– Ну, раз уж в этом заинтересованы вы… Девочки должны куда-то ехать?

– Да. Но это должна быть изысканная публика.

– И сколько дают?

– Три тысячи, но пятьсот заберет тот, кто мне это предложил.

– Тьфу! И это называется деньги! Если я возьму еще пятьсот, то что останется? А вам ведь тоже что-то должно перепасть?

– Нет, меня здесь не деньги интересуют. Говорю же, что должен выкручиваться. А кроме того хотелось бы просто попасть на такое мероприятие. Знаете, для полного счастья не хватает еще и такого приключения.

– Да уж знаю, знаю, как вы любите сунуть нос везде, куда можно и куда нельзя. Но будьте осторожны, чтобы не попасть в какую-нибудь неприятность. Эти, – она показала пальцем в потолок, – не любят, когда их дурачат. Если раскусят, кто вы на самом деле, – раздавят, глазом не моргнув. Уж я знаю…

Вдруг она замолчала, как будто вовремя спохватившись, и, докурив сигарету, сказала:

– Файно[57]57
   Хорошо (галич.).


[Закрыть]. Будут вам девочки.

В субботу утром к дому пани Алины подкатил блестящий «Икарус» с зашторенными окнами. Из автобуса вышел элегантный молодой человек в отутюженном костюме, галстуке и темных очках. На сияющих мештах играло солнце. Думаю, читатели уже догадались, что это был я.

Я бросил Мыколе, который вышел вслед за мной:

– Подожди здесь, покури, хозяйка не любит нежданных гостей.

Мыкола также был одет в костюм и уже ничем не напоминал мента. Но было хорошо заметно, что костюм недавно куплен, потому что Мыкола время от времени вытягивал руки, поправляя манжеты, и нервно передергивал плечами.

Я вошел в дом и с удовольствием убедился, что все барышни были наготове. Глаза так и разбегались, мечась от одних ног к другим, скользя по притягательным личикам и ныряя в декольте.

– Пан Юрко, – проурчала пани Алина, – перед вами цвет моей школы. Я поручаю вам мои самые дорогие сокровища. Отвечаете головой.

Сокровища ошеломляли красотой. Казалось, что я попал на международный конкурс красоты. Десять пар очаровательных глаз прикипели к нам, и я чувствовал себя так, будто попал под свет десяти ярких прожекторов. Они прожигали меня насквозь, они выворачивали меня изнутри, словно варежку, и казалось, что тело мое – аквариум.

Голос пани Алины поднял меня на поверхность:

– Кофейку?

Я кивнул. В комнату вошел молодой парень с подносом. Что-то в его манере двигаться показалось мне странным, но через секунду я уже забыл о нем. А еще через несколько минут я выплыл в сопровождении сногсшибательных одалисок, одетых не крикливо и со вкусом, на улицу. Мыкола галантно помог каждой из них войти в автобус и объявил:

– Внимание! Шторы не отдергивать, в окна не заглядывать. Такой нюанс.

Девушки недовольно загалдели: как же так, ехать в полутьме?

Тогда Мыкола включил свет и магнитофон. Девушки успокоились.

Мне все же страшно хотелось поглядеть, куда мы едем. Но, как на беду, одна половина ветрового стекла была загорожена темной кабиной водителя, а вторая – занавеской, которая тянулась от задней стенки кабины до поручней возле дверей. На боковых окнах висели тяжелые шторы, между которыми не было щелей; казалось, что едешь в катафалке. Мыкола сидел сзади и следил за порядком. Путешествие длилось минут сорок, и я заподозрил, что привезли нас на партийную виллу в Янов. Об этом месте отдыха руководящей элиты мне уже приходилось слышать легенды.

Наконец автобус остановился, все насторожились и прислушались к скрежету железа. Это открывались ворота. «Икарус» вполз во двор, и позади снова прозвучал скрежет.

– Приехали! – объявил Мыкола.

Солнце в первую секунду ослепило меня. Когда глаза привыкли, я увидел огромную усадьбу, обнесенную высоким металлическим забором. Вокруг зеленел густой лес. Теперь я был почти уверен, что мы в Янове. Усадьба раскинулась в парке с развесистыми кустами роз и свечками туй, с зелеными пышными лугами и беседками, теннисным кортом и бассейном. В глубине белело двухэтажное здание с четырьмя башенками и двумя пузатыми колоннами перед входом. К особняку вела дорожка из бетонных плит, по обе стороны лохматились кусты самшита, а за кустами цвели полные гудящих пчел и бабочек клумбы. Все это было заботливо подстрижено, выровнено и выглажено, как на покойнике.

– Хотел бы так жить? – подмигнул мне Мыкола. – Скажи – красота?

Я что-то промычал невыразительное. Понятие красоты у нас было явно разное.

– У вас есть еще два часа времени, – крикнул он девушкам. – Можете гулять, играть в теннис или купаться в бассейне, мне все равно. Но через два часа вы должны собраться возле брамы… А ты иди со мной, – бросил он мне и двинулся в направлении здания.

Дом не подавал никаких признаков жизни. Хоть бы шелохнулась какая-нибудь занавеска на окне – ничего. В воздухе висела тишина, обрамленная шелестом леса.

Мыкола нажал на массивную медную клямку.

Оказавшись в просторном холле, мы изумленно осматривались. В глубине холла с двух сторон бежали на второй этаж лестницы, высоко, чуть не под потолок, тянулись ветвистые фикусы и рододендроны. Справа и слева растекались широкие коридоры. С центра потолка свисали белые застывшие сопли, изображающие люстру. На стенах мчались охотники на конях и трубили в рожки, а впереди них летели испуганные серны.

Неожиданно раздались шаги, и на лестнице появился какой-то тип лет за сорок в черном костюме с бабочкой под квадратной челюстью. А его пронзительный взгляд, которым он старательно облапал мое лицо, дрожащая усмешка толстых губ на все лошадиные тридцать два и холодная потная ладонь вызвали во мне неприятные воспоминания. Именно такие типы внимательно вчитывались в мои рукописи и отвечали такой же усмешкой на каждое мое возражение.

Мыкола бросил волшебное слово «наш», кивая на меня, а я незаметно вытер ладонь. Господи, чьим я только не был за эти дни! Сколько разных людей проявили ко мне доверие, а я их безбожно обманывал. Преследуя лишь одну-единственную цель – разузнать что-нибудь сенсационное.

– Значит так, – сказал тип. – На вас лежит еще одна ответственная миссия – проследить, как будут накрываться столы. Все должно быть строго по меню. Чтобы никаких проколов. А я еще должен за раками поехать. По дороге встречу гостей и проведу сюда.

Говоря это, он подвел нас к большому глобусу, откинул его верх и указал на богатейший бар.

– Выпейте… И приступайте.

Но пока он не вышел, ни я, ни Мыкола не притронулись к бутылкам.

Я налил себе мартини, а Мыкола – хеннесси.

– Я слышал, что Щербицкий каждый день выпивает по четыреста граммов хеннесси, – сказал он, причмокивая. – Хотя, как по правде, я не чувствую какого-то особенного кайфа. А ты?

– Мартини как мартини. Слишком сладкое. Лучше я его разбавлю сухим шампанским…

Только мы успели принять по келишку, как дом моментально ожил, из глубины коридора вынырнули какие-то люди, тянущие длинный стол.

– Ну, я пошел расставлять столы, – сказал Мыкола. – А ты мотай на кухню.

Однако на кухню я почему-то не спешил и, поднявшись по лестнице, попробовал исследовать, чем живет второй этаж. Но он ничем не отличался от обычных гостиничных коридоров, а двери были заперты.

– Фу, как неинтересно, – возмутился я вслух и вдруг услышал чей-то шепот.

Я замер и прислушался. Шепот доносился справа, а через мгновение послышалось еще и легонькое постукивание в дверь.

– Вы один? – услышал я женский голос.

– Ну, один.

– Кто вы?

– А вы кто?

– Вы знаете, где ключи от комнат?

– Нет.

– Так вы нездешний.

– Нездешний.

– Выпустите меня.

– Как же я вас выпушу?

– Ключи в конце коридора. Там висит картина с этими… ну, как их?.. Амурчиками, что ли… За картиной дверца. Там ключи.

Когда я отпер дверь, то увидел шикарную комнату в коврах, а посреди нее – овальную широкую кровать. Справа – дверь в лазничку[58]58
   Ванную (галич.).


[Закрыть]. Перед зеркалом расчесывалась дородная панночка, налитая до самых краев здоровьем и сексом. Она протянула мне руку.

– Вера.

Я назвал себя.

– Выпьете?

И, не дожидаясь ответа, открыла бар. Выбор был тот же, что и в глобусе.

– Чинзано, – произнес я таким тоном, как будто чинзано было для меня обычным, как чай.

– Я тоже его люблю. Садитесь.

Вера налила бокал, и когда я уже начал лакать это буржуйское чинзано, подхватилась и бросилась к двери. Все произошло в считаные секунды. Мне удалось поймать ее лишь за дверью.

– Выпусти меня! – зашипела она разъяренно, оказавшись снова в комнате. – Выпусти! Слышишь?

– Спокойно. Я не могу тебя выпустить. Мне совершенно не хочется вмешиваться в ваши порядки. Если тебя кто-то здесь запер, то, видимо, имел для этого какие-то основания.

– Все вы такие! – начала всхлипывать она.

– Если ты имеешь в виду мужчин вообще, то я с тобой согласен. Но если речь идет об администрации этого уважаемого заведения, то меня это не касается. Тот, кто должен был тебя выпустить, уже ушел. А когда придет, то легко выяснит, куда ты девалась. А так, между нами, его рожа не вызывает доверия.

– О, это такая сволочь! Я бы его… – Она даже заскрипела зубами, а потом зацокала ими по бокалу, допивая свое вино.

– Почему он тебя запер?

– Почему? Очень просто. Хочет, чтобы я на ночь осталась. Я уже одну ночь с ним провела. Больше не могу. Что я скажу мужу?

– О, так у тебя еще и муж?

– А чему ты удивляешься? Почему у меня не может быть мужа?

– При твоей профессии?

– При какой такой моей профессии? Что ты знаешь о моей профессии? Может, ты думаешь, что я проститутка? Да?

– Ну, извини, если я ошибся.

– Я секретарша. Понимаешь? Нормальная советская секретарша. Мой муж в командировке. Сегодня после обеда приедет. Ты представляешь, что меня ждет?.. А этот меня просто терроризирует! Силой забрал вчера с работы и привез аж сюда, к черту на кулички.

– Как называется эта местность?

– Что? – удивленно взглянула Вера. – Так ты даже не знаешь, где… Какого же ты лешего голову морочишь? Кто ты такой?

– Это ты мне морочишь. А я тут по службе.

– По службе?! И не знаешь, где ты?

– Меня привезли в автобусе с зашторенными окнами.

– А-а, так ты бармен? Или повар? – В эти слова она вложила все свое презрение ко мне.

– Должен тебя разочаровать. Ни то ни другое. Я привез девочек для развлечения. И не таких, как ты, секретуточек, а…

– Заткнись! Немедленно меня отсюда выпусти! Если не выпустишь, я все расскажу Додику!

– Какому еще Додику?

– А тому самому, которого ты тоже боишься! Такое у него прозвище. Но я его еще и не так называю. И он мне все прощает. Все на свете… Потому что знает, что спать он может только со мной. Только со мной! Никто его больше не вытерпит! Он же с дефектом! – И она неожиданно рассмеялась, да так истерически, что мне пришлось налить ей еще. – У нас с ним очень специфические отношения, ха-ха-ха! А потому он меня обожает. А я его ненавижу. Он меня повсюду преследует! Я уже хотела уволиться с работы, чтобы его больше не видеть… Не уволили. Ужас какой-то. Еще и угрожает, что у мужа моего будут неприятности. А у него такая работа, что… вообще, зачем я тебе все это рассказываю?.. Ты же все равно мне ничем не поможешь. А может, ты и не лучше Додика… Слушай, я дам тебе стольник! Хочешь? Уже даю. Выпусти!

– Нет.

– Ну и дурак!

– Ну что ж, тогда я пошел.

– Ну и вали, жлоб! А я все ему расскажу!.. И как ты ко мне приставал! А он знаешь, какой ревнивый? Он тебя убьет! Лучше меня выпусти! Или бежим вместе!.. Ты же видел его – он на все способен.

– Спасибо, что предупредила, но я все-таки тебя запру. А ты примерно через час открой окно и начни верещать, как недорезанная. Я подговорю своих девочек, чтобы они устроили панику. Мол, куда они попали, что за крики, и т. д. Мыкола будет тебя успокаивать. А ты ему скажи, что будешь орать и тогда, когда гости приедут, если он не уговорит Додика выпустить тебя.

– Тогда меня Додик затащит в такую комнату, откуда уже никто не услышит.

– Не затащит. Девушки забастуют и не сядут за столы, пока не убедятся, что тебя отпустили… Все вполне правдоподобно. Ведь они будут волноваться, чтобы и с ними кто-нибудь подобного не выкинул.

– Это для тебя правдоподобно, но не для Додика… Ну что ж, хорошо. Твой план, может, не так и плох. Если он удастся, стольник твой.

Я опять запер ее, положил ключи на место и спустился в холл.

Кухня была в левом крыле в огромном зале, выложенном бледно-розовой плиткой. Работала, очевидно, прекрасная вентиляция, потому что меня не встретили ни густой влажный пар, ни горячий удушливый воздух. Посередине стояла широкая плита, на которой скворчало и шипело, убегало и клокотало. У стен белели столы. Четверо поваров при моем появлении, как по команде, замерли, словно ожидая распоряжения.