Текст книги "После нас"

Глава 8

Солнце слепило даже сквозь закрытые веки. Густав поморщился и прикрыл лицо рукой, но тут же отдернул ее от жуткой боли, пронзившей голову. Он открыл глаза, вернее, попытался это сделать, но было такое ощущение, что в каждый из них засыпали по стакану песка.

Веки с трудом отдирались от глазного яблока, а все, что видел странник, превращалось в сплошное мутное пятно. Кончиками пальцев он осторожно коснулся лица и ужаснулся. Оно распухло, как от пчелиного укуса. Короткое обследование показало мягкие, наполненные чем-то жидким надбровные дуги, круглые нижние и верхние веки размером с теннисный мячик. Распухшему носу тяжело дышалось, а нижняя рассеченная губа кровоточила.

Со стоном он сел и осторожно повел головой из стороны в сторону.

– Жив? – раздался голос Маркова.

Густав сглотнул вязкую слюну и ответил:

– Да.

Губа при этом заныла. И когда он провел по ней языком, то ощутил медный вкус крови.

– На вот, попей. Я дождевую воду собрал, пока ты был в отключке.

Марков аккуратно сунул в руки Густава консервную банку, и тот мелкими глотками выпил из нее всю воду. Зрение постепенно возвращалось, и вскоре странник увидел, что они все на том же месте – возле аптеки. Только теперь дождь закончился и светило яркое солнце.

Старик выглядел получше Густава: пара синяков на лице и оторванный рукав рубахи – вот и все, чем пожертвовал Марков.

– Сколько я провалялся тут?

– Часов двенадцать.

– Вот блин. – Густав поворочал затекшей шеей.

– Ну да. Я уж боялся, что ты в коме или вроде того. Извини, что не оттащил тебя в укрытие, просто сил не хватило, ты тяжелый. Я сходил в аптеку и набрал там пакетов, но ночью разыгрался маленький шторм, и это мало помогло. Тогда я притащил кусок фанерного стеллажа и накрыл им тебя сверху. Единственное, что я смог сделать. Но это получше пакетов.

– Да уж.

Густав с омерзением отлепил мокрые штаны от ноги. Все тело внезапно зачесалось, как будто он не мылся целый месяц. Но теперь придется обходиться без купаний гораздо дольше, потому что в корабле остались все его вещи. Мыло, пара больших бутылей с шампунями и даже его любимая синяя мочалка с мультяшкой.

Теперь у них с Марковым вообще ничего не осталось. Ни еды, ни питья, ни средства передвижения. Все перешло к городским ублюдкам. Абсолютно все, кроме пистолета, рюкзака и талисмана. Еще был ключ из головы Эндрю, но Густав надежно спрятал его под стелькой ботинка с самого начала, и никто из парней Бояра не догадался пошарить в столь интимном месте.

Он поднялся. Голова кружилась, и все тело дрожало от слабости и холода. Солнце с ясного неба пригревало достаточно сильно, от одежды даже шел легкий пар, но внутри странника точно сидела небольшая глыба вечного льда. Неприятное чувство, напоминавшее то, когда наступает болезнь. Густав всеми силами не хотел болеть. Только не сейчас.

Сейчас ему нужно быть здоровым. Даже здоровее, чем он был раньше. Потому что просто так корабль не вернуть, придется потрудиться. А трудиться с температурой и лицом, по которому прошелся коваными сапогами небольшой армейский взвод, абсолютно нереально.

На обветренном фундаменте из красного и белого кирпича лежали пистолет и рюкзак. Марков не стал разбирать вещи странника, но положил их на просушку. Густав это отметил, сделал маленький пунктик в своей голове. Из подобных мелочей обычно строится образ человека. И пока что образ Маркова не вызывал у странника особых опасений. Напротив, Густав все больше и больше проникался к нему симпатией. В конце концов, оказаться одному в незнакомом городе гораздо хуже, чем с приятелем. Пусть и не закадычным.

Густав расстегнул рюкзак. Оттуда пахнуло неприятным запахом нагретых солнцем слежавшихся мокрых вещей. Пожитков там хранилось немного, но все по делу. Фонарь, нож, кусок прочной и мягкой веревки из металлического волокна. Отмычки во внутреннем кармане, там же складной стаканчик. На самом дне лежали какие-то разбухшие от дождя бумажки. Густав аккуратно собрал эту желеобразную массу в комок и выбросил.

Во внешнем клапане имелся механический компас (и это хорошо, так как электронный умер бы под таким дождем) и герметичная пачка крекеров.

Странник распечатал крекеры и разделил их примерно на две равные части. Себе высыпал на рюкзак, а те, что остались в пакете, отдал Маркову.

– Я не хочу есть.

– Придется их слопать, – сказал Густав. – Или возьми их себе, распихай по карманам.

– Как скажешь.

Марков послушно съел один крекер, а остальные довольно быстро разлетелись по его одежде, немного пострадавшей после встречи с городскими жителями.

Когда с печеньем было покончено, Густав попросил старика помочь ему раздеться. В одежде, мокрой и противной, не существовало сейчас никакой необходимости. Правда, пришлось немного разрезать ворот толстовки и майки, чтобы через них без боли прошло распухшее лицо. Когда одежду разложили для просушки, Густав тут же взял пистолет в руку.

– Самое страшное – быть застигнутым врасплох голым. Все равно что ты сел посрать, а на тебя наткнулась голодная семейка мутов.

– Вряд ли кому-то захочется лакомиться твоим дерьмом, ты уж извини, – сказал Марков.

– Это как посмотреть. Задница у меня весьма симпатичная, не находишь? – Странник повернулся к старику спиной, и тот брезгливо простонал. – Не нравится? А мне нравится. Правда, с лицом она смотрелась куда лучше. Ты бы тоже разделся и просушился.

– Да я не мокрый. Я присматривал за тобой из-под навеса.

– Отлично. – Густав мысленно зачеркнул пре-ды-дущую галочку в своей голове и поставил новую. – Ты не перестаешь меня удивлять своей заботливостью.

– Мне не было смысла сидеть рядом с тобой под ливнем. Я взял пистолет и всю ночь смотрел за тобой. Этого достаточно.

– Ладно, ладно, верю.

Густав махнул рукой и замолчал. Примерно через час его одежда и вещи просохли.

Вместе с Марковым они решили идти на запад и постараться найти хоть какие-то следы Бояра в этом городе. Наверняка о нем тут знали. А если знали, то и могли сказать, где он живет со своими бойцами. Густав был полон решимости выведать все и даже больше у первого встречного, который сможет говорить на иньере.

Но сперва они снова зашли в аптеку, где странник набрал много разных лекарств, прежде всего от температуры, пока Марков дежурил на входе. Старик не захотел вновь проходить мимо распятого.

И когда рюкзак Густава наполнился нужными медикаментами, они пошли. Пешком. Два странника, которых волею судьбы сбросило с их кораблей на искореженную городскую землю. Смириться? Нет, смирение – это для порабощенных.

Густав продолжал чувствовать себя странником. Черт возьми, да он и был им! Просто временно остался без своего корабля. И это ничего в его положении не решало. Марков чувствовал это и боялся. Волк, вытащенный из леса и побритый наголо, не перестает быть волком. Он скалит клыки пуще прежнего.

Глава 9

Ходить в тяжелых полуботинках оказалось труднее, чем ездить на корабле. Они шли по дороге уже вторые сутки, и Густаву казалось, что его ступни – это спички. А асфальт – зажигательная сторона коробка. Еще немного трения, и ноги начнут гореть. Ярко и непринужденно.

Марков мог бы чувствовать себя лучше, так как был обут в легкие спортивные кроссовки. Крепко сшитые, из хорошего материала. Но они не спасали его от собственного возраста.

Поэтому в итоге, пройдя около тридцати километров пути, оба странника чувствовали себя предельно вымотанными. Лучшим решением было сбавить и без того невысокую скорость. Со стороны их движение походило на романтическую прогулку. Странная парочка: изуродованный парень с рюкзаком и пистолетом, засунутым за ремень; седой загорелый старик, изредка отламывающий кусочек печенья и неторопливо жующий его; и две тени, которые становились все короче по мере того, как солнце восходило к зениту.

Наступил полдень второго дня, а они так и не встретили ни единой живой души.

Возвращаться назад не имело смысла, потому что в той стороне Тисок нельзя было встретить ничего, кроме разрухи, свалки и мутов. Значит, велика вероятность повстречать людей в западной части города. Но пока что надежды не оправдывались, а рушились с легкостью карточных домиков.

Асфальт был пыльным, но следов корабля на нем разглядеть нельзя, так как ветер постоянно перемешивает и разглаживает верхний легкий слой мусора, покрывающего дорогу. И даже своих следов Густав не обнаружил, когда однажды обернулся. Только застывшая рябь серой пыли. Природа с радостью утюжила человеческое наследие.

Вдоль дороги, примерно через каждые двадцать метров, стояли фонарные столбы с размещенными на них жестяными флагами. Все они, на удивление, остались целыми. А вот лампочки такого великодушия местной публики не дождались.

– Это чей флаг? Российский? – спросил Густав.

– Да. Белый, синий, красный.

– Они любят свою страну?

– Я не знаю. Наверное, любят, если размещали флаги на фонарных столбах.

«Наверное». Густав опустил голову и пошатнулся. Солнце грело слишком сильно, и кровь буквально пульсировала в избитом лице. Казалось, она начинает закипать где-то в районе висков, распространяясь рваными нервными импульсами дальше. Он бы все отдал за то, чтобы оказаться сейчас в прохладе кондиционера.

Пот заливал глаза, и не было никакой возможности его вытереть – любое прикосновение к голове причиняло боль. Губа зудела, нос ломило. Если Густав встретит хотя бы одного из шайки Бояра, то ему точно не жить. Он прикончит его, и рука не дрогнет.

Жажда мести и желание вернуть себе корабль двигали Густава вперед и придавали ему сил. Однажды он шел точно так же, один, без корабля, только потому, что из-за сгоревших, словно гирлянда, предохранителей вырубилась вся электроника, затем кончился бензин и машина встала. Густаву ничего не оставалось, как покинуть ее и добираться хоть до кого-нибудь.

Он шел три дня, пока не наткнулся ночью на корабль. Дело было поздней осенью, и по ночам странник, просто умирая от холода, заставлял себя идти без передышки. Остановись он хоть на пару минут, и больше не смог бы подняться. Спать приходилось днем, под солнцем, совсем немного, чтобы никто не убил и не съел.

У него тогда не оставалось вообще никакой надежды, потому что наткнуться на живого и нормального человека в той глуши не представлялось возможным. Разве что выйти к какому-нибудь городу или поселению. Но Густаву повезло встретиться со странником, который отвез его обратно и помог с предохранителями. Сработала взаимовыручка, и о ней стоило помнить всегда. Негласный кодекс странников.

В дороге могло случиться все, что угодно, и каждый раз рассчитывать только на себя было глупо. Густав и сам не раз выручал других странников. Но сейчас их не было. Сейчас он шел по городу, который населяли дикари. И вряд ли они пойдут против Бояра и его компании. Потому что Густав странник, а Бояр местный. Если он так свободно чувствует себя в Тисках, значит, за ним тянется шлейф страха. А страх подавляет все: ненависть, гордость, голод, абсолютно любое желание. Страх – это пульт управления человеком.

Рассчитывать в городе можно только на себя, на свою собранную в комок злость и ненависть. Ну, и на товарища типа Маркова. Хотя полезность старика в таком деле весьма проблематична.

Густав поднял рукав толстовки, которую он обвязал вокруг пояса, и промокнул пот на лице. Потом свернул ткань в плотный конус, намочил кончик слюной и вытер соленый едкий пот вокруг глаз. Стало намного легче смотреть по сторонам, исчезло неприятное пощипывание.

Дома, дома, дома. Остановка, ржавые старые машины. Дома, дома, дома. Тут когда-то строилось много домов, скопления которых образовывали дворы. Туда вели ответвления от главной дороги. Но делать там странникам нечего. Слишком опасно соваться туда, куда не следует. Да и не найти там самого главного.

– Я пить хочу, – сказал Марков тихим голосом. Он отставал от Густава примерно на три шага, и с каждым пройденным метром это расстояние ненамного, но увеличивалось.

– Что я могу сделать?

– Нам нужно найти воду.

– Здесь нет воды. Здесь только камни и асфальт. Можешь пожевать листья деревьев.

– Я пить хочу, – упрямо повторил Марков.

– Хорошо.

Густав остановился и облегченно вздохнул. Это была первая их остановка после ночевки и вторая после аптеки. Ноги сладко заныли, и захотелось сесть, но он не стал этого делать. Попрыгал на месте, помассировал мышцы и даже разок присел, с трудом после этого поднявшись. Марков смотрел на него равнодушно, уперев руки в бока и изогнувшись, как переломленная острога.

Странник огляделся по сторонам. Везде тут росли тополя, но возле дороги он заметил густую шапку ивы, прячущейся в тени высотного дома. Это хороший знак. Значит, тут достаточно влажно. Густав подошел к иве и увидел неподалеку заплесневелый канализационный люк. Стало быть, дерево питалось влагой старых сточных вод, пронзая своими корнями землю на многие метры.

Но пить именно оттуда никак нельзя, даже пытаться не стоит. Зато можно воспользоваться ивой как естественным насосом. Густав сорвал несколько листьев, засунул их себе в рот и пожевал. Выделилось немного пресной жидкости, вяжущей рот. Затем он отломил самые молодые, еще мягкие побеги и тоже начал их жевать. Из них влаги сочилось больше, но на вкус она оставалась такой же противной.

– Не смотри, делай как я, – сказал он Маркову, но тот только поморщился.

Старик был прав – таким способом нельзя напиться, и Густав это хорошо понимал. Они выпили последние остатки воды, которой и так выходило не слишком много, перед сном, и находились без жидкости примерно двенадцать или четырнадцать часов. Одна шестая срока, после которого человек умирает от обезвоживания. Поэтому оставался последний шаг. Вода нужна организму, и ее следовало достать любым путем. Жара медленно убивала их, по праву считаясь одним из самых жестоких палачей в мире.

Густав достал из рюкзака подхваченную на дороге пластиковую бутылку и отрезал у нее горлышко. Затем сказал Маркову:

– Дай мне рукав своей рубахи.

– Зачем?

– Оторви, кому говорю. Все равно он болтается, как кусок дерьма в проруби. Или ты им дорожишь как памятью о встрече с милым Бояром?

Марков что-то пробормотал в ответ, но смирился. Взял рукав и с силой дернул его. Оставшиеся три стежка с треском порвались, и выцветший рукав перешел, словно трофей, к Густаву.

Тот в свою очередь оторвал от него тоненькую полоску, затем сложил оставшуюся часть в четыре или пять слоев и положил на бутылку. Крепко обвязал полоской и поднялся.

– Теперь я туда помочусь.

От неожиданности Марков даже улыбнулся:

– То есть ты взял мою рубаху, чтобы поссать на нее?

– Нет. Просто так пить мочу нельзя. Нужен какой-нибудь очиститель. Твоя рубаха поможет нам протянуть этот день хотя бы до вечера. Конечно, это не вино, да и полезного в ней мало, но иного выхода нет. Ждать момента, пока начнем падать, мне не хочется. И просто выливать мочу я тоже не желаю, а время подошло.

– Я тебе не верю. Ты меня разводишь, Густав.

– Неужели? – Странник улыбнулся в ответ и расстегнул штаны. – Отвернись, я не могу сосредоточиться.

И, пока Марков стоял к нему спиной, Густав наполнил бутылку примерно наполовину. Затем снял тряпку и брезгливо бросил ее на обочину.

– Я оставлю тебе порцию. Уж извини, но лучше мы выпьем мое, чем твое. Ты же на меня не обидишься, правда? Я не люблю коктейли с кровью и песком. Ну, или с камнями, как повезет.

Густав подмигнул Маркову, взболтнул прозрачную желтую жидкость, закрыл глаза, зажал нос и начал быстро глотать. Пару раз в горле у него что-то клокотало, и Маркову казалось, что странника вот-вот вырвет. Но нет, Густав сдержался и выпил ровно половину содержимого бутылки.

С отвращение вытер рот рукавом и рыгнул.

– Это… это ужасно, мать твою.

Марков поморщился в знак солидарности.

– А теперь ты, – сказал Густав. – И не вздумай отказываться. Хоронить тебя здесь я не намерен, так что бери и пей.

– Но я не хочу это пить!

– Тогда ты сдохнешь, придурок! Давай так: мы подождем вот здесь, в тенечке. Пока ты не начнешь умирать от обезвоживания. Это и так произошло бы метров через двадцать с твоими-то успехами в области перешагивания столетнего рубежа. А после этого я посмотрю, как ты отнесешься к этому чудному горячему напитку.

Густав бросил рюкзак и лег на траву прямо под ивой.

– Ты уверен? – спросил Марков, растерянно держа в руках бутылку.

– Я уверен, что второй раз спасаю твою шкуру, старик. На этот раз своим мочевым пузырем. Экзотично, но выбирать не приходится. Действуй.

Густав закрыл глаза и расслабился. Здесь, в тени ивы, на мягкой траве, ему было хорошо. Даже слишком хорошо. Уходить не хотелось, и желание напоить Маркова мочой было одним из поводов побыть в покое и тишине хотя бы с минуту. Звук шаркающих позади подошв уже начинал раздражать, а сопение и кашель старика тем более.

Правда, всхлипы и причитания давившегося мочой Маркова тоже не были похожи на пение райских птиц, но… Приходилось довольствоваться малым. И все вроде бы начало налаживаться, пока старик не отшвырнул с ненавистью пустую бутылку и не начал задавать вопросы. Они снова зашагали по залитой солнцем желтушной дороге, а Маркова словно прорвало:

– Кого ты убил на заправке, Густав? Бояр правду сказал?

– Если бы я не убил его, то он убил бы меня.

Странник опустил голову, наблюдая, как развязавшийся шнурок на ботинке то попадает под подошву, то подскакивает вверх. Наклоняться и завязывать его он не желал. Как и отвечать на вопросы, на которые сам не знал ответов. Если бы странник имел в своем словарном запасе слово «аффект», то он употребил бы его, описывая сложившуюся на заправочной станции ситуацию.

– Зачем ты оправдываешься? – спросил Марков.

– Я не оправдываюсь, отстань.

– Нет, оправдываешься. Я лишь спросил тебя – кого ты убил? А ты начал мне рассказывать почему. Или ты так всегда? На любой вопрос начинаешь оправдываться? Тебя в детстве сильно обижали, Густав? Наверное, это все идет оттуда.

– Никто меня не обижал, все любили. Пока ты дрых в моем корабле, который угнал один полоумный придурок в дебильной шляпе, меня на заправке пытался прикончить какой-то парень. Тут все чокнутые! Это же город. Ясно?

– А ты взял и убил его, так?

– Да. Он набросился на меня, и явно не для того, чтобы расцеловать.

– Понятно. Почему же ты мне сразу об этом не сказал?

– Потому что ты испугался скелета в аптеке. Зачем мне тогда рассказывать о том, что в пятидесяти метрах от нас лежит еще совсем свежий труп, сделанный моими же руками?

– Странно.

– Что странно?

Марков кашлянул и потер поясницу. В ней кольнуло, но не так ощутимо, чтобы можно было пугаться. Приступ оставался в подавленном состоянии, таблетки заметно купировали его.

– То, что в аптеку мы заехали после заправки. Откуда ты мог знать о моей реакции на трупы?

– Да не важно, старик, не важно. – Густав почувствовал себя загнанным в угол, и это здорово его обозлило. – Что с того, если бы я тебе рассказал о нем, а? Ты бы начал расспрашивать, кто он такой, почему, как, зачем. Я не люблю подобные разговоры, мне не доставило удовольствия его пристрелить, клянусь.

– Да вы же убиваете просто так! Я был странником, я знаю ваше отношение к городским!

– О, боги!

Странник попытался изобразить гримасу отчаяния, но распухшее лицо не позволило ему это сделать, сигнализировав острой болью и спазмом в мышцах. Поэтому он лишь скривился в страшной ухмылке.

– Нет, правда, объясни мне. Мы с тобой сейчас в одной связке, ты и я, и мне не хотелось бы каких-то недомолвок. Понимаешь, я должен быть в тебе уверен, как и ты во мне. И если опять что-то случится, на кого мне рассчитывать? На незнакомых людей? На странников, жителей, мутов, шестиногих собак? Или на тебя? Представь, каково мне слышать от тебя какой-то несвязный бред, если я понимаю, что все это очень легко связать. Если рассказать правду.

– Ладно, стой. Стой!

Густав остановился и повернулся к Маркову. Скептически осмотрел его. Затем сел и начал завязывать шнурок. Кровь прилила к голове, и лицо отяжелело, как будто под него залили свинец. Наконец странник справился со шнурком и поднялся. Цвет кожи у него перешел в бордово-фиолетовый, и Марков не мог этого не заметить.

– Ты как себя чувствуешь? У тебя такой вид, будто ты сейчас лопнешь.

– Почти так и есть. Слушай меня внимательно.

И странник рассказал Маркову все, что случилось с ним на заправке. Умолчав лишь про общину и вещь, которую ему нужно достать. Он решил, что эта правда еще подождет. Да и, в конце концов, он же не врет старику. Он лишь умалчивает кое о чем, заменив свой интерес к загадочной вещи интересом к способу применения ключа. И к поискам своего отца, конечно же.

Марков слушал его внимательно, иногда почесывал грудь, которая от волнения снова раскраснелась, как тогда, в момент их встречи с Бояром. Когда Густав закончил, он кивнул и молча пошел вперед. Густав немного постоял, прочитал одно понятное слово из двух на покосившейся выцветшей вывеске «Магазин Streeter» и лишь потом быстрой трусцой догнал Маркова.

– То есть я рассказал тебя все, а ты так ничего и не скажешь?

– А что я могу тебе сказать? Ты думаешь, я поверил в то, что какой-то неведомый голос узнал в будущем, где ты появишься? Затем оставил послание этому несчастному алкашу, засунул ему в голову какой-то «Ключ от всего» и принялся ждать? А потом появился ты, выслушал сказку о том, что твоей отец жив, и пристрелил беспомощного парня?! Слишком складно. И невероятно.

– Но так оно и было! Погоди!

Странник грубо остановил старика, схватив его за плечо. Сел прямо на асфальт и принялся снимать правый ботинок.

– Ты ж его только что зашнуровал, – сказал Марков.

Густав без лишних слов снял ботинок, вытащил оттуда стельку, засунул руку в самую глубь и достал оттуда маленький плоский предмет, похожий на пластиковую карточку, только очень узкую, примерно в треть от обычной. Марков осторожно взял его в руки. Почти невесомый, гибкий и плотный материал. По одному краю нанесена черная окантовка, при ближайшем рассмотрении в ней видны какие-то запаянные микросхемы толщиной чуть ли не с человеческий волос.

– Это я вытащил из его головы. Ножом. Поэтому на нем кровь, если ты не заметил. Я оттер ее об его одежду, но, видимо, не до конца. Кстати, если бы знал, то никогда бы этот нож при тебе не вынимал.

– Ну, спасибо за доверие. – Марков брезгливо отдал ключ Густаву и потер пальцы друг о друга. – Получается, вот эта штука была в нем?

– Да, прямо в нем.

– Получается, что ты поставил чью-то жизнь на кон против даже не жизни твоего отца, а лишь информации о том, где он и что с ним?

– Да. – Густав спрятал ключ, надел ботинок и встал перед Марковым, стараясь не смотреть ему в глаза. – И дело не только в этом, не в отце. Этот ключ поможет нам вернуть корабль. Голос оказался прав, я лишился дома.

– Ты понимаешь, что ты сумасшедший сукин сын? Ты понимаешь, что ты убийца? Причем не просто убийца, а отмороженный на всю голову?!

– Возможно, этот ключ поможет нам. Если он и вправду спасает в безвыходных положениях, то мы сейчас как раз в одном из таких. И вот тут наши с тобой жизни ставятся на кон против жалкой жизни алкоголика, засраного дикаря из города, – отчеканил Густав.

– Да неужели! – Старик всплеснул руками.

Солнце светило ему прямо в глаза, и он нервно слизнул соленый пот с верхней губы. Вместе с ним в рот попала вязкая пыль, противно заскрипев на зубах.

– Ты можешь меня считать кем угодно, но вот увидишь – ключ спасет нас.

– А что, если это не ключ? Обычный кусок пластмассы! И твой голос просто испытывал тебя? Сможешь ли ты сломаться или нет? Ты и рад был сломаться, Густав. Хоть и считаешь, что поступил правильно. Странник, убивающий дикаря! Пасторальная картина! Я прямо плачу от гребаного умиления!!!

Марков, сам того не замечая, с каждой фразой подвигался все ближе и ближе к Густаву, пока не вцепился в его футболку и не начал трясти странника, словно кошка своего новорожденного котенка. Тот не сопротивлялся, лишь отклонил голову и теперь уже пристально наблюдал за действиями Маркова, хотя по-прежнему старался не смотреть ему в глаза.

– Будь ты сейчас в моей общине, тебя бы казнили! Привязали бы руками к одной машине, ногами к другой и разъехались бы в разные стороны. Но отъезжали бы медленно, чтобы ты почувствовал боль. Почувствовал, как твой кишечник распрямляет свои кольца, а позвоночник держится лишь за счет немыслимого натяжения хрящей. Ты бы чувствовал такую адскую боль, что свихнулся бы. И даже не смог бы закричать, потому что твои легкие оказались бы сдавленными грудной клеткой. А потом бах, – и нет Густава. Есть Густ и Ав. Две части. И мы бы прокатили тебя по этой земле, которую ты облил невинной кровью по двойному тарифу. Хорошая забава?

– Отличная.

– Да, отличная. – Марков приблизился к Густаву вплотную, и тот почувствовал тошнотворный запах нечищеного рта и прелой мочи. Впрочем, из его собственного, наверное, воняло не лучше. – Но пока мы с тобой в одной связке, ты и я, помнишь? Поэтому нам нужно беречь друг друга. Только я тебе клянусь, слышишь, клянусь тебе, что никогда не забуду твой поступок. И всегда буду знать, даже во сне, что если какой-нибудь голос вдруг скажет тебе, что у меня в яйцах вечный запас пресной воды, то ты без раздумья кастрируешь меня.

Густав отлично различал крупные поры на коричневом от загара мясистом носу Маркова и видел, как воинственно начинают раздуваться его ноздри. В густых бровях блестели бусинки пота, а морщины на лбу стали бездонно глубокими и на удивление ровными, практически параллельными. Он аккуратно отцепил руки старика от себя, одернул футболку и сказал:

– Твое дело – верить мне или нет. Но я не из тех, кто бросается своими людьми. Закроем эту тему и пойдем дальше, ладно?

Старик смотрел на Густава. Морщины на лбу не разглаживались, но из глаз исчез мерцающий огонек ненависти. Теперь он мыслил разумом, а не эмоциями. Или близко к этому.

– Ладно. Но я не забуду, – сказал он тихо.