Текст книги "Пираты Марокко"

Глава 6
Непоправимая ошибка

В жарком мареве исчезли желтоватые берега Сардинии. Еще с неделю пути, и Марсель раскроет свои объятия. Нетерпение будоражило Пьера, заставляя его нервно вышагивать по палубе, нетерпеливо поглядывать на север, где ждала его семья, столь дорогая и желанная.

– Господи, как же мне хочется ускорить ход судов, Фома, дорогой! – восклицал уже в который раз Пьер. Фома ухмылялся в усы, тоже стараясь хоть мысленно заглянуть в чужой дом, где его никто не ждал, но который так притягивал его. Он тоже горел нетерпением, но старался этого не показывать. Это ему было легко, так как Пьер был всецело погружен в свои мысли о скорой встрече с родными.

И когда марсовый возвестил, что слева по борту появились паруса, Пьер воспринял это спокойно. Мало ли ходит тут кораблей разных стран?

Однако прошел час, и марсовый уже тревожным голосом закричал:

– Капитан, сдается мне, что это опять пираты! Уж очень явно они стремятся сблизиться с нами! Четыре судна откровенно преследуют нас!

– Мессир, – обратился капитан к Пьеру. – Думаю, что это серьезно. Поглядите внимательно, мессир.

Пьер впился глазом в окуляр зрительной трубы и тут же срывающимся от волнения голосом заорал:

– Готовьтесь к бою. Пираты за кормой! Всем по местам!

«Ивонна» шла последней, грузовые суда и две призовые шебеки с бывшими рабами ушли далеко вперед. Пьер немного подумал.

– Что будем делать, капитан? Уж очень не хочется ввязываться в драку у самого порога собственного дома.

– Думаю, что есть еще возможность уйти. Наши все-таки впереди, у них есть время, «Ивонна» ходок прекрасный. Можно попробовать.

– Хорошо бы, но корабли слишком тяжелы, а ветер не настолько крепок, чтобы позволить им уйти от преследования.

– Так что же предпринять, мессир?

– Полагаю, что наши корабли пусть спешат в порт – об этом их надо немедленно оповестить сигналами. Мы же пойдем навстречу противнику и отвлечем пиратов на себя. Иначе все можем погибнуть.

– Но что мы сможем сделать одни против четырех пиратских кораблей?

– Можем, мой капитан. Во всяком случае, задержать их часа на три вполне в наших силах. За это время наши корабли смогут скрыться за горизонтом, и потом их трудно будет отыскать, если в головах капитанов есть хоть чуточку мозга.

– В таком случае, мессир, не стоит терять времени даром. Я приступаю к маневру?

– Начинай, капитан, да благословит нас Господь!

Грузовые суда, получив сигнал, спешно прибавили парусов, сократили дистанции между собой и поспешили к горизонту, поняв, какая опасность их подстерегает.

«Ивонна» стремительно изменила курс и ходко шла под острым углом к пиратам. До них было не более двух миль, и Пьер, глядя в трубу, старался определить силы противника.

– Фома, пушки заряжать только ядрами. Будем бить по корпусам. Авось хоть одного выведем из игры, а там видно будет. Картечью по палубе стрелять только с близкой дистанции.

– Эх, Петька! Поздно мы спохватились. Нам бы с дюжину лишних людей, а то маловато для такой свалки. Но что теперь говорить – время упущено. Жаль.

– Не верещи, на настроение действуешь! Займись лучше людьми.

«Ивонна», направляемая рукой опытного рулевого, стремилась проскочить под бушпритом переднего судна пиратов. Это лишало противника возможности дать залп из пушек, можно было бы попасть по своим. Судя по поведению пиратов, они не принимали всерьез столь незначительного противника, рассчитывая разделаться с ним за считанные минуты. Потому маневр «Ивонны» не изменил их поведения.

– Вот вам пример зазнайства и пренебрежения к противнику, – заметил Пьер, в голосе которого звучали нотки радости. – Сейчас, господа пираты, мы изменим ваше о нас мнение, – и, повернувшись к левому борту, скомандовал: – Дистанция не более семидесяти саженей. Левым бортом ниже ватерлинии! Под бушприт!

Сам бросился к пушке и припал к ней, как к любимой женщине. Вскоре прямо перед бортом возник высокий бушприт шебеки пиратов, облепленный ликующими и орущими арабами.

Пушкари тщательно наводили пушки. Пьер махнул рукой, фитили воспламенили затравники. Грохот залпа пяти пушек качнул судно. Дым быстро снесло в сторону, и все увидели, как разворочен нос пиратской шебеки под бушпритом и пробоины жадно поглощают забортную воду.

Французы не смогли удержать воплей восторга и радости. Арабы ответили криками отчаяния, злобы и страха. Их корабль стал медленно крениться на нос, а матросы начали прыгать в воду в надежде, что их подберут следом идущие суда.

– Капитан, лево руля! Быстрее! Не обращать внимания на поврежденный корабль! Выходи на залп по второму! – Пьер надрывал горло, выкрикивая команды.

«Ивонна» вильнула носом и накренилась, круто разворачиваясь влево.

Пираты палили из мушкетов, но их пули летели мимо или просто не доставали. «Ивонна» почти поравнялась со вторым судном, которое вылавливало плавающих матросов с первого. Пьер резко выкрикнул, размахивая для убедительности шпагой:

– Румпель направо! Разворачивайся кормой к противнику! Кормовые орудия, готовься!

Он помчался на корму, нырнул в низкие двери и скрылся там.

Мушкетная пальба стала особенно сильной. Арабы тоже отвечали, теперь было видно, что они готовят залп из пушек. Но «Ивонна» уже заканчивала разворот, и Пьер вместе с другим пушкарем запалили затравники. Корма вздрогнула, и ядра, прочертив слабые дымные следы, ударили в борт пиратской шебеки. Щепки разлетелись по волнам.

В ответ пираты тоже успели произвести залп. Пушки у них были малого калибра, да и тех было всего две. Однако картечь снесла с полдюжины матросов и расщепила фальшборт «Ивонны» в нескольких местах.

Пьер выскочил из надтрюмного помещения, озираясь, как затравленный волк, обложенный охотниками. В трехстах саженях надвигался очередной корабль пиратов. Противник пытался охватить «Ивонну», зажать между двух судов и взять на абордаж.

– Капитан, ты жив? – закричал Пьер, не видя своего начальника.

– Жив пока, мессир! Что прикажете?

– Разворачивай судно направо! Надо уйти от охвата! В полумиле идет четвертый корабль. Держи к нему, благо ветер нам помогает. Ставь все паруса и сажай команду на весла!

Приказ мгновенно стал выполняться. Огонь пираты не ослабляли, но их мушкеты уже не доставали до «Ивонны». Наступило некоторое затишье. На палубе спешно наводили порядок, убирали раненых, исправляли повреждения и готовили пушки к очередному залпу.

Передний корабль пиратов оставался еще на плаву, но команда его покинула, шлюпки плавали вокруг, выискивая тонущих матросов.

– Капитан, держи точно на корабль пиратов! Отвернешь лишь тогда, когда я пальну из носовой пушки! – прокричал Пьер Сарьету.

– Слушаюсь, мессир!

Суда довольно быстро сближались. Пьер приказал зарядить пушку картечью и стал медленно наводить ствол вдоль палубы пирата.

– Пороху подсыпь побольше и картечи прибавь, парень, – приказал Пьер штатному пушкарю, не отрывая глаз от приближавшегося пиратского корабля.

– Хозяин, опасно, может разорвать ствол.

– Сейчас всюду опасно, парень. Делай, что тебе говорю. Теперь не время осторожничать. Капитан, чуть влево отверни – надстройка мешает! – прокричал Пьер. – Теперь в самый раз… Парень, пали!

Пушка рявкнула, обдав людей едким пороховым дымом. Картечь унеслась сеять смерть, а «Ивонна» отвернула и пошла в обратном направлении по отношению к курсу корабля пиратов.

– Правый борт, приготовься! – это был голос Фомы, уже понявшего, что надо делать. – Картечью по неверным, пали!

Корабль качнуло от залпа. Пьер внимательно наблюдал за пиратами. Десятка два арабских матросов были ранены или убиты. Вопли проклятий раздались в ответ вместе с яростным мушкетным огнем. Французы палили еще яростнее. Корабли сближались. Однако Сарьет не рассчитал, и сцепиться не удалось. Слишком далеко прошли друг от друга борта.

– Канальи! Капитан, что происходит?! Почему разошлись? Собачье племя! Право на борт! Кормовые орудия, к бою! Капитан, разверни корабль для залпа кормовой батареей!

Сарьет сам встал за румпель и остервенело вцепился в него руками.

– Марсовый, – закричал Пьер, задрав голову кверху. – Почему пушки пиратов молчат?

– Мессир, их просто у них нет!

– Отлично! Фома, укрой матросов, а то слишком они видны у тебя! На корме! Огонь!

Пушки дали залп картечью в корму пирата. Туча щепок взметнулась в воздух. Арабы завопили сильнее и ослабили огонь.

«Ивонна» разворачивалась, пытаясь вновь сблизиться с пиратской шебекой и решить исход абордажным боем. Пьер крикнул Фоме:

– Фома, даем залп картечью и тут же идем на абордаж! Готовь команду! Капитан, приглядывай за остальными их кораблями! Я один за всем не услежу!

– Капитан! – голос марсового едва доносился сверху за трескотней мушкетов и криками. – Пират уходит!

– Команда гребцов, на весла! Быстрей, черти! – это капитан орал в рупор, не выпуская румпель из другой руки.

«Ивонна» быстро догоняла пирата, который уже не желал столкновения. Борта поравнялись, гребцы убрали весла, и тут громыхнул залп пушек. Картечь с визгом дырявила фальшборт, тела пиратов и паруса. Полетели крючья, гранаты с зажженными фитилями. Пистолетные выстрелы были едва слышны в страшной кутерьме криков, стонов и проклятий.

– Ребята, вперед! – голос Фомы дискантом врезался в общий грохот боя. – Не робей, бей неверных! Круши!

Матросы с абордажными саблями и пистолетами в руках бросились на палубу пирата, завязывая рукопашную схватку.

Французы медленно, но уверенно теснили пиратов. С марсов продолжался прицельный огонь. Он выбивал наиболее опасных бойцов, и арабы пятились, отбиваясь, поглядывая по сторонам, надеясь на помощь покалеченных судов.

Брошенный азартом в кучу дерущихся, Пьер орудовал шпагой и кинжалом, пробивался вперед. Победа, казалось, была явной, но тут он услыхал за спиной тревожный крик:

– Братцы, неверные подбираются с другого борта!

Пьер не мог оглянуться, так как в это время два араба наседали на него, а он отмахивался шпагой, чувствуя удары по панцирю и шлему. Он лишь крикнул:

– Отходи назад! Встретить каналий картечью! Не давайте сцепиться! – и продолжал сражаться.

Один его противник упал, сраженный ударом шпаги. Другой отскочил, и тут Пьер краем глаза увидел человек пять арабов, выскочивших откуда-то со стороны кормовой надстройки. Он попятился назад, не смея оглянуться, рядом махали клинками его товарищи. Он увидел мельком приближающийся корабль пиратов, которые готовились уже забросить абордажные крюки и сети, и крикнул:

– Руби сети, отваливай! Ребята, залп картечью!

Что-то обожгло ему ногу, и одновременно в голове взорвалась бомба.

Очнулся Пьер, лежа на палубе. Руки и ноги его были крепко связаны. В голове болело и гудело. Глаз заплыл кровью, и он никак не мог его открыть. Любое шевеление головы отдавалось неимоверной болью.

Пьер лежал и силился понять, что происходит, шум долетал до него как бы издалека, и он не мог сосредоточить на нем свое внимание. Рядом кто-то пошевелился. Пьер скосил глаз и тут же закрыл – боль пронзила голову. Он полежал еще немного и стал различать отдельные звуки, но осознать ничего не мог.

В глаза ему ударил свет неяркого пожара. Какие-то люди суетились и пытались залить пламя забортной водой, черпая ее кожаными и деревянными ведрами. Перед глазами мелькали босые смуглые ноги в коротких штанах. Голоса людей были ему непонятны.

Вдруг мозг ожгла мысль: а не плен ли это? Но как же так могло случиться? Ведь они так хорошо начали! Не может быть, чтобы свои его бросили!

Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Это оказалось трудным делом. Голова слишком болела, да и не только голова. Пьер ощутил сильную боль в бедре, но откуда она взялась, вспомнить не мог. Он попытался повернуться, но и тут ничего не вышло. Путы были достаточно крепкими. Руки и ноги занемели и почти ничего не чувствовали.

Превозмогая боль, Пьер повернул голову. Взгляд его уперся во француза, с которым он бился рядом совсем недавно. Тот тоже лежал связанный, но в глазах было осмысленное выражение. Пьер спросил:

– Где мы? Что случилось? Где остальные?

– Мессир, вы очнулись? Хорошо. А мы теперь пленники. Нас захватили. Ребята не могли нас спасти. Так уж случилось, мессир…

– Как же так? Как тебя зовут, что-то я запамятовал. Голова чертовски раскалывается…

– Я Арман, мессир. Матрос, а был когда-то бродячим артистом. Вот теперь буду рабом, мессир. Судьба… Рассчитывал заработать, ибо вы хорошо платили. И вроде уже заработал, ан нет! Судьба!

– Судьба, – повторил Пьер. До него еще не дошел весь ужас случившегося. – Судьба, говоришь? Нет, видимо, здесь есть моя ошибка, Арман. Где-то я проглядел. Ну, конечно! Увлекся дракой, делом, которое и без меня отлично могли сделать. Вот и получили мы в результате перст судьбы.

Глава 7
Плен

Превозмогая боль в голове и ноге, Пьер повернулся и оглядел просторы моря. Он впился глазами в парус, узнал в судне дорогие очертания «Ивонны». Она медленно удалялась, а глаза Пьера непроизвольно наполнились влагой. Тяжелый вздох сотряс его грудь, он отвалился назад и закрыл глаза, пережидая всплеск боли в голове. Потом он услышал негромкий голос Армана:

– Мессир, как вы?

– Как настоящий раб, Арман. Страшно болит голова.

– Еще бы ей не болеть, мессир. Шарахнули вас отменно. И если бы не шлем, то были бы вы уже поставлены перед Господом нашим.

– Все же, Арман, как так случилось, что мы остались у пиратов? Неужели нас бросили?

– Да вот так и случилось, мессир. Вы же сами приказали рубить сети и отваливать. Видимо, вы рассчитывали в последний момент прыгнуть к себе, а я прикрывал вас. А когда суда стали расходиться – вас оглушили, да и мне досталось, когда я отвлекся, защищая вас.

– Стало быть, никто нас не заметил из своих?

– Как же, мессир! Заметили и попытались было забрать, но ваш друг месье Фома ответил, что есть ваш приказ отходить. Ни я, ни тем более вы не смогли уже перепрыгнуть на свой корабль. А пираты уже навалились на нас и отсекли от борта.

– Как же Фома мог так поступить?

– Мессир, но положение было действительно очень опасное. Атакованные с двух сторон, мы бы не выдержали. Тогда бы все попали в плен, кто в живых остался бы. А так корабль спасен, есть кому защищать остальные. А мы… Бог даст – не пропадем. Ведь можно выкупиться, а? – с надеждой в голосе спросил Арман.

– Безусловно, Арман. За этим дело не станет. Будем считать, что лишь время отделяет нас от свободы. Значит, нам надо смириться на это самое время. Тут уж ничего не поделаешь. Придется ждать и надеяться, что время это пройдет скоро.

– Вам хорошо говорить об этом, мессир. А у моих родственников вряд ли найдутся средства и даже желание тратиться на такого беспутного человека, как я.

– Об этом не беспокойся. Обещаю, что я заплачу за тебя весь выкуп. Однако, Арман, не стоит распространяться о том, что я не простой матрос.

– Конечно, мессир! Я все выполню, что вы прикажете.

– И все же мне не совсем ясно, что произошло, Арман. Ведь «Ивонна» имела достаточно сил для боя, не так ли?

– Мессир, я не совсем в этом уверен. Вы только вспомните – три неприятельских судна находились рядом, одно из них уже атаковало нас, а третье было на подходе. Они хоть и были повреждены, но поспешили на помощь своим. Хотели взять нас в клещи, но отличный залп позволил остановить ближайший корабль, а от другого удалось уйти благодаря удачному маневру. Но продолжать сражение было просто невозможно. Это была бы верная смерть и плен для всех, мессир.

– Может быть, ты и прав, Арман. Погляди, что у меня с бедром. Что-то уж сильно болит…

– Мессир, у вас оно распорото дюймов на десять тесаком, это случилось почти одновременно с ударом по голове. Рана еще кровоточит. Перевязать бы, да…

Тут к ним подошел полуголый араб и с неприятной улыбкой на грязном усатом лице уставился на пленных. Потом он сказал что-то, чего Пьер не сумел понять, показал на рану на бедре, которая кровоточила, пропитывая ткань штанины.

Араб присел, оглядел расползшиеся края, покачал головой, достал пороховницу, насыпал немного пороха в рану. Пьер с недоверием и ожиданием чего-то ужасного наблюдал за ним, пока не понял, что именно тот собирается делать. А араб высек огонь кресалом и поднес тлеющий фитиль к пороху на ране. Он вспыхнул, потом зашипел, и Пьер от боли потерял сознание.

Очнувшись, он заметил, что рана грубо перевязана тряпицей и уже не так сильно болит. И боль в голове уменьшилась, но совсем немного.

Пиратские суда ставили паруса и начинали медленно двигаться, покачиваясь на пологой волне. Одна шебека шла с довольно сильным креном, остальные были изрядно потрепаны и выглядели, как только что вышедшие из жестокого шторма.

Подошел еще какой-то араб, грубо повернул почти бесчувственные тела французов, распутал веревки и забормотал что-то себе под нос, потом показал рукой на фок-мачту, давая понять, что можно расположиться там.

– Он думает, что мы в состоянии доползти туда, – со злой гримасой процедил Арман.

Это был еще довольно молодой человек лет тридцати с черной шевелюрой слегка вьющихся волос, с бородкой и усами, в которых просвечивала рыжина. Он был несколько худоват, жилист, но чувствовалось, что человек этот ловок, быстр и достаточно силен. Его длинные пальцы постоянно были в движении, глаза смотрели пристально, пытливо, долго не останавливаясь на каком-то одном предмете. Он был среднего роста, но длинноногий.

Раненую руку он придерживал левой и слегка ее покачивал. Видимо, она не успокаивалась, небрежно перевязанная какой-то полоской нечистой ткани. Пьер заметил его бледность и спросил:

– Что, сильно болит?

– Болит, собака! Спасу нет! И двинуть не могу.

– Что делать, Арман. Теперь надо запасаться терпением, больше нам ничего не остается.

– Да уж, мессир, это точно так. Предстоит нам хлебнуть горя. Сколько времени пройдет, пока нас выкупят?! Да и выкупят ли вообще? Вы и вправду готовы за меня заплатить, мессир?

– Успокойся, Арман. Я же сказал, а у меня нет привычки не выполнять своих обещаний, к тому же мы с тобой теперь одной веревочкой связаны, повенчаны, так сказать, несчастьем. Как я могу тебе отказать в таком малом для меня деле? Это просто мой долг.

– Я так надеюсь на это, мессир.

– Хватит меня называть мессиром, Арман. Теперь мы с тобой совершенно одинаковые люди. Пленники, рабы. Так что зови меня на «ты» и по имени. Так будет проще и справедливее. Согласен?

– Согласен, но как-то неудобно, мессир…

– Привыкнешь, к тому же ты обещал не выдавать моего положения, а если будешь и дальше обращаться ко мне так почтительно, то всяк поймет, что я за птица.

– Да, вы… ты прав, Пьер. Я постараюсь.

– Ладно… Мне вроде стало чуть лучше. Нужно добраться до мачты, а то здесь не очень-то удобно лежать. Полезли на свое место. Надо привыкать подчиняться победителям.

– Да разве они победители? Мы же спасли все достояние, и призы с нами, вернее, с ними, – и он кивнул на море, в ту сторону, где уже исчезли из виду очертания родных парусов. – Вот жалость, люди будут получать доли от призов, а я тут в плену мыкаться! Не сбыться моим надеждам, Пьер.

– Погоди травить душу. Не отчаивайся. Коли Господу будет угодно, мы выберемся отсюда, и я награжу тебя по заслугам. Ведь мне пришлось бы намного хуже, попади я в плен один, а вдвоем нам будет полегче, Арман. Надо только ждать и надеяться.

– Интересно, куда нас привезут? В Алжир, да?

– Кто его знает, Арман. Надо послушать пиратов. Я когда-то немного знал арабский, так, совсем немного, слов около ста. Может, и услышу что интересное.

Солнце клонилось к закату. Вечер обещал быть тихим и теплым. Но товарищам по несчастью легче не становилось. Их бил озноб, жар разлился по телу, в головах шумело, а раны отвратительно пульсировали и болели.

Пиратские корабли один за другим медленно тащились на юг, слегка покачиваясь. На палубах шли интенсивные работы по устранению полученных в бою повреждений. На пленных никто не обращал внимания, полагая, что им с их ранениями в открытом море некуда бежать.

Пьер, превозмогая боль, внимательно прислушивался к разговорам матросов, но что-либо существенное выяснить для себя не мог. Он только и сумел понять, что арабы сильно удивляются своему столь неожиданному поражению. Они ругались, сетовали на отсутствие добычи и невозможность продолжать охоту на европейские корабли.

– Пока, Арман, ничего интересного я не услышал, – заметил Пьер, морщась от саднящей боли в ноге. – Хоть бы попить дали, а то страшно мучает жажда.

Он окликнул проходящего мимо пожилого араба:

– Раис, воды бы нам. Пить ужасно охота, – и он показал жестом, чего они хотят.

Араб остановился, сморщил смуглую рожу в презрительной гримасе, но сделал успокаивающее движение рукой и отошел. Вскоре он вернулся с ковшиком воды.

Пьер протянул руку за ковшиком, но араб выплеснул воду ему в лицо и громко захохотал. Его поддержали еще некоторые, и утоление жажды этим закончилось.

Тут к матросам подскочил какой-то алжирец, по одежде и повадкам – не простой матрос. Он зашипел на них, размахивая руками, толкнул в грудь матроса с ковшиком и прокричал ему вслед явные ругательства.

– Чего он там разошелся? – спросил Арман у Пьера.

– Да вроде защищает нас. Хорошо бы, Аллах сжалился над нами и надоумил его приказать принести воды.

– Пьер, ну ты прямо как неверный заговорил!

– Надо привыкать к этим условиям, Арман. Среди неверных жить придется.

– Гляди-ка! Вода появилась! С чего бы это? Но спасибо Господу и за это!

Подошедший матрос протянул раненым ковш воды, и те по очереди с жадностью ее выпили. Отдавая ковш, Пьер сказал, глядя прямо в злые темные глаза матроса:

– Инша-аллах, абу!

Араб подозрительно глянул на Пьера, что-то пробормотал и ушел.

– Что это ты ему сказал, Пьер?

– Я сказал, что да будет так угодно Аллаху.

Они постарались укрыться в тени мачты. Солнце пекло нещадно, а тела их и так пылали в жару лихорадки.

На заходе солнца, когда матросы помолились, пленным принесли миску с вареным кускусом, это что-то вроде манной крупы, и по три финика на брата. Дали и кувшин воды. Пьер сказал товарищу по несчастью:

– Ешь, Арман. Нам нельзя терять силы. Теперь это будет главным нашим желанием – побольше поесть. Так что жуй, пока дают.

– Я вижу, Пьер, что с головой у тебя получше, да?

– Чуток лучше. Не так трещит, но еще болит чертовски, места себе не нахожу, а вот с ногой дела совсем пропащие. Как бы не загноилась.

– И не говори. Вот попали в историю!

Ночью им почти не пришлось поспать. Раны не давали успокоения, а прохладный ветерок не охлаждал внутреннего жара. Легкая дремота овладевала ими на некоторое время, потом опять возвращалась боль, и стон иногда срывался с их губ.

Утром какой-то лекарь, сухой молчаливый араб в белой замызганной джелабе, осмотрел раны, бесцеремонно, невзирая на стоны, отодрал грязные повязки. Он, предварительно промыв раны какой-то коричневой жидкостью, от которой страдальцы застонали еще сильнее, смазал их мазью и наложил новые повязки чистого полотна, потом дал попить горького травяного отвара. Пощупал пульс, потрогал лоб, встал и молча отошел.

– С чего это нас вздумали лечить, Пьер?

– Так и должно быть, Арман. Зачем им дохлые пленники? Им нужно содержать нас в достаточно хорошем состоянии, а то подохнем, и не получат они хорошего выкупа.

– И долго нам придется ждать этого выкупа?

– Кто его знает, Арман. Может, месяц, а может, и год. Один Господь все это знает.

– Неужели и год?! С ума можно сойти!

– Не расстраивайся раньше времени. Приучай себя к мысли, что все могло быть и хуже. Мы живы, раны хоть и слегка, но успокаиваются. А это уже кое-что. Молись и уповай на Всевышнего. Пока большего нам не дано.

– Как ты можешь так спокойно обо всем этом говорить?

– А к чему зря бередить душу? Этим только хуже сделаешь сам себе, а помочь не удастся. Будем ждать.

– Так куда нас везут? Ты не узнал?

– А какая нам разница? Всюду нас ждет одно и то же.

Три судна медленно, переваливаясь с боку на бок, тащились по спокойному морю, и Пьер легко определил, что курс они держат на юг. Да и куда им плыть, как не к Африке, где пираты гнездились чуть ли не в каждом городке.

Еще два дня спустя показались желтые берега, покрытые пятнами зелени и квадратами ярко-желтых посевов.

– Вот и подходим к берегу, Арман. Скоро узнаем, где мы находимся. Я думаю, что это Аннаба. Во всяком случае, так я слышал от матросов, которые разговаривали между собой.

– Я вот о чем думаю, Пьер. Чего это нас держат на палубе? Обычно же пленных заталкивают в трюм. Однако мне это нравится.

– Вот и благодари Бога за такое, Арман. Видишь, бывает и хуже, а нам, значит, еще повезло.

– Может, ты и прав, Пьер. Поживем – увидим.

За час до захода солнца суда отшвартовались у причалов. Толпа любопытных тут же собралась рядом, поднимая тонкую пыль босыми ногами. Крики, приветствия и причитания сливались в общий гвалт. Лица толпы были оскалены злобой, рты изрыгали проклятия на головы неверных. В руках некоторых сверкали обнаженные ханджары – обоюдоострые кинжалы с тонким клинком.

– Что это они так свирепо встречают своих? – спросил Арман, поеживаясь при виде такого скопища обозленных арабов.

– А чего им радоваться, Арман? Добычи нет, погибших много, корабль потеряли. С чего им радоваться-то? Того и гляди, на нас набросятся. С них станется! Фанатики!

Тут матросы стали грубо поднимать их и заталкивать в люк, ведущий в трюм. Пьер не мог наступить на ногу и прыгал на одной, цепляясь за фальшборт. Арман его поддерживал здоровой рукой. Очутившись в темноте, Пьер сказал:

– Вот мы и в трюме. А ты радовался…

Они устроились на каких-то мешках и тюках, но духота и жара так на них подействовали, что им стало дурно. В головах стучали молотки, раны сильно заныли от пульсирующей в жилах крови. Пленники обливались липким потом и гадали, скоро ли их выпустят на свежий воздух. Обоих стала мучить жажда, но о них, казалось, забыли.

Беготня на палубе продолжалась до темноты, после чего шум помаленьку стал затихать. Прохлада ночи почти не проникала сквозь густую решетку люка, лишь к утру стало немного легче, но без воды Пьер и Арман чувствовали себя настолько плохо, что перестали разговаривать. Языки не помещались во ртах, а гортань стала шершавой и болезненной.

Наконец решетка открылась, и почти черная рука протянула кувшин с водой и черствую заплесневевшую лепешку.

С большим трудом пленным удалось сделать по паре глотков, после чего Пьер сказал, едва ворочая языком:

– Сразу не удастся напиться. Горло так пересохло, что глотать невозможно. Подержи воду во рту, а уж потом постарайся проглотить.

Их мучения продолжались еще целый день. Лишь когда солнце перестало калить палубу, их вытащили из трюма. Ночь сверкала крупными звездами и веяла прохладным, по сравнению с трюмным, воздухом.

Их повели на берег, где, подгоняя палками, погнали по кривым темным переулкам вверх по склону. Пьер с трудом передвигался, морщился от боли, пока кто-то не сунул ему в руки толстую палку. Теперь он мог на нее опираться, и боль в ноге несколько поутихла.

Полчаса такой медленной ходьбы – и они очутились возле довольно длинного здания. Как потом оказалось, они попали в бент – тюрьму для рабов. Их втолкнули в подвальное помещение, где было относительно прохладно, но спертый от множества грязных вонючих тел воздух делал жизнь в этом смрадном помещении совершенно жуткой.