Текст книги "Казаки-разбойники"

Глава 2

Не прошло и месяца, как обоз достиг Львова. Здесь он влился в другой, больший, и после трехдневного отдыха тронулся в сторону границы с Неметчиной.

– Это сколько же идет с нами казаков, дядько Макей? – все спрашивал Лука на роздыхах.

– Не они с нами, а мы с ними, хлопец, – отвечал казак. – Думаю, что тысячи две должно быть, будет еще больше, не все еще собрались. Хоть так нас, выписников, отметили, а то выбросили, как ненужный мусор, и живи как хочешь. А как?

– А чего меньше стало реестровых казаков, а?

– Пан король жадничает и не хочет выделить для нас грошей. Войны нет – вот он и не хочет раскошелиться. Сагайдак, тот умел выбить гроши. А теперь пошли не гетманы, а тряпки. Трясило панов трясет, вот король и жмотничает.

Дня через три возы остановились вблизи крохотного сельца дворов в двадцать. Оно белело в версте от лагеря казаков.

Макей со своими возчиками сидели у костра, курили люльки и вели тихую беседу. Легкие облака набегали на небо и заслоняли звезды. Луна всходила поздно. Было тихо, темно и мирно.

– Погоди-ка, Макей! – предостерегающе поднял руку пожилой конюх Яким Рядно. – Кажись, кто-то идет к нам. Может, от коней кто.

– Пусть идет себе, – махнул рукой Макей.

Светлая фигура человека появилась в свете костра и остановилась в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.

– Кто ты, человече? – спросил Макей, признав незнакомого. – Чего тебе?

– Добрые люди, я пришел просить помощи.

– Сидай, хлопец, – пригласил Макей, указав на кучку хвороста у костра. – Что у тебя стряслось, что ты тут появился?

– Житья нет от нашего пана, казаки! Измордовал! Особенно меня.

– Эх, хлопец! Кого паны не мордуют? Скоро всех крепаками сделают, тогда и жалости не у кого будет просить. А что так?

– Да я осмелился заступиться за сестру, пан казак. Вот он меня и возненавидел. А сестру все равно взял себе. А я больше не могу, пан казак! Возьмите к себе! Буду служить вам верно!

– Я не сотник, хлопец. Куда мне тебя взять? Могу отослать к пану сотнику, да вряд ли он тебе поможет. А усадьба у пана большая?

– Какой там! Хата немного больше обычной, а дерет нас нещадно, словно ясновельможный! Даже мать свою мордует. А чего? Она наша, украинка, а он по батьке лях!

– Это уже плохо, хлопец, – бросил Макей. – Все ж мать.

– А сегодня приехали к нему ляхи и пируют, собрали в деревне живность, побили батогами многих – и в ус не дуют. Обжираются себе, а люди голодают. Возьмите, пан казак! – Парень упал на колени.

Он был молод, не больше семнадцати-восемнадцати лет, в ободранной рубахе и рваных полотняных штанах. Больше никакой одежды на нем не было.

– И не проси, хлопец, – отрезал Макей. – Мы казаки, идем на войну и взять тебя не можем. Ищи своей доли сам.

– Дядько Макей, – тихо молвил Лука, – может, можно, а?

– Цыть, куренок! Не твоего ума дело! Замолкни!

– А сколько приехало ляхов, хлопец? – поинтересовался Терешко Богуля.

– Да пятеро молодых, пан казак! Сидят, уже напились, а все требуют еще. И девок наших требуют. Вот все и разбежались кто куда от греха подальше.

– Гляди, как обнаглели, паразиты папские! – вскричал Яцко Качур. – Всыпать бы им хорошенько! Прямо руки чешутся!

– Можно было б и почесать, – заметил Терешко мрачно. – Что с тебя возьмешь? Ты казак в походе и завтра будешь далеко. Ищи ветра в поле.

– И то верно, дядько Терешко! – воскликнул Лука. – Сходить бы в деревню и накостылять по шеям этим проклятым панам!

– Сиди, молокосос! – остановил Макей юношу. – Ишь, разорался, казак!

– Да брось ты, Макей, – остановил начавшегося злиться десятника Яцко. – Я с большим удовольствием бы взялся за это, братья-товарищи.

– А что? Всего верста, а их пятеро перепившихся панов. Ну и еще один. – Лука оглядел собравшихся у костра. – Дядько Макей, дозволь сходить. Охота косточки поразмять, а то я все с лошадьми возился. А впереди война. Надо мне привыкать к оружию, да и свое раздобыть. Дозволь, мы быстро смотаемся, и никто не узнает.

Макей засопел, казаки дружно наседали.

– Слушай, дядько Макей! – предложил Лука. – Ты ничего не знаешь, а мы сами все сделаем. Пана сотника нет, и вернется поздно, да и на кой ему проверять нас после гульбы с австрияками, что вчера встретили нас на дороге. Идет?

Макей продолжал молча сопеть, жадно затягивался табачным дымом, но все в обозе уже знали, что это лишь видимость. Он просто побаивался сотника и не хотел брать ответ на себя.

Терешко не выдержал и крикнул задорно:

– Собираемся, товарищи! Макей не возражает. Он просто ничего не знает. Тебя как у вас в деревне кличут? – обернулся он к пришедшему хлопцу.

– Яким Ярыга, пан казак, – тихо ответил парень.

– Во! Еще один Яким появился! Яким, Рядно, гляди, тезка твой! Хватай сабли, пистоли и пару пик. Мушкеты не трогаем. Обойдемся. Яким Малый, так пока будем звать, веди коротким путем. И тихо.

Скоро семеро теней скрылись в темноте. Макей вздохнул, покачал головой, выколотил люльку о палку и полез под мажару спать, укрылся попоной и затих.

– Вот и пришли, казаки, – прошептал Яким Малый.

– Это панская хата? – спросил Терешко.

– Она самая. Окна еще светятся. Пьют еще.

– Говорил, что маленькая, а там, наверное, окон десять. Да ладно. Собаки во дворе есть?

– Есть, да заперты в сарае. Гости, – ответил Яким.

– Веди, только тихо, – приказал Терешко.

Казаки, пригибаясь и стараясь не шуметь, прокрались во двор. Кругом было темно и тихо. Лишь смутные голоса доносились из открытых окон, где теплились лучины и одна свечка.

– Как договорились, казаки, – прошептал Терешко. – Пугаем пистолями, вяжем, а потом видно будет. Оружие держать наготове. Не стрелять без необходимости. Не стоит поднимать шум. Пошли.

Прошли сени. Дверь в горницу была открыта и тусклый свет освещал немного просторные сени.

Заглянули в горницу. Там сидели пятеро панов в расхлестанных рубашках, один лежал на лавке и спал. Две девки со страхом в глазах сидели на коленях панов, руки которых жадно шарили под юбками и сорочками.

Казаки поправили повязки, закрывавшие им нижние части лица, шагнули в горницу. Терешко зловеще приказал, наставив пистоль в грудь одному из панов:

– Всем молчать, панове! Сидеть смирно или умрете! Руки на стол!

– Этт-то чт-оо за быдло? – прошамкал с полным ртом один пан.

Лука вспомнил Мироновку, порубанную родню, подскочил и хрястнул того в зубы, ободрав суставы. Яким Рядно двинул стволом пистоля в лицо хозяину, крикнув зло:

– Молчать, паскуды польские! Убью!

Попытка вскочить была остановлена нервным взмахом сабли. Один лях со скрипом зубовным свалился в лужу собственной крови.

– Зря ты это, хлопец, – заметил Терешко, но без сожаления, обращаясь к казаку по имени Ермило Гулай с черным оселедцем и пронзительными глазами того же цвета. Ему было лет под сорок, но выглядел он совсем молодым и легким в движениях.

Побледневшие ляхи оторопело застыли в напряженных позах, ожидая, что произойдет дальше.

Хозяин, моложавый рыхлый мужчина лет тридцати пяти, трясущимися руками шарил по столешнице. Его влажные губы наконец промямлили:

– Чего вам здесь нужно, холопы?!

– Это тебе за холопов! – наотмашь ударил того по лицу Лука. – Еще раз вякнешь – и я отправлю тебя к Богу на небеса! Выкладывай гроши, падло!

Яцко несильно кольнул кинжалом в шею хозяина, тот чуть не свалился с лавки от страха, но молчал.

Терешко взял чью-то люльку, раскурил и выбил об голову пана ее содержимое. Поляк, с кем это случилось, только открыл было рот для вопля, как Терешко сунул дуло пистолета тому в рот, ощущая крошево зубов, и прошипел зловеще:

– Спросили, где гроши, так отвечай, иначе поджарим по-настоящему! Быстро!

Тот только в недоумении пожимал плечами, не в силах проговорить хоть бы слово, и лишь мычал, пытаясь языком вытолкнуть ствол пистолета изо рта.

– Хватит его пугать, – отстранил руку Яцко Терешко. – Попробуем хозяина. У него язык лучше подвешен. Ну, пан, где гроши? Выкладывай живо!

Лабза уже накалил конец шомпола от пистолета и вопросительно поглядывал на Терешко. Тот мотнул головой.

– Нет! Не надо! Я все отдам! – упал на колени хозяин. – Только не пытайте!

– Это хорошо, пан, – язвительно ответил Терешко. – Торопись.

Хозяин затрусил в соседнюю комнату. Терешко последовал за ним.

Лука все это наблюдал округлившимися глазами. Потом его взгляд упал на ковер на стене, где был набор оружия из двух сабель, копья с коротким древком, топора старинной ковки и лука с сагайдаком со стрелами.

Глаза у него загорелись. Он вопросительно глянул на Яцко, и тот ответил с усмешкой в глазах:

– Правильно, бери, хлопец. Теперь это все твое, и еще пистоли где-то у панов должны быть. Ага, вижу. Их тут целых восемь. Тебе повезло. И припас к ним! Все забираем. Пригодятся.

Лука благодарно ответил немым взглядом, торопливо стал срывать со стены оружие и неумело цеплять его на себя. Потом, отойдя от страха и оцепенения, сказал беглому Якиму:

– Чего стоишь, словно пень трухлявый? Слыхал, что сказано? Бери, пока есть что.

Яким неуверенно взял пистоль, осмотрел и попробовал засунуть его за штаны. Но бечевка вдруг лопнула, и штаны сползли на пол.

Громовой хохот огласил горницу. Юноша смутился, подхватил штаны и затравленно огляделся.

– Ну, хлопец, теперь тебе не отвертеться от хорошей клички! – вскричал со смехом Ермило. – Быть тебе прозвищем Штаны! Да ты не очень-то серчай! Это не самое страшное! Могло быть и хуже. Однако поспеши поднять их.

Лука вдруг заметил злорадно ухмыляющуюся физиономию пана хозяина, а потом и услышал его голос:

– Погодите, холопы, я вам еще покажу, где раки зимуют!

Гнев отразился на побледневшем лице юноши. Его, казака, который уже раз назвали холопом! У него открылся рот, захлопнулся, опять открылся. Он шагнул к пану хозяину, посмотрел в его выкаченные глаза. В руке появился пистолет. Терешко заметил:

– Погоди, хлопец. Мы еще гроши не пересчитали. Может, еще что утаил этот паскудник!

Но Лука уже ничего не слышал. Он ткнул пистолетом в живот хозяину, надавил спуск. После выстрела тот кулем повалился на пол.

– Поговори теперь с нами, холопами, пан хозяин! А мы послушаем!

– Добре, Лука! – протянул Яцко тихо. – Видать, доставалось тебе от панов. Вот и отыгрался хоть на одном. А теперь мотаем отсюда, пока не поздно.

– Яцко, – подал голос Лука, – неужто мы оставим их тут? – И тут же добавил, как бы поспешая: – Опасно. Дознаться могут.

Яцко с Терешко скривили рты в сожалеющую гримасу, качнули головами в знак согласия. Несколько взмахов саблями, всхлипы, стоны вперемешку с тихими воплями – и все было кончено. Все шестеро поляков уже плавали в лужах крови.

– Уходим, товарищи, – бросил хрипло Терешко. – Поспешим.

– Жратвы захватить бы, – предложил Яцко. – Яким, ты все тут знаешь. Займись этим с Омельком.

Казаки ушли, а остальные похватали закуску и торопливо жевали.

– Брось горилку! – прикрикнул Терешко, увидев, как Яким Рядно тянет келих ко рту. – Не искушай судьбу! Так нас быстрей узнают. Поостерегись пока.

Тот тяжко вздохнул, но согласился.

Собрали все оружие, распихали по кушакам, сняли с убитых кольца и, дождавшись Омелько с Якимом, тронулись в путь, к табору.

– Смотрите, хлопцы, держите языки за зубами, – предупредил всех Терешко. – И Макею ничего не говорите. Оружие тут же спрятать в мажарах. Яким Штаны, ты не высовывайся. Придется тебе идти с нами. Оставаться здесь опасно.

– Спасибо, пан казак! Я охотно!

– Дня два не показывайся из схоронки в мажаре. И не вздумай шутить с таким делом. Голову оторвут.

– А где мне прятаться, пан казак?

– В моей мажаре, – решительно ответил Терешко и добавил: – Ко мне Макей не станет приглядываться.

Стан казаков уже спал. Караульные узнали своих и пропустили, стараясь не рассматривать их, полагая, что те возвращаются из деревни, где искали приключений с бабами.

Яким Штаны забрался в мажару, где с помощью Терешко устроил между кладью лежбище, укрытое от постороннего взгляда.

Утром Макей придирчиво осмотрел мажары, прошелся вдоль их ряда. В глазах угадывалось любопытство, но он ничего не спросил, будто ничего и не произошло вечером. И возчики хранили мудрое молчание, лишь Лука иногда сверкал гордо глазами. Теперь у него было свое оружие, у панов взятое.

Прошло дней шесть. При сопровождении польских и австрийских офицеров обоз с боевыми сотнями казаков пересек границу и углубился в Неметчину.

К этому времени Яким Штаны уже шествовал рядом с мажарами на правах, которые ему никто не давал. Макей молча сопел, когда тот подсаживался к их костру и тянулся ложкой к общему котлу. Но перечить не осмеливался, понимая, что и сам молчаливым согласием способствовал недозволенному.

Сотник почти не тревожил обозников, предоставив все десятникам и своему помощнику, пану Свищнику. Тот больше заботился о сбыте обозного продовольствия на сторону, но делал это помаленьку и с оглядкой. Поэтому старался не портить отношения с обозниками.

Обоз тащился по землям, всхолмленным и цветущим, деревни сильно отличались от украинских, хотя было и много общего. Попадались каменные замки, их вид возбуждал удивление и почтение. Удивлялись – как можно штурмовать их, такие высокие и грозные.

– Народ здесь поопрятнее живет, – заметил Лука возле костра, где булькал пшенный кулеш с салом.

– Один хрен! – с недовольством буркнул Макей. – Разве что тут нет крепаков, а поборами так давят, что бедному крестьянину и продохнуть невозможно.

– Война, Макей. Немец уже сколько лет бьется с соседями и шведом. – Рядно многозначительно оглядел товарищей. – Слыхал, нас отправят в какой-то табор и начнут обучать, как воевать в Европе.

– Чево! – воскликнул Терешко недовольно. – Наших казаков обучать? Ты спятил, Яким? Хотя мне это даже нравится. Все подальше от войны, а талеры идут.

– Шесть монет, да и то не всем!.. Разве это гроши за такую работу! – воскликнул с возмущением Лука. – Вон офицеры и старшины гребут лопатой! А отдуваться нам.

– Такова наша доля, хлопче, – философски отозвался Макей.

– Это уж точно, – вздохнул Яцко и зачерпнул из котла каши попробовать готовность. Подул в ложку, пожевал. – Кажись, готово, казаки.

– Наша серома да нетяги завсегда первыми ложками кровушку хлебают, – не унимался Лука. – А старшина мошну набивает и нас, дураков, кабалит.

– Умолкни, сынку! – незлобиво прикрикнул Макей. – Так Господом заведено. И не нам то исправлять. Пан завсегда найдется на людскую шею.

– То Макей верно молвил, – отозвался Омелько и предложил: – Не пора ли за кулеш приняться? Поди, остыл небось.

Обоз с полками казаков втянулся в поросшие лесом горы Силезии. Редкие деревни ютились в широких долинах, а на вершинах холмов иногда возникали, упираясь в небо островерхими крышами башен, красивые замки местных вельмож и графов.

– Похоже на наши Карпаты, – молвил Рядно, оглядывая невысокие горы. – Я в тех краях бывал.

– Эй, казаки! – Это подскакал к обозникам Степанко и озорно оглядел подводы. – Скоро конец дороги! Завтра-послезавтра приедем!

– И где остановимся? – спросил Лука.

– А хрен его знает! Возле какого-то большого селища или городка. Несколько месяцев, слыхал, проживем тут.

– Ну и ладно, Степанко! – Терешко довольно перекрестился. – Хоть отдохнем в этих благодатных местах! А война от нас не уйдет.

И действительно – два дня пути, и обоз остановился в долине, на дне которой весело звенел широкий ручей с каменистым дном, усеянным обкатанной галькой.

Уже через день под руководством немецких офицеров начались учения. Казаки ворчали, но приходилось подчиняться. Никто не понимал чужой речи, и это в значительной степени тормозило обучение. К тому же казаки и нарочно притворялись непонятливыми.

В трех верстах начиналось большое село, куда по воскресеньям отпускали некоторых казаков небольшими группами развеяться от постоянных учений и грубых окриков и ругани офицеров.

На смотр приехал пан полковник Носович с помощником Тарским. Они долго совещались с представителем имперских войск, и казаки вскоре узнали, что к зиме им предстоит выехать в места боевых действий против шведов и баварских немцев.

– Тут сам черт не разберется с этими немцами! – волновался Степанко. – Одни – католики, желают погибели другим немцам – протестантам, а что это такое, никто пояснить не может! Тьфу, проклятье!

– А у нас разве не так, Степанко? – заметил Лука. – Униаты, католики и мы, православные. Со стороны и нас трудно разобрать.

– Это ты, хлопче, как в точку попал, – ответил бодро Степан. – Ну я поскакал! Бывайте, товарищи!

Не прошло и недели, как полки казаков получили приказ сняться с места и в походных колоннах выступить на северо-запад, где уже сколько лет гремели бои.

Продвигались медленно, с остановками и длительными дневками. Незаметно потянулись места, тронутые войной. Стали попадаться покореженные деревни с потоптанными полями и сожженными избами. Людей было мало, и выглядели они не так опрятно, как раньше.

– Да, эти места не то что прежние, – заметил Макей после прохода одной из таких деревень. – Люди смотрят волком – их понять можно.

– Самое страшное бедствие для народа, дядько Макей, – ответил Омелько. – Вспомни, какие села у нас оставались после набега татар или карателей-ляхов. То же самое. Одни слезы и разорение. Когда Господь смилуется над простым людом и покончит с этими войнами?!

– Это точно, Омелько. Видимо, Богу до нас и дела нет. Идем за шесть монет на смерть, а кому достанутся наши денежки, коль ляжем в чужой земле?

– Ты уверен, что вы все свои талеры получите? Сомневаюсь, дядько Макей. Простым людям завсегда кто-то был должен. А всегда мы получали эти долги? То-то!

– И это точно, Омелько. Такая наша доля.

На одной из дневок Макей отправил шестерых казаков своего десятка поискать по деревням живности.

– Хоть телка какого захудалого приволоките, а то давно мясца в рот не клали. А впереди дела паршивые нас ждут. И долго не задерживайтесь.

Терешко взял Омелька, Якима Рядно, Луку, Яцка Качура и в последнюю минуту, с дозволения Макея, Якима Штаны. Все на обозных лошадях, вовсе не приспособленных для верховой езды, но все же лучше, чем пешком.

Выехали под вечер. Был погожий день, лето в разгаре, ночь наступала медленно. Углубились в сторону от дороги в надежде отыскать в глубинке не тронутое войной село.

– Терешко, впереди по левую руку вижу село! – Это кричал Лука, ехавший шагах в полутораста впереди отряда.

– Будь впереди и следи, Яким! Мы поспешим, если что!

Через полчаса въезжали в небольшое село, раскинутое на пологом склоне долины в окружении поспевающих хлебов и огородов.

– Хорошо, что дотемна наскочили на это село, – промолвил Терешко. Он был за старшего. – Без нужды не грабить. Сначала осмотримся и поглядим, что и как можно добыть. Деньги есть, Макей выделил для такого дела.

Их уже заметили, селяне явно забеспокоились. Девки и дети скрылись в хатах, мужики с вилами, топорами и косами ожидали настороженно.

Яцко Качур поприветствовал селян. Он лучше всех осваивал немецкую речь и уже знал с сотню слов и выражений.

Селяне с удивлением и испугом взирали на необычных людей. Их вид и одежда им казались страшными, не сулящими ничего хорошего. Лишь малая численность казаков немного успокаивала мужиков.

Казаки не спешивались, готовые применить оружие в случае необходимости. А Яцко силился разъяснить мужикам, что им надо.

В конце концов те поняли, закивали в знак согласия, загомонили.

– Кажись, договорился, – улыбнулся Яцко, повернувшись к своим. – Сторговал бычка за полтора талера. Добро?

– Попытай еще что-нибудь добыть, Яцко, – попросил Терешко.

Долгие переговоры закончились успехом. Но к этому времени темнота окутала долину, и казаки стали совещаться.

– До лагеря верст пятнадцать, – заметил Терешко. – Трудно будет добираться в темноте почти по бездорожью. Может, заночуем тут или отъедем на версту и раскинем лагерь?

– Что-то мне сдается, что лучше остаться в деревне, – предложил Лука. – Погода может испортиться. Дождем попахивает.

– Яцко, спроси деревенских, можно рассчитывать на ночлег тут? – Терешко озабоченно оглядел кривую улицу и людей, темневших неподалеку.

Тот долго говорил, жестикулировал и наконец повернулся к казакам:

– Они могут отвести нам вон тот сарай, что стоит у околицы. Там солома и крыша, хоть и прохудившаяся, но от небольшого дождя спасет.

– Тогда айда туда, казаки! – И Терешко развернул коня. – Будем сторожить по очереди, как бы чего не произошло ночью.

Недалеко от ворот сарая разожгли костер, повесили котелок с пшеном и тут заметили трех девок, скромно стоящих шагах в десяти, кутающихся в платки.

– Идите к нам, девчата! – Лука забыл, что те не поймут его, потом обратился к Яцко: – Позови их к огню, чего им торчать там.

Яцко с трудом добился понимания, и девки несмело присели на колоду, которую пододвинул к ним Яким Штаны.

Одна из них принесла двух общипанных голубей и показала, что их можно бросить в котелок.

– Данке, данке! – весело откликнулся Яцко, и его улыбка сняла напряжение с лиц девушек. – Любопытно глядеть на нас? – сказал тот по-своему, не заботясь о том, что его не поймут.

Девушки заговорили непонятно, но было ясно, что они сгорают от любопытства. Они жадно всматривались в незнакомцев, в их одежды и бритые головы со свисающими чубами, заложенными для удобства за уши.

Когда ужин поспел, все принялись есть, запивая терпким вином, принесенным в глиняном кувшине девушками.

Одна из них все поглядывала на Луку, тот тоже не стеснялся, пытался что-то сказать, но ничего не мог вспомнить из того, что могло понравиться девушке. Омелько, заметив это, засмеялся и молвил лукаво:

– Лука, может, ублажишь девку? Вон она как липнет к тебе. Не посрами казацкую славу. Казаки, – повернулся он к остальным, – надо помочь хлопцу.

– А чего там! – отозвался Яким со смехом. – Парубок молодой, пусть набирается телячьей мудрости, ха-ха! Яцко, помоги хлопцу поговорить с дивчиной.

Тот усмехнулся, прожевал кусочек мяса голубя, отпил глоток вина, молвил:

– Лука, да ты становишься бабником! Гляди, как поглядывает на тебя эта краля. Не теряйся, пока есть что получить.

– Да я и не теряюсь, плохо только, что сказать ничего не смогу, – Лука отвернулся от казаков и встретился глазами с девушкой. Та улыбнулась, подруги захихикали, затараторили непонятно, а Лука смело тронул девушку за руку.

Та руки не отдернула, заулыбалась, протянула в кружке вина, Лука взял ее, отхлебнул глоток, хотя и не хотелось, и, вспомнив, сказал:

– Данке, спасибо!

Девушка была светловолосой, курносой и полнотелой. Вздрагивающая грудь нахально и соблазнительно тряслась при ее смехе, и Лука с трудом мог отвести глаза от этого зрелища. Девушке было лет восемнадцать, а может, и больше. Во всяком случае, она не выглядела простушкой. Ее подруги продолжали хихикать, но со страхом поглядывали на село, где еще светилось несколько тусклых огоньков.

Наконец они встали и стали прощаться. Курносая осторожно взяла Луку за руку и что-то сказала, показав на черневший невдалеке сруб. Подруги прыснули в платки и пошли прочь, оставив подругу наедине с юношей.

Тот чувствовал волнение, хорошо уже понимал, что ему предлагают. Улыбнулся и решительно пошел за девушкой.

Через полсотни шагов они оказались в срубе, вроде бани с ворохом сена и запахами мышей и прели. В смеси с душистым сеном эти запахи не могли взволновать мужчину, но Лука был слишком взволнован, чтобы обращать на эти мелочи внимание.

Девушка оказалась достаточно опытна, и Луке вспомнилась Мотря. Та тоже споро помогала ему, но теперь это почти не потребовалось. Лука сам поцеловал в губы девушку, та с легким смешком завалилась в сено и прижала его к себе.

Что-то сказала, вытащила из-за кушака оба пистолета – они сильно мешали – и приникла к юным губам Луки, шаря по его телу горячей потной рукой. От ее тела исходили запахи молока, навоза, пота и еще бог знает чего…

На рассвете пришли крестьяне и привели бычка, принесли вместе с ним две общипанные тушки гусей. Яцко долго благодарил, Лука искал глазами ночную свою подругу, но ее нигде не было видно. Казаки распрощались и спешно тронулись в путь.

До лагеря добрались, когда обоз уже вытягивался в длинную змею, растянувшись на две версты.

Конные казаки шли целиной в несколько рядов, выставив передовое охранение, в арьергарде трусили два десятка казаков, отстав на двести шагов от последних подвод.

– Чего так долго?! – окрысился Макей, встретив своих людей.

– Ночью не решились вертаться, Макей, – ответил Лука. – Зато смотри, какого бычка привели! И пару гусей. Селяне оказались сговорчивые и не осмелились перечить. Мы и переночевали в сарае.

– Чтоб вас!.. Однако бычок хорош! Да и гуси нам не помешают. Ладно, поспешите запрягать. Мы тронемся подальше к хвосту.

Несколько дней десяток Макея отъедался мясом, пригласили и Степанка со Свищиком. Макей посчитал, что такой старшой им не помешает. Лучше задобрить.

Через несколько дней встретили большой отряд имперских драгун. Те долго вели переговоры с полковниками казаков и офицерами сопровождения. Пополз слух, что им предписано изменить маршрут и идти на север, где должны соединиться с войсками, сдерживающими продвижение шведов к Саксонии.

– Тут названия какие-то чудны2е, что и не запомнишь! – ругался Лука.

– Чего серчать, когда в каждом народе свои названия, – утешал того Яким Рядно. – Нам-то до ихних названий нет дела. То пусть начальство запоминает.

– Да и то верно. Чего это я?

Тем временем и Лука, и молодой Яким Штаны продолжали упорно заниматься отработкой приемов с холодным оружием, стрельбой из лука, пистоля и мушкета. Коней у них не было, поэтому они были вписаны волонтерами в пеший отряд под командой сотника Рудловского. Тот был по отцу поляком, но воспитывался матерью-украинкой и довольно скептически относился к полякам. Ему только что исполнилось тридцать лет, он недавно удостоился звания сотника и хотел побыстрее влиться в товарищество казаков.

Яким Штаны и Лука особенно преуспели в стрельбе из лука. Теперь они с гордостью посматривали на остальных казаков, уступавших им, молодым сосункам, в умении, которое другим не давалось.

Макей немного злился, что Лука почти отошел от дел обоза, хотя тот почти каждый день работал у Макея.

– Скоро ты, Лука, и вовсе забудешь про обоз, – ворчал старый казак.

– Нет, не забуду, дядько Макей! Посмотришь. Я слишком задолжал вам.

– О долге не беспокойся, Лука. Мы с твоим батькой были друзьями, и я в ответе за тебя. Больше некому о тебе подумать и позаботиться. Так что учти.

– Спасибо, дядько Макей! Я не забуду.

Колонны казачьего войска медленно продвигались в глубь земель, ощутивших на себе тяготы войны. Война длилась уже около двух десятков лет, а ощутимых результатов почти не было видно. Погиб уже не один миллион людей, а сильные мира сего все не могли успокоиться и гнали людей и средства в эту прорву, пожирающую все, что достигли эти земли за предыдущие десятилетия.

Сотня, где обосновались Лука с Якимом, состояла в основном из молодых хлопцев, но таких, как наши друзья, было мало. Им приходилось нелегко. Более старшие частенько отлынивали от работы и взваливали все самое трудное на еще не окрепшие плечи юношей. Приходилось терпеть и ждать настоящего дела на поле битвы.

Правда, они частенько со страхом признавались друг другу, что побаиваются первых боев. Старшие подсмеивались, дразнили, и теперь у юношей была одна главная думка: как бы не опозориться в первом бою, как бы не потерять голову в кутерьме боя, не подвести товарищей и не покрыть себя ужасом позора.

– Вы, ребятки, – бубнил Макей им на привале, когда узнал об их страхах, – в кучу особенно не лезьте. Поглядывайте по сторонам, на старших, кто уже обстрелян, понюхал пороху. И делайте как они. И главное – не удариться в панику. И держитесь рядышком. Смерть в толпе не так страшна. А от нее, костлявой, все одно не уйти. Когда-то она любого догонит и приберет.

– А если забоимся, дядько Макей? – тихо спросил Лука и просительно глянул в глаза старого вояки.

– Это не очень страшно, хлопцы. Боятся почти все. Лишь дурни и отчаянные рубаки ничего не боятся. Остальные обязательно боятся. Главное – не поддаться этому страху. И молчать, как бы ни было страшно.

– А чего это так, дядько Макей? – спросил с интересом Яким.

– Да потому что крики могут всех взбудоражить и заставить броситься бежать. А хуже паники ничего быть не может. Запомните это, хлопцы.

Юноши переглянулись, вздохнули, а Яким спросил:

– А вы не знаете, когда можно ожидать боя, дядько Макей?

– Это только старшина может знать, да и то, если командующий соизволит довести до ихнего сведения. То нам, простым казакам, неведомо.

Распространился слух, что новый главнокомандующий католическими войсками Валленштейн намерен осадить Нюренберг и овладеть им. Казачий корпус в две с лишним тысячи человек был брошен на помощь под этот немецкий город.

Учения приняли характер, сильно приближенный к боевым. Лука едва доплетался до палатки, где он спал, и лишь утром с трудом поднимался на очередные занятия по маршировке, стрельбе и рукопашному бою. Пехотинцы были вооружены копьями, довольно тяжелыми, и орудовать ими было не так-то легко.

И вот корпус прибыл под Нюренберг. Большой немецкий город был окружен рядами рвов, траншей, утыкан пушками и ощетинился тысячами мушкетов.

– Да тут несметные полчища войск! – воскликнул Макей, когда его обозники расположились в шести верстах от укреплений города.

– Да, это тебе не татары, тут все распланировано и подготовлено, – ответил Яким Рядно. – Баталия, наверное, предстоит знатная. Слыхал – в городе сам король шведский квартирует.

– Ну! Вот это да! – удивился Макей. – Да и наш главнокомандующий не лыком шит. Совсем недавно коронный гетман водил войска на войну со шведом. Вернулся не солоно хлебавши.

– Да, швед силен. Мы с тобой еще не встречались с ним, Макей.

– И не дай бог, Яким. Мне вот беспокойно за Лукашку. Он мне как родной. Уж теперь он понюхает пороха, это точно.

– Ничего, надо же когда-нибудь начинать. Мы все когда-то начинали.

Тем временем бои велись каждый день. То шведы совершали вылазки, то имперцы атаковали позиции шведов, каждый раз теряя сотни убитых и раненых. Однако все оставалось на своих местах.

И вот две казачьи сотни получили приказ атаковать вместе с баварцами траншеи саксонцев.

Ранним утром, помолившись и попив водицы – аппетита не было, наши молодцы строем вышли из лагеря и под грохот орудий с обеих сторон зашагали в сторону городских стен.

Они временами останавливались, укладывали мушкеты на крюки копий, давали залп и отходили во вторую шеренгу заряжать мушкеты. И так по очереди все четыре шеренги. За время, пока сотни подходили к траншее саксонцев, с десяток казаков осталось лежать на склоне холма.