Текст книги "Уральские россыпи"

Но почти ежедневно, по вечерам, они вместе обязательно посещали театры, цирк, местные музеи, посетили, конечно, и знаменитый Одесский оперный театр, он только что открылся после реставрации, весь в красках, в золоте!

А днём, между мамиными процедурами, интересные экскурсии по живописным окрестностям славного города Одессы. И даже – побывали в катакомбах. Прошли по местам боевой славы «подземных» одесских партизан.

– Мама, меня тут друзья в круиз, на теплоходе «Тарас Шевченко», приглашают. Я сплаваю? Тебе ведь тяжело, наверное, будет на море. Там ведь качка морская. Побудешь здесь без меня?

Это дней на пять. Ничего? Ты развлекайся здесь, подруги у тебя есть, не одна будешь, а я бы сплавал. С молодёжью. А?

– Ты, Георгий, давай, отдыхай, как хочешь отдыхай, как тебе и положено. Отдохни. В круиз, так в круиз. На меня внимания не обращай. Поезжай, конечно. А у меня процедуры. Я ведь лечиться приехала. А ты отдыхай, как сам захочешь. За меня не волнуйся. Не ребенок же, взрослый человек. Найду, чем мне здесь заняться. Поезжай, не думай ни о чем.

«Тарас Шевченко» – огромный теплоход, наверное, один из крупнейших в шестидесятых годах. Не только на Черном море, таких и в мире-то насчитывалось немного.

По путёвкам «Аркадии» туристам предоставлялись шикарные каюты на два человека. С доплатой, конечно. Георгий с Филиппком заняли каюту на второй палубе, каюта на двоих, полки-кровати как в поезде – одна над другой. Но у одной стенки.

Филипп полез сразу наверх, Георгий обосновался внизу. Напротив – неширокий диван, у иллюминатора – столик и два кресла. По креслу с каждой стороны столика. Рядом с дверью, выпукло, внутрь каюты – душевая, умывальник, туалет.

– Да здесь и месяцами жить можно, не только пять дней и ночей. – Филиппу каюта явно нравилась. – Георгий, а если познакомимся с кем? Если вдруг девушка-туристка понравится?

Как договариваться будем?

– Ты сначала познакомься. Там уж, я думаю, решим, что и как. И кому.

– Ладно. Ты прав. Нечего «бежать впереди паровоза». Пойдём знакомиться. Только вначале познакомимся с теплоходом.

С теплоходом знакомились почти два часа. И было на что посмотреть! Рестораны – их несколько, и все с эстрадной площадкой, на каждой такой площадке расставлены музыкальные инструменты для оркестров, большой концертный зал, зал танцевальный, кинозал, на каждой палубе буфеты, шикарные бары, наутюженные бармены, красавицы официантки.

Филипп, наконец, не выдержал долгого хождения и когда они вышли на верхнюю палубу, он завалился в кресло, в центральном баре, и заявил, что всё, больше он никуда не ходок, пока не выпьет хотя бы кружку пива!

– Только, обязательно немецкого!

Теплоход готовился к отплытию, корпус его мелко дрожал от работы двигателей, к нему подходил «буксир» для вывода теплохода в море. Всё это друзья видели сидя в баре, из окон которого открывался величественный вид на морскую бухту Одесского морского порта. Они наслаждались немецким пивом, находившись по теплоходу, пока осматривали его, устали, теперь полулежали в своих креслах, любовались морем.

В открытое море вышли где-то около шестнадцати. На море – небольшая волна, палубу приятно освежал ветерок. Георгий с Филиппом пошли вдоль борта. Где-то в середине, по длине теплохода, в средней точке, у борта стояли морские курсанты. Красивая форма, сами подтянутые, серьёзные.

– Привет, ребята! Как, погода нас не подведёт? Не заштормит?

– Здравия желаем! Вот, как раз обсуждаем погоду. Чувствуете ветерок? А к морю приглядывались? Похоже, сегодня нас море встряхнёт немного. Заштормит сегодня море!

– Как так? Тишь же морская! Разве это волна? Так, колышет маленько. Откуда шторму появиться?

– Мы в море уже почти два часа. Час назад вы смотрели на море?

– Ну, так, не профессионально, конечно. Но ничего такого не заметили.

– Да волны-то не было! Совсем не было! А сейчас, смотри, трехбалльная почти волна. Видите, пенные «барашки» по всему морю? Это при трёх баллах такие «барашки бегают». А еще часа через три – на все семь баллов волны эти подымутся. Вы где живёте? На второй палубе? Вам повезло – это почти в середине корпуса. Там у вас качка будет поменьше. Вы ложитесь пораньше, легче перенесёте шторм. Укачает вас всех здесь сегодня, туристов, до крайности. До, извините, «блевотины». Лучше пораньше лечь.

– Да как же лечь? Мы же отдохнуть поехали! Только и ждём вечера, повеселиться хотим!

– Не сегодня, ребята. Не сегодня. Сегодня поберегите себя.

– А если с коньячком, тогда как? Легче перенести?

– Ну, если умеренно, то – конечно.

– А вы как? Вам можно? Мы угощаем.

– Нет. Мы ведь почти на службе, на практике. Сегодня вот у нас теплоход. И со старшим офицером мы. Нет, нам никак нельзя.

– Ну, тогда бывайте, ребята. Удачи вам.

Филипп провёл разговор с моряками увлеченно, быстро, на одном дыхании. Георгий молчал, слушал. Заговорил только, когда отошли.

– Неужели действительно шторм? Не похоже что-то. Море покачивает, но – шторм? А с другой стороны, мы ведь, Филиппок, с тобой здесь, в этом «морском деле» – «дилетанты», неучи, туристы. А они – профессионалы! Почти – офицеры морские! Давай, всё же поостережемся. Послушаем моряков. Может в каюту?

– Да какая каюта? Стоило выходить в море? Пошли для начала в бар. Там определимся. Я ведь надеялся на танцевальный вечер, аттракционы там, конкурсы. Ты бы спел, и выиграл бы всё, что там можно выиграть. Все их конкурсы и состязания! А тут – шторм. Ничего себе начало «круиза»!

В баре подозрительная тишина. Друзья заказали по пиву, взяли рыбки.

– Осмотримся. Что-то уж больно тихо стало на палубе. Слушай, «начальник»! А что так тихо везде? Случилось что?

Бармен, молодой парень, внимательно посмотрел на гостей.

– Вы что, не слышали? Объявление было. На сегодня все мероприятия отменяются. Шторм ожидает команда. Всем предложили спуститься в каюты.

– Мы у борта были, там не слышно.

– Везде слышно, только слушать надо внимательно.

– Ну, я же не один там был. И морячки там стояли. Ничего мы там не слышали!

– А где стояли? Так, надо доложить радисту. Пусть проверят.

Вы еще что-то будете заказывать? А то ведь приказ – всё закрывать!

– Нам морячки по стопке коньячку посоветовали. Говорят, так перенести «качку» легче. А ты как считаешь?

– Ну, раз профессионалы советуют, я как? Я – за! По скольку налить?

– Давай, грамм по двести. Как, Георгий, осилим?

– Да, правильно, чтобы не заметить этот загадочный шторм.

Давай. И бутылку в каюту. Да. И перекусить чего-нибудь!

В каюте всё разложили по тумбочкам. Но – тоска! Спать не хочется. Да и море еще не бушует. Какая качка? Всё тихо внутри теплохода. И в иллюминаторе ничего не свистит, не брызжет.

– Ты как, Филиппок? Пошли наверх! Если начнется – успеем еще спрятаться в каюте.

На верхней палубе качка уже вполне приличная.

– Георгий, что там говорили моряки? Среднюю точку надо выбрать! Там качка поменьше. Пошли в середину.

На середине палубы, у бортов, сошлись немалое количество праздных людей – таких же, как они, туристов. Всем интересно увидеть настоящий шторм. Качает уже вполне прилично. Кто-то из публики уверенно заявил – семь баллов, не меньше. Друзья пробились к самому борту. Волна почти доставала до борта.

«Фальшборт, вроде называется, так, кажется, моряки говорили».

Чувствовалось, что здесь стоять уже опасно.

А у самого борта две молодые девушки «щебечут» беспечно, грызут мандарины, очистки в волны бросают.

– Вы что, молодёжь, порядка не знаете? У борта опасно. Немедленно перейдите куда подальше! – Филипп нагнал на себя серьёзности и ловко распоряжался.

Люди действительно послушались, отошли от борта, прижались к палубным надстройкам.

– А вы что, здесь – начальник? – Одна из девушек с интересом смотрела на Филиппа. Тот не выдержал, засмеялся.

– Да нет. Тоже отдыхающий. Но я так за вас испугался!

– Вот уж спасибо! А то бы мы, не дай бог, опрокинулись бы с борта, в высокие волны! А вы где отдыхаете?

Завязался разговор. Но тут появился какой-то морской начальник и всех попросил немедленно разойтись по каютам.

– Надвигается шторм. Шторм серьёзный. На палубе находиться не положено. Прошу всех разойтись по каютам. Готовьтесь, товарищи, многим будет нехорошо. Мутить многих будет.

Прошу разойтись.

– Девочки, – предложил Филипп, – вы где поселились? На второй? Так и мы там! Приглашаем в гости. У нас есть шампанское, да и посерьёзней чего найдём! Не пропадать же хорошему вечеру. Первому вечеру! В нашем первом круизе! Пойдёмте, девочки. Пока совсем нас не раскачало.

Каюты оказались почти по соседству, через две двери. Собрались в каюте у ребят. Девочки быстро накрыли на стол, чего из посуды не доставало – принесли от себя. Началась весёлая вечеринка. Наташа и Зоя звали девочек. Наташа как-то сразу потянулась к Георгию. Может потому, что еще на палубе Филипп явно выбрал Зою.

Филипп знал уйму анекдотов. Он их рассказывал не переставая. К каждому слову, к каждой фразе у него был отдельный анекдот.

После шампанского выпили коньячку. Девочки расслабились, раскрепостились, повеселели. Запели. Красивы, всё же, украинские напевы. Особенно в женском исполнении. На два голоса. Георгий заслушался.

«Всюду буйно квитнэ черемшина. Мов до шлюбу вбралася калына. Вивчара в садочку, тыхому куточку Ждэ дивчина, ждэ.»

«Качку» никто не ощущал. По стеклу иллюминатора ударяла волна, но на это никто не обращал внимания. Молодёжь пела, веселилась, что им шторм! У них свои заботы.

– Георгий. Выйдем на секунду.

Легко сказать – выйдем. Их бросало от стены к стене. А за дверями – господи! Да здесь качает-то как! Какой-то солидный мужчина, бледный, со смертельной зеленью на лице, не шел – с трудом, еле-еле дополз до двери туалета, головой толкнул туалетную дверь, едва успел выставить подбородок за порог и его вывернуло наизнанку.

«Господи, – стонал он, – за что мне всё это? На кой мне нужен был этот круиз». И снова «изрыгал» всё внутреннее за порог туалета.

У Георгия тоже голова кружилась, но чувствовал он – качка в его голове не от моря.

– Да, Филипп, в туалет сегодня не сходишь – Георгий держался за Филиппка обеими руками, держался и выговаривал всё с трудом, чуть не заикаясь.

– Да нам-то что? У нас свой туалет, всё у нас в каюте. Ты вот что. Я ухожу к Зое. Ты как к Наташе? Как-нибудь «дышишь» к ней? Может она с тобой остаться?

– А тебя, почему это так волнует?

– Так девчата и просили у тебя спросить! Как-то они тебя вроде или стесняются, или даже побаиваются.

– Да? А вы уже «спелись» и всё уже и распределили? А что, «детям» спать пора?

– Да, пора расходиться, не раскачало бы! Вон, видишь, что твориться с некоторыми.

– А я как-то спокоен.

– Ну так морячки дурное не посоветуют! Так что? Насчет Наташи?

– Филипп. Она же совсем «соплюха». Девчушка же совсем.

Как же мне с ней?

– Да сама же просит! Ну, ладно, не просит, спрашивает. Ну, так как? Да – нет? Ты не темни. И не мучайся. Нет, так нет. Решай!

– Да пусть остаётся! Я ей стихи ночью читать буду.

– Ага, стихи. Давай. Читай. Только с выражением! Да смотри, чтобы утром она тебя не поколотила!

– За что?

– Да за стихи эти!

– За себя побеспокойся. Зойка-то, похоже, зверь! «Опустошит» она тебя. Весь круиз отлёживаться будешь.

– Ну, это еще поглядеть надо. Это мы еще посмотрим. Кто – кого!

А утром – штиль! Поверхность моря ровная, блестящая, как зеркало. «Тарас Шевченко» режет стеклянную поверхность безжалостно – а вокруг! Боже ж ты мой! Что творится! Дельфины прыгают, резвятся, такое впечатление, что они наперегонки с теплоходом плывут, словно сговорились. Плывут, да еще и посмеиваются – ну-ка, давай, кто кого! Иногда дельфины выпрыгивают так высоко, что кажется – хотят перепрыгнуть теплоход! И смеются, смеются при этом! Даже сверху, с высоты верхней палубы видны эти их улыбки дельфиньи! И по ту сторону теплохода прыгают, и по эту. Словно говорят скопившимся на палубе пассажирам – смотрите! Смотрите со всех сторон! Не бегайте по палубе! Мы здесь! Мы везде! Мы с вами!

Георгий с Наташей стояли, опершись на борт, и радовались, и смеялись, и удивлялись! И восхищались вместе со всеми. Это же не море! Это же какой-то открытый дельфинарий!

– Смотри, смотри, что они вытворяют! А вон, вон, видишь, огромный такой, он уже не первый раз так высоко прыгает. Смотри, вон еще. Господи, что же это? Дрессированные они, что ли!

– Наташа захлёбывалась от восторга.

Подходили к Севастополю. Маршрут круиза так спланирован, что ночью теплоход в пути, а днём – экскурсии в городах стоянках. Маршрут был Одесса – Севастополь – Новороссийск – Сочи – Батуми – Одесса. Обратно, от Батуми до Одессы – без остановок.

Севастополь – первый город на пути круиза. Туристы посетили всё – музей на Сапун-горе, все «точки» Севастопольской славы – и в турецкой войне, и в революционные годы, и особенно – в годы войны Отечественной.

Всех поразило архитектурное размещение памятника Ленину.

Ленин парил над Севастополем! Его видно с любой точки города!

Обедали в городе, в каком-то офицерском ресторане, с плохой кухней, но с обильной выпивкой, на теплоход вернулись к вечеру, уставшие, голодные. Выпили в баре пива и до ужина завалились спать.

Теплоход, украшенный цветовыми гирляндами огней, светящийся всеми цветами радуги, гремящий джазовыми мелодиями на все морские окрестности, уже вышел в открытое море, когда рестораны стали заполняться нарядной публикой.

Георгий с Наташей давно уже сидели за столиком, попивая из высоких бокалов сухое вино, когда, наконец, появились и Филипп с Зоей.

– Задерживаетесь, молодые люди. Ты как, Филиппок, жив, здоров пока?

– Вот именно – пока.

– Что же это ты, Зоинька, загубишь ведь у нас парня! Впереди еще столько ночей. Поберегла бы ты его!

– Ага, загубишь его. Он сам кого хочешь загубит. Вы что, думаете, из-за меня задержались?

– Да ладно! Ничего мы не думаем. Сами разберётесь, кто кого там у вас «поедает». Давайте закажем поесть что-нибудь. После этого офицерского ресторана что-то аж посасывает внутри.

Особенно в животе.

На теплоходе меню в ресторане для туристов разнообразное.

Ужин обильный. Сухое вино входит в стоимость ужина, так что девушки-официантки едва успевают менять графины на столиках. Вскоре создаются компании, сдвигаются столики, шумно становится в ресторане, весело, тут и там запели. Начинался вечерний праздник.

Часа через полтора гости перешли в танцевальный зал. Там тихо и ласково, под сурдинку, играл эстрадный оркестр. Появилась певица, в полумраке вечернего зала плавно, с достоинством танцевали туристские пары. Но, разогретая обильными крымскими винами отдыхающая публика потребовала быстрых танцев, пляски – и вот уже танцевальный зал грохотал громкой музыкой, женским визгом, топаньем быстрого танца. «Семь-сорок» сменяла «барыня», а вслед за «барыней» пустился в пляс удалой украинский «гопак».

Наконец – устали. Вышли на палубу, расползлись по ближайшим барам – сухое вино выветривается быстро.

В концертном зале тихо наигрывал рояль. Руки пианистки порхали над клавишами, воздушные руки. Послушные клавиши издавали проникновенную мелодию.

В зал стали собираться люди. Но как-то тихо входили, пробирались бесшумно к креслам, расставленным у столиков в огромном зале, рассаживались и затихали. Мелодия завораживала, люди боялись её спугнуть, нарушить, обидеть. Мелодия господствовала над залом, над людьми, над мыслями.

– Ну, и что все притихли? – пианистка встала, повернулась к креслам и все увидели, что это Елена Максимовна, их культорганизатор, хозяйка вечера.

– Сегодня у нас в программе конкурс. На лучшую песню, на лучшее исполнение, на лучший голос. Нет-нет, стихи у нас завтра. Сегодня – пение. Соло, дуэты, ансамбли – принимается всё! И всё оценивается! Победителю – приз. Подарок от команды теплохода. А в завершение – выступление моряков. Их самодеятельность. И тоже – пение. Но и конечно – зажигательные матросские пляски. Итак, с кого начнём? Первое выступление, независимо от качества, приветствуется подарком. За смелость!

– Давай, Георгий, давай! Не упусти свой шанс!

– Нет! Лучше – девочки. Ну-ка, Наташа с Зоей, давайте вашу «Черемшину»!

– А что? Мы готовы!

Филипп быстро поднялся, прошёл к сцене и что-то сказал Елене Максимовне.

– Вот вам и первое выступление. «Черемшина»!

И снова наслаждался Георгий слаженным дуэтом. Девочки пели на два голоса. Чувствовалось – не впервые поют девочки на сцене. Чистые голоса звучали слитно, дополняли друг-друга, притягивали к себе, звали за собой.

В зале попытались было подпевать, но вскоре все смолкли, очарованные чистотой, певучестью голоса. Да, это был один голос. Два голоса сливались в один. В один голос любви. В один голос вечного женского зова. Вечного женского ожидания.

 
У вись вичер вивця биля броду.
В черемоше пьють холодну воду.
А вивчар женэ отару плаем.
Тьёхнув письню соловий за гаем…
 

Аплодисменты обрушились на девочек. Не аплодисменты – овация! Тут же появились цветы. Девочкам бравые матросы вынесли приз – большая корзина. А в ней – цветы, вино, шампанское, шоколад. Матросы галантно проводили девочек к столику.

Филипп, конечно, расцеловал обеих.

– Вот это да! В каюте вы так не пели!

– Так в каюте ж не было музыкального сопровождения! А как играет оркестр! Вы заметили? Как легко петь с таким сопровождением!

– Девочки, признавайтесь, вы где поёте?

– В клубе! У нас, в Запорожье. В самодеятельности. Честное слово!

– А звучит ваш дуэт вполне профессионально. Не похоже на самодеятельность.

– Так мы ж лауреаты! Республиканского смотра! За это ж и путёвки получили. Как приз!

– Ах, вот оно что! Тогда – понятно. Хороший, видать, у вас музыкальный учитель.

– Ой, да ты что, Георгий, не то слово. Он же преподаватель консерватории. Виктор Васильевич. Он и нас туда, к себе, забрать хочет. Как ты считаешь, стоит нам рискнуть?

– Стоит. И не рискнуть, а поступить, выучиться и петь профессионально. И за деньги! Ваши голоса дорогого стоят!

На сцене продолжался конкурс, певцы менялись один за другим. С разным успехом. С разными аплодисментами. Как много, оказывается, талантов на нашем теплоходе!

– Давай, Георгий! Не затягивай. Надоест же всем! Видишь, уже и сейчас не так принимают! Я пошёл?

– Согласен, Филиппок, иди, заказывай! Не одним же лауреатам петь!

Филипп подошёл к Елене Максимовне, сказал ей что-то. Она замахала ладонями – «всё, всё, время кончилось. У нас же всё расписано! Скоро наступит время концерта моряков. Всё, мы конкурс заканчиваем». Филипп настойчиво что-то доказывал.

– Время конкурса у нас подошло к концу, – обратилась Елена Максимовна к зрителям. – Но вот тут товарищ настаивает еще на одном выступлении. Разрешим? Хорошо. И на этом закругляемся. Будем подводить итоги. Ну, где вы, Георгий Краснопёров? Выходите!

Георгий вышел. Его встретили слабым похлопыванием ладонями уставших уже гостей.

– Ну, Георгий, что петь будем?

– Елена Максимовна. А можно спеть не под оркестр, а под рояль? С вашим аккомпанементом? Вы так замечательно играли!

– Господи, мы еще и «с претензиями». А что петь будем?

– Для начала романс. «Калитку».

 
Лишь только вечер затеплится синий
Лишь только звёзды блеснут в вышине.
 

Зал притих. Елена Максимовна тихо, очень тактично вступила в сопровождение музыкой.

А Георгий пел – вполголоса, проникновенно Отвори потихоньку калитку И войди тихо в сад словно тень Не забудь потемнее накидку Кружева на головку одень Зал взорвался! Сонливой усталости как не бывало. Многие встали, поднялись со своих кресел. «Ещё! Ещё! Бис!» – Ну что, Елена Максимовна? Можно?

– Георгий! Да пой хоть весь вечер. Раз люди просят. Что ещё?

– А можно теперь с оркестром? Неаполитанскую. «Скажите девушки».

Очей прелестных Огонь я обожаю Скажите что иного Я счастья не желаю Голос звучал чисто, мягко, без напряжения. Женщины в зале улыбались, качали лёгкими головками в такт музыке, оркестр наслаждался, импровизируя в музыкальных паузах, всё слилось в единое звучание, в единое исполнение.

Последнюю музыкальную фразу Георгий выдал на высокой ноте, с задержкой голоса в конце фразы и мягко закончил вполголоса.

В зале поднялись все. Гости теплохода аплодировали Георгию стоя. Никто ничего не кричал. Просто, стояли и молча аплодировали. Из дверей кухни, технических помещений высыпали официантки, работницы кухни в белых халатах, повара, сгрудились у дверей, радостно улыбаются, аплодируют.

– Ну что, Георгий? Люди просят еще!

– Хорошо. Украинскую. И снова под рояль. Можно?

– Да что уж теперь! Теперь разве откажешься! Теперь всё можно!

Дывлюсь я на нибо Тай думку гадаю. Чому я нэ сокил, Чому нэ литаю?

И снова зал притих, оцепенел, вслушивается, всматривается, впитывает в себя песню, музыку, голос.

Тай ласки вид соньця, Вид зирок проохать, Тай в свити ясному Сэбэ показать.

Тут уж Георгий голоса не жалел, выдал концовку в полную силу.

Зал громыхнул аплодисментами и затих. Все уставились на Георгия, ожидая каких-то фраз, слов, приветствия. Все ожидали пояснений «знаменитости», вот, мол, приехал к вам «инкогнито», приехал отдохнуть, не хотел «светиться», отдохнуть хотел, но теперь то, что уж теперь делать, теплоход, закрытое пространство, теперь, мол, и «открыться» можно. Все ждали имени.

А Георгий спокойно сошел со сцены и ушел к своему столику.

Подошла Елена Максимовна.

– Георгий, вас просят на сцену. Моряки приз вам вручить хотят.

– Да что вы, Елена Максимовна, какая сцена, какие призы.

Не хочу я ничего этого!

– Да нет, пройти всё же придётся.

– Да никуда я не пойду!

– Товарищи! Наш победитель конкурса застеснялся. Не идёт на сцену, не хочет приз получать.

– Не застеснялся, а не хочу! Не считаю себя самым достойным! Вот, лучше девочкам подарите. За их «Черемшину». Это исполнение, так исполнение!

– Хорошо! Давайте обратимся к зрителям, раз он нашему «Жюри» не доверяет! Зал! Ответьте. Кому вручим приз – «Черемшине» или Краснопёрову?

Все отдыхающие встали из-за своих столиков.

И на едином выдохе, по слогам – Крас-но-пе-ро-ву-у!

– Ну, убедился? Еще сомнения есть? Хорошо, раз не хотите выходить на сцену – вручим наш первый приз победителю здесь, за столиком. Георгий, вы кто по профессии? Что не певец, я это вижу. Слышу. Вы кто?

– Да, Елена Максимовна, я не певец, я горный инженер.

– Вот так вот, дорогие друзья! У нас снова – горный инженер. У нас новый Соловьяненко!

– Ура-а-а! – зашумел зал. Им бы только повеселиться!

– А почему вы решили, что я не певец?

– У вас дар божий. Но вы не профессионал. Голос у вас природный. Но не поставлен. Поставь вам голос – знаете, кем бы вы сегодня были? А сейчас вы просто любитель. – Филиппок подставил кресло, Елена Максимовна присела к столику, отпила глоток шампанского. – Похоже, Георгий, вы обокрали себя. Обокрали и людей, лишив их высочайшего наслаждения необычайно красивым голосом. Красивым тембром. Красивым исполнением. Вы талантливы. Но не профессионал. Правда, время ваше еще не упущено. Пока не упущено. Вы можете и сейчас радовать людей своим голосом. Хотите петь профессионально?

– У вас что, есть предложение?

– Да! Я приглашаю вас к нам в Консерваторию. И не только учиться. Учиться с пацанами вы же не захотите. Постесняетесь.

Нет, мы с вами будем работать! Мы с вами будем учиться, но в работе. Петь на сцене и параллельно учиться! У вас получится, я в этом уверена.

– Дорогая Елена Максимовна! Еще в 1957 году, после Всемирного фестиваля в Москве, точно такое же предложение сделал мне профессор Московской консерватории Геннадий Васильевич Вишневецкий. И я отказался. А мне было тогда двадцать лет! Сегодня мне за тридцать. И вы хотите, чтобы я начал всё снова, с нуля, с самого начала?

– Вы что, пели на Фестивале в Москве?

– Да. В составе Мужского хора Свердловского Горного института. Насмотрелся я там, на артистов этих! Нет, лучше уж я буду инженером. Горным. Золото добывать буду!

– Господи! Это же просто ужасно слушать то, что вы говорите, то, что вы делаете. Вы хоть немного представляете себе судьбу вашего голоса? Да вы же просто преступник! Вы украли свой голос у людей, у человечества. До конца дней своих будете вы услаждать родных, близких, случайных знакомых своим голосом, пока не потеряете его совсем. Будете удивлять случайных слушателей, но петь, петь по настоящему – вы не будете никогда. Вы обокрали себя, обокрали людей, вы нарушили Божье предназначение вашей земной жизни – петь!

– Да что вы такое говорите, Елена Максимовна! И что вы на меня так обрушились! Уж лучше бы я и не выходил на вашу сцену.

Елена Максимовна резко поднялась и ушла от них, от их столика.

Филипп было возмущённо поднялся и предложил уйти в другой Бар, но друзья остались сидеть за столиком и вскоре Елена Максимовна с моряками снова подошла к их столику, подошла, чтобы вручить Георгию заработанный им приз – точную копию теплохода «Тарас Шевченко». Их окружили отдыхающие, туристы, поздравили Георгия долгими аплодисментами. Филипп снова пригласил Елену Максимовну присесть к их столику.

Она села, выпила бокал шампанского и вдруг резко выговорила Георгию, глядя прямо ему в лицо, в глаза, при всех!

– Да! Уж лучше бы ты не выходил сегодня на сцену! Ты даже не представляешь, как нам, педагогам, обидно, когда мы встречаем талант. Но талант загубленный! Самим владельцем, обладателем голоса загубленный! Вот так и сейчас, сегодня, я услышала голос, но голос уже испорченный, потерянный, «загубленный». Тобой загубленный, хоть и взрослым уже, а всё равно – несмышлёнышем…

– Да что вы, в самом деле, Елена Максимовна! Как загубленный? Кто загубленный? Да если хотите знать – я никогда и не хотел, не собирался быть певцом! Не хотел и не хочу зависеть от голоса, от публики, от успеха – то ли понравишься, то ли не понравишься, то ли возьмёт тебя какой-нибудь «кретин» на гастроль, то ли обойдёт своим вниманием. Нет, не для меня всё это.

А вы на меня набросились. Что вы на меня набросились? Чем я провинился? Перед вами? Тем, что есть голос, тем, что пою? Да, петь я люблю. Петь – люблю! Но для себя, для друзей, для родных. Может и для публики. Но, в самодеятельности, и не за деньги!

Не для заработка. Для удовольствия! А потом, Елена Максимовна.

Давайте откровенно. Знаю я ваших артистов. И даже знаменитых.

Ютятся они где только им позволят приютиться, влачат своё знаменитое копеечное существование впроголодь. Сами недоедают, семью содержать не на что! Потому и расходятся часто. Семьи-то у артистов недолговечны! А я? Я работаю в производстве, я понятия ни разу не имел – ни что такое жить негде, ни что такое поесть не на что, ни что такое выпить нечего или закусить нечем! Я сам хозяин своей жизни. Ни от кого не зависим, ни к кому не подстраиваюсь! Я инженер. Горный инженер! Моя слава другая. Моя слава в производстве, а это значит – в строительстве самой жизни, В создании этой жизни. Чтобы в этой жизни вам, артистам, было кому себя показать, было на ком зарабатывать. Чтобы билеты на ваши спектакли было кому покупать!

– Это ты так говоришь потому, что не знаешь ты – ни что такое публика, ни что такое успех, ни что такое деньги! Ладно, прости, Георгий. Я ведь преподаю в консерватории. Здесь, на теплоходе, подрабатываю летом. Вот уже третий год подрабатываю. А такого голоса, как вот услышала сегодня, твоего голоса, не встречала ещё ни разу. Обидно мне стало. Обидно, что потерян еще один голос. В России так легко теряются голоса…

В деревне рос?

– В деревне.

– Вот-вот, сразу видно. Вы ведь там, на селе, все «нигилисты». С этаким показным нигилизмом. «Грудь вперёд и глаза выпучены»… На самом-то деле все вы, деревенские, ужасно комплексуете. Даже сейчас это заметно. Ты ведь, Георгий, и сейчас передо мной «комплексуешь». Пыжишься, конечно, но ужасно смущён. А тебе ведь немало уже лет. Пора бы и пережить, перебороть свою закомплексованность. А? Ладно. Не обижайся. И будь счастлив. А на теплоходе – не пой больше. Не надо. Не тревожь людей понапрасну. Нас не тревожь. Педагогов. Ты ведь всех удивить хочешь, а на самом деле вызываешь у большинства людей жалость. У понимающих людей. Жалость и разочарование.

Вот, смотрите, еще один глупец. Голос есть, редкий дар дали ему ангелы небесные, да недоработали с ним. Ума не додали. Ему бы в «Ла Скала» петь, людей радовать, а он «морозит сопли» на Севере. На шахте. Могущество страны укрепляет. Ладно. Прости.

Морозь свои сопли на морозе северном, раз тебе это нужнее.

Укрепляй могущество государства, раз оно такое слабое, что твоего голоса не стоит. Еще раз прости. Не обижайся. И прощай.

Только – не пой больше. На людях. Узнают люди, что ты не певец, не профессионал, с таким-то голосом, смеяться ведь люди будут. Над тобой будут смеяться. Глупец, скажут, «трусливый» человек, своего не понимает. А из нас, скажут, «дураков» делает!

Ничего-то, мол, вы не соображаете… Ладно. Оставайся в своей восторженной несознательности. На меня не обижайся. За прямоту, за резкость. Будь счастлив. – И ушла.

А Георгий и сам, за всё оставшееся время круиза, в концертный зал больше не заходил.

Когда объявили «дамский вальс» к Георгию подошла элегантная, вся этакая «холёная», в прекрасном вечернем платье, красивая, не очень молодая, ну так, за тридцать с небольшим, женщина и с поклоном пригласила его на танец. Танцевала легко и непринуждённо. По окончании танца вдруг прижалась к Георгию всем телом и мягко, вполголоса позвала:

– Пойдём со мной.

– Куда?

– Не надо ничего спрашивать. Пойдём!

Георгий успел подать знак Филиппу и ушёл за незнакомкой.

В её каюту.

Там она быстро разделась, полностью, догола, помогла раздеться Георгию и они утонули в страсти. Поднялись, выпили шампанского и снова растворились в ненасытном блаженстве. И так несколько раз, до самого утра. А утром, ранним утром, ещё на теплоходе все спали, «незнакомка» так же стремительно поднялась, помогла одеться Георгию и мягко выпроводила его за дверь.

– Как зовут-то тебя?

– Нинель зовут меня, Нинель. Не помнишь? Не надо. Не напрягайся, не вспоминай. Прощай. Тебя там заждались, наверное.

Прощай. И обо всём забудь.

«Нинель?! Неужели?.. – ошеломлённо соображал Георгий. – Неужели…» Вспомнилось – Эльга, прииск Маршальский, жуткий мороз и он, бегущий ранним утром к дальнему, на краю посёлка, домику, и пышная мама с её убивающей фразой – «а у неё клиент…».

«Неужели? Нет, не может того быть. Я бы узнал! Нет! Это какой-то сон…» Наташа сидела в постели, ждала, ни разу не вздремнула, ждала, с обидой, с тоской, но с надеждой. Ждала Георгия.

– Где ты был?

– Не спрашивай. Ни о чём не спрашивай, Наташа. Я сам не знаю, где я был, что я делал. Ничего не знаю!

– Заколдовала она тебя, что ли?

– Не знаю. Наверное. Наверное, заколдовала. Затащила в «машину времени»! Давай спать.