Текст книги "Чечено-российские отношения и идея чеченской государственности. Политический очерк"

Хотя среди современной чеченской и других народов Северного Кавказа молодёжи немало людей, которые слабо придерживаются или вовсе не придерживаются суфийских обрядов, то есть не участвуют в совершении зикров, мавлида, вряд ли можно сказать, что они все ваххабиты, что само по себе не может рассматриваться не только преступным, но и даже предосудительным: выше уже писалось, что салафизм – это одно из множества исламских религиозных учений, которого придерживается абсолютное большинство населения региона, куда наши руководители и население совершает паломничество – хадж. И тем более они не могут быть отнесены к потенциальным террористам. Нет. Они просто мусульмане, считающие достаточным выполнение наложенных Кораном парзов (обязательного для мусульманина). И отторжение у этих людей, возможно, вызывают вовсе не тарикатисты и их обряды, а представители чеченского официального духовенства, которые фактически превратились в государственных чиновников, обслуживающих власть, которые борьбой с «ваххабитами-террористами» оправдывают любые репрессивные меры властей в отношении любого проявления кем-либо из населения недовольства общим социально-экономическим положением в регионе или допущенным, по их мнению, в отношении лично их несправедливости, придавая любым таковым проявлениям религиозный и экстремистский характер.

При всём нежелании затрагивать эту болезненную тему, наверное, можно обратить внимание на некоторые нюансы. Привлекательность лозунгов ваххабитов для молодых людей может быть в том, что они выступают против деления мусульманской уммы по вирдам, сектам, мазхабам. Но оседлавшие после 1996 года религиозную риторику чеченские и других республик Северного Кавказа «деятели» и амиры возникших после первой войны в Чечне джамаатов, осуждающие в якобы благих целях деление чеченского и других народов Северного Кавказа по вирдам и тарикатам, фактически сами выступали в роли тех же самых духовных наставников, какими были в своё время ныне почитаемые тарикатистами устазы – учителя. Кроме этого, они же исполняли и роли политических лидеров, военных руководителей отдельных и крайне политизированных группировок, требуя безусловного себе подчинения членов своих джамаатов не только в религиозных, но и в политических, военных, бытовых вопросах, навязывая и в своих группах, и всем окружающим нормы этики, морали, поведения, формы одежды, не совсем соответствующие чеченским обычаям. Причём навязывание своих понятий и норм в Чечне того периода они пытались осуществлять не разъяснительными методами, а более административными и с применением силы. Примером этого могут служить известные события в Гудермесе летом 1998 года. Примером может, например, служить и постановление шуры города Урус-Мартан от 11 июля 1999 года. №32. Пункт 1 данного постановления гласил: «Всему мужскому населению г. Урус-Мартан рекомендовать пересмотреть свой жизненный уклад и изыскать возможности для заведения от двух до четырёх супруг». Подписано: амир шуры – М. Вахидов, наиб шуры – С-А. Юсупов. Чеченцы пересматривать и менять «свой жизненный уклад» не хотели. Не хотят. И не будут. Для чеченцев того периода проблемой было не изыскание возможностей для заведения до четырёх жён, а прокормление себя, своих семей – хотя бы одной жены, детей, родителей, или поиск пропавших без вести, или лечение своих родных и близких, покалеченных войной и физически, и морально.

Кстати, современными представителями чеченского чиновничества и государственных органов широко взяты на вооружение все лозунги и все методы, использовавшиеся в то время ваххабитами, с которыми они – современные чеченские силовые, идеологические, государственные, религиозные структуры – якобы борются. Это и то самое многожёнство, широко практикуемое в среде современного чеченского чиновничества, в том числе и высокого ранга, это и запрещение употребления и продажи спиртных напитков, и это и популяризация той же самой формы одежды, манер поведения. И не поделили они – все группировки, спекулирующие религиозными лозунгами, как находящиеся у власти, так и стремящиеся к ней – одно: власть. Если это не так, если современные так называемые религиозно-политические деятели периода Чеченской Исламской Республики Ичкерия озабочены исключительно восстановлением в Чечне «исламских» порядков, они все могут возвратиться в Чечню. Все порядки, за которые они якобы в своё время ратовали, в современной, «кадыровской», как они называют, Чечне восстановлены.

Но это – так, между прочим. Продолжим про политику и методы действия определённых политизированных и военизированных оппозиционных А. Масхадову группировок, которые использовали в то время религиозную риторику и которых именовали и именуют ваххабитами. Глобальность хотя и не декларируемой, но исподволь проводящейся политики объединить весь мир в лоне одной религии – ислама, а в самом исламе – в рамках салафитского учения завораживает и привлекает некоторых верующих, особенно среди молодёжи, поверхностно знакомой с историей всех религий вообще. На самом деле в их, по-видимому, хорошо финансируемой извне деятельности прослеживается целеустремлённая политика определённых группировок стран афро-азиатского континента. Она сродни той политике, которую мы именуем русификацией в России, глобализацией – в Западном мире, а во всём мире – миссионерской. И история тому свидетельство. В настоящее время абсолютное большинство стран Северной Африки, начиная от Магриба – побережья африканской Атлантики на Западе и до Индии на Востоке, официальным и государственным языком имеют арабский. Все эти страны и населявшие их народы когда-то, до завоевания их арабами, имели другие названия и языки. Произошла не просто исламизация, произошла и арабизация народов. Само название политического движения, возглавлявшегося в те известные годы М. Удуговым, – «Исламская нация» – говорит само за себя: это было антинациональное, античеченское движение, может, и не имеющее таковой своей целью, но объективно способствующее превращению чеченского этноса в безликую часть некоего конфессионального сообщества, утрате самобытного этнического облика, национальной культуры. Эти люди не только отвергали религиозные обряды тарикатистов зикр, мавлид, назма, объявляя их «бид1а», но и считали куфром (неверием) все чеченские национальные светские культурные средства общения – национальные и любые танцы, песни (илли, эшар, назма), музыку, театр. Отказаться от всего этого означало – нет нации, нет чеченцев. Прямым следствием этой политики можно назвать то, что Доку Умаров 7 октября 2007 года объявил о ликвидации Чеченской Республики Ичкерия и о создании какого-то «Кавказского эмирата». Причём в этом новом образовании «Кавказский эмират» предполагалось объявить государственным или арабский, или турецкий язык. Вот эта политическая миссионерская подоплёка, скрывающаяся за деятельностью ваххабитских группировок в Чечне того периода, вызывала и вызывает отчуждение в среде приверженцев существующих на Северном Кавказе национальных традиционных форм религии, в том числе и в среде основной части чеченской интеллигенции. Никакая идеология и никакие течения в религиозном и других учениях, ведущие к утрате национальной идентичности, чеченцами, действительными чеченцами, позитивно не воспринимаются. Манкуртизм ни под каким соусом для чеченцев неприемлем. В этом отношении примечательно выступление президента Масхадова по Чеченскому государственному телевидению 15 июля 1998 года, где он говорил про деятельность лидеров оппозиционных движений периода 1997—1999 гг., которые спекулировали новыми для региона религиозными лозунгами и призывами: «Мы всегда гордились тем, что мы – чеченцы. А сегодня нам говорят: „Не говорите, что вы чеченцы. Не говорите, что вы – чеченское государство“. У нас хотят отнять веру наших отцов, наших шейхов и устазов. Отнять наши обычаи и традиции, адат. Но этого у нас никто и никогда не мог отнять. Они недовольны даже тем, что мы говорим „Чеченское исламское государство“. Они говорят, что президент, парламент, муфтият – это ничто. Всё должно быть в руках эмира. Добавлю – которого сюда прислали непонятно из какого государства, и к тому же он не чеченец. Это делается для того, чтобы подорвать уважение к государству, закону – то есть дискредитировать идею государственности» (газета «Аль-Кафф», октябрь 1998 года).

Кстати, как раз в эти дни, 23 июля того же 1998 года в газете «Голос Чеченской Республики» вышла моя статья «Нация и её приоритеты» на эти же темы. Появление статьи имело свою предысторию. Написав на чеченском языке, я отнёс её в редакцию газеты «Даймохк». Там печатание материала такого содержания посчитали нежелательным. После чего я на эту же тему написал статью на русском языке и отнёс её в редакцию газеты «Голос Чеченской Республики». Редактору, Саците Исаевой, я сказал, что принёс бомбу, и, если они не напечатают, я перешлю материал в российские газеты. Напечатали. Эту и ещё цикл статьей на протяжении нескольких лет. Газеты «Голос Чеченской Республики» (редактор Сацита Исаева) и «Чеченское общество» (редактор Тимур Алиев) были почти единственными, кто объективно, без политической предвзятости освещали непростые события того сложнейшего периода в нашей истории. Сейчас эти и другие независимые газеты перестали выходить. Так вот, по рассматриваемой теме в этой статье в частности писалось: «Опасность… по-моему, в том, что нас хотят нивелировать под некую „исламскую нацию“ – безликую, безмолвную и бесписьменную… Если нам дорога наша свобода, если мы думаем о нашем будущем, мы должны остерегаться внедрения в нашу жизнь таких норм, которые отвергли наши предки…»

Деятельность этих группировок и использовавших их политиков, привёдшая ко второй, путинской войне и к ликвидации процесса формирования чеченской государственности, достаточно освещена в разделе «Оппозиция». Стараниями политиков от религии, стремящихся использовать новое учение для прихода к власти, их нетерпимое отношение к идеологии суфизма привело к их конфронтации с приверженцами традиционного для всего региона тариката. Передо мной маленькая брошюрка – «Образ жизни в исламе». Автор – Абу Аля аль-Мадауди. Издано в Москве в 1993 году. Вдумайтесь ещё раз: издано – Москва, 1993 год. В ней пишется: «Цель ислама заключается также в создании политического строя, который смог бы своей властью с помощью силы насаждать моральный кодекс среди людей». Вот он, лозунг, и вот она, ошибка чеченских и дагестанских ваххабитов-салафитов того периода. Автор этих строк – абсолютный дилетант в области религиозных наук и не считает себя вправе рассуждать на религиозные темы. Но, по-моему, данное утверждение противоречит кораническому утверждению «Нет принуждения в религии». Чеченцы ислам приняли добровольно. Чеченцам ненавистна любая власть и идеология, насаждаемая «с помощью силы». В этом истоки многовекового противостояния чеченцев российской власти и неприемлемости ими любой, даже под видом религиозной, идеологии, насаждаемой с помощью силы. Об этом следовало бы знать последователям нового для региона учения того периода и помнить тем, кто сейчас правит и собирается в дальнейшем править в Чечне. Они могут строить золотые дворцы, но загнать в них чеченцев силой российского, или арабского, или собственного оружия или учений не получится. Полежаевское «в России чтут царя и кнут» к чеченцам абсолютно неприменимо. Глубоко заблуждаются те, кто выстраивает свою политику из предположения, что с кавказцами, а особенно с чеченцами, можно разговаривать только с позиции силы. Напротив, нельзя с чеченцами так разговаривать и так себя с ними вести: это чревато последствиями. «Мерами насилия можно угнетать народ, но нельзя управлять им», — эти слова великого российского писателя-философа Л. Н. Толстого из его письма царю Николаю II надо зарубить себе на носу тем, кто вздумал править в Чечне.

Основным отличием существующих на Северном Кавказе разновидностей многочисленных направлений в исламском учениях – тариката от других является коллективное восхваление Аллаха и коллективное поминание усопших по обряду, определённому почитаемым устазом, а также каждым отдельным мюридом во время или после совершения намаза единолично. Коллективное обращение к Аллаху и коллективная молитва произносятся на таких обрядах, как мавлид и зикр. Во время мавлида, совершаемого часто в месяц рождения пророка, при совершении обряда обрезания детей, при наречении ребёнка именем, при поминках по усопшим, при каких-либо важных событиях в жизни человека или сообщества люди собираются вместе, вместе трапезничают, вместе совершают молитвы, вместе возносят хвалу Аллаху и его пророку, а также просят Аллаха распространить благость произнесённых молитв и совершённых ритуалов на своего пророка, своих учителей-устазов в религии, и на всех покинувших этот мир родственников присутствующих, и на всю мусульманскую умму, и на весь мир в целом, в том числе и на флору и фауну.

Особую форму чеченской культуры составляет назма – отдельная форма чеченского национального песенного творчества, с большим успехом используемая верующими суфиями. Исполнение мужским коллективом назмы, когда солисту вторят в несколько голосов с мощным подпевом всего состава, оставляет неизгладимое впечатление. Исполнение назмы нередко происходит с музыкальным сопровождением и отбиванием такта на барабанах. В основном это происходит при исполнении назмы на светских мероприятиях. В назмах на религиозные темы такое сопровождение производят в Чечне только приверженцы вирда Вис-Хаджи. С ним не сравнимы ни грузинское мужское песнопение, ни христианское хоровое церковное пение. Причём назмы исполняются не только на религиозные, но и на героико-эпические исторические темы. Жанр назмы фактически и возник как песенное творчество, отражающее всю полноту жизни горцев. И хотя возникновение этого вида народного песенного творчества не связано с религией, с проникновением в среду чеченцев суфизма оно не только оказалось очень востребованным, но и приобрело характерные экзальтированные оттенки, превратилось в яркий народно-религиозный жанр, в мощное религиозное средство психологического, эмоционального воздействия на население. В различных районах республики имеются известные солисты – исполнители назмы как на религиозные, так и на героико-эпические и лирические темы, послушать которых люди собираются специально. Но больше всего назмы исполняются во время религиозных обрядов мавлид и зикр. В них в песенно-стихотворной форме описываются эпизоды из жизни и деятельности пророков, наставников-устазов, в них звучат морально-нравственные темы.

Жанр народного творчества назма стал одной из составных частей суфийской религиозной обрядности, как и многие другие. Например, обряд «саг1а даккхар» (жертвоприношение) во время засухи, или чрезмерных осадков, или других природных и иных катаклизмов, широко применяемый в Чечне и Дагестане, корнями уходит в периоды язычества. Таким образом, наблюдается тесное переплетение суфийской обрядности и чеченских (кавказских) народных традиций, форм культуры. Это свойственно многим другим народам и религиям. Особенно это проявляется во многих российских праздниках и традициях, где тесно переплетены дохристианские (языческие) обычаи и христианские православные обряды. И потому критика суфизма адептами новых для региона религиозных учений – вчерашними коммунистами, комсомольцами, бывшими военнослужащими советской армии и милиционерами – воспитанниками атеистической эпохи – дилетантами в религиозных вопросах и выпускниками арабских религиозных учебных заведений в Чечне, Дагестане и на всём Северном Кавказе, естественно, воспринимается как посягательство на народные обычаи, традиции, культуру.

Зикр – особая форма коллективного многократного поминания Аллаха. Накшбандийцы совершают зикр тихо, без телодвижений. Кадирийцы – громким голосом, сопровождая хлопаньем в ладоши, совершая круговые движения и притопывая. Эти обряды (зикр, мавлид, назма), совершаемые коллективно, формируют в суфиях чувство единения, принадлежности к единому сообществу, сплачивают людей, способствуют приобщению людей к религии. Вспоминается один случай. Шли похороны одного из моих родственников, Было это в начале 80-х. Время насаждаемого атеизма. Родственник ещё во время депортации женился на осетинке-христианке. Соответственно, религиозным вопросам в семье должного внимания не уделялось. Сам глава семейства изредка совершал намаз, особенно в последние годы болезни. И, конечно, таким же слабым мусульманином рос его единственный сын. К тому времени сын только окончил школу. Как и большинству его сверстников, ему было мало дела до вопросов религии. На похоронах его отца совершали зикр. Как обычно, верующие неистово кружились, хлопали в ладоши, громко произносили «Аллах, Аллах», пели назмы. Мы заворожённо наблюдали. И вдруг сын покойного, не совершавший до этого даже намаза, всё время проживший в городе, среди русских, ринулся в круг зикристов и стал вместе с ними произносить имя Аллаха, хлопать в ладоши, бегать по кругу. А за ним и несколько его сверстников. Эмоциональное воздействие ритуалов зикристов очень велико. Пример другой: моя мать, из тейпа Чармой, придерживалась вирда Докку (Абдул-Азиз Шаптукаев), накшбандийского тариката. Среди её тейпа достаточно много и людей, придерживающихся вирда кадирийя. Отец же, из тейпа Харачой, придерживался обрядности вирда Кунта-Хаджи кадирийского тариката. Мать при жизни говорила, чтобы, когда умрёт, выносили её с зикром. На её похоронах обязательный обряд поминовения (маха бар) последователи вирда Докку и кунта-хаджийцы совершили вместе, по обряду вирда её и её родителей – их устаза Докку, без громкого зикра. Но выносили и сопровождали её по обряду кунта-хаджийцев – с зикром, громким исполнением молитв и назм, как она ещё при жизни пожелала. Так проявилась присущая старшим поколениям веротерпимость и взаимное уважение. Сейчас это почти не наблюдается.

В настоящее время, как утверждают исследователи, в исламе 73 различных течения и направления. Это – данность, с которой надо бы считаться и проявлять друг к другу терпимость. Осуждение радикализма, противодействие использованию религиозных лозунгов в политических целях и противодействие совершению различных террористических актов под этими лозунгами, конечно, необходимы. Но автоматическое, тем более на государственном уровне, отнесение приверженцев религиозных учений, отличных от традиционных в регионе, к радикалам и террористам тоже не будет способствовать целям обеспечения в регионе толерантности и стабильности. Хотя справедливости ради надо признать, что в своё время, а именно в период 1997—1999 гг. на территории Чечни и всего Северного Кавказа религиозная нетерпимость приняла крайне радикальный характер. Так, по далеко не полным данным, приводимым в книге Андрея Савельева «Чёрная книга чеченской войны» (2000 год), с 1995 года на Северном Кавказе было совершено 68 нападений на представителей суфийских орденов, в которых убито 57 и ранено 24 священнослужителей. Из них в Чечне и Ингушетии убитых – 17, раненых – 15 человек. Так, из нашего села Эшилхатой был убит прямо в своём доме Ваха-Хаджи Мечиев, проживающий в Аргуне, женатый на дочери известного учёного-богослова Мохмада Басханова из Элистанжи. Также был убит известный алим-тарикатист из Элистанжи Абдул-Вахид Магомадов. Кстати, эти случаи не отражены в списке Савельева, что свидетельствует о том, что список этот далеко не полный. Они не были участниками оппозиционных движений, не сотрудничали с российскими военными. Абсолютное большинство жертв этих преступлений были приверженцами тарикатистского учения. И они объективно способствовали дестабилизации обстановки на территории Чечни. А вот это уже точно было на руку жаждущим реванша российским военным и российским политико-олигархическим группировкам, использующим события в регионе для достижения своих политических и меркантильных целей. Так что связывать все негативные проявления того периода только с деятельностью приверженцев определённых религиозных учений и группировок вряд ли будет обоснованно, поскольку влияние внешних сил на события было огромно.

Но противостояние по религиозному признаку тем не менее и к сожалению существовало. Религиозная непримиримость среди некоторых приверженцев нового для региона крайне политизированного учения была настолько велика, что были случаи, когда сын убивал отца и брат брата или сестру. Такие дикие, никогда в другие времена не бывшие свойственными не только чеченцам, а вообще кавказцам, случаи были следствием методов действий адептов нового в регионе религиозного учения. Превратно толкуя известное религиозное учение о том, что каждый мусульманин обязан противодействовать злу или делом, или словом, или жестом, или отстранением от него, они возлагали на своих приверженцев прямую обязанность наставлять на «путь истинный» суфиев, приверженцев тариката, носителей, как они считали, зла (ширка, бид1а, куфра), к которым они относили и все суфийские обряды (зикр, мавлид, назма, исполнение «вирда»), а также все чеченские светские обычаи и мероприятия – танцы, музыку, песни, илли, театры и т. д. Наставлению, по их понятиям, подлежали не только окружающие, но и прежде всего члены семьи – родители, братья, сёстры, другие родственники, что вызывало те эксцессы, о которых писалось выше. Конечно, такое навязывание своих убеждений ни с какой стороны успехов иметь не могло и не может. Противоречия между суфиями и приверженцами салафитского учения в Чечне обострялись политиканствующими «деятелями», которые имели крайне поверхностные представления по религиозным вопросам, касались в основном вопросов обрядового характера, абсолютно не нужных народу. Есть, наверное, и вопросы принципиальных положений. В основном они касаются того, что салафиты подвергают критике заявления определённых рьяных почитателей учителей-устазов о некоторых сверхъестественных способностях своих векилов в земной жизни и в Судный день, равносильных, как они говорят, «приданию сотоварища Аллаху», что действительно осуждается в Коране. Разбираться в этих нюансах – дело учёных алимов, но никак не руководителей светских государственных образований, каковыми сейчас являются республики в составе РФ.

Но такое вмешательство руководителей светских по конституциям республик в религиозные разногласия сейчас в регионе наблюдается, причём самыми радикальными репрессивными методами. В свою очередь, и религиозные «проповедники» по обыкновению лезут в политику. О необходимости минимизировать административное вмешательство в религиозные разногласия пишет в своей статье «Ислам в советской Чечено-Ингушетии» известный чеченский писатель и общественный деятель Сайдхамзат Нунуев: «Расширение масштабов борьбы с ваххабитами административно-полицейскими методами, то есть вовлечение во внутрирелигиозную борьбу государства, выгодно официальному духовенству (лидерам духовных управлений), которое озабочено исключительно сохранением своего главенствующего положения среди мусульман и весьма удобной близостью к светским властям». И далее я вполне солидаризуюсь со словами Нунуева о том, что государство не должно «подменять принцип светскости поддержкой, исходя из политической целесообразности, какой-либо одной религии, более лояльной на данный момент официальной власти», «вмешиваться в религиозно-доктриальные разногласия». Я бы тут добавил, что данное пожелание может быть верным только в случае, если эти «религиозно-доктриальные разногласия» не становятся факторами, дестабилизирующими состояние общества. Носители любых идей, идеологий, в том числе и религиозных учений, вносящие смуту и раздор в общество, дестабилизирующие обстановку в государстве и обществе противоправными и незаконными методами, могут и должны быть остановлены и осуждены по законам данного общества и государства. Но только за свои действия, а не за убеждения. Любая религия, любое учение и направление в различных религиях, не проповедующее человеконенавистничество и не сеющее между людьми вражду и нетерпимость, должно иметь право на существование. Любой человек, приверженец любой религии должен иметь право исповедовать свою религию в приемлемой для себя форме и по одобряемым им обрядам. И никто не вправе никому навязывать свою религию, а в религии свои обряды. Вот последнее, к сожалению, являет собой проблему современного мира.

Проблема отношений между религиозными структурами и государством возникла с момента образования церкви как института объединения верующих по конфессиональному признаку и создания этим институтом своих органов управления. Церковные реформы начала XVI века в Англии, когда англосаксонская церковь была объявлена государственной, кальвинистские и протестантские движения в Европе и, наконец, реформы Наполеона действенно ограничили безраздельное господство органов инквизиции и римского Папы в Европе. Церковные реформы царя Ивана Грозного (1551 год – Стоглавый собор), реформы Петра I (утверждение в 1721 году Священного Синода) тоже были направлены на ограничение вмешательства религиозных деятелей в политическую жизнь и ограничение их огромных имущественных прав и возможностей, особенно в сфере землепользования.

Принято считать, что в исламе не существует церкви как организации. Это не совсем так. В настоящее время такие исламские организации в России, как духовные управления мусульман, институты муфтиев и имамов мечетей в руках обладателей власти всё более и более используются как организованные управленческие структуры. Причём назначение муфтиев, кадиев, имамов мечетей даже в государствах и регионах государств, объявленных светскими, контролируется светскими руководителями. В свою очередь религиозные институты и деятели всегда пытались и пытаются определять политическую, экономическую и социальную политику государств. Единственный и наиболее действенный выход из этого извечного противостояния – отделение церкви от государства и государства от церкви. Государство предполагает наличие конституции, законов, которые каждый гражданин обязан соблюдать. Религия как вера не может быть обязательной. Нельзя обязать, заставить человека верить. Любое государство, которое объявляет себя исламским, иудейским, христианским, делает религию причастной к насилию, которое оно (государство) не может не осуществлять по определению своей сути, превращая тем самым веру в политическую идеологию, хотя и в религиозной форме. Но, тем не менее, такие государства в современном мире существуют. Из зарегистрированных в ООН 193 государств в 50 государствах религия объявлена государственной (официальной). Из них в десяти странах официальной признано католичество, в Дании и Исландии – лютеранство, в Греции и в России – православное христианство. В Швеции и Англии главами церквей являются соответствующие монархи. Из 50 стран с преобладающим мусульманским населением в 28 странах ислам конституционно установлен государственной религией. В трёх из них – в Саудовской Аравии, Иране и Пакистане – действует полное шариатское судопроизводство. Федеральный шариатский суд Пакистана наделён правом вынесения определения о соответствии принимаемых властями законов предписаниям ислама. Вот эту модель и пытались, видимо, ввести в Чечне в период 1997—1999 гг. лидеры оппозиции, использовавшие в своих политических целях религиозную риторику. Из более чем 70-летнего периода воинствующего атеизма они вздумали окунуть народ в бурлящее море раздираемого противоречиями и кровавыми конфликтами афро-азиатского духовно-нравственного мира. Без учёта готовности к этому населения и без учёта того, что некоторые нормы морали, этики, обычаев, права арабского средневекового мира не соответствовали таковым же чеченского общества, его представлениям о свободе, чести, достоинстве личности и до сих пор нашими предками не применялись. Хотя в своём внутреннем устройстве вопреки политике советских властей нормами шариата и также адатов они пользовались во многих вопросах. Всё это внесло разногласия в общество. Конечно, каждый человек, верующий и неверующий, как гражданин может участвовать в общественно-политической жизни. Но если ты идёшь в политику, в государственные структуры, веди себя по совести, по-божески, но не бравируй своей «набожностью», не пытайся использовать своё «богопочитание» для достижения политических целей. Каждый человек делает намаз и совершает молитву по обряду своей религии – для себя: не для меня, не для него, не для них. На всём бывшем постсоветском пространстве, в том числе и в Чеченской Республике, чиновники, которые в силу сложившейся системы редко могут в своих поступках, в поведении на службе придерживаться норм, соответствующих высоким моральным требованиям религий, упоминают на каждом шагу имя Всевышнего. Их заверения в глубокой набожности, воспринимаются как лицемерие.

Но продолжим. Не только эмоциональным воздействием своих ритуалов и обрядов отличаются тарикатисты. Также сильна их сплочённость и их стойкость в противодействии враждебным силам и способность выдержать жизненные испытания и невзгоды. В основе этого лежит развитое чувство принадлежности к единой общине, в данном случае – к суфийскому братству. Вот это и не нравилось властям царским, советским, в общем – российским. А также – новоявленным политиканствующим деятелям в Чечне и Дагестане, пытающимся идеями нового религиозного учения разрушить это существующее единение тарикатистов, подчинить их своей идеологии, воле и использовать их в своих целях утверждения у власти. Также руководители, находящиеся у власти, как и лица, стремящиеся к власти, всегда стремились использовать эту силу. Одни – для утверждения у власти, что наблюдается сейчас в Чечне, а другие – для прихода к власти, что было характерно в 1990—1999 гг.

Вообще роль религиозных деятелей на Северном Кавказе очень неоднозначна. Характерной чертой их деятельности во все времена, начиная с периода военных действий под предводительством Шейха Мансура, является активная жизненная позиция в общественной и политической жизни своих народов, вплоть до непосредственного участия в военных действиях одних и сотрудничеством с власть имущими других. Во время неоднократных попыток государственного обустройства чеченского общества, в процессах определения приемлемых отношений с российским государством вмешательство религиозных деятелей различных направлений в общественную и политическую жизнь чеченцев, привнесение религиозной риторики в сферу политики в дальнейшем сыграло очень большую роль в попытках образования чеченской национальной государственности, которая, к сожалению, в определённые периоды не всегда имела позитивный характер. И примером этого могут быть известные события в Чечне в период 1997—1999 гг., отголоски, которых ощущаются до сих пор. Здесь необходимо сделать некоторое уточнение: разногласия на религиозной почве в чеченское общество в этот период внесены были более политическими, нежели религиозными деятелями. Но в целом неизбежное участие религиозных деятелей в политической и общественной жизни Чечни и всего Северного Кавказа, несомненно, играло позитивную роль, способствовало объединению разноязычных племён, формировало чувство принадлежности к единой общности, придавало выдержку, силу, стойкость в многочисленных сложнейших и трагических ситуациях в жизни народов.