Текст книги "Звездочка моя!"

– Неплохо, Солнце. Вижу, ты стараешься.

А потом однажды мама не смогла отвести меня на занятия: задержалась у стилиста, наращивала волосы, а няня отвозила Конфетку к врачу, у Маргарет и Джона был выходной, а девушка на временную замену в тот день так и не пришла. И на танцы я пошла с папой.

Он сел рядом с другими мамами, которые тут же всполошились и зашушукались, оказавшись так близко с Дэнни Килманом, потому что почти все были в него когда-то влюблены. Папа наслаждался их вниманием, сидел, откинувшись на спинку, руки за голову, широко расставив длинные худые ноги в остроносых ковбойских сапогах. Я так гордилась тем, что это мой папа. Но как только я начала танцевать, он сел ровно. Потом сгорбился и наклонил голову, чтобы меня не видеть.

В конце занятия, когда я со всеми девочками присела в неуклюжем реверансе, папа подскочил ко мне и за руку потащил в другую комнату.

– Солнце, тебе нравится танцевать? – спросил он.

– Не знаю, – тихо ответила я.

– Не вижу никакого смысла тебе дальше ходить на эти уроки, дорогая. Не получается у тебя ни черта, – сказал папа, и на танцы я больше не пошла.

Я и сейчас знаю, что у меня ничего не выходит. Но мне нравится кружиться и прыгать, и, не видя себя со стороны, я легко представляю себя в белом обтягивающем платье и розовых пуантах. Я кручу восьмерку вокруг бассейна, прохожу, взмахнув руками, по высокой траве и исполняю танец лесных нимф вокруг деревьев. Мне не хватает воздуха, и я замедляю шаг и приседаю в глубоком реверансе перед воображаемой публикой, которая хлопает мне, кричит «браво» и кидает букеты цветов.

И вдруг я действительно слышу чьи-то хлопки! Они настоящие, приглушенные, но отчетливые. Я выпрямилась и увидела чье-то лицо над стеной, локти и две хлопающие ладони. Я залилась краской с головы до ног. Господи, какой же я, наверное, кажусь дурой со стороны! Кто это? Девочка примерно моего возраста. Темненькая, тоненькая, волосы забраны в хвост.

Я ее знаю? Ее лицо знакомо. Она не из школы, ни разу не приходила играть ко мне домой, она… Она была на премьере фильма вчера вечером и сказала, что мне очень повезло!

Но что она делает здесь? И как взобралась на стену? Тут высота почти два метра. Я дрожу, все еще красная как кирпич, и не знаю, что делать. Наверное, надо срочно бежать в дом. Найти Джона (он отвечает за безопасность). Сказать ему, что у нас на стене девочка.

– Привет, – робко сказала она.

– Привет, – ответила я, словно наша встреча само собой разумеющееся.

– Мне понравилось, как ты танцуешь.

Сердце мое подпрыгнуло, но, кажется, она меня не дразнит.

– Наверное, я выглядела полной идиоткой, – пробормотала я.

И тут до меня доходит, что я до сих пор как полная идиотка – в розовой пижамке с мишками и старой куртке Джона. А она в черной футболке – такая небрежно-стильная! На руках все те же маленькие черные перчатки. Помню, мама ее была одета точно так же.

– А где твоя мама? – спросила я.

– Со мной, здесь, спит.

– Спит здесь? Это как?

Она кивком показала за стену:

– Прямо здесь!

– Твоя мама спит прямо на тротуаре?

– Ага.

– Она себя хорошо чувствует?

– Кажется, да.

Она посмотрела вниз и чуть не поскользнулась:

– Ой! Подожди секундочку.

Девочка изо всех сил подтянулась, изловчилась и наконец забросила одну ногу на стену.

– Осторожней! Упадешь!

– Нет, не бойся, я сейчас! – Она поставил ногу поудобней, снова изогнулась, подняла ногу и через мгновенье с гордым видом сидела верхом на стене.

– Как это у тебя получилось? Как ты умудрилась забраться по стене?

– Я хорошо умею лазать. И еще тут полно уступов, есть за что зацепиться. Хочешь, я спрыгну прямо к тебе?

– Ну…

– Я бы зашла в ворота, но они закрыты, и вдобавок еще, кажется, кодовый замок, да?

– Да, наверное.

– Как же к тебе приходят твои друзья, если хотят позвать тебя гулять?

– Они ко мне домой не приходят. Сначала моя мама и другая мама договариваются о встрече по телефону, – неловко объяснила я, не желая открывать, что у меня и друзей-то нет.

– Ну хорошо, вот я пришла к тебе в гости. Можно мне войти?

Я знаю, что лучше бы ее не пускать. Мама точно будет в ярости. Она все время твердит папе, что надо усилить охрану. Хотела сделать стену еще выше и сверху положить битое стекло, но тут жители Робин-хилла выступили против и сказали, что тогда стена будет портить вид. Мама рассвирепела, обозвала соседок сворой скандалисток, везде сующих свой нос и не желающих понять, что нам нужна усиленная охрана. Конечно! У них мужья скучнючие старики-управленцы, а не рок-звезды, знаменитые на весь мир. К нам не только воры могут ворваться! А если детей украдут и потребуют выкуп?

Но эта девочка с хвостиком совсем не похожа на воровку или похитительницу детей. Какое странное чувство: я ее совсем не знаю, а все равно не стесняюсь рядом с ней. Такое чувство, будто что я ни скажу, она не будет смеяться, или крутить пальцем у виска, или говорить, что я какая-то странная.

– Да, конечно, спускайся, только осторожно. Сейчас, постой…

Я сняла куртку, свернула ее и положила под стену:

– Так будет мягче. Или хочешь, я тебя поймаю.

– Не надо, а то собью! Куртки хватит. Смотри!

И она прыгнула точно и изящно прямо на куртку: приземлилась, согнув колени, потом выпрямилась и раскинула руки в стороны, совсем как гимнастка.

– Моя очередь аплодировать, – сказала я и захлопала.

– Надеюсь, не сильно испачкала твою куртку, – и она подняла куртку с земли, отряхивая ее.

– Это не моя. Это Джона.

– Кто это?

– Смотрит за садом в основном, – я смутилась.

– Ну да. Стал бы Дэнни Килман сам там работать.

– А ты… тебе он очень нравится, да? Ты была вчера на премьере фильма.

Она помолчала.

– Все… очень сложно, – сказала она как взрослая, хотя явно смутилась.

– Понятно. А я вчера чуть не влюбилась в Дейви из «Милки Стар». Он такой хорошенький!

– Да, мне он тоже страшно понравился. Он с нами вчера даже пообщался.

– Да ты что?!

– Честное слово.

Она посмотрела на деревья возле дома:

– У тебя самый большой сад на всем белом свете, Солнце!

– Откуда ты знаешь мое имя? – спросила я, покраснев.

Она засмеялась:

– Ну ты даешь, твои фотографии есть во всех журналах о звездах!

– Я их терпеть не могу. Ну, то есть да, там мои мама и папа, и это понятно, они же знамениты на весь мир, но мне там делать нечего.

– Ты ведь тоже звезда! Я тебя совсем не понимаю. Ты всегда прекрасно получаешься. У тебя такая красивая одежда. Мне ужасно нравятся твои красные туфли и еще коротенькая черная кожаная курточка. Тебе так повезло!

Кажется, она ни капли не дразнится. Черная куртка мне уже маловата и жмет в подмышках. А эта девочка высокая, как я, но гораздо тоньше. Наверное, ей эта куртка будет в самый раз. Может, отдать? А вдруг она сочтет это за грубость и решит, что я веду себя надменно? А вдруг она обидится?

– Хотела бы такую же куртку? – осторожно спросила я.

– Что за глупые вопросы! – вскликнула она, при этом широко улыбнувшись.

– Ну тогда…

Но она меня перебила, и я тут же забыла о куртке.

– Я просто обожаю твою фотку, где ты совсем еще маленькая и играешь с отцом на пляже. Помнишь?

Я покачала головой.

– А ту, где ты играешь с кукольным домиком, когда Конфетка только-только родилась? Ее ты помнишь?

– Да.

– У тебя такой красивый домик, бело-розовый. Ты его уже Конфетке отдала?

Я промолчала.

– Нет, у нее своих игрушек полно.

– Он до сих пор у тебя в комнате?

– Да, в шкафу.

– Ох, какой же у тебя тогда огромный шкаф! Ты, наверное, иногда забираешься туда, когда никого нет дома, и играешь там, да? Я бы точно так делала.

Я кивнула, потому что она точно не будет надо мной смеяться. Я хочу позвать ее к себе, в свою комнату, показать ей Город-Гардероб. Уверена, ей понравится. Я бы познакомила ее с миссис Пушихой и всеми ее друзьями, мы бы вместе навели порядок в кукольном домике, потом пошли бы в торговый центр, заглянули бы на ферму, мы вместе, мы с моей подругой…

– Как тебя зовут? – спросила я.

Она помолчала, закусив нижнюю губу.

– Только не смейся, – ответила она.

– И не подумаю. Ты же не смеешься надо мной. А Солнце – ужасно дурацкое имя.

– Меня зовут Доля. Доля Уильямс.

– Очень… очень красивое имя. – Сначала я не поняла, а потом уточнила: – В одной из песен папа поет про сладкую долю.

– Да, «сладкая ты моя дооооля!», – протянула она.

Какой у нее странный, очень приятный голос, глубокий, взрослый.

И мы расхохотались.

– Представь, каково мне в школе с таким именем. Ненавижу, когда меня дразнят.

– И я ненавижу, – ответила я. Это правда. Впрочем, в моей школе Риджмаунт-хаус полно ребят со странными именами. К примеру, Христофор, или Бэмби, или Птенчик, или Сливка, или Примавера… – Школу терпеть не могу.

– И я! Но ты же можешь туда не ходить. Попроси себе частного учителя. Ведь у вас столько денег!

– Я бы с радостью! Найти бы такого, который со мной занимался только рисованием и английским.

– Ой, я тоже больше всего люблю эти предметы!

– Странно, у нас так много общего! – сказала я.

– Точно!

И судя по ее голосу, она тоже этому рада.

– Мы даже внешне с тобой похожи. Тебе не кажется?

Нет, не кажется. Да, мы обе темноволосые, но она тоньше, старше на вид и намного симпатичнее. Хотела бы я и правда быть на нее похожей.

– Может быть. Чуть-чуть.

– Нет, мы точно похожи, – говорит она, улыбнувшись во весь рот.

И тут мы услышали чей-то испуганный крик:

– Доля! Доля, где ты?

– Боже, это мама, – сказала Доля и бросилась обратно к стене: – Мама, все в порядке, я здесь. Я в саду.

– Что происходит? Что происходит? – повторяла та как ненормальная.

Доля подбежала к стене и хотела вскарабкаться, но не нашла, за что ухватиться. Она старалась как могла, но упала, расцарапав руки.

– Не надо! Тебе же больно. Иди к воротам, – быстро сказала я. – Бедные твои руки!

– Пустяки, я крепкая, не развалюсь, – ответила Доля. – Мама, ты меня слышишь? Солнце велит тебе идти к воротам.

– Солнце! Как я рада, что вы наконец встретились! – закричала она с другой стороны.

– Так ты хотела со мной встретиться?

Доля пожала плечами:

– Пусть лучше мама все объяснит. Она все сама расскажет Дэнни.

Я судорожно сглотнула. Как это она будет разговаривать с папой? Он никогда не общается с посторонними. О встрече с ним надо договариваться через Роуз-Мэй, его директора, и то он, скорее всего, не придет, если это не журналисты. Он даже с нами по утрам не разговаривает. До двенадцати мы все, даже Конфетка, не имеем права вообще приближаться к его спальне.

Я с беспокойством бегу за Долей вдоль стены. Увидев бассейн, она изумилась.

– У тебя собственный огромный бассейн! – воскликнула она. – Боже! Да он в форме гитары! Как же это круто!

– В нем немного неудобно плавать из-за всех этих изгибов, – ответила я. – Круги не намотаешь.

– Зато просто так поплавать можно. Я вот плохо плаваю. Сходила я однажды в бассейн. Меня кто-то потащил на дно, и вода залилась прямо в нос, я потом так орала. Больше ни за что не пойду. А ты можешь отдыхать в шезлонге после заплыва, загорать и потягивать пина-коладу.

– Настоящие коктейли мне пока не разрешают. Я пью только коктейль из разных соков с кусочками фруктов.

– Серьезно? Ты пьешь коктейли? А не врешь?

Доля изумленно покачала головой и, сощурившись, посмотрела на дом:

– Солнце, какой же огромный у тебя дом! Он один больше нашего квартала! А где твоя комната?

– Вон окна, в башенке.

– Я бы тоже выбрала именно ее! Она прямо как из сказки. Ты спишь вместе с Конфеткой?

– Нет, но она часто приходит ко мне ночевать. И Ас. Мне это не слишком нравится, потому что он писается.

Она засмеялась:

– Как здорово – все эти детальки, о которых никогда не напишут в журнале про звезд.

Наконец мы подошли к воротам. Там, прижавшись к железным прутьям, нас ждала мама Доли. Она еще меньше, чем показалась мне вначале, ненамного выше нас. С хвостиком она похожа на маленькую девочку, но ее неестественно бледное лицо уже все в морщинках, а глаза застывшие. С первого взгляда ее сложно не испугаться, но Доля бросилась к ней, поймала ее руки через узкую решетку, а потом погладила по хрупким плечам:

– Мамочка, прости, ты так переволновалась. Но ты крепко спала, а я решила залезть на стену и взглянуть, что за ней, а потом увидела Солнце. Она танцевала в саду.

– Мне теперь стыдно об этом вспоминать, – подхватила я. – Здравствуйте, миссис Уильямс.

– Здравствуй, дорогая, – мягко ответила она.

Она смотрела то на меня, то на Долю, а потом покачала головой. По щекам ее покатились слезы.

– Мама, не надо плакать! – сказала Доля.

– Я просто боюсь, что я до сих пор сплю, – сказала она, быстро вытирая глаза рукой в черной перчатке.

– Входи, станешь героиней этого сна, – сказала ей Доля. Потом посмотрела на меня. – Можно, она войдет?

– Да-да, конечно, – неуверенно ответила я.

Доля потянула на себя одну из створок ворот, но, загрохотав, та не сдвинулась ни на дюйм.

– Какой тут код, Солнце?

– Я… я вообще-то не знаю.

– Как же не знаешь? А как ты входишь домой? – и Доля с удивлением посмотрела на меня.

– Я выезжаю из дома только на машине, вместе с Джоном, Клаудией или мамой, и они всегда нажимают такую маленькую штучку. Но есть еще одна, в доме. Я сейчас схожу и нажму ее, чтобы открыть ворота, – протараторила я. – Стойте тут. Я сейчас вернусь, обещаю.

– Ты правда вернешься? – резко спросила Доля.

– Доля! – с негодованием одернула ее миссис Уильямс. – Не смей так разговаривать с Солнцем!

– Все в порядке. Я вернусь, обещаю, – заверила я. – Не пройдет и минуты, вот увидите.

Я развернулась и побежала через сад, вокруг бассейна, мимо клумб и игровой площадки с домиком Венди для Конфетки, детским спортивным городком и батутом, потом через патио, вокруг дома к кухонной двери. А вдруг там Маргарет или Клаудия, которая любит рано утром выпить кофе? Но в кухне пусто, слава небесам. Может, приготовить Доле и ее маме кофе, сообразить бутерброды?

В дом я их звать не буду. Лучше принесу им завтрак прямо в сад, и мы все вместе сядем возле бассейна. А потом объясню им, что папа к ним выйти не сможет, но зато я могу подарить им фотографию Дэнни Килмана с автографом. Я знаю, где их лежит целая пачка. И еще, может быть, отыщу подарочный набор дисков с его альбомами. Им точно понравится.

Но сначала надо открыть ворота. Панель управления в холле, мне запрещено к ней приближаться, но я дрожащей рукой дважды касаюсь переключателя. Надеюсь, этого достаточно и другой код не нужен. Бегу на кухню, ставлю полный чайник, выбегаю из дому и бросаюсь в сад.

Получилось! Ворота открыты настежь, и Доля с мамой, держась за руки, уже вошли внутрь.

– Готово, – сказала я. – Входите. Если хотите посидеть у бассейна, я сейчас принесу вам…

– …коктейли? – со смехом перебила меня Доля.

– Нет, завтрак! – ответила я.

– Как это мило с твоей стороны. Ты такая хорошая девочка, впрочем, мы всегда это знали, правда, Доля? – сказала миссис Уильямс.

– Сюда, – и я показала им дорогу.

Но не успели они сесть, возле дома кто-то закричал. В сером спортивном костюме со стороны сада к нам бежала мама.

– Солнце? Я только собралась на пробежку. Ты почему вышла?

А потом она увидела Долю и ее маму, и у нее перехватило дыхание.

– Что вы двое делаете в моем саду? Убирайтесь вон!

– Мам, не надо… – пыталась я ее остановить, но она меня даже не слушала.

– У вас пять секунд, убирайтесь! Как вы посмели сюда ворваться?

– Они не врывались, мам. Это я. Я их впустила. Они спали за воротами, прямо на тротуаре.

– Тихо, Солнце. Иди в дом. Господи, ну почему ты такая глупая!

– Сюзи, пожалуйста, не злись на нее, она не виновата, – сказала миссис Уильямс.

Мама вздрогнула, услышав, что незнакомка назвала ее Сюзи.

– Будьте добры убраться отсюда. Вы пересекли границу частной территории, – ответила она. – Хотите, чтобы я вызвала полицию? Как же меня достали поклонники ненормальные!

– Сюзи, ты все неправильно поняла. Мы – да, поклонники, но далеко не только это. Если бы ты нам разрешила сказать Дэнни пару слов…

– Слушайте, вы его уже видели вчера вечером. Я вас обеих помню, вы были у красной дорожки.

– Да, но мы так и не смогли с ним поговорить.

– Не смешите меня. Вы действительно решили, что можно просто ввалиться к нам в дом, требовать разговора с моим мужем, да еще с таким видом, будто хорошо нас знаете?

– Но мы и правда вас знаем, – ответила мама Доли. Ее бледное лицо просияло, а странные неподвижные глаза засверкали. – Вы нам родня.

Она повернулась к Доле и с гордостью положила руку ей на плечо:

– Это Доля, дочь Дэнни.

У меня перехватило дыхание. Доля посмотрела на меня, закусила губу и вспыхнула.

– Так ты тоже папина дочь? – шепотом спросила я.

– Да, дорогая моя, да. Видишь, как вы похожи? Какая чудесная картина: две сестрички! – воскликнула мама Доли, хлопнув в ладоши.

– Вы несете несусветную чушь! – завизжала мама. – Прекратите!

Она подняла руку, будто вот-вот ударит миссис Уильямс.

– Не смейте трогать мою маму! – с яростью закричала Доля.

– Все в порядке, Сюзи. Я понимаю, что для тебя наше неожиданное появление – настоящий шок. Но волноваться не о чем, клянусь. Все случилось еще до того, как ты появилась в его жизни. Уверена, что тебе он никогда не изменял. Любой дурак сразу поймет, как он с тобой счастлив, как предан своей семье. И за вас я рада, по-настоящему. Никаких иллюзий. Я сколько угодно могу любить своего Дэнни до кончиков пальцев, но при том прекрасно знаю, что шансов у меня никаких.

– Пошла отсюда вон, ты, больная на всю голову любительница сенсаций. Ты что, нас шантажировать сюда пришла? – завизжала мама.

Мама Доли отступила назад, поразившись ее словам:

– Ни в коем случае! У меня в мыслях нет ничего плохого. Я просто решила, что пора бы девочкам познакомиться поближе, ведь у них разница всего-то полгода. И хорошо бы Доле начать общаться с отцом. На то есть свои причины.

– У тебя совсем крыша съехала. Никакая она не дочка! Вы никогда с ним не встречались!

– Мы познакомились во время одного из концертов в Манчестере почти двенадцать лет назад. После концерта мы встретились в частном баре одной гостиницы. У нас случился невероятный роман, а после этого Дэнни написал такую же необыкновенную песню «Сладкая ты моя доля». Он посвятил ее мне. Я уверена.

– Джон, Джон, подойди сюда! – закричала мама. Она сделала шаг вперед, почти задыхаясь от ярости. Она взяла маму Доли за плечи и со всех сил ее толкнула: – Пошла вон из моего дома, дешевка! Вон отсюда!

– Не толкайте мою маму! Остановитесь! – закричала Доля и схватила маму за руку.

Господи, да они дерутся. Я не могла на это смотреть. И не знала, что делать. Помочь маме? Или Доле и ее маме? Неужели это все правда? Неужели Доля – моя сестра?

Прибежал Джон, схватил Долю одной большой крепкой рукой, а ее мать – другой и поволок их к воротам.

– Вот так! Выкини их отсюда. А я прямо сейчас позвоню в полицию, чтобы больше неповадно было приближаться к моему дому!

– Не надо! Пожалуйста! Дай мне поговорить с Дэнни всего несколько минут. Он должен увидеть свою дочь! – умоляла мать Доли.

– Никакая она не дочь! Хватит нести чушь! Хватит! Как будто Дэнни мог связаться с такой дрянью, как ты! – выкрикнула мама.

Доля в ответ тоже стала ругаться, пинаясь и вырываясь от Джона, но он крепко сжал ее в руках, и избавиться от него ей не удалось. Он почти дотащил их до ворот. Им очень больно, смотреть на это невыносимо, но сделать я ничего не могу.

– Солнце! Солнце! – закричала мама Доли. – Расскажи все отцу! Пожалуйста, прошу, спроси, помнит ли он Кейт. Скажи ему о Доле. Скажи, чтобы связался со мной. Он ей очень скоро будет нужен…

Но вот они уже за воротами, и Джон так сильно их толкнул, что обе покатились по земле.

– Хватит! Им же больно! – беспомощно заныла я.

Мама со всей силы залепила мне пощечину:

– Как ты посмела пустить этих тварей за ворота! Марш к себе, немедленно!

– Они просто хотели встретиться с папой. Мама, это правда? Она действительно моя сестра?

– Конечно нет! Она просто мошенница, которая хочет получить с нас денег. Не смей даже упоминать о ней отцу. Немедленно иди в свою комнату и прекрати выть. Посмотри, на кого ты похожа!

Она сорвала с меня куртку Джона и с такой силой толкнула к дому, что разодрала рукав моей пижамы с медведями.

Глава 5
Доля

Целый день мы добирались обратно домой. Все утро ловили машину до Юстонского вокзала. Никто не останавливался. Потом затормозил один толстый дядька в белом фургоне. Он согласился нас подвезти, но поехал совсем не туда и завез нас на заброшенный завод. Он вел себя очень подозрительно, и мы с мамой страшно испугались. Когда он меня схватил, мама ударила его как раз туда, где мужчинам больнее всего, мы выпрыгнули из его фургона и бросились бежать. Слава богу, что он был как мешок с жиром на ногах – хотел догнать нас, но скоро отстал.

Мы не имели представления, где оказались. Какая-то очень милая женщина, увидев, что мама плачет, остановилась. Мы рассказали ей об ужасном толстяке, и она решила отвезти нас в полицию написать заявление, но мы ее отговорили. Мы выехали на главное лондонское шоссе и только хотели выйти из машины, как вдруг женщина сказала:

– Постойте, давайте обратно. Я буду волноваться. Я сама вас отвезу.

Она была невозможно добрая, особенно если учесть, что мы несколько часов проторчали в пробках.

– Простите нас, – повторяла мама.

Женщина потрепала ее по коленке:

– Ничего. Мы, девочки, должны помогать друг другу.

Она угостила нас шоколадкой, и это было очень здорово, потому что мы с мамой уже умирали от голода. Потом она включила музыку. Угадайте, кто это был! Дэнни Килман! Мама снова расплакалась, услышав его голос. Я испугалась, что она сейчас расскажет этой женщине всю нашу очень странную и страшную историю. Я кипела при мысли о том, как эта Сюзи с нами обошлась: будто мы прокаженные какие-то. Она не поверила ни единому маминому слову.

И это самое страшное. Я, кажется, сама ей больше не верю. Когда мы наконец-таки добрались до вокзала, выяснилось, что предстояло еще одно сражение: билеты оказались просрочены. Но мама зарыдала, и контролер нас нехотя пропустил. Когда поезд тронулся, я зашла в туалет и долго смотрела на себя в тусклое зеркало, медленно поворачивая голову направо, налево, вверх и вниз. Похожа я на Дэнни? И у меня, и у него волосы темные, но на этом сходство заканчивается. Я, кажется, слегка похожа на Солнце, только она гораздо круче и разговаривает правильно, как по телику.

Солнце хотя бы нам не грубила. Очень милая, совсем не звездит. Как хорошо, что она ни капли не похожа на свою мать. Ненавижу эту Сюзи. Надо было Дэнни остаться с моей мамой. Если они вообще когда-нибудь встречались.

Добравшись наконец до дома, мы увидели у двери два письма. Мама равнодушно их просмотрела и уронила на коврик. Потом ушла в ванную и долго оттуда не выходила.

Я постучала в дверь:

– Мама? Ты в порядке?

– А? Да-да, я в порядке. Просто что-то живот крутит, ну ты же меня знаешь. Поставь чайник, пожалуйста, попьем с тобой чайку, родная.

Я поставила чайник и заглянула в холодильник: есть ли что поесть. Но на полках только кусочек засохшего сыра и подгнившие помидоры. В хлебнице нашлась корка хлеба. Я осторожно разрезала ее пополам. Можно приготовить тосты с сыром и запеченными томатами. Жаль, нельзя сбегать за картошкой с рыбой – в кошельке у мамы пусто.

Я прощупала все уголки дивана и кресел, заглянула во все карманы. Наконец нашла единственный пенни. Его не хватит даже на один кусочек картошки. Значит, поедим тосты с сыром. Я приготовила бутерброды и положила их на поднос.

Мама вышла очень бледная.

– Ты в порядке, мам?

– Да, все хорошо, – быстро ответила она и начала суетиться, наводя порядок.

– Мам, сядь. У тебя очень усталый вид. Может, пойдешь ляжешь? Я бы устроилась рядом, попили бы с тобой чаю в постели.

– Дорогая, не сердись, пожалуйста, но я совсем не голодна. Ничего не лезет.

– Мам, надо поесть. Ты совсем худая стала.

Но мама молча глотнула из кружки с чаем и устало направилась к шкафу, шаркая тапочками как старушка. Она надела свитер, обтягивающую юбку, белые туфли на каблуках…

– Мама, что ты делаешь? Куда ты собралась?

– На работу, дорогая.

– Ты с ума сошла! Тебе нельзя сейчас в паб!

– Я в полном порядке, – сказала она, рисуя на губах жирную красную улыбку.

– Это неправда. Я тебя никуда не пущу! – Взяв ее за плечи, я развернула ее к постели, но она вырвалась.

– Я должна выйти на работу сегодня, иначе меня уволят. Мы должны платить по счетам: за дом и по мелочи.

Она произнесла эти слова как заученную таблицу умножения – с полным равнодушием в голосе. И вдруг по ее щекам потекли слезы.

– Мама?

– Все хорошо, все хорошо, – она вытерла глаза рукой. – Просто я слишком сильно надеялась, что мы немного поживем у Дэнни, что он обрадуется, увидев, какая ты замечательная девочка, и что он накупит подарков и будет вести себя как настоящий отец.

– У меня есть настоящая мать. А такой отец, как он, мне не нужен.

– Не говори так, солнышко. Не вини его ни в чем. Если бы он знал, что ты приехала, он бы обрадовался. Это все Сюзи… Просто она очень сильно испугалась за своего мужа. Это сразу было видно.

– Тоже мне, лакомый кусок, – ответила я. – Знаешь что, мам? Мне ужасно жаль Солнце. Представить только: Сюзи – ее мать!

Мама слабо улыбнулась:

– Да, я тоже не могу понять, что такого в ней Дэнни нашел. Ладно, дорогая, мне надо идти. Постарайся лечь пораньше. Тебе надо выспаться как следует.

И она поцеловала меня на прощанье. Потом, глянув в зеркало, я увидела на щеке ее красный поцелуй, как будто его оставил призрак. Я съела свой тост с сыром и мамин тоже, потом слонялась по дому, слишком взбудораженная, чтобы спокойно посидеть перед телевизором. Я думала о Солнце и ее большом доме. Наверное, телевизор у них размером с киноэкран. И по такому телику в каждой комнате. А комнат, наверное, очень много. Интересно, они во всех этих комнатах живут? Я мысленно полежала в одной комнате на большом кожаном диване, потом свернулась в бархатном кресле в другой, через две минуты сменила его на шезлонг в викторианском стиле и еще раз десять перекладывалась с одного сиденья на другое, по дороге заворачивая на кухню перехватить что-нибудь вкусненькое.

Наверное, у Солнца сразу несколько спален, на разные дни недели, и каждая сделана в своей цветовой гамме. Я представила самую настоящую девчачью розовую: розы в розовых хрустальных вазах, розовые мишки, полосатое, как леденец, одеяло и розовый автомат для сахарной ваты прямо в комнате. Потом я представила голубую спальню с голубыми волшебными фонариками и с голубой луной на потолке, тут же голубая ванная с темно-синими кранами-дельфинчиками. Еще я придумала яркую солнечную комнату: огромная клетка с певчими канарейками, большие вазы с бананами, на стенах – желтые смеющиеся солнышки-смайлики. По контрасту с желтой я представила себе черную комнату: черное бархатное одеяло, черные шелковые простыни и огромная черная плюшевая пантера сверху. Наверняка у Солнца есть еще спальня в викторианском стиле: кровать с балдахином, ширмой и лошадью-качалкой или ультрасовременная, с элегантной строгой мебелью и попеременным светом. Но больше всего мне понравилась круглая спальня, где стоит округлая кровать, а на полках – матрешки, здесь же маленькая потайная дверь, и когда Солнцу жарко, она надевает купальник, открывает эту дверь и ныряет в бирюзовую воду бассейна на первом этаже.

Я достала блокнот из школьной сумки, выдрала листок и, чтобы не забыть, набросала все спальни, которые придумала.

Потом я отправилась в свою спальню. Огромный подтек на потолке (крыша во время дождя все время протекает). Стертые квадраты ковра. Старая кровать и выцветшее одеяло с мишками, которые устало машут мне лапами.

Я легла в постель, но долго не могла уснуть. Вертелась с боку на бок неизвестно сколько и наконец услышала, как мама открывает дверь ключом и как она ходит на цыпочках, не зажигая света.

– Мам, я не сплю.

– Ну и плохо. Немедленно спать, – отвечает мама, но без раздражения в голосе.

Она разделась, забралась ко мне в постель, и мы вместе свернулись калачиком под крылышком у Розы и Голубы. Но несмотря на страшную усталость, мы долго не могли заснуть. Утром мама встала первая, принесла мне чай на подносе, но мне совсем не хотелось просыпаться.

– Я завела будильник на восемь. Обещай, что встанешь, – сказала мама, отхлебывая чай и одновременно одеваясь. – Слышишь? Обещай!

– Ну, может быть, – пробормотала я в ответ, ныряя обратно под одеяло.

– Нет, ты сделаешь так, как я сказала, – не отстает мама. – Давай, дорогая, обещай, что пойдешь в школу. Никаких прогулов! Ты получишь хорошее образование, даже если мне придется умереть.

Ей пора, иначе она опоздает на уборку в университетский кампус. До работы добрых сорок минут пешком, но сегодня она хотя бы в старых кроссовках, а не на каблуках, после которых у нее еще не прошли мозоли.

– Мамочка, тебе еще столько идти, – говорю я, приподнимаясь на локте.

– Через пару лет и ты туда будешь бегать, – ответила мама. – Потому что пойдешь на какие-нибудь очень крутые курсы. Если, конечно, сумеешь хорошо окончить школу.

Я вздохнула:

– Ладно, ладно. Давай без нотаций.

– А кто тебе еще, кроме мамы, нотацию прочтет? – ответила мама.

Перед уходом она меня поцеловала, напевая строчку из песни Дэнни «Пока, малышка, мне пора. Хочу остаться! Я тебя люблю!».

Обычно я ей подпеваю, но сейчас даже рта не раскрыла. В восемь сработал будильник, я встала. Шаркаю по дому, ем кукурузные хлопья прямо из пакета, в гостиной рассматриваю все постеры с Дэнни. У нас их так много, что даже обои клеить не пришлось. Передо мной самый большой: Дэнни позирует, высоко подняв голову, и поет в микрофон. Сверху надпись: «Сладкая ты моя доля».

Вдруг я сорвала его, и он с треском повалился вниз: оборванный неровный край, куски засохшего скотча.

– Не хочу я быть твоей долей, тупой ты старый пердун!

И пнула его ногой.

Со школьной сумкой я вышла из дому, хлопнув дверью. Повернула ключ в замке, спрятала под ворот школьной блузки на цепочке. Я бы все отдала, чтобы остаться дома, но уже пообещала маме.

В школу иду самой длинной дорогой. Если идти короткой, через наш район, то кто-нибудь мне точно перекроет дорогу и не даст пройти. В нашем квартале две компании, это Плоские и Быстрые. Названия какие-то детские, да, зато входят в эти группировки совсем уже не дети. Старшие ребята носят при себе ножи, и не какие-нибудь перочинные, а настоящие, выкидные. Я учусь в одном классе с Джеком Мэйерсом, его старший брат – лидер Плоских. Недавно его поймали Быстрые, и когда он на них начал ругаться, они порезали ему руку и возле глаз поставили метки химическим карандашом, что за ним объявлена слежка. А когда Плоские схватили одного из Быстрых, они свесили его вверх ногами за балкон на последнем этаже и чуть не уронили на землю.