Текст книги "Четверо детей и чудище"

– Да что ты. Не переживай, зайка. Тим хороший. Робсу он понравится. И я вовсе не собираюсь на него давить. Уверен, ему там будет весело. Не изводи себя.

Но я изводилась еще как, почти всю ночь. К утру я была в панике. У Робби видок был не лучше. Бледный, под глазами темные круги, к хлопьям с молоком едва притронулся.

– Ну же, чемпион, ты кожа да кости, надо подзаправиться, – сказал папа.

Всем, кроме него, было очевидно, что, если Робби съест еще хоть ложку, его стошнит. Даже Элис забеспокоилась. Она потрогала его лоб:

– Тебе нездоровится, детка? Похоже, он заболевает, Дэвид. Позвони-ка ты Тиму и скажи, что вы не придете. Робби лучше остаться дома.

– Но Тим мне большое одолжение делает. Я не могу вот так взять и все отменить, – возразил папа. – По-моему, Робби просто малость психует, хотя ума не приложу почему. Говорю же, там будет весело. Тебе понравится, сынок. Спортзал в этой школе, по слухам, потрясающий. Оборудование по высшему разряду, не просто канаты и шведские стенки, – у них даже трапеция есть и большой батут. Скоро сам все увидишь!

– А можно нам тоже пойти? – спросила Шлёпа.

– Вообще-то мы договорились, что Тим одного Робби посмотрит. У него там и так большая группа ребят занимается. Нагло будет с моей стороны притащить вас всех.

– Мы просто посмотрим. Ну пожалуйста, пап. – Я не могла бросить Робби одного. Я должна была его защитить.

– Ладно, ладно – но чур только смотреть, договорились? – согласился наконец папа.

– Не хочу, чтобы они на меня смотрели, – заупрямился Робби.

– Глупости, Робби. Когда станешь олимпийским чемпионом, весь мир будет на тебя смотреть, – сказал папа. – А я на всех соревнованиях буду сидеть в первом ряду и болеть за тебя.

Робби вяло улыбнулся папе, встал из-за стола и пошел к двери в сад.

– Куда собрался, сынок?

– Хочу влезть на то большое дерево в глубине сада, – сказал Робби.

– Что ты, нет времени. Нам через десять минут выходить, – заволновался папа.

– Мне нужно проверить – вдруг я уже разучился, – настаивал Робби.

– Ну конечно не разучился, глупыш. Ты только вчера на самую верхушку залезал, – улыбнулся папа.

– И это был первый и последний раз. Это очень опасно, – сказала Элис. – С сегодняшнего дня никаких прыжков по деревьям, это вас всех касается.

Элис осталась дома с Моди, а мы со Шлёпой увязались за папой и Робби. Бедняга Робби в машине совсем позеленел.

– Не дрейфь, Робс, – шепнула я. – Скорее всего, ты прав. Ты не разучился. Раз умеешь – значит, умеешь. Ты покажешь класс, вот увидишь.

– Что-то я чувствую себя не классно, – сказал Робби. – Всю прыгучесть растерял. – Он вытянул вперед руки и ноги. – Трясутся как желе.

– Хорош ныть, – рубанула Шлёпа. – Все у тебя получится. Вчера ты в сто раз лучше меня лазил. Эта псаммиадина глупая вообще ни при чем, я думаю. Ты просто поверил в себя – и все получилось.

Робби глядел на Шлёпу, недоверчиво хлопая глазами. Похоже, она старалась его поддержать – уж как умела.

– Правда? – спросил он.

– Правда! – Она стукнула его по спине: – Соберись. Ты у нас Тарзан, маленький чемпион. Ты им всем покажешь.

Мы приехали в школу и, немного поплутав, нашли спортзал. Он оказался огромный, внутри полно ребят в трико и спортивных костюмах: кто лазил туда-сюда по шведской стенке, кто на батуте прыгал, кто кувыркался на матах.

– Ого! – воскликнула Шлёпа. У нее аж глаза загорелись.

Робби ничего не сказал. Я сжала его руку. Подбежал Тим – высокий, крепкий, с широкой белозубой улыбкой. Папа на его фоне как будто разом усох.

– Привет, Тим. Спасибо большое, что пригласил нас. Вот мой малец, – папа взял Робби за плечи.

– И впрямь не великан, – сказал Тим. – Ну что, приятель, сначала разогреемся, если ты не против.

– А можно нам тоже разогреться? – спросила Шлёпа и очень ненатурально задрожала. – Мы так замерзли.

Тим рассмеялся:

– Я имел в виду, что надо мышцы разогреть, чтобы травму не схлопотать во время тренировки. Но вы можете присоединиться, если хотите. Разувайтесь, снимайте носки – и начнем.

– Ур-ра! – обрадовалась Шлёпа и незаметно кивнула папе.

Папа покачал головой. Я тоже. Мне вовсе не хотелось заниматься вместе с этими крутыми ребятами в спортивной форме. Но – за компанию с Робби – я послушно повторила за Тимом все чудные упражнения для разминки. Хоть не сложно, и на том спасибо.

Потом мы легли на маты – поделали «велосипед» ногами и простые кувырки. Робби кувырки не давались. Он попробовал, но в процессе застрял попой кверху, прямо как псаммиад.

– На помощь! – выдохнул он.

– Перекатись вперед, сын, хватит паясничать! – крикнул папа.

Тим легонько подтолкнул Робби и помог ему принять более достойное положение.

– Открою тебе секрет, юноша. Я и сам кувыркаюсь так себе, – утешил он его. – Не переживай, нельзя же уметь все. Пойдем лучше к канатам, покажешь класс. Твой папа говорит, ты любишь по деревьям лазить. Любишь ведь?

– Вчера лазил, – сказал Робби. – Но сегодня как-то неохота.

– Может, попробуешь? – ненавязчиво спросил Тим, приобняв Робби за плечи.

– Не знаю, – буркнул Робби.

– Я попробую! – Шлёпа скакала на мате, как мексиканский прыгающий боб. – Смотрите, Тим!

– Шлёпа! А ну угомонись. Мы же сюда ради Робби пришли, – сказал папа. – Давай, Робби! Хорош скромничать. Иди к канатам и покажи Тиму, на что ты способен. Давай-давай!

Робби, понурив голову, поплелся к канатам. Тут Шлёпа ухватилась за канат и начала раскачиваться.

– Тихо, тихо! Вот этого не надо, – вмешался Тим. – Ты не на детской площадке. С инвентарем надо обращаться аккуратно. Сейчас покажу, как правильно подниматься по канату.

– Я и сама умею. – И Шлёпа немедленно продемонстрировала свое мастерство.

Через секунду она уже была на середине каната.

– Видали! – Она победно соскользнула вниз.

– М-м-м, – промычал Тим. – Наверх ты здорово забралась, а вот спустилась так себе. – Он взял ее за руки и раскрыл кулаки. – Смотри, егоза, как ты руки ободрала, и ноги тоже. Больно небось.

– Вот и нет, – помотала головой Шлёпа, хотя мы все видели, что она поморщилась.

– Сейчас покажу, как спускаться, чтобы не было ссадин, – сказал Тим.

Он забрался по канату, а потом аккуратно спустился, изящно выгнув корпус.

– Круто! – восхитилась Шлёпа. – Сейчас попробую, смотрите.

– Давайте все втроем, – предложил Тим. – Пошли!

Шлёпа пулей взлетела на самый верх.

Я нарочно возилась, соскальзывала и съезжала, раскачивала канат – только чтобы отвлечь внимание от Робби.

Он поплевал на ладони, насмешив папу и Тима, а потом подпрыгнул. И не смог ухватиться. Попробовал еще раз – и еще раз, и еще раз. От натуги у него вены на лбу вспухли и глаза выпучились, но ничего не получалось.

– Давай, Робби! – кричал папа. – Не сдавайся, сынок!

Всем, кроме него, было до боли ясно, что Робби старается изо всех сил.

– Да ладно, – сказал Тим. – Давайте-ка лучше поиграем.

Он свистнул в болтавшийся на шее свисток и созвал ребят:

– Вы все отлично поработали, а теперь самое время поиграть. Как насчет… «Кораблекрушения»?

Под радостные крики «ура!» Тим раскидал по залу обручи и принес еще маты. Я посмотрела на папу. Он уставился на свои коленки, качая головой. Я тихонько подошла к Робби и хотела взять его за руку, но он отдернул ее. Сжав губы так, что его рот превратился в тоненькую полоску, он быстро-быстро моргал, чтобы не расплакаться при всех.

«Кораблекрушение» – сумасшедшая игра, но ужасно веселая, даже если ты не силен в гимнастике. Мы носились кругами по залу, а когда Тим кричал: «Кораблекрушение!», надо было запрыгнуть на какой-нибудь спортивный снаряд, встать в обруч или сесть на мат. Потом по свистку перескочить на другой островок. Если поблизости ничего нет – дуешь на шведскую стенку, пробираешься по ней вправо или влево – и спрыгиваешь. Если коснешься земли – выбываешь и садишься в шлюпку, в смысле на длинную скамейку у стены.

Робби играл еле-еле, очень осторожно, так что, слава богу, выбыл не самым первым. Мне удалось продержаться, пока не осталось всего человек десять, но потом я соскользнула с мата и задела ногой пол. Похоже, победить должна была Шлёпа. У нее классно получалось – она скакала газелью, легко приземлялась, то и дело срезала путь по шведской стенке. Скоро остались только она и высокий белобрысый парень. Они так уверенно нарезали круги по залу – казалось, до бесконечности могут играть и ни разу не оступятся.

– Давай, Шлёпа! – крикнула я и сама удивилась. Даже Робби оживился и с интересом следил за игрой.

Шлёпа разулыбалась, довольная, что мы все на нее смотрим, и решила блеснуть. Стоя на мате, она подпрыгнула и ухватилась за канат. Раскачавшись, перемахнула на следующий и снова принялась раскачиваться, все сильнее и сильнее, долетая почти… почти… почти до коня – а затем прыгнула и приземлилась ровнехонько на снаряд. Всё бы хорошо, но она для пущего эффекта раскинула руки. Мы зааплодировали, она отвлеклась, завалилась на бок и шлепнулась с коня.

– Эх, не повезло! – вздохнул Тим, помогая ей подняться. Потом повернулся к белобрысому и хлопнул его по спине: – А ты молодчина!

Шлёпа скривилась.

– Это всё из-за них! Они разгалделись, из-за этого я и соскочила! Давайте переиграем!

– Увы, – сказал Тим. – Мне все равно пришлось бы тебя дисквалифицировать – на канатах качаться нельзя. Я тебе уже говорил. Пришла в мой зал – надо меня слушаться.

– Раз так, больше не приду в ваш дебильный зал, – обиделась Шлёпа.

– Шлёпа, не груби, – строго сказал папа. – Никто из вас больше сюда не придет. Тим, ты уж прости, что отняли у тебя время.

– Да ерунда, Дэйв, – махнул рукой Тим. – Жалко, что дочка у тебя такая ершистая – у нее настоящий талант.

– Она не моя… – Папа сделал глубокий вдох. Что тут скажешь. Шлёпе никто не указ.

– Надеюсь, вы не скучали, – любезно добавил Тим.

– Да уж, не скучали! – бубнил папа уже в машине. – Какой позор! Со мной в жизни такого не было.

Мы молчали. Шлёпа дулась, я страшно переживала, а Робби весь сгорбился от стыда.

Когда мы подъехали к дому, папа постарался взять себя в руки:

– На самом деле это все ерунда, Робби. Я все равно тобой горжусь, ты ведь мой сын. Кому какое дело до этой дурацкой гимнастики! Ты вот только мне объясни: вчера ты был изумителен, великолепен, а сегодня тюфяк тюфяком – что за игры?

Робби ничего не ответил.

– Ну ладно, может, это и впрямь волшебство, как ты и говорил. Ха-ха, – невесело сказал папа.

– Ха-ха-ха, – отозвались мы.

Элис с Моди дожидались нас.

– Боже мой, что случилось? – спросила Элис.

– Не спрашивай, – сказал папа.

– Робби не справился? – не отставала Элис.

– Зато я справилась, – похвасталась Шлёпа. – Почти что выиграла в это их дурацкое «Кораблекрушение». Я там лучше всех была. Этот папин Тим чуть ли не умолял меня ходить к ним туда заниматься, но мне неохота. Шустрый такой, хлебом не корми – дай покомандовать. Прям как в школе.

– Ох, Шлёпа, – с укоризной сказала Элис и вздохнула: – Я бы на твоем месте помалкивала про школу.

Похоже, Шлёпу уже отчисляли из школы за поведение.

– Она вела себя отвратительно, хамила Тиму. Я чуть со стыда не умер, – наябедничал папа.

– Давайте, наезжайте на меня. Я не виновата, что все вышло не так, как вам хотелось, – буркнула Шлёпа.

Робби повесил голову. Я поежилась. Даже Моди забеспокоилась и принялась сосать палец, хотя и не понимала, о чем разговор.

– Ну что вы такие кислые! – Элис сделала над собой заметное усилие. – Веселей, народ. Чем сегодня займемся?

– Хотим на пикник в Оксшоттский лес! – хором сказали мы.

Глава 4

– Как, опять в Оксшоттский лес? – удивился папа. – Мы же только вчера там были. Может, что-нибудь новенькое придумаем? Можно в Ричмонд-парк поехать или в Сады Кью. Уж как-нибудь втиснемся в машину.

– Может, вы, ребята, поедете, а мы с Моди останемся дома? – с надеждой предложила Элис.

– Нет, мы очень-очень-очень хотим пойти к той яме с песком в лесу, – сказала Шлёпа. – Пожалуйста, мам. Пожалуйста, Дэйв.

Шлёпа «пожалуйста» говорила не часто, так что подействовало вмиг.

Мы помогли собрать провизию для пикника. Я пристроилась резать морковку и сельдерей, Шлёпа присматривала за колбасками на гриле, а Робби делал шоколадные хрустики. Я переживала по поводу желаний и в задумчивости вместо морковки порезала палец – пришлось заклеивать пластырем. Шлёпа тоже явно что-то обдумывала – и сожгла колбаски, хотя утверждала, что сделала это нарочно – обожает, мол, горелое. Робби растопил шоколад, всыпал в него кукурузные хлопья и разлил пирожные по бумажным розеткам. Шоколадные хрустики – самый простой десерт в мире. С ними и Моди бы справилась. Но папа с Элис восторгались так, как будто Робби соорудил роскошный торт в три яруса. Папа чмокнул в щепотку сложенных пальцев, а потом их растопырил. А Элис попросила Робби непременно дать ей рецепт.

– Они со мной сюсюкаются, потому что я вчера в спортзале опозорился, – сказал мне Робби.

– Да, но это из лучших побуждений, – ответила я.

– А когда же со мной кто-нибудь посюсюкается? – спросила Шлёпа. – Я не опозорилась. Я была звезда спорта, а мне все равно устроили разнос. Никто никогда не скажет: «Молодец, Шлёпа, ты просто отпад».

– Молодец, Шлёп-Шлёпа, – сказала Моди и улыбнулась ей.

Шлёпа рассмеялась и обняла сестру.

Моди и со мной обнималась, но уже не так охотно, как прежде. Я очень старалась не ревновать. Вместо этого я обняла Робби, и он наконец-то улыбнулся мне от всей души.

На этот раз мы очень бодро двинулись в путь. Поход уже вовсе не казался утомительным. Шлёпа бежала впереди, я скакала за ней, а Робби шагал следом, в одной руке зажав льва, в другой – тигра и устраивая им гонки. Он вроде повеселел и снова был самим собой – до тех пор, пока мы не зашли в лес.

– Как насчет по деревьям полазить, сынок? – предложил папа.

– Нет! – сказала Элис. – Ну что же ты, Дэвид! Никакого лазанья по деревьям – тебя это тоже касается, Шлёпа.

Папа заворчал, что он ничего не понимает, мы же все вчера видели, как Робби лазает, что ж такое с ним стряслось? Он всё бубнил, и бубнил, и бубнил.

– Вот бы папа, наконец, варежку закрыл, – буркнула я.

– Ты с этим поосторожней! – сказала Шлёпа. – Вдруг псаммиад услышит. Не хватало нам еще одно желание прошляпить – хотя я бы не отказалась посмотреть на твоего папаню с отключенным звуком. Так достал уже нудить!

– Он хороший, – неуверенно сказала я, хотя сама была того же мнения. – А твой папа – он какой?

– Раньше был классный. Нам вместе здорово было. Никогда меня не ругал. Всегда всё покупал, что ни попрошу, и всюду брал с собой. Как-то даже в шикарный французский ресторан ходили, и он мне разрешил три разных десерта заказать. Девицы у него всегда были – но мне-то какое дело? Он вечно повторял: «Ты, дочка, у меня на первом месте». А потом у них с Тессой началось. – Шлёпа скорчила жуткую рожу.

– Это на ней он женился? – спросила я.

Шлёпа кивнула.

– Я никогда не женюсь, – сказала она. – Поддайте газку, народ. Нас ждет песчаная яма!

Прежде чем искать псаммиада, надо было поесть. Пикник снова удался на славу. У нас были булочки с тунцом и кукурузой, бутерброды с бананами, Шлёпины горелые сосиски, моя овощная нарезка и к ней два разных соуса – из авокадо и хумус. Потом еще фрукты со взбитыми сливками в стаканчиках, и воздушный бисквит, и Робсовы шоколадные хрустики, а напоследок – большая гроздь темного винограда. Мы пили домашний лимонад, а папа с Элис опять взяли с собой вино. И немало. Поев, они легли, скормили друг другу несколько виноградин – и уже через пару минут спали без задних ног.

– Ура! – сказала Шлёпа. – Айда искать псаммиадину.

– Айда! – подхватила я.

– Я хочу опять научиться лазить по деревьям, чтобы папа увидел, – начал было Робби.

– Ну уж нет! – прервала его Шлёпа. – Сейчас не твоя очередь загадывать!

– Я могу загадать, чтобы мы все умели лазить, – предложил Робби.

– Я и так умею, чего зря желание тратить, – сказала Шлёпа. – Нет уж, сегодня я буду желать, и вообще – это я нашла псаммиада.

– А зато я его вытащил, – упорствовал Робби.

– А зато я его узнала, – сказала я. – Книжку только я читала. Только я знаю, как псаммиад себя ведет и что надо быть очень-очень осторожными, а не то почти все желания с ног на голову переворачиваются. По-моему, для всех будет лучше, если я загадаю желание за нас троих.

– Ой, да ты такая трусиха и паинька, Розалинда. Еще пожелаешь какое-нибудь сюсю-мусю, типа чтобы мы все любили друг друга, или чтобы мы все были счастливы, или что-нибудь невыполнимое, вроде мира во всем мире или спасения Земли, – презрительно сказала Шлёпа.

– По-моему, это хорошие желания, – обиделась я. Она довольно точно прочитала мои мысли.

– Только они никому особо не пригодятся, если после заката все станет как было. – Шлёпа опустилась на колени и стала копать. – Давайте помогайте.

– А вдруг хоть немножко пригодятся? – стала мечтать я. – Если бы на один день наступил мир во всем мире, тогда бы солдаты в разных странах увидели, как это здорово, и решили никогда больше ни в кого не стрелять. Только представь, как было бы замечательно. Пацифисты за это столетиями борются, а мы можем просто пожелать – и сбудется.

– Да что за бред! Как только волшебство перестанет действовать, они тут же опять начнут воевать. Взять хоть англичан с немцами в Первую мировую, – сказала Шлёпа. – Заключили перемирие на Рождество, вылезли из окопов, поиграли в футбол – а на следующий день давай опять палить и травить друг друга газом.

Для заядлой прогульщицы Шлёпа досадно много знала.

– Чего зря спорить, – сказала я. – Давайте копать.

Мы копали и копали. Пока не заболели руки и не начало саднить под ногтями. Мы так усердно рыли, что добрались до темного-темного песка, перемешанного с землей.

– Псаммиаду бы в такой норе не понравилось, слишком тут грязно и сыро, – сказал Робби. – По-моему, мы не там копаем. Давайте вон там попробуем, подальше.

– Еще чего, – фыркнула Шлёпа, но все-таки отошла на пару шагов, загребая песок ногами, и снова принялась за дело.

– Надо было пометить место, где он вчера зарылся, тогда сейчас не пришлось бы искать, – сказала я.

– Ну да, а если бы заявились другие дети, разнюхали, что к чему, и все наши желания истратили? – возразила Шлёпа. – Давай копай, Розалинда.

– Тебе легко – тебе песок под ногти не забивается, ты же их все обгрызла. А у меня под ногтями ужас как болит. Пойду лучше возьму поильник, – поднялась я.

– Нет, поильник Моди нельзя, – твердо сказала Моди. Она впечатала кулачок в горку песка. – Где бизьянка?

– Сама гадаю, – пожала плечами я. – Народ, как думаете… – Я разволновалась и замолчала. – Не может же быть, что нам это всё почудилось?

– Чего? – Шлёпа уставилась на меня, наморщив нос.

– Ну, иногда я придумываю всякое, и кажется, будто бы все это на самом деле. И я так увлекаюсь, что почти верю, что все не понарошку, – сказала я.

– Ты малость того, да? – покрутила пальцем у виска Шлёпа. – Ни слова не поняла, о чем ты сейчас вещала.

– А я понимаю, – сказал Робби. – Я тоже так играю. Вот мои звери – я знаю, что они пластмассовые, но иногда кажется, словно вокруг здоровенные хищники бегают и рычат по-настоящему.

– По вам обоим психушка плачет. Наверно, семейное, – заключила Шлёпа. – Лично я ничего не выдумываю. Я своими глазами видела вчера этого сами-с-псами, и я точно знаю, что он настоящий.

– Я, с вашего позволения, не «сами-с-псами». Я псаммиад, – сказал голос у нас за спиной. Мы резко обернулись. Псаммиад сидел на песке скрестив лапки и взирал на нас, вращая глазами-стебельками.

– Вот вы где! Как же я рада, что вы настоящий, – сказала я. Мне хотелось его погладить, но я не решалась – еще подумает, что я фамильярничаю.

Моди оказалась куда смелее. Она подползла вперед на коленках и с любопытством потянулась к чудищу:

– Хорошая бизьянка.

– Хорошее дитя. – Псаммиад хоть и ответил любезностью на любезность, но попятился. Он посмотрел на меня. – Будь добра, не могла бы ты вытереть младенцу руки, если уж ей непременно надо меня потрогать. По-моему, они у нее потные. Я страшно боюсь воды.

– Ты как Злая ведьма Запада? Весь скукожишься, если тебя водой из ведра окатить? – спросила Шлёпа.

– Не вздумай даже! – воскликнул Робби. Он тут же подскочил и заслонил собой псаммиада.

– Не волнуйся, юноша. Мне будет в высшей степени неприятно, но я выживу – в отличие от твоей неотесанной спутницы. Если она позволит себе подобную наглость, то немедленно обратится в камень и из нее будет вечно бить вода.

– Вы что же, превратите ее в камень? – спросила я.

– А вам не доводилось любоваться фонтанами? – вопросом на вопрос ответил псаммиад. – Каменные девы с кувшинами и гадкие юные нахалки с разинутыми ртами? Моих рук дело!

Не знаю, шутил он или нет, но я из вежливости сделала большие глаза. И хорошенько вытерла липкие ладошки Моди краем своей футболки.

– Милая, милая, милая бизьянка, – сказала Моди и очень осторожно стала гладить псаммиада по спине.

Он чуть вздрогнул – нежности явно были ему не в удовольствие, – но не сдвинулся с места.

– Ты все время у нас за спиной прятался, пока мы копали? – спросила Шлёпа с упреком.

– Не совсем. Я с наслаждением дремал в песке, пока вы не начали перекапывать всю яму, причем с такой неуклюжестью и с таким рвением, что учинили небольшое землетрясение. Мой сон был грубо прерван, и меня швыряло взад и вперед, пока я не выбрался наружу, где выслушал вашу не слишком интересную философскую дискуссию о природе моего бытия, – сказал псаммиад.

– Ну, с бытием у тебя порядок, вопросов нет, так что давай исполняй наше желание, – сказала Шлёпа.

Псаммиад, судя по виду, был возмущен.

– Пожалуйста, – прибавила Шлёпа.

– Я не обязан потакать вашим прихотям, мисс Крикунья. Чего ради мне изнурять себя, исполняя ваши желания, если вы сперва разрушаете мои покои, а затем грозитесь убить меня посредством обливания водой из кувшина?

– Но… но разве тебе не полагается исполнять желания? Это же твоя работа! – удивилась Шлёпа.

Псаммиад негромко зашипел, выпуская воздух между острых маленьких зубов. Может, конечно, это был смех, только не слишком веселый. А может, и угроза.

– Умолкни, Шлёпа. Мы должны обращаться с псаммиадом очень уважительно, – сказала я.

– Потому что хотим исполнения желания? – спросила Шлёпа.

– Потому что он очень-очень старое и удивительное волшебное существо, он миф, он легенда, возможно, он наделен даром бессмертия, – объяснила я.

Псаммиад повеселел и прямо-таки засиял:

– Я бы и сам лучше не выразился. Вы весьма красноречивы, мисс Розалинда.

– Это потому что она по сто книжек в день читает, – насупилась Шлёпа. – А еще она подлиза. Но я не хотела вас огорчать, мистер Псаммиад, сэр. Я вам не грубила. Я со всеми так разговариваю. Такая у меня манера.

– Весьма неприятная манера, – сказал псаммиад. – Когда я последний раз выходил на поверхность, дети были воспитаны безупречно. Ах, старые добрые времена! Раньше считали, что детей должно быть видно, но не слышно. – Он печально вздохнул. – Я все еще страшно обижен. Не привык, чтобы на меня кричали. Пожалуй, мне следует незамедлительно отправиться в постель. – Он начал закапываться в песок.

– Ну не уходите! Пожалуйста! Простите меня, простите, пожалуйста. Я вовсе не хотела вас обидеть! – Шлёпа отчаянно пыталась успокоить и задобрить псаммиада. Голос у нее при этом, странное дело, стал похож на голос Элис.

Псаммиад колебался – но тут Моди прижалась к нему и опять погладила по шерстке, легонько и ласково.

– Простите, простите, – повторяла она эхом, хотя ни в чем не провинилась.

Псаммиад перестал копать и слегка потянулся:

– Да, вот так, дитя. Почеши мне спинку, а то я сам не достаю. А! До чего приятно! Так на чем мы остановились?

– Может… может, вы собирались исполнить еще одно наше желание? – напомнил Робби.

– Может, и собирался, – сказал псаммиад.

– Тогда хочу… – начал Робби.

– Ты уже загадывал, Робс, – перебила я. – Милый псаммиад, я вот тут подумала: нельзя ли…

– Нет, нет! Дайте мне загадать, пожалуйста. Хочу стать – ладно, чтобы мы все стали богатыми и знаменитыми, – затараторила Шлёпа.

Псаммиад помолчал, а затем кивнул.

– Прекрасно. Стало быть, богатыми и знаменитыми, – повторил он и начал раздуваться. Он увеличивался в размерах, пока глаза-стебельки не выпучились, а сам он не превратился в шар, – потом резко выпустил воздух, вяло завозился в песке и исчез.

– Большущее спасибо, милый псаммиад! – Я пихнула локтем Шлёпу – давай, мол, тоже.

Но она отвлеклась: к нам кто-то шел.

– Смотри! – кивнула она в сторону.

К нам через лес широким уверенным шагом приближался огромный бугай. Высоченный, здоровенный дядька, с краснющей лысой головой и почти без шеи – ужасающий гигант в светло-сером спортивном костюме и начищенных коричневых ботинках.

Я вцепилась в Робби, а Шлёпа схватила Моди.

– Бежим! – крикнула я. – Явно бандит! Вдруг он хочет нас убить?!

Но подойдя ближе, мужчина остановился и коснулся пальцами пунцового лба, вроде как отдавая честь.

– Добрый день, мисс Шлёпа, мисс Розалинда, мастер Робби, маленькая мисс Моди. Надеюсь, хорошо провели время на семейном пикнике, – почтительно сказал он. – Простите, что заставил ждать.

Мы уставились на него.

– Э-э… а вы кто? – спросила Шлёпа.

Здоровяк опустил огромную голову. Вид у него был довольно нелепый.

– Шутить изволите, мисс Шлёпа? Я ж Бульдог, телохранитель ваш. Извольте проследовать за мной, Боб уже машину подогнал.

– А что за машина? – не поняла Шлёпа.

– Он думал, вы розовый лимузин на сегодня просили, раз вас четверо, но если предпочитаете «Роллс-Ройс» или красный «Феррари» – сделаем, – угодливо сказал он.

Шлёпа сглотнула.

– Ну, полагаю, розовый лимузин сойдет, – хихикнула она. Потом встала и взяла Моди под мышку. – Пошли, что ли, – повернулась она к нам.

– Ты что, нельзя садиться в машину к незнакомому дядьке! – зашипел Робби.

– Он знакомый дядька. Он нас знает. Он работает на нас, – поняла Шлёпа. – Мы богатые и знаменитые.

– Это точно, – сказал Бульдог. – Про вас опять во всех газетах пишут, мисс Шлёпа, а телевизионщики прям ошалели – так мечтают вас на свои шоу заманить. Грэм Нортон и Пол О’Грэди разругались и не разговаривают, а Опра собирается свой личный самолет аж из Америки прислать, только бы заполучить вас к себе на передачу[10]10
  Грэм Нортон – ирландский комик, ведущий юмористического ток-шоу на канале Би-би-си. Пол О’Грэди – английский комик и телеведущий. Опра Уинфри – ведущая популярного американского ток-шоу (1986–2011), в 2011 г. основала собственный телеканал.


[Закрыть].

– Ого! – с восторгом воскликнула Шлёпа. – Ну пойдемте же, ребята. Айда в лимузин!

– Надо ж папу и Элис предупредить, нет? – тормознула я.

– Ага, можно подумать, они нас отпустят, если мы скажем, что едем с вот такенным дядькой-гориллищей по телику выступать, – зашипела Шлёпа. – Это всё ненастоящее, Розалинда. Это волшебство – и это всего на один день. Можешь остаться и всё испортить, если тебе так хочется, а лично я собираюсь отрываться.

– А мы что, тоже знаменитые? – спросил Робби. – Жалко, нельзя папе рассказать. А чем я знаменит? – Он потянулся к ближайшему дереву – просто проверить – и попробовал подтянуться. Не вышло.

– На сей раз ты точно не гимнаст, – сказала Шлёпа. – Всё, мы идем, Бульдог.

Она зашагала рядом с ним, унося с собой Моди.

– Пошли посмотрим, правда там розовый лимузин или нет, – шепнула я Робби. – Не бойся. Я не дам ей сесть в машину, и уж конечно не с Моди.

Держась за руки, мы поспешили за ними. Вдалеке послышался шум. Он все нарастал и нарастал – а потом мы увидели за деревьями толпу народа. Люди чего-то ждали, болтая, пихая друг друга локтями и держа над головой наготове мобильники, чтобы фотографировать.

– Чего они ждут? – спросила я, когда мы подошли ближе.

Вдруг толпа заревела. Люди бросились к нам, фейерверками засверкали вспышки фотокамер.

– Они ждут нас! – поняла Шлёпа.

Бульдог протискивался вперед, широко разведя руки, чтобы прикрывать нас, а два лба-охранника, еще больше его, оттесняли толпу и не подпускали к нам чересчур резвых фанатов.

– И впрямь! – Я оглядела себя в надежде, что, может, уже превратилась в холеную и взрослую звезду, загорелую, на каблуках и в сверкающем платье с вырезом. Но нет, я осталась собой: мышиные косички, не очень чистая футболка и джинсы с прорехами на коленях после вчерашнего лазанья по сосне. Робби тоже внешне не изменился – волосы сзади торчат, очки немного набекрень. Шлёпа выглядела по-прежнему – футболка маловата, пузо торчит, блестящие кроссовки все в песчаной пыли. Моди всегда загляденье – чудные светлые волосы, и большие голубые глаза, и милая улыбка, – но сейчас у нее текло из носа и она беспокойно сосала палец.

Так почему же вся эта толпа рвалась увидеть четырех обычных, растрепанных детей? Шлёпа шла не торопясь, улыбалась до ушей, махала фанатам, которые выкрикивали ее имя, умоляли посмотреть то сюда, то туда и подсовывали альбомы для автографов. Люди жаждали не только Шлёпу – нас с Робби тоже! Так обалдели, что даже у Моди просили автограф, а она пока что только печатную «М» кое-как корябает. Несколько оголтелых теток окружили ее со всех сторон и протягивали подарки: огромных шоколадных кроликов, розовых плюшевых мишек и целое стадо резиновых жирафов-грызунков. Малютку хватали и щипали, все охали и ахали над ее белокурыми локонами и ямочками на щеках.

Шлёпа крепко держала Моди и при этом пыталась отбиться от теток, но тут кто-то цапнул ее за футболку, а еще кто-то потянул за волосы. Тогда Бульдог подхватил Моди и Шлёпу своими могучими ручищами и побежал к огромному ярко-розовому лимузину, окруженному бугаями-охранниками. Я завопила им вслед и, мертвой хваткой вцепившись в Робби, попыталась увернуться от людей, размахивающих книжками, – и тут два крепких телохранителя схватили меня, схватили Робби и тоже рванули к машине.

Нас забросили в открытую дверцу лимузина, и мы плюхнулись рядом со Шлёпой и Моди. Водитель газанул, и автомобиль ракетой рванул вперед.

– Уф! – выдохнула Шлёпа и истерически засмеялась. – Народ прям с ума сходит, особенно по мне! Слышали, как орут?

– Да, но… как же папа и Элис? Их же удар хватит, когда они проснутся и обнаружат, что нас нет. А мы в какой-то дикой тачке и даже сами не знаем, куда едем! – затараторила я.

– Не переживай, Розалинда. Вот твое подробное расписание, – сказала миловидная женщина с гладким каштановым каре. Бульдог с Бобом, улыбчивым шофером, сидели впереди, а дама с каре сзади, с нами. Она выхватила из своей необъятной сумки телефон «Блэкберри», что-то в нем посмотрела и улыбнулась: – В два у нас по плану «Хэрродс». Для нас закроют весь магазин, так что все должно быть тип-топ.

– Доверьтесь Наоми – она решает любые проблемы! – сказал Бульдог.

– Что за «Хэрродс»? – спросил Робби.

– Такой огромный шикарный универмаг, – объяснила Шлёпа. – Значит… мы пойдем по магазинам?

– Боюсь, галопом по Европам, – улыбнулась Наоми. – Но тебе много времени и не надо, Шлёпа, ты всегда знаешь, что тебе нужно.

– А мы будем всё только Шлёпе покупать? – спросила я.