Текст книги "Вена. Роман с городом"

Постепенно Мария Терезия все чаще отдает предпочтение замку Шёнбрунн, так сказать, второй главной резиденции. Первый Шёнбрунн, построенный, как и Версаль, на месте охотничьего домика, был разграблен и разрушен венграми в 1605 году; его восстановили, но в 1683 году он снова подвергся нападению, на сей раз со стороны турок, которые сровняли его с землей; защитить замок, стоявший за тогдашними крепостными стенами, оказалось невозможно. В 1743–1747 годах приглашенные зодчие Пакасси и Вальмаджини начали работы по возведению нового замка; его стены, как и стены прилегающих конюшен и служебных построек, были выкрашены в желтый цвет; этот оттенок стал таким популярным, что по всей Империи, включая Прагу и Буду – старейшую часть Будапешта, – желтый стали называть «цветом Марии Терезии».

Попадая в Большую галерею Шёнбрунна, посетитель первым делом видит Их Императорские Величества – Марию Терезию и Франца Стефана, фигуры которых украшают центральную потолочную фреску кисти Грегорио Гульельми, выполненную в 1760–1761 годах. Аллегорический смысл изображения предельно ясен: Священная Римская империя германской нации прямо связана с династией Габсбургов, точнее – с ее Габсбург-Лотарингской ветвью. По сторонам от этой фрески находятся еще две, меньшего формата: первая прославляет военную мощь Австрийской империи, вторая – искусства, науки и мир (очевидно, завоеванный в жестокой вооруженной борьбе). Подобные мысли нередко приходили мне в голову, когда я входил в это великолепное помещение, белую с золотом гамму которого оживляют стоящие в промежутках между окнами и зеркалами красные бархатные табуреты, садиться на которые строго запрещено. В этой зале в 43 метра длиной и 10 метров шириной, освещаемой двумя люстрами на 144 свечи, Мария Терезия и ее наследники устраивали парадные приемы.

Рядом с Малой галереей, открытой в 1761 году для встреч в узком кругу за ужином или карточным столом, а также для небольших домашних концертов, находится Круглый китайский кабинет. В начале XVIII века он служил Иосифу I личными покоями, а Мария Терезия использовала его для проведения тайных совещаний, благодаря чему он получил прозвище «кабинет заговорщиков». Переговоры, которые вела императрица, были настолько секретными, что в кабинет не допускались слуги – вдруг под видом одного из них сюда проникнет шпион? Особого внимания заслуживает мозаичный паркет – на нем сохранились следы бывшего подъемника в форме стола, с помощью которого в кабинет из кухни подавали блюда.

Участники этих трапез могли любоваться лакированными панно с изображением восточных пейзажей, которыми были украшены стены кабинета. По соседству с ним была устроена небольшая скрытая лесенка, ведущая на верхний этаж, в покои государственного канцлера Кауница. Таким образом императрица и князь, возглавлявший правительство (а вскоре и дипломатическую службу), могли без свидетелей обсудить наиболее важные вопросы. Летом Мария Терезия, предвосхищая привычки Франца-Иосифа, вставала в пять утра. Предвосхищая привычки Сисси, она тратила огромное количество времени на одевание и причесывание, правда, с противоположным результатом. В 1746 году, то есть в разгар войны за австрийское наследство, придворный вельможа пишет Фридриху II: «Мария Терезия совсем не заботится о своей красоте и так же мало внимания уделяет нарядам;

если не считать праздничных дней, она одевается очень просто, и весь двор следует ее примеру». Зато императрица – заботливая мать, придающая огромное значение воспитанию своих детей (их у нее было шестнадцать, хотя не все дожили до взрослого возраста). Она устраивает браки дочерей, каждая из которых носит часть ее собственного имени; так, выдавая Марию-Антуанетту за французского дофина, будущего короля Людовика XVI, она надеется на политический альянс с прежде враждебной Францией. Остальные белокурые эрцгерцогини станут: королевой Неаполитанской (Мария-Каролина), герцогиней Пармской (Мария-Амелия), супругой мецената и наместника Нидерландов (Мария-Кристина). Из истории мы знаем, что больше всех не повезло Марии-Антуанетте: можно себе представить, как горько нелюбимая французами королева сожалела о безоблачной венской жизни…

Большая галерея также напоминает нам, какое место в тогдашней жизни занимали вопросы войны и мира. То же самое относится к Зеркальной галерее, скопированной с Версальской (ничего, что французы и австрийцы пока оставались недругами!).

Ее пышный декор видел много событий, счастливых и печальных. Так, в 1805 году здесь после победы под Аустерлицем побывал Наполеон. В 1809-м, разгромив австрийскую армию в Ваграмском сражении, он прибыл сюда для подписания Шёнбруннского мирного договора. Считая себя наследником Марии Терезии, французский император устроился в ее личных покоях – комнате, обитой ореховыми панелями и украшенной брюссельскими гобеленами. Известно, что после своих блестящих военных успехов к «корсиканскому чудовищу» стали относиться гораздо более лояльно; в 1810 году он даже женился на Марии-Луизе. Их сын, несчастный герцог Рейхштадтский, родившийся с титулом Римского короля, будет отправлен в Шёнбрунн, где и проживет до самой смерти в 1832-м. В 1830 году в Шёнбрунне родится Франц-Иосиф, а в 1916-м здесь же скончается. Но если свет он увидел в обтянутой красным бархатом постели Марии Терезии, то свой последний час встретит в черной железной кровати, поразительно мрачной и неудобной. За время своего правления Франц-Иосиф, недолюбливая слишком «французский» стиль ампир, заменит в замке всю мебель – сначала на мебель в более «австрийском» стиле рококо, а затем – на удобный буржуазный бидермейер.

Можно также вспомнить 1955 год и торжественный банкет, который состоялся в галерее по случаю подписания знаменитого Государственного договора, о котором упоминалось выше. На протяжении двух с половиной столетий Шёнбрунн играл в жизни Вены, да и всей Австрии, гораздо более значительную роль, чем Хофбург. Мария Терезия любила Шёнбрунн не меньше, чем Людовик XIV – свой Версаль. 17 мая 1960 года под своды Большой галереи ступил шах Ирана Реза Пехлеви, но он был далеко не первым из восточных монархов, удостоенных этой высокой чести. В 1873 году здесь побывал другой шах, персидский, с которым связана забавная история. Пораженный красотой Сисси, шах с почтительным молчанием обошел вокруг нее, а потом, преодолев смущение, воскликнул по-французски: «Боже! Как она прекрасна!» Почему по-французски? А на каком же еще языке выражать свое восхищение перед женской красотой? Судя по всему, шах, владевший конюшней на 70 лошадей, привык примерно так же разглядывать породистых жеребцов; как бы там ни было, он преподнес супруге Франца-Иосифа в дар чистокровного скакуна – та приняла подарок, но с трудом сдерживала смех.

Война и мир… Вечная проблема. В самом ли деле именно ее обсуждали в Большой галерее 3 июня 1961 года после краткой экскурсии Джон Кеннеди и Никита Хрущев (приезжавший в Вену и в 1960-м)? Сомневаюсь. Так называемая «разрядка» между Западом и Востоком не смогла остановить «холодную войну». Кстати, тот факт, что сегодня мы можем восхищаться красотами Большой галереи, сродни чуду. В 1945 году фреска на тему войны была практически уничтожена (чем не знак судьбы?), но затем восстановлена. Еще и сегодня многие задумываются, как вышло, что 270 бомб, сброшенных союзниками на замок, не превратили этот австрийский Версаль в груду развалин? До 1947 года здесь размещались штабы британского и советского гарнизонов, что, согласитесь, тоже не слишком способствовало сохранению шедевров искусства.

Мария Терезия придавала большое значение дипломатии, и в 1746 году в Вене открылась школа для подготовки прекрасно образованных и компетентных чиновников, изначально называвшаяся по-латински «Коллегиум Терезианум» (Коллегия Терезии), но вскоре превратившаяся в просто «Терезианум». По сути это был далекий предок современных школ государственного управления. Студенты должны были овладеть семью (семью!) иностранными языками и помнить, что язык дипломатии – это французский, а язык морского права – итальянский. Также приветствовалось изучение арабского и турецкого языков. Сегодня в этом здании на Фаворитенштрассе, в 4-м округе, расположилась – что вполне логично – Дипломатическая академия. Мария Терезия предпочитала говорить по-французски (как и Фридрих II, любивший беседовать с Вольтером); она основала в городе библиотеку и обсерваторию и, как достойнейший член «клуба просвещенных деспотов», старалась оказывать покровительство художникам. Одновременно она уделяла внимание и развитию экономики. В Вене с 1717 года существовала фарфоровая мануфактура, основанная голландцем Дюпакье через семь лет после Мейсенской, прославившей Саксонию. Венское предприятие нуждалось в поддержке, и в 1744 году императрица выкупила его, придав ему статус государственного, и перенесла производство подальше от центра, в императорские сады Аугартен, в северные предместья, туда, где сегодня протекает обводной канал, прорытый в XIX веке. До его появления многочисленные притоки Дуная часто становились причиной городских наводнений, хотя непосредственно по территории Вены проходит русло единственного рукава Дуная, именуемого Дунайским каналом. Итак, на новом месте установили печи для обжига, оборудовали мастерские, выстроили склады – и работа закипела. У мануфактуры появился свой фирменный знак – «венский щит», который вскоре стал таким же узнаваемым, как мейсенские скрещенные мечи. К традиционным цветочным мотивам и позолоте добавился и двуглавый орел – символ императорской власти. Одним из самых знаменательных событий, всколыхнувших Вену в это время, стала, бесспорно, встреча испанской инфанты Изабеллы Пармской – невесты наследника трона эрцгерцога Иосифа. Ради сына Мария Терезия устроила пышные празднества, поразившие даже тех, кто привык к широте натуры Габсбургов. Достаточно взглянуть на величественное полотно, написанное мастерами ателье ван Майтенса и украшающее стену Церемонного зала, в прошлом Зала битв, напоминанием о чем служит позолоченная лепнина в виде боевых знамен и алебард. Картина запечатлела событие, происходившее 5 октября 1760 года. На площади перед дворцом Хофбург и Церковью августинцев собрались жители Вены, выстроившись в две шеренги. По краям застыли в почетном карауле конные драгуны в полном боевом облачении. Перед окнами – музыканты; по свидетельствам очевидцев, они играли попеременно испанские и австрийские мелодии, иллюстрируя союз двух монархий, с энтузиазмом поддержанный народом. После того как по площади прошел парадом императорский полк, на нее въехали больше 120 карет, запряженных четверкой, а то и шестеркой лошадей. Кортеж был так велик, что вызвал в толпе зрителей некоторое замешательство, похожее на описанное Буало в его сатире «Парижская суета». Императорский двор, насчитывавший почти две тысячи человек, продвигался вперед в своих экипажах очень медленно, и толпа могла рассмотреть инфанту и восхититься ее черными глазами, изысканной прической, диадемой и вытканным серебром платьем. После венчания в церкви в городе зажглась иллюминация, равной которой, по воспоминаниям современника, венгра Дьёрдя Реттеги, «никогда еще не видывала Европа». Свет более трех тысяч лампионов, отражаясь в витражах собора Святого Стефана, доходил до пятого этажа окрестных домов. Во дворе Хофбурга горели свечи и факелы. Вена ликует и танцует – ей нравится эта история любви со счастливым концом, на который и не надеялись дипломаты во время трудных переговоров. Молодоженам по 19 лет. Изабелла выглядит романтичной и немного грустной, Иосиф – оробевшим. На следующий день состоялся свадебный пир, на котором гости ели золотыми приборами, а 10 октября в Редутном зале был дан концерт; картины, запечатлевшие эти события, также представлены в Шёнбрунне. Справа от них висит портрет Марии Терезии со знаками императорской власти в руках. Вдруг кто-нибудь забудет, что императрица – это она?

Царствование Марии Терезии продлилось 40 лет и пошло на пользу Вене и венцам. Юная женщина, любившая танцевать по ночам, превратилась в сторонницу умеренных реформ; в отличие от прусского короля Фридриха II она стремилась не к завоеванию новых земель и усилению своего влияния, а к улучшению «имиджа» австрийской монархии, сердцем которой оставалась Вена. Мы уже убедились, что, будучи формально всего лишь супругой императора, она сумела занять первое место в управлении государством. После смерти Франца Лотарингского в 1765 году она сохранила за собой всю полноту власти, хотя официально поделила должность регента с сыном, будущим Иосифом II, родившимся в 1741-м. Между ними не обходилось без стычек – конфликт поколений! – но все же город видел от правящего дуэта больше хорошего, чем плохого. Иосиф по примеру матери хранил убеждение, что в империи должна быть одна столица, и даже корона Святого Стефана была перевезена из Венгрии в сокровищницу Хофбурга. Кроме того, Иосиф II отказался принять корону Венгерского короля, что заметно осложнило отношения между Австрией и Венгрией. В 1776 году мать и сын приняли совместное решение открыть парк Пратер для публики. Пратер! Это знакомое каждому венцу имя происходит от испанского Прадо. Если Вена изначально формировалась как город этнического и языкового многообразия, то Пратер был образцом того, как стираются границы между сословиями. Раньше эти земли, расположенные недалеко от русла Дуная, служили охотничьими угодьями Габсбургов. После поездки во Францию к Марии-Антуанетте ее 23-летний брат, носивший странный титул «короля римлян», высказал идею о том, чтобы открыть фактически не использующуюся территорию для открытого доступа. По всей видимости, он не остался глух к увещеваниям философов и экономистов и к тому же знал, что население Вены за короткое время удвоилось и достигло 175 тысяч человек. В городе открылось 49 кафе, но развлечений, кроме театра, практически не было. Предполагалось, что в парке Пратер придворные и знать будут проводить время одновременно с буржуазной публикой и простонародьем. Так и получилось; и в дальнейшем и высокородный аристократ, и лавочник, и сапожник ранним утром приходили в парк в надежде встретиться на одной из аллей с императрицей (Сисси), совершающей верховую прогулку, или случайно столкнуться с ее сыном эрцгерцогом Рудольфом, любившим назначать здесь свидания дамам. На самом деле под словом «Пратер» понимали сразу два парка: первый предназначался для всадников, второй получил прозвище «сосисочный». Когда-то охотники выслеживали здесь дичь, теперь многие горожане приходили сюда в поисках будущего мужа или жены. Как только парк был открыт для свободного посещения, на его территории мгновенно появились кабачки – к 1780 году их насчитывалось уже 43! – в которых желающим подавали холодное вино. С закуской тоже все обстояло благополучно, тем более, что венцы всегда славились хорошим аппетитом. Некая принцесса, из любопытства заглянувшая в «сосисочный» Пратер, так описала свои впечатления: «Все эти заведения – настоящие храмы чревоугодия, „прихожане“ которых способны в мгновение ока уничтожить сотню быков и сотню баранов. Пир у них идет горой, и Вакх, конечно, в числе почетных гостей». Впрочем, Пратер предлагал посетителям не только гастрономические удовольствия. На специально сооруженных помостах играли оркестры, гуляющие танцевали под звуки музыки, а для детей устраивали кукольный театр.

Довольно скоро в Пратере сложились свои традиции. Горожане полюбили приходить сюда ближе к вечеру, особенно после того как семейная фирма Штувера получила императорское разрешение на устройство здесь фейерверков. В целях безопасности для них отвели специально огороженный огромный участок, вмещавший до 25 тысяч зрителей, – место для него выбирал лично Иосиф II. Чтобы привлечь как можно больше народу, по всему городу расклеили афиши. С наступлением темноты раздавалось три пушечных выстрела – сигнал о том, что сказочное представление вот-вот начнется. Удивительно, как быстро Пратер завоевал популярность среди венцев. Здесь всегда было многолюдно и шумно, зато до чего весело! Однажды Мария Терезия, отвечая на вопрос, почему она так много времени проводит в Шёнбрунне, сказала: «Всем нужны зрелища. Без них невозможно подолгу обходиться». Эти слова императрицы неизбежно приходят на ум, когда сегодня занимаешь кресло в прекрасном театре Шёнбрунна – единственном сохранившемся в Вене театре в стиле барокко, построенном в 1747 году. Изначально называвшийся «семейным театром Габсбургов», он был оборудован оркестровой ямой, рассчитанной на 40 музыкантов, которыми в разные годы дирижировали величайшие мастера, в том числе Гайдн (в 177-м г.). В 1919 году театр стал общедоступным. Сегодня на его сцене, помнящей режиссера-новатора Макса Рейнхардта, проходят репетиции спектаклей в постановке театральных школ; в июле и августе выступают молодые актеры, певцы и танцоры, предлагающие публике представления в жанре оперы-буфф и оперетты. Летом 2005 года я, несмотря на чудовищный зной, получил истинное наслаждение от прекрасной постановки «Венской крови» Иоганна Штрауса-сына. Так что Вена по-прежнему хранит свои лучшие традиции.

Накануне кончины Марии Терезии 20 ноября 1780 года сын не отходил от ее постели. «Вам удобно?» – спросил он. И она безмятежно ответила: «Достаточно удобно, чтобы умереть».

Мария Терезия преобразила Вену. В дальнейшем город становился все краше и краше, но первые шаги на этом пути совершила императрица, которая, как мы знаем, даже не была императрицей.

IV
Музыка!

Раз-два-три! Начнем с опровержения легенды: Вена – это не музыкальная столица, а столица музыки! Последнее определение гораздо шире и, что важно, отражает историческую правду. Про Вену можно сказать, что она постоянно жаждет музыки – самой разной. Здесь исполняют музыку любых жанров и времен. Здесь не существует искусственного барьера, придуманного снобами и разделяющего «серьезную» музыку – оперу и симфонические концерты – и так называемую легкую музыку, веселую и чарующую, родившуюся в XIX веке вместе с вальсом и продолжающую жить в оперетте и модных шлягерах. Кто сказал, что эти жанры несовместимы? В Вене они прекрасно уживаются! Знаменитая оперная певица Элизабет Шварцкопф не считает для себя зазорным после одного Штрауса (Рихарда, автора «Кавалера розы») переходить к другому (Иоганну-сыну, автору «Летучей мыши»). Кстати, полезно помнить, что оба композитора – вовсе не родственники и, кроме одинаковой фамилии, их ничто не связывает, не считая, конечно, огромного таланта. В Вене к подготовке и исполнению самой «доступной» программы относятся как к священной корове, поэтому здесь у представителей разных жанров напрочь отсутствует зависть друг к другу. Просто есть музыка – камерная и симфоническая, звучащая с театральной или концертной сцены, которую можно петь и под которую можно танцевать. Ни одному венцу и в голову не придет кичиться или, напротив, стыдиться в зависимости от того, ходит ли он в Оперу или слушает скрипача в кабачке квартала Гринцинг. Чтобы понять, насколько велико разнообразие музыкальной жизни Вены, достаточно пройтись по улицам, прилегающим к Рингштрассе – круговому бульвару, опоясывающему центральную часть города, и посмотреть на расклеенные на тумбах афиши. Каждый найдет в них для себя что-то по вкусу. Можно даже сказать, что любовь венцев к музыке и танцу внесла свой вклад в формирование городского облика: ведь это ради нее они построили великолепные концертные залы – настоящие дворцы. Повседневная жизнь Вены всегда организуется вокруг какого-нибудь музыкального события, которое проходит в одном из них. Все существование венцев настолько тесно связано с музыкой, что порой она вмешивается даже в политику. В апреле 1985 года, когда президент Франции Франсуа Миттеран назначил послом в Австрию писателя и музыкального критика Франсуа-Режиса Бастида, он, напутствуя его в Елисейском дворце, сказал: «Итак, вы едете в Вену. Только прошу вас: не слишком увлекайтесь музыкой! В первую очередь – внешняя торговля!»

Эта страсть венцев к эклектике уходит корнями в историю города и историю династии Габсбургов. На самом деле она зародилась еще во времена трубадуров. Не следует забывать, что все Габсбурги отличались тонким музыкальным вкусом. Избрав местом своей резиденции Вену, они дали горожанам возможность разделить с ними их интересы, не говоря уже о поддержке музыкантов, которым они покровительствовали наряду с художниками и архитекторами. Разумеется, эта стратегия привлекла в Вену композиторов из самых разных стран, превратив ее в законодательницу музыкальной культуры.

В 1498 году – только что открыта Америка – Максимилиан I, политический «отец» династии Габсбургов во главе Священной империи, создает постоянно действующий придворный оркестр – диковина по тем временам. Затем из Италии приходит мода на исполнение поэтических драматургических произведений под музыку. Артисты на сцене не говорят, а только поют, иногда в форме речитатива (например, у Моцарта в произведении «Так поступают все женщины»). Все это происходит в первой трети XVI века. Рождается новый театральный жанр, который назовут оперой. Это итальянское слово, и не удивительно, что диктовать в ней законы будет именно Италия, то есть конгломерат государств, рассеянных по полуострову и уже доминирующих в области живописи. Немалую роль сыграло и религиозное влияние Контрреформации: люди, привлеченные дивными голосами, охотнее шли в церковь, даже если думали в это время не о духовном, а о мирском. Завоевание душ шло, если можно так выразиться, через уши. В музыке, как и в изобразительном искусстве, утвердился стиль барокко.

Опера невероятно быстро завоевала огромную популярность. В Вене она становится одним из излюбленных развлечений горожан. После 1640 года, в правление Леопольда I, при дворе состоялось четыре тысячи оперных спектаклей – невероятная цифра. Силами итальянских мастеров было построено специальное здание деревянного театра. Отныне венцы, а за ними и весь мир усвоит простое правило: слушать оперу следует в Опере. В это время в Вене очень сильно итальянское влияние. Можно сказать, что именно под его воздействием и возникает австрийская опера. При дворе все не только говорят по-итальянски, но и пишут стихи. Появляются новые слова – концерт, соната, бельканто. Запомним одну дату – июль 1667 года, потому что она символизирует слияние двух тенденций. Леопольд I, сам, как и многие Габсбурги, музыкант и автор оперы на библейский сюжет, устраивает по случаю женитьбы на испанской инфанте Маргарите Терезе празднества, в программу которых входит и постановка оперы итальянского композитора «Золотое яблоко». Зрители были потрясены, словно увидели подлинное чудо: декорации на сцене менялись 67 раз! Благодаря театральной машинерии они вместе с артистами переносились то на небеса, то на землю, то в преисподнюю; за кулисами грохотал гром, над головами рассыпали искры бенгальские огни. Зрелище было сродни волшебству, и публика млела от счастья, еще не подозревая, что вскоре турки во второй осадят Вену.

Новую струю в жанр оперы, до тех пор чисто итальянской, внес немец Глюк, родившийся в 1741 году. Мария Терезия, признававшая в опере только итальянскую традицию, проявила похвальную широту взглядов, назначив Глюка руководителем капеллы Придворной оперы. Он первым подчеркнул важность в опере сюжета и очень много сделал для того, чтобы усилить ее драматический эффект. Мария Терезия сама любила петь и танцевать; она могла танцевать до поздней ночи, даже будучи на пятом месяце беременности! Музыка занимала огромное место в ее жизни, и она не упускала ни одной возможности не только ее послушать, но и принять участие в ее исполнении. Так, во время поездки в Венгрию она пела вместе с хором женского монастыря. Не будь императрицы, Вена никогда не приобрела бы репутацию города, в котором музыканты окружены особенным почетом. Мария Терезия постоянно открывала новые концертные залы – в Хофбурге, в Шёнбрунне, в замке Лаксенбург или в Каринтии. Когда в 1761 году замок в Коринтии сгорел при пожаре, она потребовала его немедленного восстановления. Недовольство она проявляла только в тех случаях, если слышала со сцены сальные шуточки или иные скабрезности – тогда она пользовалась правом личной цензуры. Это не значит, что у нее не было чувства юмора – она любила повеселиться, но… не выходя за рамки приличий. Впрочем, если в придворных театрах действительно царила некоторая чопорность, то ведь были еще и театры предместий, где публика развлекалась в свое удовольствие. Венцы охотно посещали их, популярность того, что столетие спустя назовут «легким жанром», постепенно росла, и далеко не случайно этот искрометный, обворожительный жанр будут связывать именно с Веной.

К концу XVIII века Вена становится признанной столицей европейской музыки. Здесь работают – и чрезвычайно плодотворно – известнейшие композиторы, например Йозеф Гайдн. Гайдн родился в 1732 году в семье каретного мастера и большого любителя музыки; ребенком он пел в хоре собора Святого Стефана. Мы можем лишь воображать себе, какие божественные звуки лились под готическими сводами собора, наполняя счастьем сердца слушателей… Ровесник заката эпохи барокко, Гайдн стал своего рода архитектором в музыке. Именно он создал то, чего до него не существовало – жанр симфонии. Он же разработал правила исполнения струнного квартета. Гайдн пользовался покровительством трех князей Эстерхази, меценатов, отличавшихся тонким вкусом и тираническими замашками, и на протяжении 30 лет служил придворным композитором и главным капельмейстером в их дворце в Айзенштадте, расположенном к востоку от Вены. Гайдну принадлежат сотни концертов, опер, месс, увертюр и ораторий. После путешествия в Англию его популярность неизмеримо возросла, его все чаще стали называть представителем так называемой «классической школы». Он сочинил имперский гимн «Боже, храни…», мелодия которого легла в основу гимна современной Германии. Гайдн первым из австрийских композиторов познакомил мир с музыкой, пропитанной венской атмосферой. На заре романтизма он стал учителем и наставником целого ряда будущих выдающихся музыкантов. Как мы уже говорили, Вена привлекала многих из них. В 1740 году сюда приехал знаменитый в Европе венецианский композитор и капельмейстер, автор 45 (!) опер, педагог и дирижер. Его звали Антонио Вивальди, он был священником, сочинившим множество произведений религиозной музыки, и привлекал взгляды огненно-рыжим цветом волос. Объездив едва ли не полмира, Вивальди до того ни разу не был в Вене и решил заполнить этот пробел. К сожалению, он прожил здесь всего лишь год, и в 1741-м скончался – в доме, расположенном в начале современной Филармоникерштрассе, неподалеку от отеля «Захер». Умер он в бедности и был надолго забыт, пока в конце XIX века не было обнаружено собрание его музыкальных рукописей, вновь прославивших его имя. Сегодня, проходя мимо здания Оперы, стоит вспомнить Антонио Вивальди, для которого переезд в Вену обернулся фатальной неудачей.

Символом Вены, да и всей Австрии, стал другой композитор, родившийся в 1756 году. Разумеется, это Моцарт. Его портрет красуется даже на обертке известной марки шоколада! Рядом с Оперой или собором почти ежедневно можно видеть группу студентов, переодетых в костюмы XVIII века, которые исполняют одно из произведений маэстро – оперу или концерт. И ничего, что у многих перекручены белые чулки, а парик съехал на одно ухо! Соперничество с Зальцбургом не ослабевает ни на день! Кстати сказать, мало кто знает, но Моцарт вовсе не был австрийцем! В Париже есть проспект Моцарта, и мемориальная доска сообщает, что он назван в честь «австрийского композитора». Я много раз писал в парижскую мэрию, требуя исправить фактическую ошибку, но все мои письма остались, увы, без ответа. Маленький Вольфганг родился в то время, когда Зальцбургом правил эрцгерцог Священной Римской империи германской нации, а Австрийской империи попросту не существовало. Зальцбург войдет в ее состав лишь в 1816 году. Так что гораздо правильнее было бы написать «имперский композитор», но… И жители Вены, и жители Зальцбурга мало задумываются об исторических неточностях; для них гораздо важнее гениальность Моцарта, которую они «эксплуатируют» в полной мере, забывая, что оба города принесли композитору немало страданий… Совершить в Вене экскурсию по «моцартовским» местам довольно сложно, потому что маршрут включает в себя больше дюжины адресов. Столь частые переезды Моцарта объяснялись его финансовыми затруднениями, но не только ими. За 1781–1791 годы, то есть за десять лет, он сменил в Вене 18 квартир. Расчеты, которые я произвел с помощью австрийских коллег, показали, что примерно треть жизни композитор проводил в путешествиях. Если вспомнить, что он скончался на тридцать шестом году жизни, то это означает, что Моцарт провел в дороге одиннадцать с половиной лет! Спрашивается: когда он успел сочинить столько восхитительной и чрезвычайно разнообразной (представленной в 60 с лишним жанрах!) музыки, продолжающей покорять наши сердца своей вечной юностью и величием?

Ответ состоит в том, что Амадей не сочинял музыку. Он просто записывал то, что звучало у него в голове. В этом-то и заключался его исключительный дар, вызывавший у завистников зубовный скрежет. Но Моцарт был выше их всех; он жил так, словно следовал завету тогда еще не родившегося Шатобриана: «Презрение надо расходовать бережно – его требуют слишком многие».

К сожалению, дом, в котором он прожил последние годы и где написал многие из своих шедевров, в том числе «Волшебную флейту», был в 1847 году снесен. Но ноги – и экскурсовод – обязательно приведут вас на улицу Домгассе, к дому номер пять, в двух шагах от собора Святого Стефана. Он известен как Фигарохаус – «дом Фигаро». Из всех венских адресов Моцарта этот – единственный сохранившийся. Композитор с семьей поселился здесь 29 сентября 1784 года, через восемь дней после рождения сына Карла Томаса. В это время Моцарт работал над «Свадьбой Фигаро» – отсюда название дома, в 1978 году превращенного в музей. Это был благополучный период в жизни Моцарта, продлившийся до 24 апреля 1787 года, и семья жила здесь на широкую ногу, с собственным экипажем, лошадьми и слугами. Можно вообразить себе удовольствие соседей, когда из окон второго этажа раздавались звуки клавесина и на улицу лилась изящная музыка увертюры к «Свадьбе Фигаро»! Если окажетесь в тех местах, обязательно зайдите в расположенное рядом с музеем кафе Zum Roten Kreuz – «Красный крест». В этом заведении царит атмосфера XVIII века, хотя впервые оно распахнуло свои двери еще в XVII, а во времена Моцарта было перестроено. Это самое старое венское кафе, открытое сразу после снятия турецкой осады.