Текст книги "Цвет. Четвертое измерение"

Сколько всего цветов?

Восприятие цвета меняется в зависимости от того, из чего сделан предмет, на который мы смотрим, от реакции мозга и от температуры цвета (плюс от интенсивности освещения). Сколько же цветов мы способны видеть?

Знайте, что ваш глаз плохо запоминает цвета! Представьте себе, что вы играете в карты, а в колоде 10 000 карт 10 000 разных оттенков. Если я разложу перед вами несколько карт почти одинаковых оттенков, вы сможете сравнить их и заметить, что одна карта чуть синее, другая немного светлее, третья темнее и так далее. Но если я дам вам несколько секунд посмотреть на одну карту, а потом покажу другую из той же цветовой группы, вы не сможете сказать, ту же карту я вам показал или другую.

У всех людей очень слабая память на цвета (возможно, вы, дорогой читатель, редкое исключение: мне бы все-таки не хотелось с вами ссориться). Но сколько цветов мы способны различить, если нам продемонстрируют их в виде альбома с образцами оттенков?

Ответ – МНОГО! Говоря точнее (хотя и не особо точно) – от нескольких тысяч до нескольких миллионов.

Цветовая таблица типа Pantone насчитывает 2100 оттенков. Могу засвидетельствовать: арт-директора рекламных агентств жалуются, что в ней ОЧЕНЬ МНОГОГО не хватает.

Очень много – это сколько? Допустим, в 10 раз больше. Красильщики «Национальной мануфактуры гобеленов» хвастали, будто способны различать 20 000 цветовых оттенков. Эксперты по колориметрии ныне согласны с тем, что человеческий глаз способен различать 150 монохроматических тонов, то есть с учетом изменения яркости и насыщенности – 300 000 цветов. Некоторые светила науки о цвете – те, у которых стакан всегда наполовину полный, – полагают даже, что мы можем различать до трех миллионов оттенков!

Эта цифра заставляет нас задуматься: а так ли уж заманчиво звучат обещания производителей телевизоров осчастливить нас экранами, передающими от шести до восьми миллионов цветов.

Как бы там ни было, есть вещи, которые мы знаем наверняка. Например, то, что два близких друг другу цвета легче различить на большой поверхности, нежели на маленькой. И что нам проще заметить разницу между оттенками красного, чем синего.

Иначе говоря, наши сегодняшние познания о реальных способностях человеческого глаза воспринимать цвет весьма ограниченны. Почему? Одна из главных причин: мы воспринимаем цвет неодинаково. Как правило, женщины различают цвета лучше, чем мужчины. Исследование МРТ показывает, что у мужчин и женщин зрительная кора мозга реагирует на синий цвет внешней среды по-разному.

Дальтоники путают некоторые цвета и, соответственно, видят их меньше. Среди женщин дальтоников 0,4 %, среди мужчин – 8 % (как правило, из-за аномалии Y-хромосомы). Дальтонизм является противопоказанием для ряда профессий, например, дальтоники не могут работать пилотами и авиадиспетчерами. Но особенно опасен дальтонизм для саперов: если саперу нужно перерезать синий провод, а он перепутает его с красным, то получится, что зря он платил взносы в пенсионный фонд. А вот Марку Цукербергу дальтонизм нисколько не помешал преуспеть в жизни. Кстати, синий цвет для «Фейсбука» выбран им совсем не случайно – это единственный цвет, который он четко различает. Можно вспомнить и французского художника Альбера Удерзо: будучи дальтоником, он поручал раскрашивать свои комиксы, в том числе знаменитого «Астерикса», коллегам. Мужчины вообще, и далеко не только дальтоники, с трудом улавливают разницу между лиловым и розовым. Женщины лучше мужчин различают оттенки зеленого, желтого, синего цветов. Мы уже говорили о том, что женщин-тетрахроматов больше, чем мужчин: последние преимущественно заурядные трихроматы.

Восприятие цвета зависит также от остроты зрения, которая у разных людей индивидуальна, освещения (благодаря узкому разрезу глаз азиат меньше европейца боится яркого света), характера поверхности (матовая она или глянцевая), угла отражения, расстояния между предметом и глазом и так далее.

На наши колбочки влияет и размер рассматриваемого предмета: чем он больше, тем интенсивнее нам кажется его цвет. Матисс говорил: «Квадратный метр синего синее, чем его квадратный сантиметр».

Цвет меняется в зависимости от освещения. Чем ярче желтый цвет, тем явственнее в нем проступает зеленоватый оттенок. Чтобы восприятие цвета стало более адекватным, необходимо сдвинуть длину волны в сторону красного. Аналогичное явление, только с противоположным эффектом, характерно и для оттенков синего. Чем насыщеннее тон, тем он кажется темнее; чтобы сохранилось ощущение яркости, нужно усилить освещение.

Наконец, главная особенность цветовосприятия, которую учитывают все колористы: субъективное ощущение каждого отдельного цвета меняется в зависимости от его цветового окружения. Фиолетовый в соседстве с холодным цветом, например синим, кажется более теплым. Но тот же самый фиолетовый рядом с теплым оранжевым воспринимается как холодный. Точно так же желтый или зеленый представляется нам более холодным, если окажется рядом с теплым, и более теплым по соседству с холодным. Принцип контраста очень важен. Особенно внимательно его исследовали специалисты по рекламе, чтобы она попадала точно в цель. Так, американец Мидоу советует размещать (в порядке убывания эффективности воздействия) черный текст на желтом или белом фоне, синий – на белом, а зеленый – на белом или желтом. Таким образом, максимальный контраст составляют черный и желтый цвета. Черный и желтый… Вам это ничего не напоминает? Во Франции это карамельки «Лажони», узнаваемые среди тысячи других. А в Нью-Йорке?

Разумеется, это такси. И его цветовой дизайн выбран не случайно. Джон Херц, владевший в начале XX века транспортной компанией в Чикаго, был человеком большого ума. Таксомоторы в те времена красили в черный цвет. Но, поскольку тормоза и подвески тогдашних автомобилей не отличались надежностью, частенько случались дорожные происшествия. Намереваясь создать компанию такси в Нью-Йорке, Херц решил снизить число неприятностей на дорогах и первым делом сделал так, чтобы его такси были издали видны пешеходам и другим водителям. Он остановил свой выбор на двух самых контрастных цветах. Так появилось знаменитое «желтое такси» – компания Yellow Cab.

Нам известно, что дополнительные цвета составляют между собой мощный контраст. Этим знанием мы в значительной степени обязаны ученому XIX века Эжену Шеврёлю. Поговорим о нем подробнее – он того заслуживает. Шеврёль был директором «Мануфактуры гобеленов» в Париже и служил козлом отпущения для всех красильщиков Франции. В выражениях, которые я не осмелюсь здесь привести, эти не слишком воспитанные люди доводили до его сведения, что на фабрике красители дают совсем не те цвета, которые должны давать. Наш герой сначала обиделся, а потом призадумался, и его осенило: проблема не в качестве пигментов, а в сочетании цветов. У Шеврёля было два варианта – бежать от нападок куда глаза глядят или взяться за перо. В 1839 году он опубликовал труд, которому подошло бы название «Говорил же я вам: красители тут ни при чем!!!», но он выбрал другое – «О законе одно-временного контраста цветов». И разъяснил, что один смежный цвет придает другому новый оттенок: дополнительные цвета друг друга подсвечивают, а не дополнительные «загрязняют». Также цвет будет выглядеть иначе, если его наложить на более или менее темный либо более или менее насыщенный. С этой работой Шеврёля еще до ее выхода в свет ознакомился Делакруа[5]5
  Художник Эжен Делакруа познакомился с идеями Шеврёля на лекциях, в которых знаменитый химик излагал основные мысли своей будущей книги.


[Закрыть], а впоследствии она оказала огромное влияние на многие художественные течения, в том числе импрессионистов и пуантилистов, в частности на Жоржа Сёра.

Мы уже говорили о стойкости восприятия цвета – этот феномен называют также индукцией, или взаимным влиянием цветов, и он объясняет, почему хирурги предпочитают зеленый. Эта оптическая иллюзия встречается довольно часто, а между тем изучена она мало. При определенных условиях цвет создает иллюзию своего дополнительного цвета. К примеру, если фоном для белого или серого будет желтый, то белое (или серое) приобретет в нашем восприятии легкий фиолетовый оттенок. Особенно важно помнить об этом свойстве цвета декораторам.

Вот конкретный пример. Николь держит небольшой магазин постельного и столового белья. Магазинчик у нее старый, и краска на стенах заметно облупилась. Однажды в летнюю жару Николь просыпается с мыслью: «Покрашу-ка я стены в магазине в голубой цвет! Клиентам будет казаться, что у меня прохладнее». Николь не подумала о том, что она продает преимущественно белые простыни и скатерти, которые на фоне голубых стен будут казаться желтоватыми, и никто не захочет их покупать. Заранее приношу извинения моей вымышленной Николь, но продолжу демонстрацию ошибок в выборе цветового решения интерьера на ее примере. Итак, магазинчик Николь разорился (кому нужны желтые простыни?), и она переоборудовала его в салон красоты. Чтобы помещение выглядело повеселее, Николь выкрасила стены в ярко-малиновый цвет и повесила на одну из них большое зеркало. Стоит ли говорить, что салон Николь тоже прогорел? Ничего удивительного. В полном соответствии с законом цветовой индукции клиентки, глядя в зеркало, видели себя позеленевшими.

Тот же самый механизм взаимного влияния цветов мы встречаем, изучая так называемый эффект акварели. Достаточно провести по темному контуру рисунка цветную линию, чтобы создалось впечатление, будто поле внутри контура окрашено в тот же цвет, что и нарисованная нами линия. Иными словами, эффект цветовой индукции ощутимо меняет наше восприятие цвета. Так что дизайнеры и архитекторы совершенно напрасно игнорируют это явление.

А теперь, воспользовавшись приемом из «философии для чайников», я призываю вас задуматься над кардинальным вопросом, вызывающим бесконечные споры. Есть цвет, который я называю оранжевым – потому что в детстве мне объяснили, что цвет апельсина – это оранжевый цвет. С тех пор, встретив этот цвет, я говорю себе: вот оранжевый. Но кто сказал, что в вашем восприятии оранжевый цвет – такой же, каким вижу его я? Может, ваш оранжевый гораздо краснее?

И если вам удастся проникнуть ко мне в мозг, вы обнаружите, что цвет, который я именую оранжевым, на самом деле – сомон, то есть цвет семги?

Проблема восприятия цвета волнует ученых и мыслителей начиная с Демокрита и Платона. Позднее над ней размышляли Галилей, Декарт и, конечно, Ньютон. Цвет (наряду с запахом, вкусом, теплом и холодом) считался второстепенным свойством – в отличие от основных (протяженности, формы и подвижности). Джон Локк в «Опыте о человеческом разумении» пишет: «…такие качества, которые на деле не играют никакой роли в самих вещах, но представляют собой силы, вызывающие в нас различные ощущения… я называю вторичными качествами»[6]6
  Перевод А. Н. Савина.


[Закрыть]. Проще говоря, мы не сомневаемся в том, что шар – это шар. Можно с уверенностью сказать, что собой представляет его форма, сколько этот шар весит и какой имеет объем. Но что касается его цвета… Это уже вопрос субъективного восприятия, не поддающегося количественной оценке.

Между тем светила современной университетской науки доказали, что мужчинам теплые цвета кажутся более теплыми, чем женщинам. Например, в оранжевом мужской глаз видит больше красноты, чем женский. А трава в восприятии мужчины более желтая, тогда как на взгляд женщины – более зеленая.

Однако самые жаркие баталии – и тут мы вплотную приближаемся к самой сути разговора о влиянии цвета – ведутся вокруг вопроса о характере цветового восприятия. Универсально оно или относительно. Иными словами, цветовосприятие – это врожденное или благоприобретенное качество?

По левую руку от меня располагаются многочисленные релятивисты, заявляющие, что цвета, которые мы видим, в значительной степени определяются культурой.

Вот лишь один пример из многих. Красный/ белый и красный/черный в странах Запада воспринимаются как более контрастные, чем белый и черный. Вспомним, что набор для игры в шахматы, изобретенные в Индии примерно в VI веке, состоял из красных и черных фигур. Персам и арабам этого противопоставления было вполне достаточно. Но, когда шахматы в конце X века пришли на Запад, европейцы поменяли цвет фигур на красный и белый. А уже в эпоху Возрождения соперниками белых стали черные.

В 2009 году в журнале National Geographie появилась любопытная статья о том, что у молодых людей, пристрастившихся к компьютерным играм, в особенности к «стрелялкам», повышается чувствительность к контрастам и к мелким деталям. Они, например, становятся способны различать между собой всевозможные оттенки серого. В результате они начинают быстрее читать и намного увереннее водят машину ночью. Теперь вам понятно, почему ваши дети безотрывно сидят возле мониторов? А вы-то думали, что они дурака валяют… Наконец, самый убийственный аргумент релятивистов лежит в плоскости языка. Так, у эскимосов (сами себя они именуют инуитами), живущих в зоне полярного круга, для обозначения белого цвета имеется более 25 слов. Это свидетельствует о том, что, ежедневно глядя на снег, они научились различать оттенки белого, которые не видят представители других народов.

Напротив, есть цвета, в некоторых языках вообще не имеющие названия. Это означает, что люди, говорящие на этих языках, смешивают «анонимные» цвета с другими – ведь каждый предмет и явление должны быть как-то названы. Получается, что на свете есть народы, не воспринимающие некоторые цвета. Во времена Аристотеля, например, существовало только пять цветов – белый, красный, зеленый, голубой, черный. В древнегреческом языке нет слов, обозначающих желтый, оранжевый, фиолетовый и другие цвета. Вообще в Античности различие между светлым и темным имело гораздо большее значение, чем различие между цветами, которые сортировали по яркости, – между белым и черным. Ярко-желтый считался равнозначным белому, а темно-синий – черному.

А вот ацтеки не видели разницы между голубым и зеленым, называя оба цвета одним словом, очевидно адекватным нашему прилагательному «бирюзовый».

Но довольно исторической экзотики. Давайте теперь послушаем универсалистов, придерживающихся радикально противоположной точки зрения. Кстати, в их числе мы встретим сразу четырех нобелевских лауреатов в области физиологии и медицины – это Фрэнсис Крик, Джералд Эдельман, Торстен Визель и Дэвид Хьюбел. Эти уважаемые люди не без высокомерной усмешки указывают нам, что «трихроматическое зрение, которым наделено большинство представителей человеческого рода, появилось на тридцать с лишним миллионов лет раньше, чем членораздельная речь». И снисходительно добавляют: «Вы же не думаете, что человеку, чтобы научиться различать цвета, пришлось ждать, пока у него сформируется речь?»

Ряд современных ученых, желая примирить между собой универсалистов и релятивистов (и не возражая против присуждения Нобелевской премии), выдвинули гипотезу, что истина находится где-то посередине. Марк Борнштейн, например, отправился в 1973 году в край кокосовых пальм, чтобы разобраться, почему жители тропиков плохо различают оттенки синего. Он отталкивался от того факта, что обитатели тропической зоны подвергаются по сравнению с жителями северных широт втрое более сильному воздействию ультрафиолета (преимущественно UVB). Продолжительное воздействие лучей диапазона UVB приводит к устойчивым изменениям глаза, в частности хрусталика. «Защищаясь», хрусталик становится мутноватым и желтеет (эта патология носит название макулярной пигментации), вызывая расстройства зрения вплоть до разновидности цветовой слепоты (тританопии), при которой человек не видит короткие – синие или желтые – световые волны. Борнштейн полагал, что подобным механизмом защиты зрения обитателей тропиков наделила эволюция. Именно поэтому в языках народов, населяющих эти регионы, отсутствовало слово для обозначения синего цвета.

Но что произошло бы, если бы мы вставили в глаза европейцев желтые линзы, заставив хрусталики «пожелтеть»? Исследователи проделали такой опыт. И участники эксперимента – все, как один, жители Запада – словно по мановению волшебной палочки перестали видеть оттенки синего. Когда им показывали те или иные цвета, они определяли их в точности так же, как обитатели регионов, постоянно подвергающиеся мощному воздействию ультрафиолета. Ученые сделали вывод – возможно, примиряющий универсалистов с релятивистами, – что по степени помутнения хрусталиков у населения конкретной области можно предсказать, есть в его словаре слово для обозначения синего цвета или нет. Анализ 203 языков народов мира подтвердил: в языках жителей зон, подвергающихся менее агрессивному ультрафиолетовому облучению, такое слово обязательно присутствует.

На этом этапе в дискуссию вмешались биологи, вооруженные постулатами перспективной, хотя пока маловразумительной науки – эпигенетики. За этим диковато звучащим термином скрывается теория, согласно которой личный опыт человека и условия, в которых он жил, могут оказывать влияние на биологическую наследственность его потомков, причем не в одном поколении.

Пример: если вашего дедушку по отцовской линии во время Второй мировой войны пытали в комнате с зелеными стенами, не исключено, что ваш отец, вы сами и даже ваши дети по непонятной причине ненавидите зеленый цвет. Мука, перенесенная вашим дедом, могла изменить активность его генов, не вызвав мутаций ДНК.

Этой наукой занимаются исследователи разных стран, и уже получены первые удивительные результаты. Так, ученым удалось внушить нескольким поколениям мышей страх перед определенным запахом. В рамках эксперимента они воздействовали на лабораторных мышей-самцов непривычным запахом, одновременно подвергая их слабому разряду электрического тока. Мыши ощущали запах и чувствовали сильное жжение в лапах. Их потомство, которое держали отдельно от отцов, чтобы исключить возможность какого бы то ни было влияния, при появлении того же запаха демонстрировало ярко выраженные признаки стресса. И подобное повторялось как минимум на протяжении двух поколений. Таким образом, врожденное порой является благоприобретенным, но не нами, а представителями предшествующих поколений.

Цветовое восприятие у животных

Долгое время считалось, что 90 % млекопитающих не различают цветов, да и сегодня интернет полнится подобными утверждениями. Но уже доказано, что это не соответствует действительности. Животные и в самом деле видят мир не таким, как мы, но уж точно не черно-белым. У каждого вида – свой цветовой спектр. Большинство млекопитающих – дальтоники; в структуре сетчатки у них всего два вида светочувствительных колбочек (голубоватых и желтоватых при отсутствии колбочек L– или М-типа или сине-зеленых и красных при отсутствии колбочек S-типа). Собака, например, хорошо различает только оттенки зеленого. Так что, если хотите доставить своему любимцу удовольствие, купите ему зеленый ошейник – остальные цвета кажутся ему более или менее серыми.

Кошки, кролики, крысы и коровы не имеют ни малейшего представления о красном цвете. Зато они, судя по всему, весьма восприимчивы к синему и зеленому. Быки не видят красный цвет! Тореро размахивает перед быком плащом традиционного красного цвета, чтобы на нем не были заметны пятна крови несчастного животного, которое очень быстро лишается ушей, хвоста, а потом и жизни.

Но вернемся к нашему цветовому бестиарию. Лошадь хорошо видит желтый и зеленый, но путает синий и красный. Свое цветовое зрение у рептилий: черепахи различают синий, зеленый и оранжевый, а ящерицы – желтый, красный, зеленый и синий. А вот насекомым больше всего нравится желтый. Так что липучки для мух и прочие ловушки для насекомых делают желтыми совсем не случайно. По той же причине кораблестроители практически никогда не красят в желтый цвет корпуса судов: моряки вряд ли обрадуются, если у них на лайнере, приняв его за гигантский склад цветочной пыльцы, разведется всякая мошкара. Наконец, развитым цветовым зрением обладают птицы, которые, судя по всему, в своем поведении ориентируются скорее на цвет окружающих объектов, нежели на их форму или перемещения.

Лишь у считаных видов животных восприятие цвета совпадает с человеческим – это белки, землеройки и некоторые бабочки. Не такая уж многочисленная компания…

Но особенно хвастать нам нечем: есть животные, у которых цветовое восприятие значительно совершеннее нашего! Абсолютный рекорд принадлежит ракообразным: балтийская креветка обладает 12 типами фоторецепторов, за ней следует креветка-богомол (10 типов). Человеку с его жалкими 3 типами фоторецепторов (синим, зеленым и красным) за ними точно не угнаться.

У многих животных цветовой спектр шире, чем у человека. Например, рыбы видят все цвета «нашего» спектра, а плюс к тому еще и оттенки ультрафиолета!

Да-да! В инфракрасном и в ультрафиолетовом диапазоне, то есть за пределами спектра, видимого человеческим глазом, имеется множество цветов, которых мы, увы, не различаем. Мы даже представить себе не можем, на что они похожи – нам (вот ведь жалость!) они кажутся оттенками серого.

Цвета инфракрасного диапазона хорошо различают летучие мыши. Если вам доведется встретить Бэтмена, обязательно поинтересуйтесь у него, какого цвета листья на деревьях – дело в том, что их спектральное излучение вовсе не зеленое, а именно инфракрасное.

Той же способностью наделены и ямкоголовые змеи: благодаря датчикам тепла, расположенным в небольших ямках на голове (отсюда название), они находят добычу в полной темноте по исходящему от жертвы инфракрасному излучению.

Цвета в ультрафиолетовом диапазоне отлично видят пчелы, и многим видам цветов хватило сообразительности окраситься в привлекательные для этих насекомых, но невидимые человеческим глазом тона. Ромашка кажется нам белой, хотя ее основное излучение лежит как раз в ультрафиолетовом диапазоне.

Наш рассказ о животных будет неполным, если мы не упомянем хамелеонов, знаменитых своими цветовыми метаморфозами. Французский юморист Франсуа Каванна как-то заметил: «Чтобы узнать, каков истинный цвет хамелеона, надо поместить его на другого хамелеона». Но шутки в сторону! Рискуя огорчить дорожащего привычными представлениями читателя, все же скажу: хамелеон меняет окраску не в зависимости от окружения, а в зависимости от своего эмоционального состояния. Приношу свои искренние извинения, но такова объективная реальность. Честно говоря, я и сам глубоко опечален.

Не только животные, но и растения чувствительны к цветовому излучению, правда в ограниченном объеме. У них имеется один фоторецептор, именуемый фитохромом и восприимчивый только к красному цвету. Установите над растением красные лампы, и оно отблагодарит вас быстрым ростом и пышным цветением.