Текст книги "В плену родного города"

***

24 Июня, 1941 – Минск, БССР.

Присев на корточки около входной двери, Майя принялась старательно зашнуровывать ботинки. Пеленающая Генку мать оглянулась и строго спросила:

– Майка, а ты это куда собралась?

– Книжку в библиотеку занести нужно, – отозвалась та, не поднимая головы и продолжая возиться с непослушными шнурками.

– Завтра отнесешь, вместе сходим.

– Завтра нельзя, – возразила девочка. – Сегодня последний день, иначе будет расценено, как воровство. А там в школу напишут и…

– Это опасно, разве ты не понимаешь, – продолжила сопротивление Берта Айзиковна. – В городе военное положение, мало ли что.

– Мало ли что – это по ночам, а сейчас… Средь бела дня… Ну, мам, – Майя поднялась на ноги и прижала к груди библиотечную книгу. – Ну, что со мной станется? Я мигом… Туда, сюда и обратно.

– Ладно, егоза, – улыбнулась женщина. – Денег возьми, на обратном пути молока купишь.

Майя соскребла с тумбочки приготовленную мелочь, помахала матери рукой и стремглав скрылась за дверью.

Подхватив с земли тонкий прутик, Майя вприпрыжку поскакала по улице. Она на ходу цепляла мелкий уличный мусор хлестким прутиком, как педантичный дворник дед Егор, очищая себе путь. Шаг за шагом, прыжок за прыжком, квартал за кварталом, девочка быстро убегала все дальше и дальше от дома.

Умиротворение разморившегося от летней жары города внезапно нарушил нарастающий гул. Майя остановилась и завертела головой из стороны в сторону, задумчиво хмурясь.

– Что же это так гудит? – спросила Майя саму себя, так как улица выглядела на удивление совершенно пустынной.

Гул же нарастал с каждой секундой. Стоя посреди улицы, девочка заметила, как навстречу ей по дороге мчится длинная черная тень. Майя удивленно приподняла брови, вглядываясь в странное видение и невольно задрала лицо вверх, ища то, что могло бы отбрасывать длинную черную тень.

– Самолет! – улыбнулась девочка и припрыгивая на месте запела. – Самолет, самолет, забери меня в полет…

Следом за одним самолетом показался другой, за ними третий, четвертый. Они летели довольно низко над городом, казалось, едва ли не касаясь крыш огромными крылами. Улыбка медленно сошла с лица девочки, брови сдвинулись над переносицей. Вместо красных советских звезд на хвосте и крыльях самолетов чернели незнакомые крестообразные знаки.

– Немцы! – заорал кто-то. – Воздух!

Из-под крыльев пролетающих над головой Майи самолетов посыпались черные продолговатые предметы. Первый же коснувшийся земли рванул со страшным, закладывающим уши грохотом. Клочья земли, камни и какой-то мусор взметнулись вверх в клубах дыма и огня.

Небо почернело от армады самолетов, режущих поднимающиеся вверх снопы черного дыма. Дома затряслись, заходили ходуном. Сквозь гул самолетных турбин и грохот взрывающихся авиационных бомб слышались отчаянные крики людей, спасающихся в паническом бегстве.

Не помня себя, Майя бросилась в сторону, к ближайшему дому. Кто-то крепко схватил ее за плечи, утягивая в темноту подъезда и далее вниз по лестнице, в подвал. Взрывы грохотали один за другим, смешиваясь в один сплошной гул.

Майя упала на голый холодный пол подвального помещения, закрыв лицо руками. Стесанные в кровь коленки ныли режущей болью. Глаза застилали слезы, охватившего девочку страха.

– Мама, мамочка, мамуля, – бормотала Майя, стараясь слиться с песчаным полом, прикрывая голову руками и сильнее сжимая глаза сo взрывом очередной бомбы.

Бомбежка прекратилась также внезапно, как и началась. Лишь гул утюжащих город самолетов не переставал заставлять вжиматься в землю. Пересилив страх, Майя приоткрыла глаза и приподнялась на руках. В тумане поднявшейся пыли не было видно буквально ничего на расстоянии вытянутой руки.

Девочка отползла задом чуть в сторону и ткнулась в стену. Прижимаясь к холодному камню, Майя осторожно подняла глаза вверх, к потолку подвального помещения, но последнего там не оказалось. Сквозь оскалившиеся обломки верхних этажей виднелось грязное месиво черных облаков дыма и тусклых просветов голубого июньского неба. Майя встала на колени и по-собачьи поползла вдоль стены.

– Куда ты, дуреха! – донесся чей-то голос сквозь пелену витающей пыли.

– Домой… К маме! – буркнула Майя.

Выбравшись из подвала наружу, девочка поднялась на ноги и рванула бегом. В горящем городе царил настоящий хаос. Немецкие самолеты проносились над головой, едва ли не задевая фонарных столбов, но и не бомбя, и не стреляя. Лишь oткуда-то издалека доносился грохот канонады.

Город ужаснул девочку, в кратчайший срок так сильно изменившийся в страшную, худшую сторону: горели искореженные взрывами дома и обугленные деревья, стлался едкий дым, улицы усыпаны обломками кирпича, дерева и битого стекла.

Лавируя между зияющих воронок и обезумевших от страха горожан, Майя бежала вперед. Народ же бежал кто куда, от одного магазина к другому, от складов к предприятиям: бессовестно грабя свой же разрушенный город.

Наряду с людьми, пожарные машины с гулом сирен прорывались по горящим улицам к базам, но совсем не затем чтобы что-то тушить. Пожарные врывались на склады, грузили мешки в машины и уносились в неизвестном направлении.

Шарахнувшись в сторону, буквально из-под колес промчавшейся мимо пожарной машины, Майя на ходу наткнулась на мужчину, орудующего около варварски развороченных дверей какого-то склада.

– Брысь отсюда! – огрызнулся он, взмахнув перед собой длинным кухонным ножом.

Майя испуганно шарахнулась в сторону, завороженно уставившись на пыльное лезвие. Тотчас же утратив интерес к случайному свидетелю, мужчина полоснул ножом по одному из валяющихся на земле мешков. Из дыры хлынула соль, водопадом засыпая грязные сапоги грабителя.

– Опять соль! – рассерженно сплюнул себе под ноги тот и шагнул к другому мешку.

– Дяденька… Что же вы делаете? Так нельзя, – вскрикнула Майя.

Мужчина небрежно отмахнулся от девочки, продолжая свое дело. Майя хотела было схватить его за руку и оглянулась в поисках милиционера, но тут же заметила нескольких других мужчин и женщин, блуждающих по колено в муке, крупах, соли и сахаре, и также безбожно вспарывающих мешки в поисках нужных им товаров. Закусив губу, Майя бросилась бежать дальше.

За пару кварталов от дома Майя встретила группу знакомых ребятишек. Вооружившись камнями, мальчишки затеяли игру. Едва вдали показывался очередной вражеский самолет, мальчишки выжидали до последней секунды, когда стальное крылатое тело подлетит ближе и швыряли в него камни. Кроме того, на открытой дороге оставались самые смелые, с криками «кому слабо?!» дожидаясь «немца», проносящегося в нескольких десятках метров над головой.

Привлеченная мальчишеской игрой, Майя на мгновение забыла о недавнем страхе и тоже подобрала с земли увесистый булыжник. Очередной самолет молниеносно и непоколебимо приближался в бреющем полете.

– Ату его, ребята! – закричал один из мальчишек.

– Бей немца! – вторил ему другой.

Шквал камней взметнулся ввысь, сомнительно угрожая самолету. Неожиданно застрекотали пулеметы, вздымая брызги песка едва ли не у самых ног ребятни. Мальчишки бросились врассыпную, укрываясь кто за деревом, кто в подъезде полуразрушенного недавней бомбежкой дома, кто за кучей уличного мусора. Майя просто шарахнулась в сторону и вжалась спиной в стену, испуганно зажмурившись.

– Валька! Беги! – крикнул кто-то.

– Куда, дурак?! – раздались сразу несколько голосов. – Не туда! Назад!

Поборов страх, Майя приоткрыла глаза. Посреди улицы, подобно загнанному зайцу, метался мелкий белобрысый мальчуган в татарской тюбетейке. Пули врезались в песок и слева, и справа от него, не позволяя Вальке отбежать в укрытие.

– Валька! – крикнула Майя.

Мальчишка всплеснул обеими руками, будто собрался взлететь и поймать вражеский самолет за толстое стальное брюхо. В следующую же секунду он рухнул на землю, казалось, зацепившись ногами за какую-то невидимую глазу преграду. Самолет пронесся над ним и взмыл вверх.

– Валька! – закричал кто-то из ребят.

Слетевшая с головы мальчишки тюбетейка покатилась колесом и упала, уткнувшись в ботинок Майи. Девочка присела на корточки, собираясь поднять шапку и отнести ее хозяину, но ее рука замерла на половине пути к цели. В побагровевшей ткани зияла маленькая рваная дыра.

– Убили! – истерически завопил чей-то голос. – Вальку убили!

Майя испуганно отпрянула от тюбетейки и, прижимаясь к стене дома, побежала прочь.

Вернувшись домой, Майя с трудом нашла мать. Прижимая к груди Генку, Берта Айзиковна в кoмпании нескольких соседей по бараку пряталась в саду, под раскидистыми кронами яблонь. Разрушенные взрывами авиационных бомб бараки догорали, описывая вокруг двора некое подобие подковы из потрескивающего дерева и лопающегося от жара стекла.

– Мама! – крикнула девочка.

– Майя! – со слезами на глазах, закричала женщина. – Маечка! Девочка моя!

Удерживая одной рукой хнычащего Генку, мать обняла дочь, крепко прижимая к себе и на каком-то материнском подсознании ощупывая ее.

– Нигде не болит? Скажи мне! Только честно! – всхлипывала Берта Айзиковна.

– Нет, все хорошо, – прижимаясь к матери и успокаивающе поглаживая ту, ответила Майя.

– Честно? Скажи мне, – будто не слыша, говорила напуганная женщина.

– Честно-честно, – стараясь улыбнуться, ответила девочка.

Во двор влетел бортовой грузовик. Водитель выскочил из машины, но тут же замер на месте, тупо уставившись на один из догорающих бараков.

– Федор! Мы тут! – окликнула водителя одна из женщин, сидящих под деревьями сада.

Водитель грузовика оглянулся на голос и подбежал к супруге. Они на мгновение обнялись, но тут же принялись собирать сложенные в кучу тюки и чемоданы.

– Скорее, скорее, – то ли умолял, то ли командовал мужчина. – Эшелон уходит из Колодищ… по городу проехать практически невозможно… Мы можем не успеть.

Как Берта Айзиковна, так и Майя молча наблюдали за спешными сборами соседей. Неожиданно, будто случайно заметив их, Федор остановился на полпути к урчащему перегревшимся мотором грузовику.

– Что вы здесь делаете?! – спросил он. – Нужно уходить!

– Мы будем ждать моего супруга здесь, – самоуверенно ответила Берта Айзиковна.

– Ну и дуры, – буркнул Федор и, окинув женщину с двумя детьми взглядом, громко добавил. – Забирайтесь в кузов… Эшелон уходит через час… а то и раньше. В городе оставаться нельзя.

– Я не поддамся панике, – гордо возразила Берта Айзиковна. – Мой супруг сказал, что…

– А он сказал, что все правительство и ЦК уже вчера ночью сбежали в Могилев, а оттуда дальше на Восток?

– Нет, – понуро вздохнула женщина. – Этого не может быть… Мы же…

Берта Айзиковна посмотрела на хнычащего на ее руках Генку, потом взглянула на Майю. Последняя молча переводила взгляд то на мужчину, то на мать, не вмешиваясь в разговор взрослых. Тяжело вздохнув, женщина решительно поднялась на ноги, подхватила единственный чемоданчик и, кивнув Майе, направилась к грузовику. Девочка поспешила следом за ней.

Всеобщая паническая суматоха и толчея, царящие на железнодорожной станции в Колодищах, не позволяли упасть яблоку, не говоря уже о том, чтобы пройти к поезду хрупкой женщине с двумя детьми.

Люди лезли в стоящий на парах эшелон, теснясь, как сельдь в бочке. Майя вприпрыжку шла шаг в шаг за матерью, несущей на одной руке Генку, в другой – чемодан. Дойдя до хвоста поезда, им, наконец, удалось подняться и втиснуться среди таких же напуганных людей.

– Все будет хорошо, – не переставая шептала Берта Айзиковна, поглаживая Майю по голове.

– Ага, – кивала девочка, рассматривая людей. И больше для себя, чем для слуха окружающих, пробормотала застрявшие в детской памяти слова наркома Молотова. – Наше дело правое… Враг будет разбит… Победа будет за нами!

Через пару-тройку минут эшелон натужно вздохнул, выпуская белые клубы пара, дернулся и медленно поплыл вдоль перрона. Колеса принялись выстукивать монотонную барабанную дробь. Общий гвалт голосов немного приутих.

Сидя на корточках около колен матери, Майя боролась с одолевающим ее сном. От пережитого за проходящий день веки отяжелели и слипались сами собой. В затылок девочке подул легкий прохладный ветерок. Майя обернулась и к своему счастью обнаружила широкую щель, через которую открывался панoрамный вид на пробегающие мимо перелески.

Солнце ярко горело в зените бесконечно-глубокого июньского неба. Кроны деревьев шелестели зеленым морем.

Майя первой заметила черные точки, возникшие в голубом небе и стремительно нагоняющие уходящий эшелон. Она пристально следила за ними, не замечая, как бьется лбом о деревянную стену. Точки же уверенно приобретали формы.

– Самолеты, – испуганно прошептала девочка и обернулась назад, взглянув на мать.

– Самолеты! – заорали сразу несколько голосов среди пассажиров эшелона.

Поезд дернулся, словно замедляя ход, но тотчас же рванул вперед с удвоенной силой. Майя припала глазами к щели. Казалось, самолеты подотстали. Девочка улыбнулась и показала им язык.

– Бе-бе-бе, не догонишь… Не дого…

Неожиданно раздались несколько раскатистых взрывов. Эшелон качнуло из стороны в сторону, как если бы чья-то исполинная рука схватила его, как лесного ужа. Люди закричали, толкаясь в панике. Поезд пошел под откос, увлекая сцепленные вагоны один за другим. То ли по каким-то законам физики, то ли по милостивому повелению Всевышнего, два последних вагона устояли на рельсах.

– Майя! – крикнула Берта Айзиковна, хватая дочь за руку, в то время, как людской поток увлекал ее саму к выходу из вагона.

– Мама! – на сколько хватало сил цепляясь за пальцы материнской руки, закричала девочка.

Вынесенные наружу люди хлынули живой волной по косогору в овраг. К стенаниям, крикам и плачу примешивался завывающий гул пикирующих самолетов, огрызающихся безустали стрекочащими пулеметами. Люди бежали прочь от эшелона обезумевшей толпой, каждую секунду редея на десятки.

Укрывшись в небольшом пролеске, недавние пассажиры злосчастного эшелона устало падали на землю, глазами выискивая своих родных и знакомых.

Нервно попыхивая папиросой, пожилой мужчина поднялся на пенек и поднял левую руку вверх, призывая к вниманию. Майя первой обратила на него внимание и тихонько толкнула мать локтем.

– Чего тебе? – укачивая хнычащего сына, буркнула Берта Айзиковна.

– Смотри, мам. Дядька однорукий…

– Нельзя так о чужом горе, – женщина строго прервала дочь.

– Да я не о том, – отмахнулась Майя. – Он сказать что-то хочет. Вон, на пенек взобрался.

Женщина подняла глаза на мужчину. Действительно, правый рукав его пиджака от почти самого плеча и до предполагаемой кисти, заправленной в карман пиджака пустотело развивался на ветру.

– Товарищи! – выдыхая сизые клубы папиросного дыма, крикнул мужчина. – Со всего эшелона осталось не более двадцати человек. Это трагично для всех нас… И я… от лица Советского правительства… призываю вас двигаться вперед, к нашим.

– Куда? – отозвался чей-то голос. – Куда двигаться-то, начальник? Поезда больше нет и другого поди не будет.

– Пойдем пешком, – ничуть не смутившись, добавил мужчина. – Пойдем в Смолевичи… Здесь недалеко.

– В живых остались калеки, да бабы с детьми… А туда, даже если лесом, поди километров двадцать, – вторил невидимый оратор.

– Двадцать шесть, – более тихо уточнил мужчина, спускаясь с пенька и тут же задумчиво присев на него.

– В Минск возвращаться тоже не резон, начальник, – к мужчине на пеньке подошел другой: мелкий, но коренастый. – Твоя правда, надо идти.

Цыкнув сквозь зубы в траву, мужичок присел на корточки и оскалился в редкой на зубы улыбке. Он сдвинул кепку на затылок и воткнул папиросу между потрескавшихся бледных губ, одним легким движение скрутив табачное изделие в «козью ножку».

– Савелий, – представился мужичок, протягивая широкую ладонь, пальцы которой покрывали многочисленные наколки в виде замысловатых перстней.

– Иван Матвеевич, – кивнул однорукий и пожал плечами.

– Ох, извини, начальник, – снова оскалился в улыбке Савелий и тотчас же поменял правую руку на левую.

– Да уж привык, – принимая рукопожатие, буркнул Иван Матвеевич.

Савелий поднялся на ноги и повернулся лицом к народу. Он несколько раз затянулся табачным дымком, плюнул в ладонь и затушил окурок. Майя невольно поежилась, представив как же больно прижигать самому себе руку.

– Ну, что люди добрые, – улыбнулся мужичок. – Давайте поднимаемся и вперед. Времени еще валом, глядишь, до темна доберемся.

Затем он деловито окликнул двух желторотых юнцов-солдатиков, всех своим видом подтверждающие, что были призваны в ряды Красной Армии несколькими днями ранее.

– Эй, служивые! Ружьишки исправны?

– А тебе какое дело? – неохотно отозвался один из солдат.

– Исключительно в бытовых целях интересуюсь, – усмехнулся Савелий. – Давайте, хлопцы. Один в начало колонны, второй стало быть замыкающий. И ушки держать в остро!

– Есть, – вскочил на ноги второй солдат, дернув ладонь к выбритому виску, но тотчас же был пойман сослуживцем за эту руку.

– Ты кому честь отдавать собрался? – злобно прошипел он. – Уркагану?

– Товарищи бойцы, – «однорукий» деловито заступился за Савелия. – Я занимаю должность парторга на …не важно каком… отдельном участке социалистического строительства с тыщ девятсот тридцать четвертого года. И я бы попросил вас… прислушаться и выполнить распоряжение товарища.

– Есть, прислушаться и выполнить! – отчеканил второй солдат и, получив одобрительный кивок Ивана Ивановича и Савелия, толкнул сослуживца в спину, подгоняя вперед.

Женщины зашушукались, но принялись подниматься, собирая детей и уцелевшие вещи. Вскочила на ноги и Майя. Она уверенно взялась за ручку маминого чемодана, но женщина тут же отобрала его.

– Устанешь еще, Майка. Идти долго, силы береги.

Группа уцелевших медленно побрела по лесной дороге грязной, оборванной толпой, схожей с нищими странниками.

Замыкающий группу беженцев, Савелий обогнал изможденных длинной дорогой людей и прихлопнул в плечо Ивана Матвеевича.

– Слышь-ка, Матвеич, – сказал он. – Где ночлежку думаешь делать?

– Может в колхозе? – неуверенно предположил тот.

– Сомневаюсь, – отрицательно замотал головой Савелий. – Подопечных у нас с тобой глянь сколько. Да все больше бабы с детьми. Не в коровник же их всех вести, люди поди.

– А где же тогда?

– Я не знаю… Ты – голова, тебе и решать.

– Может в клубе?

– В клубе – это хорошо, – мужичок оскалился гримасой улыбки и цыкнул сквозь зубы в песок. – Ночки покамест теплые, да крыша над головой не помешает… Глядишь, может в клубе твоем и рояль сыщется.

– А вы, Савелий, играть умеете? – недоверчиво покосившись на собеседника, уточнил Иван Матвеевич.

– А то! Маменька в детстве к роялю бечевкой привязывала, – засмеялся тот. – Вот пальчики мои и помнят кой-чего.

Савелий взмахнул обеими руками и игриво зашевелил в воздухе пальцами, будто играл на невидимом клавишном инструменте. Иван Матвеевич усмехнулся и часто закивал головой.

Неожиданно в небе снова послышался гул мотора и мгновенно поднявшие вверх лица беженцы увидели стремительно нагоняющий их самолет.

– Воздух! – крикнул солдатик, замыкающий шествие колонны.

В паническом страхе люди замерли на дороге, вместо того, чтобы разбежаться в укрытие. Истребитель спикировал ниже и разразился пулеметной очередью. Волна пуль прокатилась по дороге, вздымая фонтанчики песка. Будто очнувшись толпа бросилась врассыпную, но было уже поздно. Пулеметная очередь скосила большую часть колонны беженцев.

В общей суматохе Берта Айзиковна с ребенком на руках оказалась в канаве по одну сторону дороги, в то время, как Майя отскочила и упала в траву по другую сторону.

Пронесшийся над толпой и завершивший свое жестокое дело, вражеский самолет взмыл вверх и скрылся из вида. Дождавшись наступления полной тишины, девочка оперлась руками и осторожно приподнялась, чтобы оглядеться. Что-то теплое и липкое ощущалось на ее лице и Майя небрежно вытерла щеку рукой, тотчас же испачкав ее в крови.

Дыхание замерло поперек горла и девочка торопливо отползла в сторону. Замерший лицом в землю солдатик, на котором она и лежала во время обстрела, не шевелился. Гимнастерка на его спине зияла несколькими рваными дырками с запекающимися кровавыми пятнами.

– Маечка! – с криком бросившись навстречу дочери, Берта Айзиковна крепко обняла ее.

– Мама, – тихо всплакнула девочка, все еще не отошедшая от страха.

– У тебя кровь, – испуганно сказала женщина, внимательно осматривая ту и ища ранения.

– Это не моя, – заверила Майя. – Просто испачкалась.

Поднявшийся на ноги, Савелий оббежал и поднял всех, оставшихся в живых. Его колонна сократилась почти вдвое. Пересчитав уцелевших и раненых, он и еще несколько женщин перетащили трупы к обочине дороги, сложив их ровным рядом.

– Десять… десять человек со всего эшелона, – не переставая вздыхал Иван Матвеевич, сидя на земляном приступке на краю дороги.

– Солдатика перевяжите, – распорядился Савелий.

– А Ваня? Ванька-то где? – словно в бреду, солдатик рыскал стеклянными глазами.

– Нет больше твоего дружка, сынок, – тихо ответил кто-то из женщин.

– А тебя самого-то как звать?

– Ваня я, – отозвался тот. – Тезками были… Два Ивана… Два дружбана.

– Радуйся, что сам жив остался.

– А родителям Ванькиным я что скажу?

– Найдешь, что сказать… Для начала вернуться надо, да себя сберечь.

– Что ж это делается? – причитал Иван Матвеевич, с неподдельным интересом рассматривая несколько рваных дырок в пустотелом рукаве его пиджака.

– Была бы рука на месте, – иронично заметил Савелий, помогая мужчине подняться на ноги. – Истек бы кровью, Матвеич.

– Повезло вроде как, – угрюмо ухмыльнулся тот.

Наконец, поредевшая колонна собралась и продолжила путь, оставив погибших на обочине дороги.

– Надо бы схоронить, – вздыхали женщины.

– Времени нет, бабоньки, – отказал Савелий.

– Что ж оставлять так?

– Добрые люди схоронят, – уверил Иван Матвеевич.

Остаток пути шли молча, угрюмо глядя себе под ноги и думая каждый о чем-то своем.

Только к вечерним сумеркам удалось добраться до Смолевичи.

– А вот, собственно, и клуб, – Иван Матвеевич указал рукой на небольшое одноэтажное здание.

По толпе людей прокатился вздох облегчения, женщины зашушукались между собой. Уставшая до бессознания, но старательно скрывающая это, Майя улыбнулась матери и побежала ко входу в клуб.

Иван Матвеевич несколько раз дернул за ручку входной двери, но последняя не поддавалась. Тогда мужчина громко застучал в дверь кулаком и для большей верности пнул ногой. Но и это не принесло беженцам никакого результата.

– Ну, что за сторожа пошли? Их бдить ставят, а они спать ложатся, – раздосадованно пробурчал Иван Матвеевич.

– А может и нет тут никакого сторожа, – предположил Савелий, всматриваясь в темноту клуба через окно.

– Как нет?

– Ушел, – пожал плечами мужичок. – Как все уходят… Подальше на Восток.

– Может тогда… через окно? – стыдясь собственного предложения, полушепотом сказал Иван Матвеевич.

– Зачем же через окно, начальник… Когда дверь имеется, – улыбнулся Савелий, возвращаясь к двери.

Он подмигнул Майе, наблюдающей за обоими мужчинами со стороны. Девочка улыбнулась ему в ответ. Тогда Савелий поманил ее пальцем, закатывая рукава потертого пиджачка. Майя оглянулась по сторонам и, убедившись, что жест предназначался именно ей, бодро подошла ближе.

– Хочешь фокус покажу? – спросил Савелий, отстраняя Ивана Матвеевича от двери клуба.

– Как в цирке? – блеснув горящими в предвкушении волшебства глазами, переспросила Майя.

– Бери выше, кукла! Циркачи так вот не умеют… А вот дядя Сава…

Мужичок протянул руку к голове девочки и осторожно погладил ее, слегка дернув за ушко. Едва он убрал руку прочь, Майя невольно почесала ухо. Савелий улыбнулся, подмигнул и продемонстрировал невидимку – ловко уведенную им из девичьей прически.

– Чему вы ребенка учите, гражданин? – недовольно заметила Берта Айзиковна, подошедшая ближе и прижавшая дочь к себе.

– Спокойно, мамаша… Ничему плохому учить не буду, – галантно раскланявшись перед женщиной, пообещал Савелий. – А ну-ка, кукла, закрой глаза.

Майя послушно закрыла лицо ладонями, но все же не удержалась от любопытства и чуть раздвинула пальцы для одного глаза. Савелий заметил это и тайком от Берты Айзиковны подмигнул девочке. Он присел на корточки около входной двери в клуб, просунул невидимку в замочную скважину и тотчас же достал ее обратно. Майя убрала ладони от лица и вопросительно сдвинула брови.

– Как тебя зовут? – спросил Савелий, поднимаясь на ноги.

– Майя, – ответила девочка, но тут же виновато покосилась на мать. Последняя осуждающе покачала головой, мол, учила же не разговаривать с незнакомыми людьми.

Савелий откашлялся, несколько раз шаркнул ногами о половицы крыльца, будто вытирая сапоги от дорожной грязи, и тихо постучал в дверь костяшками пальцев. Майя не удержалась и хихикнула, так смешно выглядел взрослый мужчина в сложившейся ситуации.

– Тук-тук, – сказал Савелий голосом, театрально измененным до глубокого баса. – К вам пожаловала милая барышня Майя из города Минска… в кoмпании своих друзей… Разрешите войти?

Не дожидаясь ответа, мужичок потянул дверь на себя и та беспрекословно открылась. Майя восторженно захлопала в ладони. Савелий галантно поклонился, приглашая собравшихся около крыльца путников войти в клуб.

Разместившись в актовом зале, беженцы набросали соломы на голый паркетный пол и замертво попадали спать. Ночную тишину нарушали лишь тихие редкие всхлипывания детей и трескотня беззаботных сверчков.

Проснувшись раньше всех, едва забрезжил рассвет, Майя крадучись переступила через спящих соседей по временному пристанищу и вышла во двор клуба. В гордом одиночестве Иван Матвеевич курил на ступеньках крыльца.

– Доброе утро, – поздоровалась девочка.

– Доброе, – закашлявшись, отозвался мужчина.

Майя подошла ближе к нему и шмыгнула носом. Иван Матвеевич виновато улыбнулся и принялся махать перед лицом единственной здоровой рукой, разгоняя сизый табачный дым. Желудок девочки предательски заурчал.

– Голодная небось, – заботливо констатировал мужчина. – Хочешь конфетку?

Не дожидаясь ответа, он достал из кармана пиджака крошечный леденец в запылившейся обертке. Майя отрицательно замотала головой, тем не менее не сводя глаз с предложенного угощения.

– Мама не разрешает сладкое до завтрака, – вздохнула она.

– А будет ли завтрак? – грустно пробормотал Иван Матвеевич.

– Будет, будет, – послышался голос Савелия.

Мужчина и девочка обернулись на голос. Юркий коренастый мужичок торопливой походкой приближался к крыльцу клуба. За его спиной тянул вниз тяжелый мешок, придерживаемый одной рукой. В другой же руке покачивалась на ходу огромная корзина, заботливо прикрытая неким ручником, но предательски выдающая узкое длинное горлышко огромного бутыля.

– Откуда продукты? – нахмурившись, спросил Иван Матвеевич.

– Мир не без добрых людей, – неопределенно отозвался Савелий.

Бутылку парного молока разделили между детей и двух кормящих женщин, колбасу резали тонкими кружочками, а вот хлебом не экономили – Савелий принес восемь буханок. Овощи и яйца же вообще вывалили на импровизированный общий стол целой горой. Внимательно наблюдая за тем, как Савелий орудует перочинным ножиком, Иван Матвеевич не переставал хмуриться, хотя от завтрака не отказался.

– Будет день, будет пища, Матвеич, – заметив укоризненный взгляд, оскалился кривой улыбкой Савелий. И тут же обернувшись к Майе, сидящей чуть поодаль от него, добавил. – Вкусно тебе, кукла?

– Вкушно, – прошамкала девочка, запихивая в рот кусок хлеба. – Спасибо, дядя Сава.

– В еде вся сила, а силы нам еще понадобятся, – умозаключительно подметил тот.

– Угу, – согласилась девочка.