Текст книги "Авриель"

* * *

Роскошный каменный дом, увенчанный изящной черепицей и остроконечными башенками, нехотя просыпался. Легкий утренний ветерок скользил шаловливой рябью по лазурной глади раскинувшегося под открытым небом бассейна, шелестел в парковом ансамбле японского яблоневого сада и благоухающей редкими, экзотическими цветами оранжерее.

Сладко потягиваясь, в наброшенном на голое тело махровом белоснежном халате на балкон дома вышел красивый, статный, хорошо сложенный мужчина, шлепая босыми ногами по прохладному бодрящему полу, выложенному узорной пaрселановой плиткой.

Без капли стеснения к тому, что кто-то может увидеть его в несколько неприличном виде, мужчина не потрудился запахивать полы халаты, бессовестно выставляя на показ свое мужское достоинство. В руке, украшенной огромными алмазными перстнями на двух пальцах и толстым золотым браслетом на крепком запястье, он держал широкий бокал с толстым дном, классический тублес, с наслаждением делая поочередные глотки восемнадцатилетнего виски «Чивас Регал».

Окинув взглядом предоставленный к умиротворенному наслаждению живописный вид лона природы, озерную зону, окруженную сосновым бором и березовыми рощами, и по-сентябрьски нежно пригревающее солнце, в преддверии нового дня медленно поднимающееся из-за горизонта по совершенно безоблачному голубому небу, мужчина смачно сплюнул вниз с балкона и шагнул в распахнутые настежь створки дверей.

– Детка! – громко крикнул он в недра элитного особняка. – Собирайся, мне пора!..

Проходя мимо журнального столика, мужчина ловко подхватил за кожаный ремешoк увесистый золотой корпус часов «Патек Филипп», взглянул на циферблат, но одевать часы на руку не торопился. На несколько секунд задержав взгляд на стоящей в красивой рамочке фотографии молодой, обаятельной, рыжеволосой женщины с симпатичным малышoм на руках, он крикнул вновь, но на этот раз с более слышимой в голосе стальной ноткой недовольствия:

– Детка! Неужели так сложно собраться быстро?!

– Иду, милый, иду, – отозвался приятный женский голос из ванной комнаты.

Шум льющейся воды незамедлительно затих и через минуту из ванной вышла длинноногая совершенно обнаженная мулатка с пышной гривой вьющихся, ниспадающих на загорелые плечи, черных волос. Девушка прошла мимо мужчины, мило улыбнувшись двумя рядами ровных белоснежных зубов. Он проводил ее слащавым, похотливым взглядом и звонко прихлопнул ладонью по задорно торчащей вверх, упругой попке.

– Кеша, – промурлыкала мулатка, демонстративно медленно и соблазнительно натягивая на одну из умопомрачительных ног черный чулок. – А ты нас не покормишь?

– Нет, – грубо отрезал тот, скидывая на ходу халат и направляясь в ванную комнату. – Как-нибудь в другой раз…

Столкнувшись в дверном проеме с высокой стройной блондинкой, Иннокентий крепко прихватил ее за тонкую талию, рывком прижал к себе и больно укусил за острое голое плечико. Девушка взвизгнула, но не сказала ни слова, с трудом вырвавшись из цепких объятий. Мужчина остановился на пороге ванной комнаты, обернулся и, подмигнув обеим красоткам, сказал:

– Чтобы когда я вышел, вас, девочки, тут уже не было!…

Не дожидаясь ответа, он хлопнул дверью, закрыв ее за собой. Девушки молча переглянулись, пожали плечами и, прихватив разбросанные по спальне предметы одежды, туфельки и ридикюли, торопливо выскочили из спальни и сбежали вниз по широкой мраморной лестнице.

Закончив с туалетными процедурами, Иннокентий вышел из ванной комнаты и распахнул двери соседствующей со спальней небольшой комнаты. Войдя в нее, мужчина окинул изучающим взглядом вещи, аккуратно заполняющие бесконечные полки стенных стеллажей и висящие на вешалках длинных перекладин. Одну из стен занимал открытый шкаф с выставленными на полках многочисленными парами разнообразной обуви и оттого похожий на витрину элитного обувного бутика.

Надрываясь запиликал сотовый телефон. Иннокентий неторопливо вышел из гардеробной комнатки и подхватил скачущий по журнальному столику золотой «Vertu». Приняв звонок, он приложил трубку к уху, но не произнес ни слова, выжидая, что звонящий заговорит первым, хотя и видел высветившееся на неоновом экранчике имя жены и определившийся номер ее мобильного телефона.

– Кеша, любимый, алло, алло, – залепетал сотовый приятным женским голоском.

– Здравствуй, солнышко мое, – после секундной паузы ответил он, убедившись, что звонит именно супруга.

– Мы соскучились и решили нашему папке позвонить, – ласково замурлыкала Эльвира. – Как у тебя дела, милый? Что делаешь?

– Одеваюсь и собираюсь уходить, – поспешил обозначить краткие сроки разговора Иннокентий, но тем не менее выдал пару стандартных вопросов. – Как Никитка? Как погода?

– Никита в порядке. Ему здесь очень нравится, только жаль, что тебя с нами нет, – ответила жена, и мужчина словно воочию увидел, как сдвинулись домиком тонкие дуги черных бровей и тоскливо надулись малиновые губки жены. – …А погода просто сказка. Да и разве здесь, на Каррибах, может быть иначе? По-истине, райское место.

– Я рад за вас, отдыхайте, – добродушно улыбнулся он.

– Никитка вчера такую ракушку нашел! – продолжала лепетать Эльвира. – Сказал, что тебе ее на двадцать третье февраля подарит… Но пока это сюрприз! Ты же меня не выдашь?

– Конечно, конечно, – утвердительно кивнул головой Иннокентий. – Пусть будет сюрприз. Любимая, ты извини, но мне бежать надо… Люди ждут.

– Люди? Какие люди? Ты с кем там? – ревностно воскликнула жена.

– Ни с кем. Один, – ответил мужчина, тем не менее на всякий случай прикрыв микрофон сотового широкой ладонью и настороженно прислушавшись к царящей в доме тишине, ушли ли ночные подруги. – Но меня ждут дела… в Москве. Я должен ехать. Давай, Эльвирочка. Поцелуй Никитку. Я вам вечером перезвоню.

– Хорошо. Люблю тебя. Целую, – ответила Эльвира и связь прервалась.

Вернувшись в гардеробную комнатку и наконец определившись с выбором одежды и обуви, Иннокентий оделся и, гулко цокая каблуками остроносых туфлей, сбежал вниз по мраморной лестнице, резко завернув у ее подножья вправо.

Открыв тяжелую, массивную дверь и войдя в лишенное дневного света помещение, мужчина оказался в рабочем кабинете. В центре комнаты на толстом, ворсистом турецком ковре стоял огромный стол, заставленный разнообразными офисными аксессуарами. Обойдя большой глобус-бар, северное полушарие которого было призывно раскрыто, предлагая обширный ассортимент алкогольных напитков, Иннокентий плюхнулся в удобное кожаное кресло с высокой спинкой, украшенной вышитым по дорогой коже гобеленом герба Российской федерации.

Длинные с аккуратным маникюром пальцы энергично пробежали по клавишам компьютерной клавиатуры, выбивая одному только Иннокентию известный пароль доступа, и подвешенный к противоположной стене плоский, в семьдесят два дюйма по диагонали, экран вспыхнул синим мерцающим светом. Аккустическая система «Surround Sound» наполнила кабинет звуком заставки загружаемой операционной системы «Windows».

Поспешно просмотрев новостные интернет-сайты и проверив изменения на рынке ценных бумаг, Иннокентий выключил компьютер и поднялся с кресла. Затем он достал из выдвижного ящика стола несколько тоненьких ароматизирующих палочек и подошел к небольшой статуи Будды. Мужчина примостил палочки перед улыбающимся, вылитым из чистого золота, толстячком и щелкнул кремнем зажигалки. Острый язычок пламени поочередно облизнул кончики ароматизирующих палочек и незамедлительно спрятался обратно. Дурманящие благовония тлеющих ароматизаторов медленно расползлись по кабинету. Отвернувшись от статуи Будды, Иннокентий набожно трижды перекрестился, глядя на висевшее в противоположном углу распятие, и направился к выходу из комнаты-кабинета.

На минуту задержавшись перед дверью из кабинета, он хитро ухмыльнулся и похлопал по головам сидящие слева и справа от выхода фигурки каких-то африканских божков, художественно вырезанных из черного маслянистого на вид дерева. Злобные глазки и оскалившиеся острыми зубами рожицы наводили страх на любого, кто входил в этот кабинет, но только не на хозяина дома. Мужчина игриво щелкнул обе фигурки по толстым носам с по-африкански широко распахнутыми крыльями ноздрей и вышел из комнаты.

Пройдя через кухню, Иннокентий задумчиво заглянул в огромный, упирающийся чуть ли не в потолок холодильник. Мужчина достал из холодильника буханку пшеничной сдобы, металлическую масленку и палку «докторской» колбасы, выложив все это на разделочном столе. Ловко выхватив из подставки для ножей здоровенный кухонный тесак с широким лезвием, он быстро настругал несколько ломтей белого хлеба и вдвое больше мясистых колец колбасы.

Затем, предварительно намазав сдобу сливочным маслом, Иннокентий заботливо разложил колбасу, украсил незамысловатые кулинарные изобретения веточками кинзы, и самодовольно вдохнул аппетитный аромат приготовленных бутербродов. Вернувшись к холодильнику, мужчина достал из лотка с фруктами пару бананов и два сочных красных яблока, завернул бутерброды в металлизированную фольгу, сложил все это в полиэтиленовый пакет и вернулся в холл.

Тихо отворилась входная дверь, яркий солнечный свет ударил в лицо. Иннокентий зажмурился, часто заморгал длинными ресницами и поспешным шагом направился к выложенному из красного кирпича гаражу. Одновременно открывая двери гаража и доставая из кармана двубортного клубного пиджака золотой корпус гламурного сотового, Иннокентий быстро набрал телефонный номер и приложил трубку к уху. Пропустив несколько длинных гудков вызова, сотовый ответил заспанным мужским голосом.

– Алло?

– Уткин! – бодро воскликнул Иннокентий, пропустив частое зевание абонента мимо ушей и забираясь в просторный салон американского внедорожника «Хаммер Н3». – Уже проснулся?

– Доброе утро, Иннокентий Филимонович, – ответил сотовый телефон. – Только я не Уткин, а Гусев…

Следом за поворотом ключа в зажигании, вспыхнула огоньками панель управления и заурчал мощный двигатель. Уснувшая на нулевой отметке спидометра стрелка вздрогнула и поползла вверх. «Хаммер» плавно, почти бесшумно шурша толстыми шинами по кирпичной дорожке, выкатился из гаража и направился к высоким металлическим воротам.

– Да, ладно тебе… Какая хрен-разница, – засмеялся мужчина, прижимая телефон плечом к уху и выезжая за автоматически распахнувшиеся ворота. – Мне больше нравится Уткин, значит будешь Уткин.

– …, – Уткин-Гусев тяжело вздохнул, но перечить шефу не стал.

– Короче, – продолжил Иннокентий. – Я уже выехал. Давай, минут через сорок-пятьдесят подгребай в офис! …О, погоди секундочку…

Черный, как смоль, внедорожник резко затормозил около прижавшейся к обочине невзрачной на вид, но тем не менее с наглухо тонированными окнами, старенькой «ВАЗ» -овской «шестерки». Энергично выбравшись из просторного салона угловатой, танкоподобной иномарки, мужчина обошел машину и заглянул в салон «Жигулей» через лобовое стекло.

Заросший двухдневной щетиной молоденький водитель «ВАЗ» -a монотонно грыз черные подсолнечные семечки, сплевывая шелуху в кулак. Взгляд туманных, красных от недосыпа глаз был задумчиво устремлен в никуда. Его пассажир, такой же помятый и небритый, но лет на десять старше, грузный мужчина мирно спал, подперев лысую голову кулаком. Иннокентий ехидно ухмыльнулся и постучал в стекло костяшками увенчанных алмазными перстнями пальцев. Водитель встрепенулся и удивленно уставился на неожиданного гостя. Мужчина произвел в воздухе несколько вращательных движений кулаком, молча поясняя, чтобы паренек опустил окно. Молодой человек покосился на спящего коллегу, но тем не менее открыл окно «Жигулей».

– Здорово, легавые, – хихикнул Иннокентий. – Вот, позавтракайте быстренько …и поехали. Я сегодня очень тороплюсь.

Он просунул в открывшееся окно полиэтиленовый пакетик с фруктами и бутербродами, сморщившись от ударившего в нос запаха дешевого табака, властно пропитавшего салон «Жигулей».

– Фу, блядь, а накурили-то! – прикрывая нос рукой, констатировал мужчина.

Не дожидаясь слов благодарности, он вернулся в «Хаммер» и резко рванул в сторону магистрали. «Жигули» заскрипела стартером и торопливо поспешила вдогонку. Покосившись через зеркало заднего обзора на поспешающий сзади автомобиль, Иннокентий ухмыльнулся и, приложив трубку сотового телефона к уху, поинтересовался:

– Уткин, ты еще здесь?

– Иннокентий Филимонович, – ответил терпеливо ожидающий на линии голос. – Но сегодня же суббота. Я собирался с женой в кино сходить…

– Какое нахрен кино? – недовольно рявкнул мужчина, резко выскакивая на магистраль буквально перед носом замешкавшегося старенького «Опеля». – Потом сходишь! Ты мне сегодня нужен, а жена сама погуляет. Я все сказал, до встречи.

Он отключил связь и сердито метнул сотовый на выемку в панели управления. Стрелка спидометра рванула вверх и, перескочив отметку в сто двадцать километров в час, беззаботно поползла дальше. Внедорожник натужено зарычал и помчался по окаймленной с обоих сторон тополями автотрассе в сторону центра Москвы, распугивая неторопливых на его взгляд участников движения гулким, басистым воем клаксона…

* * *

…Над холмистой равниной Сеговии медленно проплывали серые облака. Неохотно сползая с жемчужно-серого сумеречного небосклона за линию горизонта, раскрасневшееся от усталости после долгого трудового дня солнце все еще старательно ласкало город алыми лучами, скользя по черепичным крышам домов. Длинные черные тени возвышающегося над Сеговией монастыря степенно увеличивались, накрывая добрую часть города шлейфом приближающейся ночи. В окнах одного за другим жилых домов вспыхивал свет, мелькали силуэты готовящихся к ужину горожан.

С одного из остроконечных шпилей монастыря сорвалась черная тень, стремительно очертив круг над площадью. Пронесшись мимо высокого прямоугольного окна одной из монастырских кель, освещенного тусклым, мерцающим дрожанием свечи, черный ворон сердито каркнул и, шлепнув сильными крыльями по воздуху, скрылся за одной из многочисленных башенок.

Сидящий во главе длинного трапезного стола, по обоим сторонам которого стояли еще по три обращенных к выходу из кельи стула, церковный служитель в черной доминиканской рясе отложил гусиное перо в сторону и взял очередной пергаментный свиток, но так и застыл с не развернутой бумагой в руках. Его внимание привлекла мелькнувшая огромная черная тень, стремительно пронесшаяся мимо раскрытого окна монастырской приории. Сквозь тягучую тишину, успешно перенимающей власть ночи, отчетливо послышалось грозное карканье.

– Ворон, – подметил приор вслух и вернулся к документам.

Сорвав печать и развернув свиток, пожилой мужчина с обрюзгшими сальными щеками щурил глаза и неслышно шевелил сухими морщинистыми губами, внимательно вчитываясь в изложенный на бумаге текст. Густые седые брови то задумчиво вздымались вверх, то строго сужались над переносицей, словно жили отдельной от лица жизнью. Не дочитав, церковный служитель отложил пергамент и поднялся со стула. Опираясь рукой на стол, он медленно обошел его с трудом переставляя дряблые старые ноги и остановился около оставленного на другом краю столa кувшина и блюда с мясной и сырной нарезкой. Наполнив кубок вином и отправив в рот кусок холодной телятины, приор вернулся к неоконченной бумажной работе.

Прижав морщинистые ладони с короткими толстоватыми пальцами к лицу, церковный служитель протер уставшие глаза и часто захлопал редкими седыми ресницами, отгоняя сон. На минуту задержав взгляд на толстой свече, мерцающей веселым огоньком, приор вновь взглянул на очередной пергамент, обмакнул гусиное перо в чернильницу и размашисто подытожил изложенный текст своей подписью.

В дверь осторожно постучали. Томас де Торквемада поднял глаза и громко буркнул скрипящим, словно старые дверные засовы, недовольным голосом:

– Войди.

– Ваше Святейшество, – боязливо промямлила появившаяся из-за тяжелой двери голова с выбритой, как того требовали правила принадлежности к католическому духовенству, макушкой-тонзурой. – Извините за беспокойство… Срочное донесение…

– Давай сюда, Хулио, – кивнул головой Великий Инквизитор, разрешая служителю войти в келью приора.

Высокий молодой человек приоткрыл дверь чуть больше и протиснулся в образовавшуюся щель. Он набожно перекрестился, взглянув на занимавшее едва ли не всю стену слева от входа огромное распятие. Вырезанный из черного дерева Христос застыл в вечной агонии невыносимого страдания.

Худощавое тело, путаясь в черной доминиканской рясе, просеменило через всю келью и, поцеловав приору руку, замерло около стола. То ли стесняясь собственного роста, то ли старательно унижаясь перед Великим Инквизитором, Хулио сильно сутулился, вжимая ушастую лысину в узкие плечи. Он протянул Томасу де Торквемада свернутый пергамент и, часто кланяясь, тем же путем, только задом, просеменил обратно к двери.

Дождавшись когда молодой монах исчезнет за дверью и последняя плотно закроется за ним, Великий Инквизитор сорвал печать и развернул бумагу. Угрюмое, суровое лицо приора осветила мимолетная добродушная улыбка, совершенно несоответствующая злобным маленьким глазкам. Письмо оказалось не государственного, а частного характера и содержало в себе приглашение к обеду oт достопочтенного герцога Сеговии, Альваро де Равеля. О времени званного обеда говорилось отдельно с уважительным извинением за ранний час трапезы в связи с необходимостью вечернего отъезда герцога в Севилью.

– Что же, хорошо, – пробормотал вслух Томас де Торквемада, откладывая письмо в сторону. – Навещу…

Его маленькие злобные глазки вспыхнули задорным огоньком предвкушения сладостного греха. Не смотря на старую дружбу с герцогом Альваро де Равель, Великий Инквизитор позволял себе грязные плотские фантазии по отношению к герцогине при каждом случае их встречи. Прищурив веки и закатив глаза, приор вынул из тайных уголков памяти образ Марии де Равель. Сорока с лишним лет герцогиня все еще была красива, стройна и соблазнительна вся целиком: от нежной улыбки пышных губ до длинных красивых ног.

Подстегнутaя разыгравшейся фантазией приора черная тень отделилась от каменной стены и, воплотившись в волшебно-сияющее видение, шагнула навстречу Томасу де Торквемада с изысканной учтивостью и чувством собственного достоинства. Окинув женщину взглядом, Великий Инквизитор слащаво ухмыльнулся и облизнул сухие морщинистые губы. Герцогиня Мария де Равель поклонилась и ответила приору молчаливой улыбкой, блеснувшей на влажных губах. Легким движением тонких длинных рук она приспустила легкую полупрозрачную ткань, обнажив белоснежные плечи.

Томас де Торквемада указал ей рукой на широкую постель и женщина, смущенно улыбнувшись, безапелляционно направилась туда. Присев на край кровати, Мария де Равель распустила собранные в высокую прическу волосы и облокотилась на подушку, отчего роскошная обнаженная грудь выпала наружу из-за ткани незамысловатых одежд.

Подцепив пальчиком витой локон, женщина вновь улыбнулась и глядя куда-то мимо приора, игриво поманила к себе. Томас де Торквемада нехотя оторвал взгляд от соблазнительного тела и обернулся. В мавританской аркаде входных дверей смущенно переминалась с ноги на ногу молодая девушка, виновато пряча жгучие карие глаза за пышными ресницами.

– Роза? – на тяжелом выдохе произнес Томас де Торквемада, узнав в девушке дочь достопочтенной четы де Равель.

Роза де Равель изящно поклонилась приору и медленно направилась к той же постели, на которой уже устроилась поудобнее ее мать. От дивных видений серая холодная, лишенная роскоши и мебели, монастырская келья приора озарилась переливающимся светом. Приблизившись к широкой кровати, девушка поправила ниспадающие локоны каштановых волос и в тот же момент легкая ткань скользнула с ее тонких плеч на пол, обнажив белоснежную стройную спину с узкой осиной талией и упругими ягодицами развивающихся бедер. Роза де Равель обернулась и, взглянув на задыхающегося от охватившего возбуждения Великого Инквизитора, обожгла приора острым взглядом карих глаз.

– Ваше Святейшество, – малиновые губы девушки расползлись в нежной улыбке. – Почему Вы, падре, так смотрите на меня?

– Ты для меня …сама чистота и добродетель… во плоти, – заплетающимся языком пробормотал Томас де Торквемада, переводя обезумевший взгляд то на лежащую на кровати герцогиню Марию де Равель, то на стоящую рядом с ней Розу. – Не знаю, …смогу ли объяснить, как мне этого не достает… Добродетель – та пища, которую алкает моя душа, но ее не часто встретишь в Сеговии. Вот почему я смотрю на тебя …с великой радостью, …дорогая Роза.

– Почему Вы, падре, так смотрите на меня? – громко рассмеявшись, вновь спросила девушка, словно неудовлетворенная ответом приора, и, протянув руку, поманила его длинным пальчиком. – Идите же к нам…

В дверь резко постучали и видения обеих женщин рассыпались миллиардами ярких огоньков. Ворвавшийся в открытое окно вечерний ветерок дыхнул прохладой, подхватил волшебную пыльцу и, закружив ее в извивающиеся столбики, умчал из монашеской кельи в сад. Оставшись наедине с самим собой во мраке кельи и торопливо отдернув руку из-под полы монашеской рясы, Томас де Торквемада сердито взглянул на дверь. Откашлявшись и возвращая себе прежний величественный, и в то же время скорбный и безгрешный вид, Великий Инквизитор громко крикнул.

– Войди!

Скрипнув петлями и выплеснув в келью приора полосу света, дверь отворилась. В следующую же секунду льющийся из коридора свет загородила высокая широкоплечая фигура. Лицо ночного гостя скрывала падающая от широких полей шляпы тень. Прогремев каблуками дорожных высоких сапог со шпорами, мужчина переступил порог и следом за ним в келью приора прошмыгнула все та же недавняя долговязая и сутулая фигура церковного служителя Хулио с коптящим факелом. От яркого танцующего на конце факела пламени осветилось лицо и дорогие одежды мужчины.

Всем своим видом, в легких доспехах из полированной стали и с позолоченным орнаментом, при шпаге и кинжале, ночной визитер показывал свою принадлежность к настоящим высокородным испанцам. Прищурив глаза Томас де Торквемада узнал в мужчине дона Луиса Алвадан, личного секретаря королевы Изабеллы. Приподнявшись со стула приор учтиво склонил голову с блестящей тонзурой и протянул руку вперед. Дон Луис шагнул навстречу, поприветствовал приора поклоном и, тотчас же припав на одно колено, поцеловал руку Великого Инквизитора.

– Что привело тебя ко мне, сын мой? – спросил Томас де Торквемада.

– Предписание Ее Величества, – коротко ответил секретарь, вынимая из-за пазухи пергаментный свиток с государственной печатью и протягивая его приору.

Приняв письмо, Великий Инквизитор отвернулся к столу и склонился ближе к дрожащему огоньку толстой свечи в медном подсвечнике. Он быстро с хрустом сковырнул печать и развернул пергамент. Выведенный каллиграфическим почерком текст за подписью королевы приказывал приору прибыть в Севилью не позднее указываемой в письме даты, а именно через три дня от вчерашнего числа. Не смея пренебречь величайшим повелением королевы, Томас де Торквемада аккуратно свернул свиток и, часто кивая головой, поднял глаза на дона Луиса.

– Не откажи мне в любезности, сын мой, – сказал Великий Инквизитор. – Сопроводить меня. В лесах и на дорогах от Сеговии до Севильи полно разбойников…

– К моему величайшему сожалению, Ваше Святейшество, – глубоко вздохнув и отрицательно мотая головой, ответил секретарь королевы. – Я не смогу этого сделать. Мне надлежит вернуться во дворец к завтрашнему полудню. Но неужели у Вас в монастыре, падре, не найдется храбрецов, способных защитить Вас от разбойников и демонов?

– От демонов может и найдется, – ухмыльнулся приор. – Все мы тут служим слову Всевышнего. А вот от разбойников – сложнее. Хотя…

Маленькие прищуренные глазки Великого Инквизитора вспыхнули радостным огоньком. Томас де Торквемада вспомнил о другом письме, в котором говорилось не только о званном обеде в доме герцога Альваро де Равель, но и о последующем отъезде последнего именно в Севилью и именно с вызовом во дворец.

– Отлично! – самодовольно воскликнул приор и, звонко прихлопнув, энергично растер ладони. – Я присоединюсь в этом путешествии к герцогу.

Великий Инквизитор вновь поднял глаза, взглянув на высокого широкоплечего королевского секретаря снизу вверх, и поинтересовался.

– А не знаешь ли ты, сын мой, в чем спешка предписания? Неужели во всем дворце не нашлось других посыльных, нежели отправили тебя?

– Нет, Ваше Святейшество, не знаю. А посыльные есть, – скромно улыбнувшись, ответил дон Луис Алвадан. – Но я счел за честь лично доставить Вам предписание Их Величеств королевы Изабеллы и короля Фердинанда… Кроме того, признаюсь, я сам вызвался доставить вам это письмо еще и потому, что рад сбежать на некоторое время от суеты дворцовой жизни…

Королевский секретарь мимолетно взглянул в распахнутое настежь окно монастырской приории на выглянувший из-за томных черных туч печальный лик луны.

– Но мне пора, – подытожил он после некоторой молчаливой паузы. – Позвольте откланяться, Ваше Святейшество.

Великий Инквизитор протянул дону Луису руку для поцелуя. Последний припал на одно колено и коснулся шершавой морщинистой кожи губами. Резко поднявшись на ноги, секретарь развернулся и быстро вышел из кельи приора. Тяжелая дверь скрипнула петлями и наглухо закрылась за его широкой спиной.

Вновь оставшись наедине с самим собой, Томас де Торквемада вернулся к столу и с явным недовольством в глазах взглянул на разложенные бумаги. Прежде чем приступить к неоконченной работе, он вновь наполнил кубок вином и в несколько глотков осушил его до дна. Но едва он присел на стул и взял в руки гусиное перо, как в дверь вновь постучали. Но на этот раз осторожно и таинственно. Казалось, что это не стук, а шуршание скребущейся мыши.

– Войди, – сердито буркнул приор, утомленный частыми ночными визитами.

Дверь отворилась и на пороге возникла крошечная детская фигурка. Подняв глаза от пергамента и скользнув снизу вверх по тощему детскому тельцу слащавым пошлым взглядом маленьких хитрых глазок, Великий Инквизитор медленно провел кончиком гусиного пера по своей толстой щеке. Не говоря ни слова, приор величественно указал девочке на широкую кровать, а сам вновь склонился над недочитанным документом.

Шлепая по каменному полу босыми ногами, девочка подошла к постели, забралась на нее с ногами и, поджав острые коленки к подбородку, обхватила их тонкими худыми ручoнками. Она сидела молча, боясь пошевелиться и не отводя больших изумрудных глаз от Великого Инквизитора. Наконец поднявшись со стула на ноги, Томас де Торквемада не дочитывая документа обмакнул заостренный кончик пера в чернильницу и размашистым почерком торопливо подвел итог: «Debita animadversione puniendum!»

– Да будет наказан по заслугам!

С противным скрипом о бумагу гусиное перо заключило жестокое с кисло-горьким запахом смерти решение Святой Инквизиции росписью приора и было оставлено хозяином поверх документа. Томас де Торквемада загaсил пальцами мерцающую свечу и направился к кровати. Его толстое с широкими скулами лицо осветилось злорадной улыбкой…