Электронная библиотека » Жан-Кристоф Гранже » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Обещания богов"


  • Текст добавлен: 19 мая 2022, 22:03


Автор книги: Жан-Кристоф Гранже


Жанр: Триллеры, Боевики


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Шрифт:
- 100% +
4

Симон Краус не был коренным бранденбуржцем: родом он был из-под Мюнхена. Однако сам он всегда считал себя берлинцем. Каждый день, выходя из кабинета и снова оказываясь в «своем» Берлине, он всеми нервными окончаниями проникался очарованием этого города и его столь своеобразной атмосферы.

Он некоторое время жил в Париже, бывал в Лондоне, и Берлин в плане архитектурной красоты или гармонии пространств не выдерживал сравнения. Но было в нем нечто другое… Этот тяжелый, плоский, темный город таил в себе особую энергию. Говорили, что он был построен на почве, источающей щелочные испарения – особые токсичные эманации, способные обострять человеческие страсти. В свете последних двадцати лет в эти слухи охотно верилось.

После Большой войны[12]12
  Имеется в виду Первая мировая война (1914–1918).


[Закрыть]
Берлин прошел через все излишества и крайности, какие только можно представить; что касается политики – государственные перевороты, революции, покушения; с человеческой точки зрения – нищета, растущие как грибы состояния, разгул. На сегодняшний день нацистский порядок немного поубавил прыти, но город по-прежнему бурлил.

Пройдя по Альте-Потсдамерштрассе, Симон оказался на Потсдамской площади. Все то же потрясение. Огромное, открытое небу пространство, изрезанное рельсами строящейся подземки и бесчисленными электрическими проводами, снующие туда-сюда машины и лошади… Окружающие площадь здания походили на скалы, нависшие над озером металла. В центре подобие черного обелиска гордо выставляло напоказ башенные часы и первый в городе светофор. Купол стоящего в глубине здания «Фатерлянда» напоминал дешевую подделку под итальянскую базилику – там располагались залы для театрализованных зрелищ, кинотеатр и рестораны, где к взрослым относились как к детям: между столами ездили электрические поезда и пролетали миниатюрные самолеты.

В этот солнечный день Симон трепетал, глядя на толпу – скопище черных костюмов и легких маленьких платьев (они доставляли ему особое удовольствие), а еще старых добрых полицейских в кепи с лакированными козырьками. Он блаженно окунулся в окружающий грохот: перестук башмаков, завывание со скрежетом пробирающихся между грудами кирпичей трамваев, рев машин…

Как обычно, он дал себе несколько секунд полюбоваться на Колумбус-Хаус, колоссальное девятиэтажное строение из стекла и стали, лишь недавно возведенное и резко выделяющееся на фоне старых зданий. Бог знает, по какой причине, но он мечтал разместить свой кабинет именно там. Симон считал себя человеком, который идет в ногу со временем, и хотел бы принимать пациентов в этой стеклянной футуристической громадине, причем его не смущала перспектива, что каких-то еврейских коммерсантов выкинут вон, позволив ему тем самым перебраться в желанное место почти задаром.

Перейдя на другую сторону площади, он погрузился в более спокойную атмосферу и с наслаждением вдохнул мягкий воздух. Сейчас, в конце лета, достаточно было сделать несколько шагов по широким тротуарам в тени столетних деревьев, чтобы убедиться: существует нечто куда более могущественное, нежели нацистский гнет или угроза новой войны. Ласка теплого ветра, тихий шелест листьев, благостные проблески солнца… и легкие тени, вальсирующие на асфальте.

Он прошел мимо попрошаек с крестами боевых наград (еще оставались такие, осколки последнего военного конфликта) и толстого мужика в баварском национальном костюме – кожаных штанах и шляпе с пером. Симон улыбнулся. Такого рода фигуры лишний раз доказывали ему, что Фрейд был прав. Немецкая культура была культурой регрессивной, некой скаутской грезой, в которой все мечтали скакать по горам в коротких штанишках.

Он двинулся по красивой (следовало любить прямоугольную планировку) широкой Вильгельмштрассе и почувствовал, как сгущается атмосфера. Если в суете Потсдамской площади еще можно было представить себя в обычном городе, то в квартале Вильгельм[13]13
  Квартал Вильгельм – метафора для располагавшегося в этом районе правительства Германии и силовых служб.


[Закрыть]
, с его министерствами, официальными зданиями и многочисленными правительственными учреждениями, сразу вспоминалось, что нынешняя власть шутить не любит.

Расположенный между Принц-Альбрехтштрассе и Анхальтерштрассе, этот квартал представлял собой территорию чистого ужаса, вобрав в себя все самые грозные силы рейха. Повсюду на флагах и колоннах виднелись руны СС[14]14
  Руны СС – «молнии» СС (двойная зиг-рун).


[Закрыть]
, орлы и эти треклятые свастики, которые так и лезли в глаза.

Настроение у него испортилось. Здесь особо не размечтаешься. Суровая реальность быстро вернет на землю. Война была всего лишь вопросом дней. Германо-советский пакт сбил последние запоры, мешавшие вторжению в Польшу. Газеты – все купленные или проданные, как вам больше нравится, – могли сколько угодно распинаться, уверяя, что Гитлер стремится любой ценой избежать войны; никого им было не обмануть. Он расправился с Австрией, потом с Судетами, с чего ему останавливаться на таком верном пути?

Симон двинулся через квартал, вздернув плечи и сжав ягодицы. У дома 8 по Принц-Альбрехтштрассе он даже перешел на другой тротуар: это был адрес гестапо.

Наконец на Вильгельмплац он перевел дух. Здесь уже все было по-другому. Ничего общего ни с сумятицей Потсдамской площади, ни с гнетущей атмосферой квартала Вильгельм: много зелени, неба и свободных пространств, обрамленных большими зданиями, которые дышали спокойствием.

Станция «Кайзерхоф» со своими двумя фонарями, коваными решетками и забавной колоннадой, окружающей вход в метро, напоминала мавзолей.

В ста метрах от станции, по адресу Вильгельмплац, 3/5 раскинулся отель с тем же названием, и можете мне поверить, со своими четырьмя массивными этажами, бесчисленными окнами, изукрашенными балконами и итальянской крышей-террасой это здание достойно несло высокое звание дворца.

Именно там Симон назначил встречу Грете Филиц.

5

Холл гостиницы по роскоши ничем не уступал внешнему фасаду. Его высокие вертикальные окна, истинные вестовые света, щедро открывали дорогу потоку солнечных лучей. В центре, между столиками и эстрадой, возвышались, подобно Геркулесовым столбам, два огромных зеленых растения. Здесь вы вступали в мир приглушенный, богатый, изысканный.

И беспокойный.

Под хрустальным водопадом люстр кипела работа. Разодетые портье, ярко-красные посыльные, лакеи во фраках носились во все стороны под льющуюся меж столиками и креслами тихую музыку и ритмичный перестук чашечек, звон бокалов и гул разговоров.

Симон не торопясь оглядел наличествующий контингент.

Представители старой прусской гвардии при монокле и с гордо вздернутым подбородком. Бизнесмены в черном, нервные, улыбчивые, наэлектризованные (с недавних пор бизнес в Германии набирал силу). И конечно же, нацисты в форме цвета поноса с ремнями, которые постоянно скрипели, словно затягивающаяся вокруг вашей шеи гаррота.

К счастью, имелись еще и женщины.

Они были настолько же гибкими, насколько их мужья закостенелыми, настолько же улыбчивыми, насколько те застывшими, настолько же легкими, насколько те тяжеловесными. Женщины буквально были жизнью, а их мужья – смертью.

Симон прошел через холл и поднялся на веранду, где находился бар. Устраиваясь за столиком, он подумал, что попал в перегретый виварий с несколькими достаточно зеленоватыми нацистскими офицерами, чтобы они сошли за крокодилов.

Через застекленные проемы можно было наблюдать за прохожими на имперской площади, и, если повезет, он увидит, как идет Грета Филиц, и полюбуется на ее ноги, просвечивающие сквозь напитанное светом летнее платье.

Такие моменты составляли смысл его жизни. Самые насыщенные, самые мощные мгновения его существования. Желание было лучшим наркотиком. Он заказал мартини, достал свой портсигар (суперплоский, с золотыми и серебряными полосками, фирмы «Картье»: подарок близкой подруги) и прикурил сигарету «Муратти».

Медленно выдыхая дым, он снова оглядел окружающие его форменные мундиры. Господи, ну у кого может возникнуть желание так одеваться? Особенно в эту жару… У нацистов начисто отсутствует чувство реальности. Со своими нашивками, медалями и золоченой мишурой они выглядели так же несолидно, как посыльные и портье в холле.

Симон поднял глаза и проследил, как тает завиток дыма в солнечном свете. Он по-прежнему пребывал в недоумении. Если бы те, кто толкал их в пропасть, были по крайней мере выдающимися и харизматичными личностями… А тут художник-неудачник, наркоман, хромой, куровод… хорошенькая подобралась компания. И это еще самая верхушка. Как кто-то сказал (он уже не помнил, кто именно) еще до того, как коричневая чума разлилась по всей Германии, словно опрокинули чернильницу: «Пьянство является одним из фундаментальных элементов нацистской идеологии». В определенном смысле этот захват власти вызывал невольное восхищение. Ну как такое сборище клоунов умудрилось добиться успеха?

Грета опаздывала. Второй мартини. Жар алкоголя вкупе с жаром, проникающим сквозь стеклянную крышу, начал затуманивать голову. Чем Симон лучше других? Конечно, ничем. Он сумел отыскать себе местечко в этом обществе террора, изображая ловкача и фанфарона, хотя прекрасно знал, что его защищают лишь жены этих скотов. Ох, какое уязвимое положение…

Сколько времени он еще продержится?

Недолго. Сама его деятельность навевала подозрения. По нынешним временам в Берлине быть психиатром уже не говорило в вашу пользу, а уж психоаналитиком… Во время аутодафе 1933 года все сочинения Фрейда полетели в огонь. Нацисты ненавидели саму идею, что можно откинуть покровы человеческого сознания, как раздвигают бархатный занавес, и выудить оттуда все спрятанные секреты.

Да ладно, сказал себе Симон, прикуривая новую «Муратти», хватит черных мыслей. Во всяком случае, не этим солнечным днем, потягивая мартини в ожидании одной из самых красивых женщин Берлина, которая принесет ему в сумочке конверт, набитый деньгами.

Он залпом допил свой бокал и заказал следующий. Господи, три мартини на полдник… многовато получается.

– Guten Tag[15]15
  Здесь: Здравствуй (нем.).


[Закрыть]
, маленький мужчина!

Перед ним стояла Грета Филиц. Задумавшись, он не заметил ее сквозь стекло. Досадно. Как ему и представлялось, на ней было цельнокройное платье с пояском на талии из ткани, которую он определил с первого взгляда: люстав, вискоза. Платье было… лазурным. Цвет, который ей подходил, как солнце подходит морю.

Гитлер, который повсюду совал свой нос и считал высокую моду одним из бесчисленных еврейских заговоров, призывал немок носить косы и жуткие традиционные платья. Но он мог сколько угодно нападать на Чехию, Францию или Россию, женщин ему было не победить. Никогда уроженка Берлина не согласится носить Dirndl[16]16
  Дирндль – женский национальный костюм немецкоговорящих альпийских регионов. Состоит из блузы с облегающим корсажем, широкой пестрой юбки и яркого фартука.


[Закрыть]
.

– Садись, прошу тебя, – проговорил он, вставая и отодвигая стул напротив.

Грета повиновалась с шелковистым шелестом. Она была в буквальном смысле обворожительна. В этот момент он подумал, что и сам «обворожен».

Игра слов, мания психоаналитиков.

6

Едва присев, она открыла отделанную жемчужинами сумочку, достала конверт и кинула его на стол.

– Ты просто маленький поганец.

– Прекрати повторять свое «маленький».

Она закинула ногу на ногу. Симон ясно расслышал, как шуршат под синим платьем ее чулки, и ощутил настоящий взрыв внизу живота.

Пальчик за пальчиком Грета стянула свои белые перчатки, уступчиво согласившись:

– Ладно, получи повышение: ты большой поганец!

– Так лучше. Что будешь пить?

Он мягко взял ее за руку. Открыто ласкать супругу саксонского аристократа в отеле «Кайзерхоф», оставив валяться на столе конверт с двумя тысячами марок, полученных в результате шантажа той же супруги, – это была уже не наглость, а самоубийство.

– Мартини, – ответила она, не отнимая руки. – Ты не станешь пересчитывать?

– Я тебе доверяю.

– Мне следовало бы рассказать обо всем мужу.

Симон ограничился улыбкой. Изначально Грета пришла к нему на сеанс из-за признаков (весьма легких) депрессии. Подавленность, бессонница, приступы тревоги… Как обычно, он попросил ее рассказать свои сны.

Она тут же все выложила, описав свои повторяющиеся кошмары.

Опять-таки антинацистские. В своей дневной жизни Грета доблестно играла роль супруги со свастикой, но в подпольном мире снов ее страхи высвобождались и порождали невыносимые сцены, где нацисты были еще более жестоки (если такое возможно), чем в реальности.

Все это не давало ни малейших оснований для шантажа молодой женщины. Вот только Грета так расслабилась, что рассказала, что ее муж, прусский граф, близкий к партии, от всей души презирает Адольфа Гитлера и, говоря о нем, всегда использует прозвище, которым наградил того Гинденбург: Цыганский Капрал[17]17
  Очевидно, по аналогии с прозвищем Наполеона Маленький Капрал.


[Закрыть]
.

Симон пригрозил ей, что отправится в гестапо с записями под мышкой. Грета оказалась перед дилеммой. Или она признается мужу, что обращалась к психоаналитику, или заплатит, позаимствовав деньги из секретных фондов мужа.

Вот уже шесть месяцев, как она выбрала второе.

– Спасибо, – сдержанно сказал он.

И с самым естественным видом убрал конверт в карман. Ирония ситуации: получить деньги за шантаж нацистской супруги в тот самый момент, когда его окружают эти отвратительные мундиры.

– Я тебе уже объяснял, что такова часть терапии, – продолжил он самым мягким голосом. – Это вознаграждение – ключ к твоему выздоровлению. Зигмунд Фрейд сказал…

– Schnauze![18]18
  Здесь: Заткнись! (нем.)


[Закрыть]
Ты просто грязный шантажист.

– Думай что хочешь, – с притворно оскорбленным видом отозвался он. – Я это делаю для твоего же блага.

– Деньги даже не мои, а мужа.

– Еще лучше!

– Ты несешь чепуху.

Он снова наклонился к ней и взял за руку.

– Грета, я ведь лечу тебя от кошмаров, верно?

– Да, – с надутым видом признала она.

– А откуда берутся твои кошмары?

Она подняла голову и испуганно огляделась.

– Замолчи.

Он наклонился еще ниже и прошептал:

– Они берутся из НСДАП, моя милая.

– Говорю же, замолчи!

– А откуда берутся деньги твоего мужа?

Она зарыдала, прижав к лицу ладони. Сквозь пальцы потекли слезы. Совершенно та же реакция, что у фрау Фельдман. К счастью, в гуле, стоявшем на террасе, никто не обратил на них внимания.

– Так что в определенном смысле, – шелковым голосом продолжил Симон, – это Гитлер мне платит. Он всего лишь возмещает ущерб, который нанес твоему мозгу.

Она вытерла глаза.

– Вечная твоя дерьмовая логика.

– Не строй из себя ребенка, – бросил он, доставая новую «Муратти». – Эти деньги послужат науке. Все лучше, чем дать им сгореть в войне, которая станет самым большим фиаско века. И унесет миллионы жизней!

Грета отодвинулась вместе со стулом. На лице теперь читалась не грусть, а скорее живейшее любопытство.

– Я не могу понять, каким чудом ты еще жив.

– Благодаря моему росту. Проскальзываю между дождевыми каплями и в результате выхожу сухим из воды.

– Капли скоро превратятся в снаряды.

– Наберемся терпения. Еще мартини?

Она закивала – как кукушка в швейцарских часах. Грета обожала изображать из себя ребенка, да, в сущности, она недалеко ушла от детства…

Он подозвал официанта и сделал новый заказ. Мысли в голове начали странным образом расплываться.

– Как дела у мужа? – вдруг спросил он, словно упорно хотел вывести ее из себя.

– Он в страшном волнении, – бросила она. – Эта история с Польшей здорово его возбудила.

Симон сделал еще глоток мартини и ощутил на языке горький кофейный привкус. И тут же к горлу поднялась волна желчи.

– Наконец-то у него встанет.

– Я бы тебя попросила, – оскорбилась она. – Дай мне сигарету.

Симон протянул ей портсигар, и Грета нервным движением вытянула «Муратти».

– Почему ты больше не приходишь на консультации? – спросил он, давая ей прикурить (зажигалка тоже была отделана золотом – еще один подарок, но от другой подруги).

– Твои сеансы мне слишком дорого стоят.

По крайней мере, Грете нельзя было отказать в чувстве юмора. Она опять скрестила ноги, и снова послышался чулочный шорох. На этот раз у Симона чуть не треснул лобок. Алкоголь обострил его восприятие.

Молодая женщина не старалась выглядеть чувственной. Сексуальный магнетизм исходил от нее как бы помимо воли… Секрет заключался в пропорциях ее тела и роста: в ней было нечто тяжеловесное, вызывающее необоримое влечение, такое же естественное, как земное притяжение.

Симон разом позабыл и про нацизм, и про две тысячи марок, и про то, где они находятся и в какое время… В нескольких сантиметрах от ее ляжек он думал только о том, как бы в них погрузиться, ощутить их, погладить. Господи, одна только мысль о том месте, где они сходятся, о младенческой коже, которую он когда-то распробовал, сводила его с ума.

– Вернись в кабинет, – не допускающим возражения тоном потребовал он.

– Чтобы переспать с тобой?

– Не важно, тебе это пойдет на пользу.

Он чувствовал, что поплыл, – выпитые мартини затуманили сознание, и он начал проглатывать согласные звуки.

– Кто ты на самом деле?

– Врач, который старается всеми способами помочь пациенту. – Говоря это, он заметил, что не шутит.

– Врач и шантажист.

– Скажем, у меня две профессии. Или же работа и хобби.

– Интересно, что именно ты принимаешь за хобби?..

Он не ответил. Невольно он бросил взгляд в сторону рейхсканцелярии на другой стороне площади. В это мгновение диктатура показалась ему почти благотворной. Нечто вроде постоянного давления, наподобие того, какое испытываешь, ныряя в глубину моря; оно делает каждую секунду более ценной, более насыщенной… В голове у него все смешалось. Черт бы побрал эти мартини…

– Ты меня слушаешь или нет?

– Прости?

– Ты еще не понял, что все твои циничные манеры, игры в соблазнителя и опереточного хулигана – они больше не ко времени? – Она протянула руку и ласково потрепала его по затылку, как котенка. – Очнись, Симон, пока все твои козыри не превратились в свою противоположность. В концлагере ты окажешься всего лишь человечком ростом аккурат до приклада. И получишь им прямо в морду.

Симон вздрогнул. Грета была права: со всем этим умничаньем тонкий лед под его ногами скоро треснет. Интеллект вышел из моды. А что до пресловутой защиты… Рассчитывать на женщин, которых он шантажировал и с которыми спал, – в смысле неприкосновенности можно бы придумать и что-нибудь получше. Рано или поздно рогоносцы обнаружат, где собака зарыта.

– А не отправиться ли нам в гостиницу «Зара», как в старые добрые времена?

Грета улыбнулась:

– Мне жаль, милый. Ты и тут отстал от моды.

Он издал покорное «а-а», больше похожее на отрыжку.

– Лучше встретимся в «Байернхофе»[19]19
  «Хуторок», «Сельская изба» (нем.).


[Закрыть]
, – неожиданно игриво сказала она. – Давненько я не ела их Kartoffelsalat[20]20
  Картофельный салат (нем.).


[Закрыть]
.

На ее лицо вернулась улыбка, и он снова ею залюбовался. В высшем берлинском обществе ее кукольная головка производила эффект разрушительного урагана, а в это мгновение ее щечки напоминали две маленькие жаровни – подобные тем, которые она разжигала в штанах любого мужчины.

– Согласен на «Байернхоф», – капитулировал он. – В пятницу, в половине первого?

– Отлично, в полпервого.

Она поднялась с новым небесным шелестом.

– И ты дашь мне хоть слово вставить, – предупредила она. – Чуть меньше обычной белиберды, от тебя не убудет. Auf wiedersehen[21]21
  До свидания (нем.).


[Закрыть]
.

Симон без особого сожаления смотрел, как она уходит. Сказал себе, что он, в конце концов, интеллектуал. И ему приятнее ласкать не ее бедра, а «образ» ее бедер.

7

На обратном пути он слегка протрезвел. Но настроение осталось приподнятым. Он чувствовал в кармане конверт Греты, и его маленькая махинация казалась ему беспроигрышной. Он зарабатывал на жизнь, заставляя этих женщин разговориться, а потом получал еще больше денег, обещая им молчать. Reden ist Silber, schweigen ist Gold. Слово – серебро, а молчание – золото.

Чтобы окончательно выветрить хмель, он остановился у лотка уличного торговца и купил две Wiener Würtschen[22]22
  Венские сосиски (нем.).


[Закрыть]
. Берлинские острые радости цвета плоти… Держа сосиски в одной руке, он легким шагом двинулся по Вильгельмштрассе. Таким же легким, как в детстве, когда он придумал себе игру: не наступать на швы между тротуарными плитами. Наступишь на черту – и умрешь на месте

Он снова пересек Потсдамскую площадь, на ходу бросив сальную бумажку в урну. На этот раз ревущая площадь показалась ему невыносимой. Переполненная трамваями, двухэтажными автобусами, двуколками, она выплескивала еще и волну шляп и канотье, колыхавшихся, как прилив мельтешащих пятнышек, – пуантилизм[23]23
  Пуантилизм – техника живописи точечными или прямоугольными мазками, одна из ветвей импрессионизма; нужный оптический эффект создается на сетчатке зрителя в отсутствие физического смешения красок.


[Закрыть]
, навязанный стаккато. Ток-ток-ток

Его радостный настрой постепенно оборачивался мигренью. Солнце заваливалось куда-то за дома, звуки чиркали по мозгу, как лезвия коньков по льду катка…

Уже шагая по Альте-Потсдамерштрассе, он вдруг ощутил, как на него нахлынуло дурное предчувствие. Грета права: с этим хождением по канату пора заканчивать. Реальность скоро сметет его со всего маху, как летящий на полном ходу Kriegslokomotive[24]24
  Кригслокомотив (нем.) – военный паровоз, также известный как «паровоз-солдат» или «паровоз без роскоши».


[Закрыть]
.

Когда в поле зрения появился его дом, он чуть не подавился смехом. Ведь мог бы сделать неплохую карьеру как медиум… Перед зданием его ждало то, чего любой немец боялся больше всего на свете.

У подъезда стоял великолепный «мерседес». Прислонившись к автомобилю, шофер в форме СС курил сигарету. В нескольких шагах от него возвышался гигант в черной форме и блестящей фуражке, словно вросший каблуками в асфальт.

Ха-ха-ха! Вот вам и малыш Симон, бегающий между дождевыми каплями! А ну пошевеливайся! В концлагерь, как все прочие!

Он отвлекся от машины и шофера, сосредоточив все внимание на гиганте в нарукавной повязке со свастикой. Образ был столь совершенен, что мог бы послужить иллюстрацией в пропагандистских изданиях. Китель, перепоясанный идущими через грудь ремнями. Галифе. Мягкие сапоги, начищенные до зеркального блеска. Спортивная медаль штурмовиков на груди. И конечно же, орлы повсюду – на фуражке, воротнике, пряжке ремня…

– Доктор Симон Краус?

– Это я, – откликнулся Симон, не в силах отвести взгляд от двух рунических знаков, обозначающих СС, на воротнике.

– Гауптштурмфюрер Франц Бивен, – бросил гигант, щелкнув каблуками.

Чувствовалось, что приветствие отрабатывалось перед зеркалом. Симон приготовился услышать: «Следуйте за мной», но мужчина добавил почти примирительно:

– Мы можем поговорить в вашем кабинете?

Офицер протянул ему овальную бляху из черненого металла с символом орла, сидящего на свастике. Внизу номер. Гестапо, неужели? Учитывая облик предъявителя, жетон был явно лишним.

– Разумеется, – ответил Симон, исполнив в свою очередь короткий поклон скорее в манере Чарли Чаплина, нежели Гитлера.

Зайдя в свой подъезд, он невольно испытал чувство нелепой гордости. Дом из тесаного камня, решетка кованого металла… Что ни говори, это придает солидность.

Они молча поднимались по лестнице. В очередной раз Симон тщеславно оглядывал окружающую роскошь, изысканную отделку лестничных пролетов. Дурень несчастный, ты наверняка видишь все это в последний раз.

Добравшись до четвертого этажа, он отпер дверь, бросив взгляд на гостя. И спросил себя, так ли тот высок, как ему кажется. Рядом с Симоном легко выглядеть титаном.

Они задержались на несколько секунд в небольшой прихожей с бежевыми стенами и гармонирующим светлым паркетом из габонской древесины. Единственным украшением была серия эскизов Пауля Клее[25]25
  Пауль Клее (1879–1940) – немецкий и швейцарский художник, график, теоретик искусства, одна из крупнейших фигур европейского авангарда. В 1933 году, с приходом к власти нацистов, против Клее была развернута кампания травли. В печати его называли «типичным галицийским евреем», его квартира в Дессау подверглась обыску, в Дюссельдорфе его отказались допускать до работы, пока он не представит документы о своем арийском происхождении. Он был вынужден отказаться от места профессора, а в конце 1933 года по настоянию жены покинул страну. В 1937 году 17 его работ фигурировали на пропагандистской выставке нацистов «Дегенеративное искусство».


[Закрыть]
.

Гауптштурмфюрер некоторое время рассматривал их с неодобрительным видом. Симон воспользовался этим, чтобы рассмотреть его самого. Тот был не только высок, но и исполнен совершенства. Истинно арийская физиономия, прямиком из коробки с набором конструктора «Meccano»[26]26
  «Meccano» – серия конструкторов, изобретенных в 1901 году Франком Хорнби. Наборы позволяют собирать модели автомобилей, самолетов, кораблей, зданий и даже действующих роботов.


[Закрыть]
. Чеканные черты, твердая челюсть, светлые глаза, презрительный рот… С такой мордой он мог отправить вас в концлагерь простым движением подбородка.

И все же был у Зигфрида[27]27
  Зигфрид (он же Сигурд) – один из важнейших персонажей германо-скандинавской мифологии, герой «Песни о Нибелунгах» и тетралогии Вагнера.


[Закрыть]
один изъян. По всей видимости, он страдал птозом – недоразвитостью мускула, поднимающего верхнее веко, а потому правый глаз у него был полуприкрыт. Когда он смотрел на вас, возникало ощущение, что он держит вас на прицеле своего люгера.

– Сюда, пожалуйста.

Они вошли в кабинет. Отвращение, проступившее на лице гестаповца при виде обстановки в стиле ар-деко, красноречиво говорило о его, скажем так, культурных предпочтениях. Еще один, кто наверняка сжег немало книг 10 мая 1933 года перед зданием Оперы в Берлине.

– Чем могу быть вам полезен, гауптштурмфюрер? – спросил Симон, располагаясь за письменным столом.

Он не положил ноги на столешницу, но вел себя достаточно развязно. Оправившись от первого испуга, окруженный своими книгами и привычными предметами, Симон снова почувствовал себя сильным и неуязвимым. Не говоря уже о мартини, который по-прежнему бурлил в его венах и продолжал внушать, что он обладает сверхспособностями.

Не отвечая, человек в черном сделал несколько шагов, разглядывая каждую деталь. Гестапо никуда не спешило.

Когда он подошел к потайной двери, ведущей в комнатушку, где хранились записи, Симон кашлянул, отвлекая его внимание.

– Садитесь, – настойчиво повторил он, – прошу вас.

Кожа кресла болезненно заскрипела под весом гиганта.

– Вам знакома Маргарет Поль?

Симон Краус почувствовал, как внутри что-то отпустило. Маргарет была одной из первых его пациенток, она страдала хронической депрессией и до сих пор время от времени его посещала. Миниатюрная блондинка с плоским задом и маленькими упрямыми грудками; с ней он тоже спал, но было это года два назад.

– Вы наверняка очень занятой человек, гауптштурмфюрер, – заметил он, воспрянув духом. – Да и меня поджимает время. Давайте сразу отбросим вопросы, ответы на которые вы уже знаете.

Симон увидел в глазах офицера – скажем, в полутора глазах – два чувства. Во-первых, глубочайшее изумление тем, что кто-то смеет отвечать подобным образом офицеру СС. Во-вторых, понимание. Его наверняка предупредили: Симон Краус личный психиатр супруг высокопоставленных лиц. А значит, неприкосновенен.

Мысль, что женщины могут служить защитой, должна была казаться отвратительной такому человеку, как Франц Бивен.

– Отвечайте на мой вопрос.

– Да, она была моей пациенткой.

– С каких пор?

– Если мне не изменяет память, где-то с мая-июня тридцать седьмого года.

– Она ходит к вам… регулярно?

– Теперь уже нет. Она в фазе ремиссии. Сигарету?

Франц Бивен отказался, коротко мотнув головой. Он с интересом наблюдал за Симоном. Беспечность и непринужденность психиатра не могли не произвести на него впечатление, особенно по нынешним временам.

В самой глубине его зеленых, как стоячая вода, глаз таилось даже некоторое удовлетворение. Симон, неплохо разбиравшийся в женщинах, но и в мужчинах тоже, чувствовал за карнавальным мундиром и дурацкими побрякушками настоящего бойца. Бивену нравилось, когда ему противостоят.

Симон также догадывался, что перед ним отнюдь не рядовой сотрудник, а кто-то повыше. Один из элиты Geheime Staatspolizei[28]28
  Тайная полиция (нем.).


[Закрыть]
. Но почему к нему прислали этот танк? Что такого важного случилось?

Гестаповец, словно прочтя эти мысли, разом ввел Симона в курс дела:

– Маргарет Поль убита.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации