Текст книги "Обещания богов"

8

Симон Краус чуть не свалился с кресла. В Берлине могли убить любого: это называлось «политика». Но никогда женщина вроде Маргарет Поль не попала бы на линию огня: стопроцентная арийка, стопроцентно преданная Тысячелетнему рейху, жена группенфюрера СС, старого соратника Геринга.

Внезапно перед глазами Симона предстала эта блондинка всего чуть-чуть выше его самого, в одном шелковом нижнем белье, с заливистым хохотом танцующая на кровати на манер Аниты Бербер[29]29
  Анита Бербер (1899–1928) – известная в 1920-х годах немецкая танцовщица и актриса немого кино.


[Закрыть]. К глазам подступили слезы. Злые, едкие слезы, словно ему впрыснули под веки соляной раствор.

– Убита? – глупо повторил он. – Но… когда?

– Я не могу разглашать никакие подробности.

Отказавшись от позы «особой непринужденности», Симон облокотился на стол:

– А вы знаете… Ну, известно, кто это сделал?

Впервые на лице Франца Бивена мелькнула улыбка – гримаса, больше похожая на перекатывание шариков в подшипнике, чем на проявление какого-либо человеческого чувства. Он снял фуражку. Светлые волосы, подстриженные так коротко, что напоминали шкуру бычка, вызывали желание их погладить.

– Расследование только началось.

Симон окончательно протрезвел. Он с великим трудом пытался собраться с мыслями.

– Но… как она была убита?

– Повторяю, я ничего не могу сказать.

У него мелькнула мысль о преступлении по страсти. Маргарет не отличалась ни верностью, ни целомудрием, но ее муж, вечно пропадающий на каких-то учениях генерал, плевал на нее как на прошлогодний снег. Вот уж кто не годился на роль ревнивого рогоносца.

Новый любовник?

Бивен, перекинув ногу на ногу, теперь обводил насмешливым взглядом кабинет Симона, изысканную обстановку. Казалось, он наслаждался тем, что огорошил этого человечка в его ботинках «дерби» с перфорированными мысами. Вотчина Симона – трепотня психиатра, дегенеративное искусство, бесполезные книги. А его, Бивена, вотчина – смерть, жестокость, власть. Конкретный мир. Сегодняшний мир.

– Маргарет Поль приходила к вам регулярно?

– Я вам уже сказал. В последнее время наши сеансы стали реже. Я видел ее пару недель назад.

– В чем заключалось лечение?

Симон мог сослаться на врачебную тайну, но это означало риск оказаться в подвалах дома 8 по Принц-Альбрехтштрассе. Уж лучше избежать такого переезда.

– В словах, – уклончиво ответил он. – Она описывала мне свои тревоги, а я давал ей советы.

– И что это были за тревоги?

Симон достал очередную «Муратти». Прикурил, чтобы выиграть несколько секунд на размышление.

– Она страдала приступами беспокойства, – обронил он, нервно постукивая по краю пепельницы.

– Какого рода беспокойство?

В конце концов, там, где она сейчас, бояться ей нечего…

– Нацистский режим внушал ей страх.

– Странная мысль.

– Вы тоже так полагаете? Я в лепешку разбивался, повторяя ей это.

Замечание вырвалось само собой. Крупное тело, затянутое в черную ткань, внезапно напряглось, словно под мундиром застопорился какой-то механизм.

– Упоминала ли она отношения с мужем?

– Конечно.

– И что она об этом рассказывала?

Перед глазами Симона вновь вспыхнула картинка. В соседней комнате Маргарет слушает граммофонную пластинку со своей любимой песней «Heute Nacht oder nie»[30]30
  «Сегодня ночью или никогда…» (нем.)


[Закрыть], кружась босая по паркету.

– Его поведение мучило ее. У него не хватало времени на жену. Всегда на армейских учениях…

– Выражайтесь точнее. Что у нее была за болезнь?

– Ее чувство покинутости выражалось в потере аппетита, лихорадочной дрожи, потере сознания, приступах страха…

Гестаповец погрузил свой странный взгляд в глаза Симона. Как ни удивительно, асимметрия век придавала ему особое, почти романтическое своеобразие. Нечто завуалированное, подспудное, наводящее на мысль об одноглазом пирате.

– Говорила ли она с вами о каком-нибудь любовнике?

Симон вздрогнул: возможно, ловушка. Он представления не имел, насколько продвинулось расследование. И даже не знал, когда именно была убита Маргарет.

– Ни разу, – ответил он.

И добавил безапелляционным тоном:

– Это было не в ее духе.

Нацистский офицер коротко кивнул в ответ. Невозможно было догадаться, что он при этом думал. Этот парень мог потерять мать сегодня утром, и взгляд его оставался бы таким же непроницаемым над челюстью-наковальней.

– Знаете ли вы, как она проводила свои дни?

– Нет. Спросите лучше у мужа.

Бивен наклонился вперед и оперся о стол, вызвав скрип и кожи, и дерева. Никогда еще лакированная столешница не казалась Симону такой маленькой.

– Но она же должна была рассказывать вам о своих повседневных делах?

Симон раздавил сигарету и встал открыть окно. Выветрить запах табака. А еще лучше – вместе с царившим в комнате напряжением.

– Мне не хотелось бы чернить ушедшего человека, – произнес он якобы в затруднении, – но Маргарет вела праздную и пустую жизнь супруги состоятельного человека.

– То есть?

Симон вернулся к столу и сел:

– Парикмахер, походы по магазинам, косметические процедуры… Она также часто встречалась с подругами и пила с ними чай.

– Мне говорили о клубе…

– Верно, она была членом «Вильгельм-клуба». Нечто вроде литературного салона или, скорее, светского. Его члены собирались каждый день после полудня в отеле «Адлон».

Бивен снова откинулся в кресле.

– Во время ваших последних встреч фрау Поль не показалась вам нервной или испуганной?

– Я уже сказал вам, что это и было предметом наших сеансов.

– Не стройте из себя дурака. Не показалось ли вам, что она боится какой-то конкретной опасности? Получала ли она угрозы?

– Насколько мне известно, нет, но…

Этот односторонний допрос начал действовать Симону на нервы. Обычно вопросы задавал он.

– Не могли бы вы уточнить обстоятельства ее кончины? Если бы я знал, что именно случилось, то смог бы полнее вам ответить…

– В мои обязанности не входит снабжать вас какой бы то ни было информацией.

Гауптштурмфюрер обхватил сцепленными пальцами колени. У него были широкие костлявые ладони со множеством старых порезов. Руки крестьянина, но еще и штурмовика, который бил морды и стекла, ломал руки и все, до чего могли дотянуться его кулаки, прежде чем получил это зловещее повышение – поступил в гестапо.

Симон также заметил, что мужчина говорит без акцента. Яблоко от яблони недалеко падает. Да, он родом из деревни, но где-то в окрестностях Берлина. А сам Симон потратил годы, чтобы избавиться от своего дурацкого баварского говора.

– Если я правильно понял, – снова заговорил посетитель, – жертва регулярно посещала вас на протяжении почти двух лет. Она рассказывала вам о личных проблемах, о своих тревогах, сомнениях и уж не знаю о чем еще. Если кто-то в Берлине и знает всю ее подноготную, то именно вы.

– Повторяю еще раз: Маргарет страдала от неприспособленности к жизни в нашем обществе… это постоянно ее угнетало. Я никогда не слышал от нее об угрозах или о каком-то человеке, которого она считала бы опасным.

– Подумайте хорошенько.

Симон выудил новую «Муратти» и прикурил ее, задрав нос, что должно было обозначать усиленное копание в памяти. По другую сторону тонкой перегородки находились полки с дисками, где были записаны все их сеансы с Маргарет начиная с мая 1937 года.

– Мне правда очень жаль. Ничего не приходит в голову.

Бо́льшая часть «проблем» фрау Поль едва дотягивала до статуса неврозов, а перепады душевного состояния не выходили за рамки экзистенциальных мучений заброшенной жены. Ее единственным врагом была скука – и оружием в борьбе с ней служили непрестанные покупки, крепкие коктейли, поглощаемые с четырех часов дня, а еще любовники, в том числе и он сам, которым удавалось более-менее ее развлечь.

Симон вернулся к первой мысли – вернее, ко второй. Раз уж она развлекалась напропалую, отправляясь в берлинские трущобы и якшаясь со всяким сбродом, то, возможно, в конце концов нарвалась на неприятности.

– А она никогда не говорила с вами о мраморном человеке?

– Простите?

– О мраморном человеке.

– Что вы имеете в виду? Статую?

Франц Бивен устало выдохнул. Впервые он позволил себе человеческую реакцию. Его лицо сразу переменилось, став менее жестким, более… живым.

– Это единственная имеющаяся у нас наводка. Несколько раз она говорила с мужем о мраморном человеке. Кажется, она его опасалась…

– И больше она ничего не сказала?

Бивен не ответил: похоже, он оценивал своего собеседника. Даже его пиратский взгляд стал не таким непроницаемым.

– Нет, она никогда не вдавалась в подробности, – добавил он. – Только повторяла, что боится. Очень боится. Но чего именно, неизвестно…

Симон не стал настаивать. Он надеялся, что цербер наконец исчезнет. Ему хотелось остаться одному. Протанцевать последний вальс со своими воспоминаниями. Потягивать старый коньяк, воскрешая образ Маргарет под звуки песен Миши Сполянского[31]31
  Миша Сполянский (1898–1985) – композитор и пианист, родившийся в еврейской музыкальной семье в Белостоке; много лет жил в Берлине. Когда Гитлер пришел к власти, Сполянскому, как и всем еврейским артистам в Германии, запретили работать в развлекательном бизнесе, который теперь стал «арийским». Он был вынужден эмигрировать в Лондон, где начал вторую карьеру как кинокомпозитор. Автор шлягера «Heute Nacht oder nie» из поставленного в Германии фильма Анатоля Литвака «Песня одной ночи» (Das Lied einer Nacht, 1932), где ее исполнил польский тенор Ян Кепура. В ревю с песнями Сполянского выступала Марлен Дитрих.


[Закрыть].

Будто подсоединившись непосредственно к мозгу Симона, Бивен неожиданно встал. Психиатр не очень верил в свои телепатические способности, по крайней мере не до такой степени. Скорее, это один из примеров синхроничности, о которой так любил рассуждать Карл Густав Юнг.

Вроде бы слегка смягчившийся гауптштурмфюрер взял перьевую ручку Симона и написал на визитке свое имя и номер телефона.

– Подумайте, герр Краус. Перечитайте свои записи и свяжитесь со мной.

Психиатру оставалось только кивнуть. Веки жгло, и не только от дыма «Муратти».

– Не беспокойтесь. Я знаю дорогу.

Симон смотрел, как внушительная фигура переступает порог, сотрясая кабинет. Здесь никогда еще не было подобных типов. Обычно мелькали тонкая шерсть, меховые боа и шелковые чулки.

Симон подождал, пока хлопнет дверь, потом встал и закрыл окно. Гигант садился в свой «мерседес» – точнее будет сказать, втискивался. Симон проводил глазами отъезжающую машину и позволил себе улыбнуться. В очередной раз он оказался на шаг впереди. С козырем в рукаве.

Мраморный человек, слыхали про такого? Еще бы ему не слыхать. Маргарет часто о нем говорила. Но Франц Бивен мог хоть весь Берлин перевернуть в своих поисках – Мраморного человека он никогда не найдет. Единственное место, где обреталось это каменное создание, был разум Маргарет. Мраморный человек являлся ей только в снах… Он был кем-то вроде Голема, населяющего ее сновидения.

В распоряжении Крауса имелся еще один элемент, возможно представляющий особую важность. Маргарет Поль была не единственной, страдающей этим синдромом. Многие другие пациентки переживали тот же кошмар. Симон расценивал этот факт как периодически возникающий символ нацистской власти или даже Адольфа Гитлера. Но почему скульптура? И мраморная? Симон склонялся к некоему образу или выражению, которое эти дамочки запомнили и постоянно использовали в своих снах.

Он сомневался, что этот психический феномен хоть как-то связан с убийством малютки Поль, но все же имело смысл покопаться.

Хоть это он обязан сделать для своей молодой любовницы. Той, которая напевала «Heute Nacht oder nie» своим высоким дрожащим голоском.

9

Франц Бивен ненавидел таких мелких паскудников. Паразит. Жиголо. Дегенеративный врач.

Красивая морда, конечно, но на кукольном теле – и этот недоносок смел поглядывать на него свысока? Счесть его деревенщиной? Будь его воля, Бивен прибил бы мозгляка прямо там, сразу же, в его буржуйской квартире, набитой непонятными штуками (полное впечатление, что опять угодил на выставку дегенеративного искусства[32]32
  Дегенеративное искусство (нем. Entartete Kunst) – термин, которым в нацистской пропаганде обозначалось авангардное искусство, которое выставляли не только модернистским и антиклассическим, но еврейско-большевистским и антигерманским. Выставка «Дегенеративное искусство», где было представлено около 650 произведений, конфискованных в 32 музеях Германии, открылась 19 июля 1937 года в Мюнхене и просуществовала до апреля 1941 года; она объехала еще 12 городов. Выставка была задумана с целью высмеять «оскорбительное» для немецкой нации искусство, якобы демонстрирующее деградацию личности и созданное сплошь коммунистами и евреями. Среди приговоренных работ были картины не только молодых немецких экспрессионистов, дадаистов, сюрреалистов, но и уже признанных классиков: Винсента Ван Гога, Огюста Ренуара и Поля Гогена, Ловиса Коринта и др.


[Закрыть], где он следил за порядком в 1937 году).

Нет, подобным паразитам нет места в Тысячелетнем рейхе. Такого рода извращенцы толкают лишь к распутству и пороку. Гадкий интеллигентишка. Это проказа нового общества. Слишком много думают, искажая тем самым смысл жизни: они больше не чувствуют подспудной, природной и основополагающей пульсации самой земли…

Коротышка не все ему сказал, – например, совершенно очевидно, что он уже слышал о Мраморном человеке. Ничего, за этим дело не станет, Бивен еще вернется. И повторит вопросы, возьмет в оборот этого мозгоправа, выдавит из него все соки, как из подгнивших фруктов. И не забудет обыскать его кабинет сверху донизу, когда того не будет дома.

А если не выйдет по-хорошему, что ж, он получит дубинкой по почкам. Хоть Бивен и продвинулся по службе, сноровки он не потерял.

– Едем в Брангбо, гауптштурмфюрер?

Он даже не глянул на водителя.

– Да, в Брангбо.

В первый раз сев в собственный «мерседес-бенц 170», он чуть не кончил в штаны. Его успех, возвышение и власть, воплощенные в коже и металле.

Теперь он даже не обращал внимания на машину. Человек ко всему привыкает, даже к тому, что мечты сбылись. Мечты, к которым он рвался, стиснув зубы и кулаки, с яростью в сердце.

Ему оставался всего один шаг до цели. И тут на него свалилось это расследование.

Маленький прилизанный мудак даже не подозревал истинного масштаба бедствия. Потому что Маргарет Поль была не первой. В пятницу, 4 августа на Музейном острове обнаружили тело Сюзанны Бонштенгель, двадцати семи лет. Со вспоротым животом. Искромсанную. Без обуви.

Сначала дело было поручено Крипо (Kriminalpolizei[33]33
  Уголовная полиция (нем.).


[Закрыть]), но в силу отсутствия результатов и появления нового трупа полицейских из уголовки отстранили, а дело передали в гестапо.

И выбор пал на него, Франца Бивена, хотя он не имел никакого опыта в этой области. В гестапо не искали преступников – их целиком и полностью придумывали. Досье расследования фабриковалось спокойно, за письменным столом, а затем арестовывали виновного, который больше всех удивлялся, узнав о своей виновности.

Но на этот раз все было по-другому. По улицам Берлина разгуливал настоящий убийца и нападал на жен представителей высших нацистских кругов, а Бивену было поручено этого убийцу отловить. Scheiße![34]34
  Вот дерьмо! (нем.)


[Закрыть]

Дорога до Брангбо займет не меньше получаса. Он поглубже уместился на сиденье и прокрутил в голове все обстоятельства дела.

Итак, 4 августа на северной оконечности Музейного острова, в Кёльнском квартале, на берегу Шпрее был обнаружен труп молодой женщины. Тело лежало на улице Ам-Купферграбен, на набережной напротив музея Боде, расположенного на западном берегу реки.

Никаких проблем с установлением личности жертвы не возникло: на ней по-прежнему была ее одежда, а сумочка лежала рядом. Сюзанна Бонштенгель, урожденная Шейдт, родилась в 1912 году в Ансбахе, Средняя Франкония, Бавария. Супруга Вернера Бонштенгеля, очень близкого к руководству СС поставщика запчастей для немецкой армии, то есть для вермахта[35]35
  Вермахт – вооруженные силы гитлеровской Германии, т. е. действующая армия, в отличие от секретных служб.


[Закрыть].

Макс Винер, гауптман из уголовки, первым взявшийся за это дело, действовал по накатанным рельсам: его люди прочесали квартал в поисках свидетелей, перетрясли освободившихся из тюрем (хотя по нынешним временам попасть туда было куда проще, чем оттуда выйти), переворошили весь уголовный мир города…

Параллельно с этим вскрытие показало, что молодая женщина была жестоко изувечена. На ее шее зияла рана. Орудие убийства (нож или кинжал) рассекло яремную вену и наружную сонную артерию, а также сосуды гортани и щитовидки.

Жертва скончалась от этой раны, вызвавшей обильное кровотечение. Но на теле имелись следы и других ударов. Серия порезов на левом боку позволяла предположить, что женщина отбивалась и пыталась защититься в тот самый момент, когда убийца удерживал ее руки над головой – раны шли до подмышек. Внутренняя поверхность пальцев обеих рук была глубоко рассечена. Некоторые фаланги держались буквально на ниточке. Женщина хваталась за лезвие, которое ее кромсало.

С особым ожесточением убийца набросился на живот. Широкий косой разрез шел от диафрагмы слева, спускаясь до подвздошной ямки справа. Две менее глубокие раны шли в том же направлении, доказывая, что убийца принимался за дело несколько раз, пока ему не удалось погрузить оружие по самую рукоять и буквально вскрыть живот жертвы.

Судебно-медицинская экспертиза также засвидетельствовала, что преступник нанес еще более странное увечье: он разрезал область лобка и извлек генитальные органы, причем никаких их следов рядом с трупом обнаружено не было. Убийца украл яичники, матку вместе с шейкой, а также целиком вагину и прилегающие к ней ткани.

В подобных обстоятельствах не представлялось возможным определить, была ли жертва изнасилована, но Винер склонялся к сценарию без изнасилования. Убийца получал удовольствие, действуя ножом, а не членом. В бытность свою в СА[36]36
  СА – штурмовые отряды (нем. Sturmabteilung), сокращенно СА, штурмовики; также известны как «коричневорубашечники» – военизированные формирования НСДАП.


[Закрыть] или в Unterwelt – преступном мире – Бивен знавал таких парней.

Странная деталь: преступник также унес обувь Сюзанны. Значит, он любил играться с органами и башмаками жертв. Вот уж и впрямь псих.

Винер взялся за расследование засучив рукава. Он очень рассчитывал на новейшую берлинскую лабораторию судмедэкспертизы, на Государственный институт химии, на Департамент судебно-медицинской экспертизы и криминальной статистики, который сокращенно называли korpus delikti или просто КТИ[37]37
  Korpus delikti (нем.), от лат. corpus delicti – вещественное доказательство, основные улики, совокупность признаков, характеризующих преступление.


[Закрыть]. В программе значились: исследования дактилографических отпечатков, антропометрические фотографии, фотороботы, поведенческий анализ, баллистика, идентификация использованного при убийстве оружия, идентификация волокон и различных проб (с использованием микроскопа), анализ крови и спермы, токсикология, обнаружение невидимых чернил…

Винер остался с носом. Весь набор анализов не дал ничего. Как и поиск возможных очевидцев. Очень скоро гауптман увидел, как сужается поле его действий. Запрет на допрос близких жертвы. Запрет разглашать факт убийства. Запрет обсуждать это дело с собственными коллегами… Не считалось возможным признать, что подобное убийство вообще имело место и рейх оказался задет столь непосредственно.

Винеру удалось восстановить лишь распорядок дня жертвы накануне убийства. Утром Сюзанна играла в теннис, потом отправилась на обед с одной из подруг. Потом в одиночку гуляла по Курфюрстендамм, разглядывала витрины и… исчезла.

Винер по-прежнему топтался на месте, когда в субботу, 19 августа было обнаружено еще одно тело в Кёльнском парке, рядом с медвежьим вольером, недалеко от Музейного острова. Маргарет Поль. Двадцать восемь лет. Урожденная Шмитц, из Вюртемберга. Тот же образ действий. Перерезано горло. Вспорот живот. Украдены репродуктивные органы и вся область вагины. Нет обуви.

Крипо продвинулась не дальше прежнего – кроме одного пункта: жертвы были знакомы. Обе входили в «Вильгельм-клуб», светский салон, располагавшийся в отеле «Адлон». По собранным сведениям, этот «салон» был всего лишь курятником, где молодые жены промышленников-миллионеров и нацистских сановников собирались поговорить о тряпках и посплетничать. Кстати, этих женщин прозвали Адлонские Дамы.

Винер перелопатил весь огромный отель, опросил персонал, постоянных клиентов ресторана, а также тех постояльцев, кто проживал в означенные даты, причем он ни разу не проговорился про убийства. У него также не было права лезть с вопросами к другим дамам – слишком рискованно. Как и в прошлый раз, ему удалось лишь восстановить последний день Маргарет Поль. Ничего интересного.

Отчеты Винера становились все более расплывчатыми, сводясь к умозрительным рассуждениям о психологическом профиле преступника. Например, он предполагал, что убийца каннибал или же нападает на своих жертв, переодевшись. Сплошная хрень.

Коричневый дом[38]38
  Коричневый дом – здание, находившееся в Мюнхене по адресу Бриеннерштрассе, 45, где в 1930–1945 годах располагалась штаб-квартира НСДАП.


[Закрыть] отреагировал.

Следовало передать дело тем, кто ежедневно контролировал улицы Берлина и души жителей: гестапо. 26 августа дело было официально поручено гауптштурмфюреру Францу Бивену, тридцати пяти лет. Он представления не имел, почему выбрали именно его. У него был блестящий послужной список (с нацистской точки зрения), но он ничего не понимал в криминальных расследованиях. Гестапо было политической полицией: оно арестовывало жертв, а не виновных.

Его единственным козырем была осведомительская сеть Geheime Staatspolizei[39]39
  Тайная государственная полиция, гестапо (нем.).


[Закрыть]. Начиная с 1933 года Германия представляла собой не страну, а паутину. Она была разбита на Gaue (административные округа). Каждый Gaue в свою очередь подразделялся на Kreise (круги). Каждый Kreise на Ortsgruppen (местные группы). Каждая Ortsgruppen на Zellen (ячейки). Каждая Zellen на Blocks (блоки).

Краеугольным камнем сети был Blockleiter – блокляйтер. Он отвечал за шестьдесят домашних хозяйств и ежедневно шпионил за всем, что происходит. Функционер низшего звена, чьи донесения были самыми ценными.

Как в этой хитросплетенной сети надзора могли произойти два убийства? Как убийца мог проскользнуть сквозь столь частый невод? Не говоря уж о том, что весь Берлин прослушивался, все публикации в прессе ежедневно отфильтровывались, а на каждого работника в доме 8 по Принц-Альбрехтштрассе имелось досье. За последнюю неделю Бивен перерыл всю свою картотеку, вытряс душу из всех осведомителей и стукачей, поставил на ноги всех своих блокляйтеров – и совершенно безрезультатно.

Этот убийца был человеком-невидимкой.

Бивена ждал еще один сюрприз: когда он решил переговорить с Максом Винером, то обнаружил, что гауптман исчез. Уволен? Сослан? Убит? Никакой возможности узнать, но это было недобрым знаком.

Бивен впрягся всерьез. Он заново опросил мужей жертв, промышленника Вернера Бонштенгеля и группенфюрера СС Германа Поля. Ничего особенного это не дало, кроме одной детали: генерал поведал, что его супруга боялась Мраморного человека. Что еще за вздор?

Зарывшись поглубже, Бивен накопал еще одну информацию: Маргарет Поль, которая вечно недомогала, в конце концов призналась мужу, что консультировалась у психиатра. Франц без труда отыскал Симона Крауса и оказался нос к носу с этим мелким засранцем.

Хотя Бивен и сам был преступником, тут он впал в полную растерянность и не мог нащупать ориентиры. Он имел дело с убийцей-психопатом, который нападал на этих женщин и, очевидно, наслаждался тем, что кромсал их. Ничего общего с самим Бивеном: тот скорее был убийцей прагматичным, профессиональным, без всякого умопомешательства или душевных порывов…

Он поднял глаза и заметил, что они давно уже выехали за город. День клонился к закату, и поля вокруг заливал оранжевый, слегка тошнотворный свет.

– Остановись здесь, – велел Бивен.

Прежде чем прибыть в Брангбо, гауптштурмфюрер всегда совершал один и тот же ритуал.