Текст книги "Ночь эльфов"

Они ушли с поляны тем же путем, что и Мирддин, и не произнесли больше ни слова, пока не услышали за шорохом листвы и пением птиц спокойное журчание ручья. Ллиэн сбросила платье одним движением плеч, осторожно взяла ребенка из рук; Блодевез и вошла в воду по пояс. Когда вода коснулась ножек девочки, та захныкала

– Человеческая порода! – смеясь, сказала Блодевез. – Они всегда мерзнут!

Ллиэн улыбнулась, но продолжала идти дальше, пока они с ребенком не оказались полностью в воде. Вода смыла с их тел кровь и слизь. Потом девочка поплыла, инстинктивно двигаясь в узнанной ею привычной текучей среде. Она не была эльфийкой, но сейчас, широко раскрыв свои зеленые глаза, улыбалась, скользя в воде, словно маленькая ундина. Человеческий ребенок не испытывал бы такой радости. Ллиэн нежно погладила дочь по лицу, круглому, словно яблочко, и тонким разлетающимся волоскам – они были каштановыми, как у Утера.

Когда они вышли из воды, девочка, прижавшаяся к груди матери, больше не плакала. Ллиэн положила ее на землю и осторожно вытерла. Она улыбалась, но в ее глазах стояли слезы. Потом она снова набросила широкую тунику, поданную ей Блодевез.

– Как ты ее назовешь? – спросила та.

Имя Моргана снова промелькнуло в голове Ллиэн. «Мирген», «Рожденная морем»… Это имя выдавало бы человеческое происхождение, и Ллиэн тут же отказалась от него.

– Пусть зовется Рианнон, «Королевская», – сказала она. – Чтобы никто не забывал, что она – дочь королевы.

Долину наполнял глухой рокот. Непрерывное бормотание монахов, стоны раненых, и гномов и людей, хохот уцелевших, иногда смех или визг маркитантки, заваленной кем-то из солдат. Лязг оружия, собираемого на поле боя и бросаемого в повозки. И надо всем этим – жужжащие рои мух и раскаленное солнце, давящее, словно свинец,– казалось, земля подрагивает под его тяжестью.

Все это время Пеллегун оставался в седле, молча объезжая поле этой огромной бойни и обливаясь потом под своими доспехами. И в то время как сенешаль во главе конницы расправлялся с жалкими остатками гномовской армии, король ощущал, как его охватывает ужас. Лужи крови, проломленные черепа, множество стрел, вонзившихся в землю, словно иголки в подушечку для рукоделия… Никто не осмеливался сказать ему ни слова с того момента, как он грубо оборвал Горлуа, вернувшегося с донесением из первых рядов победоносного войска, – как простого конюха. У него не было никакой радости по поводу уничтожения гномов – он испытывал лишь тошнотворное отвращение.

Пеллегун пришпорил коня, и тот поскакал галопом. Рыцари из его свиты замешкались всего на мгновение, затем тоже последовали за королем на своих мощных боевых конях.

– Назад! – закричал Пеллегун. – Двадцать шагов назад! Оставьте меня одного, черт возьми!

И снова пришпорил коня, чтобы отъехать подальше от свиты. Конь перепрыгнул через труп гнома и так резко ударил копытами о землю, что король невольно простонал – все тело болело, натертое грубыми скрепами между стальными пластинами доспехов. Пеллегун придержал поводья и пустил коня рысью, но ехать рысью оказалось не менее болезненно. Неподалеку росло несколько чахлых деревьев, дававших совсем немного тени, но все же это было лучше, чем ничего. На тонких ветках виднелись черные ягоды, называемые собачий виноград. Даже здесь лежали трупы… Как они могли оказаться в этом месте – ведь стрелы сюда не долетали?.. Король пустил коня шагом и выпустил поводья, чтобы откинуть забрало шлема. Его длинные седые волосы, перевитые золочеными шнурками, повлажнели от пота. Перед глазами мельтешили сверкающие точки. Он жадно хватал ртом воздух, а когда поднял руку, чтобы стереть пот со лба, то заметил, что она дрожит. Пеллегун закрыл глаза, и в тот же миг раздался ужасный вопль, а потом его конь зашатался и рухнул, словно земля внезапно разверзлась под его копытами. У Пеллегуна перехватило дыхание, когда он всей своей тяжестью ударился о землю. Одна нога оказалась придавленной телом коня, покрытого тяжелой попоной. Вокруг он увидел множество бородатых лиц, искаженных ненавистью. Это были гномы, выросшие словно из-под земли. Он не успел даже закричать, когда на него обрушилось лезвие боевого топора, рассекая кожаные латы и ломая ребра. Кровь хлынула потоком. В этот момент рыцари из свиты Пеллегуна ворвались в рощицу, и она наполнилась криками и лязгом оружия, но король уже ничего не слышал. Над ним склонилось чье-то лицо – длинные волосы, ниспадающие на плечи из-под шлема, всклокоченная рыжая борода, черные глаза, горевшие неукротимой злобой…

– Посмотри на меня! – проревел гном. – Я хочу, чтобы ты знал, кто тебя убил!

Пеллегун не мог ответить, но сощурил глаза, чтобы лучше его разглядеть.

– Я Рогор, правитель Казар-Рана, наследник престола Черной Горы!

Рядом с ними упал на землю гном, сраженный ударом копья, но Рогор даже не взглянул на него. Пеллегун кивнул, слабо улыбнулся и, собрав последние силы, проговорил:

– Это… справедливо.

– Что?

На губах старого короля выступила кровавая пена, и его голова бессильно упала на траву. Рогор еще какое-то время с ненавистью смотрел на него, потом поднялся, взмахнул топором и изо всех сил обрушил его вниз. Удар был таким резким, что голова короля откатилась на несколько шагов, словно било, сорвавшееся с цепи. Гном поднял ее за волосы, раскрутил, словно пращу, и швырнул в сторону королевских рыцарей.

– Тройн отомщен! – проревел он.

И бросился к горе.

Глава 3
В Элиандском лесу

В самом сердце леса, между небом и землей, простирался Элианд – город, сотканный подобно паутине из переплетенных веток и листьев и зарослей высоких, в эльфийский рост, желтых папоротников, образующих над землей свод, сквозь который просвечивало солнце. Некоторые эльфы строили свои жилища прямо на земле, под этим сверкающим сводом, некоторые – даже под землей, среди гладких буковых корней. Но большинство эльфов жили в кронах деревьев, под открытым небом, в шалашах, по виду даже отдаленно не напоминающих постройки, которые счел бы пригодными для жилья человек.

Этот огромный город был так надежно укрыт в гуще леса, что можно было пересечь его весь, даже не подозревая об этом – поскольку здесь не было слышно шума, привычного для человеческих поселений, не замечалось никаких передвижений, не чувствовалось запахов кухни. Эльфов не страшили холод и дождь, а их представления о комфорте вызывали у других народов немалое удивление. Поэтому они ничего не строили, и их города, какими бы большими они ни были, с точки зрения людей, представляли собой всего лишь безымянные лесные заросли. Однако Элианд был огромным и очень древним городом: он возник в те времена, когда первых человеческих укрепленных поселений вообще не существовало. Напрасно было бы искать здесь дворцы, торговые лавки или даже крепостные стены. Здесь не было ни улиц, ни площадей, ни места для общих сборов – разве что поляны. Но на всех деревьях были вырезаны руны, а на камнях еще с начала времен выбиты изображения – лица, растения или какие-то странные знаки, смысл которых позабыли уже и сами эльфы.

В те времена, когда мир был еще юным, богиня Дана, как говорили, создала первый лес, чтобы объединить в нем три уровня мироздания – небесный мир, в который устремлялись высокие стволы деревьев, пространство, раскинувшееся под их кронами, и подземный мир, куда они уходили корнями. Она посадила семь священных деревьев: дуб, березу, иву, орешник, ольху, остролист и яблоню, и от них пошли все остальные деревья в королевстве Логр. Каждое дерево обозначалось своей руной – так был создан священный алфавит, чтобы впредь леса могли говорить с тем, кто умеет читать эти знаки.

Именно здесь, в самом сердце леса, эльфы спрятали свой талисман – Чашу Дагды, «Грааль» на божественном наречии. И именно здесь проводилось обучение божественной мудрости, и посвященные в нее становились друидами – понимающими язык Деревьев.

Но это было давно, а сейчас лес мало-помалу исчезал, вырубаемый крестьянами под распашку, и постепенно в нем образовывались прогалины и тропинки, которые становились все более и более широкими и порой пересекали весь лес до самого моря. Вначале это происходило медленно и незаметно и казалось даже смешным – настолько слабыми выглядели люди со своими топорами и пилами перед лицом этого бескрайнего океана мощных деревьев. Однако сейчас равнины, на которых расселились люди, покрывали огромное пространство, а от лесов здесь и там оставались лишь груды веток и вывороченных корней срубленных деревьев, медленно гниющих под дождем и ветром.

Эльфам пришлось научиться жить за пределами лесов. Некоторые ушли на болота, граничащие с землями монстров. Другие, которых называли зелеными эльфами, жили на самой границе леса, недалеко от людей. Те, кого впоследствии стали называть эльфами Гавани, объединившись с людьми дюн, вышли к морю.

От старых эльфийских владений остался лишь один большой лес – единственный, за который они готовы были сражаться,– простирающийся вокруг рощи семи священных деревьев. Люди называли его Элианд, не зная, что сами эльфы раньше называли так все древние леса, а имя этого было Броселианд – «сердце Элианда». Здесь продолжали жить Высокие эльфы, и Ллиэн была их королевой.

День почти угас, когда Ллиэн, поддерживаемая Блодевез, вышла к опушке, за которой начинался город. Мягкий оранжевый свет падал сквозь листья, и в нем танцевали клубы пыльцы. Ллиэн улыбнулась, увидев, что на деревьях развешаны гирлянды из цветов и листьев в честь новорожденной, и крепче прижала Рианнон к груди. Эльфы молча склонялись перед ними, иногда чертя в воздухе руны, приносящие счастье, – Оферлеоф аэтелинг беарн, а потом следовали за Ллиэн: постепенно образовалась целая процессия, скользившая между деревьями эльфийского города неслышными шагами – так, что даже птицы не прекращали петь.

Ллиэн замедлила шаги. Грудь у нее сдавило, дыхание перехватило от нахлынувших чувств. Здесь было так спокойно… Ее предки называли это место Каэр Сидхи – «Град покоя», и это полузабытое имя как нельзя более подходило ему сейчас. Губы Ллиэн задрожали, горло сжалось. Она глубоко вздохнула, пытаясь унять тревогу, и отбросила длинные черные волосы назад. В глазах у нее блестели слезы. Рианнон спала у нее на руках, наполовину закрыв лицо пухлыми ручками. Слишком круглое, слишком розовое личико… Ллэндон все поймет с первого взгляда.

Она снова пошла дальше, пытаясь улыбаться, словно бы каждый шаг не приближал ее к позору и изгнанию из Элиандского леса, который она так любила. Блодевез незаметно отстранилась от королевы, и теперь тонкие белые руки целительницы лишь слегка касались ее одежды, будто руки призрака. Чуть качнув бедрами, Ллиэн полностью освободилась.

Так будет лучше. Пусть она останется с Ллэндоном один на один. Пусть никто не увидит, как черты его лица исказятся при виде этого ребенка, не заметит сомнения и печали в его глазах.

Солнце опустилось за лесом, золотя самые высокие кроны, и внизу разлился мягкий сумрак. Ллиэн слегка приободрилась, хотя в темноте эльфы с их острым зрением чувствовали себя почти так же, как днем. Ребенок захныкал во сне и задергал ручками. На губах выступили пузырьки слюны. Ллиэн приостановилась, наблюдая за чередованием гримасок на лице дочери – забавное выражение сменялось серьезным, как будто эта работа требовала полной сосредоточенности. Потом Ллиэн подняла дочь к своему лицу и прошептала ей на ухо несколько успокаивающих слов, с наслаждением вдыхая младенческий запах и гладя нежную щечку.

– Ты покажешь мне ее?

Ллиэн невольно вздрогнула. Ллэндон стоял рядом с ней. Он протянул к ней руки, но его глаза не улыбались. Конечно же, он знал… Как она могла подумать, что он позволит себя обмануть? Король Высоких эльфов чуть приподнял ткань, закрывающую лицо Рианнон. Несмотря на привычную для него сдержанность, Ллэндон быстро отстранился, увидев ребенка, и его лицо омрачилось. Он прижал руку к горлу, испытывая то же ощущение, что раньше охватило друидесс на поляне,– то же давящее чувство, что и сама Ллиэн некогда испытала, впервые увидев Мирддина. Глаза короля, на мгновение расширившись, остановились на королеве с выражением такого недоумения, что сердце Ллиэн снова оборвалось. Она протянула руку, чтобы погладить его по щеке, но он отшатнулся, словно она собиралась ударить его.

Жестом, слишком резким для того, чтобы показаться естественным его подданным, Ллэндон взял ребенка из рук жены и тщательно закрыл его личико тканью. Затем, подойдя к группе знатных эльфов, он не глядя протянул ребенка Гвидиону, верховному друиду, чтобы тот благословил его. Потом скрылся вместе с Рианнон в шалаше.

Болдуин вот уже несколько столетий чувствовал себя старым. Он правил Красной Горой двести тридцать лет, и это был большой срок, даже для гнома… Он был королем еще до того, как началась война с монстрами, когда еще не родился на свет отец короля Пеллегуна – так давно, что ему уже начинало казаться, что он жил от начала времен… Но его царствование закончилось крахом. Гномы отвернулись от богини, и богиня забрала у них Каледвх, «Меч грома», их талисман. Его подданные погибли за то, что забыли о ней. Погибли из-за своей гордыни, из-за своего безумного тщеславия, пожелав жить без богов.

И в этом была его вина.

Вокруг него раздавались крики и стоны, но король ничего не слышал. Густая борода и нахмуренные седые брови почти скрывали его лицо. Он смотрел на своих воинов, точнее, на тех, кто уцелел. Их всклокоченные бороды почернели от засохшей крови, потемневшие глаза смотрели в пустоту, все еще расширенные от ужаса, который им пришлось пережить. Кожаные доспехи, подбитые медными гвоздями, были перепачканы землей – должно быть, они вжимались в нее, стеная от ужаса под ливнем стрел. У Красной Горы больше не осталось чести. Честь гномов осталась там, на поле битвы…

Король опустил взгляд, словно придавленный к земле бременем стыда и скорби. Потом поискал глазами двух рыцарей, которые нашли убежище у Красной Горы.

– Мессир Ульфин!

Старый Болдуин поднял тяжелую руку и сделал более рослому из них знак приблизиться. Тот заколебался, искоса бросил взгляд на своего товарища, потом приблизился к королю, позвякивая оружием и задевая по пути вооруженных гномов, которые неохотно расступались. Каковы бы ни были услуги, оказанные им королю гномов, Ульфин все же оставался человеком, более того – одним из двенадцати рыцарей короля Пеллегуна, и само его присутствие было для гномов почти невыносимо.

– Ульфин, мой друг, пришло нам время расстаться, – сказал Болдуин, пожимая обе руки рыцарю, вставшему перед ним на колени. – Когда ты помог мне бежать из Лота, в ту ужасную ночь резни, ты спас мне жизнь. Но сейчас, видишь, эта резня продолжается здесь. И твою жизнь я тебе возвращаю. Нет никакой славы в том, чтобы здесь умереть.

– Сир…

– Нет, нет… Пусть будет так.

Болдуин поискал глазами другого рыцаря и слегка кивнул в его сторону.

– Видишь, он, в конце концов, оказался прав.

Ульфин проследил за его взглядом. Человек, возвышавшийся над толпой гномов, отличался от простого всадника горделивой статью и длинным мечом, висевшим у него на боку. Его длинные каштановые волосы были заплетены в многочисленные косички, лицо выбрито, в отличие от Ульфина и большинства остальных. Он был одет в простую зеленую тунику и длинную кожаную кольчугу, похожую на эльфийскую, доходившую ему почти до щиколоток. В таком виде он скорее походил на кузнеца, чем на воина. Он был молод, но глаза, казалось, принадлежали столетнему старику. Его лицо от уха до подбородка рассекал длинный шрам, еще свежий. Болдуин чуть помедлил, потом все же сделал и ему знак подойти.

Рыцарь приблизился, преодолел три ступеньки, ведущие к трону, и вопросительно взглянул на короля гномов. Ульфин толкнул его локтем, напоминая о соблюдении этикета.

– Оставьте, – махнув рукой, сказал Болдуин, когда юный рыцарь поспешно преклонил перед ним колено. – Сейчас это уже неважно…

Кажется, он улыбнулся (этого никогда нельзя было понять наверняка из-за его густой бороды) и протянул рыцарю обе руки.

– Утер…

Затем старый гном склонил голову, не обращая внимания на неодобрительный шепот, пробежавший по рядам его подданных.

– Ну, кто бы мог тогда тебе поверить?

Утер не отвечал. Девять месяцев… Целых девять месяцев он провел в заключении под Красной Горой – не видя солнечного света, вначале скованный цепями, избитый и ежедневно рискующий быть преданным мести принца Рогора. Потом мало-помалу его начали расспрашивать и выслушивать – его невероятный рассказ начал казаться все более правдоподобным. Утер остался жив лишь благодаря присутствию Ульфина, его собрата по оружию, и тому долгу, которым был обязан последнему старый Болдуин. Но когда, наконец, его полностью выслушали, было уже слишком поздно. Армия людей разбила большую часть войск гномов. И все это время он не видел Ллиэн…

– Вы оба должны уйти, – продолжал Болдуин. – Гора… – Он поколебался, затем договорил: – Гора вот-вот закроется.

Он поднял руку и сжал ее в кулак, словно показывая, как будет раздавлен его подземный город. На сей раз все присутствующие вздрогнули от ужаса, но король словно не заметил этого.

– Знаете ли вы, почему мы потерпели поражение в этой битве? – спросил он рыцарей.

– Лучники, – коротко ответил Ульфин.

– Да… Какая низость, не так ли? Нам даже не оставили возможности сражаться… Но дело не только в этом Мы сражались за свой собственный талисман. Меч бога Нудда. Рассказывают, что он потерял руку в сражении, и гном Гредн выковал ему руку из серебра. С тех пор он звался Нуада Эргетлам – «Сереброрукий»… И в знак благодарности он подарил гномам свой меч, Каледвх… Как вы теперь его называете? Экскалибур?

Ульфин кивнул.

– В этом названии есть какой-то смысл для вас?

Рыцарь не отвечал.

– Нет, конечно же, нет… Вы, как и мы, все забыли. А потом у вас появилась новая религия, и теперь вашим талисманом служит крест. Ты в него веришь, Ульфин?

– Конечно, нет! – воскликнул рыцарь. – Это религия для слабых! Подставь правую щеку, когда тебя ударят по левой, проси милости у Бога… как раз для простолюдинов!

– А Пеллегун в него верит?

– Скорее всего, нет, – ответил Ульфин с презрительной улыбкой. – Но ему, разумеется, очень выгодна новая вера. Монахи говорят: чем беднее человек, тем вернее он попадет после смерти в рай. А для короля это означает…

Но тут Болдуин перебил его резким взмахом руки.

– Почему он украл у нас Каледвх? – закричал он хриплым голосом, прерывающимся от гнева. – Вот что я хочу знать!

Усмешка на лице Ульфина сменилась беспокойством.Он невольно отступил на шаг, бросив взгляд на королевскую стражу. Взгляды гномов пылали ненавистью, руки сжимали рукояти топоров.

– Почему он обокрал нас, если он ни во что не верит? – прорычал Болдуин. – У нас столько других сокровищ! Почему именно этот меч?

Он долго испытующе смотрел на рыцарей, потом вздохнул и тяжело осел на своем троне.

– Утер оказался прав, – сказал он глухим голосом, словно говоря сам с собой. – Ваш король обманул нас с самого начала, обратив себе на пользу нашу ненависть к эльфам… Что до меня, я всего лишь хотел восстановить справедливость. Отомстить за смерть Тройна. Для меня это был вопрос чести… Вы понимаете?

Ульфин и Утер склонили головы, но на самом деле они не понимали, о чем речь.

– Я думал, что все это просто легенда – богиня, ее талисман… Красивая сказка, которая годится только для эльфов… Поэтому талисман у нас и отняли… Но Пеллегун знал…

Болдуин поднял голову и взглянул на Ульфина. Рыцарь был высоким (хотя, конечно, гномам все люди казались высокими), выше Утера, и выглядел более мощным в своих доспехах из стальных пластин и красном плаще с вышитыми на нем рунами Красной Горы. Однако его белокурая борода была короткой, словно у юного гнома, которому едва исполнилось пятьдесят. Как и у большинства собратьев, его волосы были заплетены во множество тугих косичек, защищавших уши и затылок от ударов мечей и не закрывавших лицо, на котором были уже заметны следы прожитых лет – морщины и шрамы. Сколько же ему лет? Пятьдесят, шестьдесят? Нет-нет, люди не живут так долго… Наверно, не больше половины от этого… Возраст несмышленыша, по гномовским меркам. Но таковы были люди: жили недолго, умирали молодыми, однако из года в год во множестве нарождались новые, заполоняя землю, словно черви, подтачивающие дерево.

– Почему ты спас меня в ту ночь, Ульфин?

– Потому что заговор против вас был подлостью, – ответил рыцарь, не раздумывая (мысль об этом не оставляла его с той самой кошмарной ночи). – Напав на вас в резиденции Великого Совета, король Пеллегун совершил наихудшее из предательств. Нарушить данную ему присягу было делом чести для меня.

Плечи Болдуина затряслись, и он издал какое-то отрывистое ворчание, в котором далеко не сразу можно было угадать смех.

– Честь, которую нелегко вынести, а, рыцарь? И, однако, ты прав. А если ты прав вопреки остальным, это значит, что ты заблуждаешься. Вы оба заблуждаетесь… Два дурака… Тебе бы следовало убить меня в ту ночь, Ульфин. Перерезать глотку во сне. И тогда сего дня ты был бы среди победителей…

Рыцарь склонил голову. Сколько раз он думал о том же самом!

– По крайней мере, вы останетесь живы, – сказал Болдуин, наклоняясь к ним. – Умирать здесь бесполезно. Уезжайте, найдите королеву Ллиэн и расскажите ей о том, что произошло… Возьмите с собой Брана. Нужно узнать, украл ли ваш король меч только затем, чтобы развязать войнумежду эльфами и гномами, или же он в самом деле верит в магическую силу талисманов. Скажите Ллиэн, что мы будем ждать вас здесь, под Красной Горой…

Последних слов Утер не слышал. Наконец-то он снова увидит Ллиэн…

– Ты понял меня?

Утер вскинул голову, оторванный от своих мыслей, но, по счастью, старый король обращался не к нему. Рядом с ними стоял гном в боевом вооружении, его длинная рыжая борода была заплетена в две широкие косы, спадающие на полукафтан из темной кожи. Он смотрел на рыцарей добродушно, почти с симпатией. Утер улыбнулся в ответ и постарался не показать, насколько ему смешно. Несмотря на доспехи и мощный боевой топор с двумя лезвиями, гном никак не походил на воина. Слишком толстый.

– Бран – младший брат принца Рогора, наследника трона Черной Горы…

Болдуин помолчал и добавил:

– Может быть, даже настоящий наследник – если Рогор убит…

Бран, кажется, приосанился – во всяком случае, с заметным усилием втянул живот.

– Впрочем, это не так важно, – продолжал Болдуин, бросив ледяной взгляд на юного гнома. – Но в его жилах течет королевская кровь. И он знает все детали этой истории. Если вы встретитесь с королевой Ллиэн, он сможет засвидетельствовать ваши слова.

– Государь, вы можете на меня рассчитывать! – заявил Бран. – Мы обязательно ее найдем, и я расскажу ей все, что знаю!

– Не хорохорься, – проворчал Болдуин. – Будь доволен, если останешься в живых!

Потом он поднялся с трона – металлическая кольчуга зазвенела от этого движения – спустился на три ступеньки и привлек Ульфина к себе, обхватив его за пояс (несомненно, он бы предпочел обхватить рыцаря за плечи, но тогда пришлось бы вытянуть руки вверх и встать на цыпочки, а это явно противоречило королевскому достоинству). Не говоря ни слова, даже не взглянув на Брана, который засеменил следом за Утером, Болдуин пересек тронный зал и коридоры дворца, а затем в сопровождении своих спутников вышел на площадь – просторный подземный зал, куда падал свет из пробитых в камне скважин. Каменный свод был достаточно высоким, чтобы рыцари могли выпрямиться во весь рост.

Их глазам предстал затейливый лабиринт Дал Вид – столицы гномов Красной Горы – огромного муравейника, пересеченного бесконечными туннелями, такого тесного и темного, что никто, кроме гномов, не смог бы долгое время жить здесь, оставаясь в здравом уме – но сами они как раз больше всего ценили именно такие условия. У подножия дворца и на прилегающих улочках суетились галдящие толпы, словно растревоженный осиный рой. Горделивый и роскошный Дал Вид превратился в охваченное паникой подземелье, откуда выезжали многочисленные повозки беглецов, нагруженные скарбом, который только мог в них поместиться. Рассеянные по равнине солдаты без труда захватывали их.

Город был похож на тело, истекающее кровью из многочисленных ран. Старый король смотрел на это жалкое бегство, и в глазах его стояли слезы. Оно было знаком окончательного поражения – еще более явственным, чем разгром армии.

– Вот чем закончилось мое правление… – прошептал Болдуин.

И, отвернувшись от унизительного зрелища, опустил голову, чтобы не встречаться взглядом с рыцарями. После короткого колебания он сделал рукой жест, напоминающий прощальный.

– У вас есть еще час, – сказал он.

Несколько мгновений он печально смотрел на Ульфина, затем торопливыми шагами направился обратно во дворец. Его воины в молчании последовали за ним, мрачные как никогда. Они готовы были встретить свою плачевную участь, и хотя их плечи поникли, души обрели умиротворение. Они были горды своим собственным мужеством при виде такой позорной слабости остальных. Затем огромные бронзовые ворота дворца закрылись, и Ульфин, Утер и Бран остались стоять на ступеньках.

Гном медленно стащил шлем, посмотрел на него с явным отвращением и швырнул на землю. Затем стянул через голову кольчугу, взъерошив свои темно-рыжие волосы. Схватил тяжелый стальной топор и с силой, которой двое рыцарей даже не ожидали, обрушил его на каменную плиту под ногами, отчего осколки камня брызнули во все стороны. После этого, не обращая внимания на своих спутников и словно следуя какому-то тайному ритуалу, Бран опустился на колени и, подобрав большой осколок, осторожно спрятал его в кожаный мешочек, висевший у него на поясе. Он долгое время оставался коленопреклоненным, бормоча про себя какие-то заклинания, потом резко поднялся и обернулся к рыцарям.

– Идемте!

Не дожидаясь, пока они последуют за ним, он спустился по ступенькам, отделявшим их от площади, и углубился в одну из узеньких улочек, заполненную, как и остальные, толпами народа. Вначале оба рыцаря и гном продвигались довольно быстро, хотя и поминутно сталкивались с целыми семьями, пытавшимися спасти свои пожитки; но толпа становилась гуще, закупоривая и без того узкие проходы, и им пришлось вовсю работать локтями и колотить мечами плашмя. Толкаясь, спотыкаясь, разрывая одежду о грубые камни, которыми были выложены туннели, обдирая кожу о каменные выступы, они двигались в стихийно-безрассудном потоке беженцев, увлекавшем их за собой и швырявшем в разные стороны, как щепки; среди всего этого хаоса, криков и суматохи они чувствовали, что начинают поддаваться всеобщей панике.

Наконец они оказались снаружи, вытолкнутые за городские ворота почти против воли, и шагнули из темной духоты Дал Вид в прохладный ночной сумрак под открытым небом. Здесь они, как и остальные, на какое-то время остановились и замерли, чувствуя на залитых потом лицах свежее дуновение ветра. Затем напор толпы заставил их двигаться дальше.

Утер, почти ничего не различавший в окружающей темноте, потерял своих спутников и теперь двигался почти на ощупь среди толпы гномов, которые видели достаточно хорошо, чтобы разбирать дорогу. Каждый шаг давался с трудом – так сильно ему отдавили ноги в этой толкотне. У него было такое ощущение, словно ему перебили все кости. Каждый мускул ныл, а в бок постоянно впивалась рукоять меча – с такой силой, что казалось, будто это удар кинжала наемного убийцы. Вдруг чья-то рука с силой вцепилась в его плащ и оттащила в сторону. Это был Бран.

– Не нужно идти за ними, – сказал он. – Они идут прямо к своей гибели.

Утер прищурился, пытаясь хоть что-то различить в темной движущейся массе, уходившей за пределы Дал Вид. Но он видел лишь отблески факелов далеко внизу, на равнине, – рыцари королевской армии мчались верхом, размахивая ими.

– Как будто они собрались на охоту, – прошептал Ульфин

– Вот именно, – проворчал Бран. – Почему бы тебе не поразвлечься вместе с ними?

– А тебе, толстяк, почему бы не остаться со своим королем? Боишься умереть, или что?

Ночь была темной, так что Ульфин мог различить перед собой лишь очертания грузной фигуры гнома, но он догадался, что тот вне себя от возмущения. Зная, что гном хорошо видит в темноте его лицо, он насмешливо улыбнулся, чтобы еще усилить оскорбление.

– Чертов ублюдок! – прорычал Бран. – Ты об этом пожалеешь!

И вдруг исчез, по всей вероятности, скрывшись в одной из тех расселин, которые служили защитными рвами вокруг Красной Горы. На дне их была вода, и мысль о том, что гном собрался в буквальном смысле слова смыть нанесенное ему оскорбление, позабавила рыцаря. Потом он увидел небольшую лестницу, уходившую вниз – ступени были вырублены прямо в камне, – и Брана, который, несмотря на тучность, проворно спускался по ней. Оба рыцаря последовали за ним, но Ульфин почти сразу же едва не сорвался – настолько ступеньки были узкими и крутыми. Он с бьющимся сердцем прижался к скале, потом снова начал спускаться, медленно и осторожно преодолевая одну ступеньку за другой. Наконец он с горем пополам спустился вниз, напряженно вглядываясь в темноту.

Бран, ждавший их внизу, хихикнул.

– Вас что-то задержало?

Ульфин снова попытался разглядеть гнома, но здесь, в овраге, темнота была кромешной. Он услышал слабый плеск воды, а потом порыв холодного ветра донес до него отвратительный запах плесени и гнили, от которого к горлу подступила тошнота. Сапоги рыцаря скользили на влажной гальке или увязали в какой-то непонятной массе, источавшей ужасное зловоние.

– Что это? – проворчал Утер. – Сточная канава?

– Она самая! – откликнулся из темноты гном. – Смотрите не потеряйтесь, жалкие сукины дети, не то вас сожрут крысы!

Ульфин поднял глаза к небу и вздохнул.

– Сдаюсь, мессир Бран. Ты выиграл. Приношу свои извинения…

Гном фыркнул, потом произнес уже более смягченным тоном:

– И я вовсе не толстый.

– Хорошо, ты не толстый. Ну что, мир? – Послышался шорох шагов по камням, и каждый из рыцарей почувствовал, как гном вложил ему в руку веревку. Потом он повернулся, потянув веревку за собой, и они, держась за нее, последовали за ним в глубь расселины.