Текст книги "О влиянии Дэвида Боуи на судьбы юных созданий"

Я на мгновение задумался, пытаясь оценить последствия его признания. Мне было неловко, но, судя по результату, эффект получился лучше некуда.

– Тут еще одно, – сказал Алекс.

Он приподнял манжет рубашки. На внутренней стороне руки, ближе к сгибу локтя, красовалась татуировка «Поль», в стиле старой школы, четкими черно-красными буквами, без теней, с обводкой тонкой линией, которая начиналась с «л» и элегантно закруглялась к «П». Мне казалось, что мать терпеть не может тату такого рода, очень традиционные.

– Это я ее попросил. Я настаивал, что заплачу, но она мне ее подарила. Сказала, что я первый мужик, которому она ее делает. И безусловно последний.

Чудес не бывает.

Никогда.

Бывают только загадки, иногда, и простаки.

Всегда есть объяснение. Алекс оказал мне неоценимую услугу. С того дня Лена раз и навсегда оставила меня в покое. Для нее вопрос был решен. Конечно, лгать матери нехорошо, но я и не лгал, я ничего не говорил. Правда – это ад. Алекс тоже не лгал. Лучше уж оставаться на сомнительной почве, чем ввязаться в окопную войну или рвать друг друга в клочья. Двусмысленность как раз по мне. Вот и доказательство, что главное – не то, кем вы являетесь в действительности, всем на это плевать, главное – то, кем вы представляетесь, кем вас считают. И если вы хотите жить спокойно, лучше их не разочаровывать.

* * *

Плохой новостью оказалась Хильда.

Алекс все проверил, она жила не в одной квартире с Карин, она просто жила с Карин. Как оно обычно и бывает, все были в курсе, кроме меня. Эта новость меня опустошила. Может, если я поеду в Барселону и найду ее, мне удастся заставить ее перемениться.

– Ты что, совсем сдурел? Брось, у тебя ноль шансов, только выставишь себя на посмешище. Если бы она думала о тебе или хотела снова увидеть, у нее есть твой адрес, твой мобильник, твой мейл и все прочее. Интересно, сколько посланий ты получил после ее отъезда?

Алекс – существо невероятно логичное, и мне нечего противопоставить его аргументам. Он был прав, и это меня убивало. Какая боль. Он постарался меня приободрить: она, безусловно, не стоила таких чувств, я должен сделать выводы, не влюбляться очертя голову и думать о будущем. Прощай, Барселона.

Этот случай, несмотря на счастливое разрешение проблемы с Леной, утвердил мое решение покинуть семейное гнездо. Раньше это было смутным ощущением, теперь стало уверенностью, очевидностью: я должен освободиться от материнской опеки, упорхнуть, причем как можно дальше, потому что, если я и дальше останусь под ее приглядом, я рискую стать таким же, как она, – нетерпимым, оторванным от мира. С ней я всегда буду чувствовать себя неуверенно, смиряясь и подчиняясь любой ее блажи. Я должен уехать. Следовало ли сначала добиться финансовой независимости? Вряд ли то, что я зарабатываю в «Беретике», позволит мне платить за снятую квартиру, даже на пару с кем-то, это всего лишь карманные деньги. Но что делать, если вам шестнадцать лет и вы не умеете ничего делать, кроме как наигрывать на пианино? К тому же я спешил, у меня не было ни времени учиться какому-нибудь ремеслу, ни особых предпочтений или хотя бы представления о профессии, которая заполнит мою жизнь на предстоящие сорок два года, ничего, что меня бы привлекало или соблазняло. Я прокручивал эту проблему в голове и не видел выхода.

С Леной барометр твердо стоял на «ясно», особой срочности срываться с места не было, так что у меня еще оставалось немного времени подумать. Я принялся перебирать объявления, но ничего захватывающего не обнаружил, предложил свои услуги в качестве продавца обуви в одном из магазинов в Ле-Аль[32]32
  Ле-Аль – бывший Центральный рынок Парижа, сейчас – крупнейший коммерческий центр.


[Закрыть], но там сочли, что я слишком молод, так же как и для работы в сэндвич-баре. Алекс видел, что я чем-то озабочен. Раз уж он все время приставал ко мне с вопросами, я в конце концов все объяснил. Он обещал тоже подумать, но, по его мнению, мне следовало бы вернуться в лицей. У него со средним образованием все складывалось хорошо, он готовился поступать в бизнес-школу и не понимал, насколько жизненно важным был этот вопрос для меня.

Я должен был перерезать пуповину.

«In the Mood for Love»[33]33
  «In the Mood for Love» (англ.) – песня Брайана Ферри, давшая название фильму «Любовное настроение», артхаусной мелодраме Вонга Карвая.


[Закрыть]

Я систематически меняю «Макдоналдсы», хожу туда три раза в день, в хорошие дни – четыре, никогда дважды подряд в один и тот же, и поверьте, никакой маниакальности тут нет, напротив, у меня есть свои привычки, ни за что на свете я не пропущу самое горячее время, около часа дня, когда зал переполнен, люди толкаются, перекликаются, повышая голос, чтобы услышать друг друга, когда сам воздух лихорадит – это лучшие моменты, чтобы почувствовать реальность, те вещи, которые скрыты за другими[34]34
  Цитата из фильма «Набережная туманов», где один из героев, художник, говорит: «Я рисую вещи, которые скрыты за другими вещами… Например, если я вижу купальщика, я тут же думаю, что он утонет, и рисую утопленника…» (автор сценария – Жак Превер).


[Закрыть], до полудня народа меньше, после полудня спокойнее, а после трех часов (завсегдатаи вам подтвердят) это идеальное место для кадрежки, может, слегка низкопробное, куда представители обоих полов, которым некуда девать время, стекаются, чтобы поболтаться и потусоваться. Но не я. Никогда. Хотя ни в желании, ни в удобных случаях недостатка нет, просто, как говорит Лена, нужно знать, кто ты, и не смешивать чувства, мне было б тошно кого-то подцепить здесь, вроде как неудобно.

Кондиционер плохо отрегулирован, жара стоит дикая, если только это не специально сделано, в чем я сомневаюсь. Заглядываю в туалеты в подвальном этаже: у писуний вечная очередь, кто бы мне объяснил этот загадочный феномен? У парней туалетная бумага на полу, окурок, отпечаток пятерни на зеркале, из крана течет, короче, не ахти. Поднимаюсь обратно, думаю, не воспользоваться ли автоматической кассой, но одна сломана, у других очереди, решаю обойтись без автоматов. Становлюсь в терпеливо дожидающийся хвост, я всегда выбираю один и тот же, посередине, и всегда делаю один и тот же заказ, «Биг Кантри», так практичнее. Раньше брал «Бест Текс», но они его больше не делают. Не то чтобы разница была большая, на вкус так вообще никакой, только заменили горчицу кетчупом, а в остальном… Продвигаемся медленно. Восемь минут ожидания – это много. Передо мной три клиента. Девица справа явно проворнее, в той очереди меня уже опередили трое, а в левой – двое. Наша рыженькая наверняка новичок, все время зашивается, неумело работает с кассой и не совпадает по ритму с той, которая позади нее раскладывает сэндвичи по коробкам. Наконец мы начинаем двигаться. Передо мной один человек. Тринадцать минут! Уму непостижимо! Я-то дождался, а мог бы и уйти.

– Здравствуйте, мне, пожалуйста, «Биг Кантри». Но только без кукурузы в салате.

– Не думаю, что такое возможно, месье.

– А вчера было возможно. У меня аллергия на кукурузу. Может случиться приступ. Вы хотите, чтобы я здесь умер?

– Сейчас посмотрю, что можно сделать.

Рыженькая отправляется поговорить с коллегой, который жарит котлеты. Тот отрицательно мотает головой. Она указывает на меня пальцем. Повар, чернокожий ростом метр восемьдесят пять, ворчит, но соглашается. Она возвращается к прилавку:

– Уже делают. Будет готово через минуту.

– Должно быть через сорок девять секунд, одиннадцать на жареный хлеб, четырнадцать на кетчуп и салат и двадцать четыре на жарку мяса. Еще восемь, чтобы упаковать в коробку. Так что меньше минуты. А вот картошку фри я люблю поподжаристее. Вчера она недостаточно подрумянилась. И чеддер, он должен расплавиться, но не течь. Еще кока-колу. Холодную.

Моя рыженькая возвращается к повару, передает мои требования, он кидает на меня недобрый взгляд, но подчиняется. Позади ворчуны начинают брюзжать, мол, еле-еле ползем. Я жду без каких-либо неприятных комментариев. Девица выкладывает мой сэндвич, упакованный в коробку, среднюю порцию картошки фри и содовую. Протягиваю кредитку. Она выдает мне банковскую распечатку.

– Мне нужен кассовый чек.

С улыбкой протягивает чек.

– Спасибо, мадмуазель, хорошо бы вам почаще улыбаться.

Забираю свой поднос. У людей кончается терпение, слышу «Всех уже достал!», не опускаюсь до ответа, мы ведь в ресторане, верно? Мы не роботы, имеем право выбирать, вообще пожить в свое удовольствие, я улыбаюсь в сторонку. Пытаюсь найти свободное место. Не так-то просто в этой толкучке. Большинство столов не протерты, все в пятнах, разводах, клиенты оставили использованные салфетки или перевернутые стаканчики, на подсобных столах горы грязных подносов. Уборкой занимается одна-единственная девушка, она исчезает в служебном помещении. Я пристраиваюсь у стойки, лицом к окну, стекло запотело. Внимательно оглядываю свой обед, пробую ломтик картофеля фри. Неплохо, горячий, разве что чуть слишком хрусткий. Разворачиваю бумагу, мой бургер толщиной в положенные семь сантиметров, снимаю верхний хлеб, два зернышка кукурузы все-таки попали в слой лука, мясо прожарено как надо, но чеддер недостаточно расплавился, кисло-сладкий соус в центре котлеты, а должен быть распределен по всей поверхности, все в целом тепловатое. Нюхаю сэндвич, он ничем не пахнет, совсем ничем, кладу обратно верхнюю часть. Моя соседка, щекастая брюнетка с растрепанной шевелюрой, которая жует, одновременно читая трудовой кодекс, внимательно меня рассматривает.

– Что-то не так? – с полным ртом спрашивает она.

– Люблю знать, что я ем. А ты нет?

– Ну почему, просто там всегда одно и то же.

– Как тебе твой бургер?

– Отлично.

– Мягкий?

– О да.

– А мясо сочное?

– Еще какое.

– Ты бы как сказала – твой сэндвич отличный или потрясающий?

– Он очень хорош.

– А твоя порция картошки, она большая или фантастическая?

– Обычная.

– Ты часто сюда ходишь?

– Каждый день в обед.

– В целом ты бы сказала, что довольна или очень довольна?

– Я очень довольна, что встретила тебя.

Она почти красивая, когда улыбается, у нее кетчуп в уголках губ. Я предлагаю ей свой поднос, она в восторге. Покидаю заведение, мне нужно пошевеливаться, если я хочу охватить еще один до конца обеденного наплыва.

* * *

Я был в прекрасной форме и прошел еще два «Макдоналдса» после первого, держусь средней цифры, тяжело только таскаться из предместья в предместье, в остальном – просто рутина, или почти. Те же меню, тот же состав персонала, те же клиенты, а еще это синтетическое веселье и никаких сюрпризов, что и заставляет возвращаться раз за разом, несмотря на жрачку или благодаря ей, здесь пороки и недостатки стали достоинствами.

Для тугодумов могу пояснить: я тайный клиент.

На данный момент уже почти год.

Тайный – в том смысле, что мне платят за то, чтобы я изображал посетителя, и никто не должен ничего заподозрить, иначе все пропало, нас выставят идиотами, а я рискую потерять работу. В общих чертах, франчайзер желает проверить, что другая сторона, то есть франчайзи, соблюдает устав и правила, но это также может быть банк или какая-нибудь администрация, решившие протестировать уровень обслуживания или форму оказания или продажи услуг, и лучший способ все выяснить – это отправиться непосредственно на местность, in vivo[35]35
  Вживую (лат.).


[Закрыть], как они выражаются; данная проверка поручается внешней компании, которая и нанимает сотрудников вроде меня. Может показаться, что это работа копа, что мы шпионим и доносим, но мы же, в сущности, не прячемся, мы ведем себя как среднестатистический клиент, ну, может, чуть более капризный и придирчивый, и то не обязательно, но это никогда не коробит служащих, привыкших терпеть зануд, имя которым легион, тем более что мы никогда не приводим конкретных имен, отчеты всегда анонимны, и к тому же меняют работу какого-то участка, а вовсе не состав сотрудников, это не дает кораблю затонуть, служит предупреждением капитану и позволяет скорректировать курс.

У меня идеальный возраст для фастфуда и внешность в самое яблочко, клянется Марк, ну кто в чем-то заподозрит неуверенного в себе подростка, верно? Особенно меня, с моей-то ангельской рожицей. Мне бы хотелось чего-то другого, с загадочным видом ходить по «Darty»[36]36
  «Darty» – сеть магазинов электроники.


[Закрыть] или «Fnac»[37]37
  «Fnac» – сеть магазинов книг, фильмов, видеоигр, электроники и т. п.


[Закрыть], Лувру или почтовым конторам, но наша компания на них не работает, и похоже, что фастфуд – это идеально мой профиль. Я протестовал и ныл, пока не добился, чтобы меня раз в месяц посылали хотя бы в «Жак Дессанж»[38]38
  «Жак Дессанж» – сеть парикмахерских.


[Закрыть], разумеется всякий раз в новый. Я отмечаю, улыбчив ли персонал, соответствует ли стрижка моим ожиданиям, предложили ли мне сделать маникюр или купить шампунь. Я не в том возрасте, чтобы мне доверили франшизы магазинов оптики или одежды, бельгийские шоколадные бутики, или сетевые отели, или супермаркеты, для этого они берут стариков, людей, у которых есть тачки, чтобы ездить в коммерческие зоны, я знаю одну чету пенсионеров, довольно симпатичную, бывшие учителя, они вкалывают больше, чем раньше, и продолжают ставить отметки, с легким сердцем, прекрасно разыгрывая спектакли. Бабуля без проблем живьем в рай пролезет, она способна вывести из терпения самого спокойного и доброжелательного продавца, так убедительно она делает вид, что ни в чем ничего не понимает.

Выйдя из очередного заведения, я включаю рабочее приложение в своем смартфоне, набираю идентификационный номер и пароль, и вот мое местоположение уже локализовано. Я за несколько минут составляю отчет, заполняя соответствующие графы, около тридцати на каждое посещение, плюс возможность оставить комментарий, чем я пользуюсь редко, и отсылаю. Оценке подлежит все: чистота помещения, внешний вид персонала, его готовность оказать услугу, прием, сама услуга, предложение покупок, соблюдение правил и специфические данные, которые уточняются для каждой коммерческой точки. Очень важно: я должен сохранять все чеки, чтобы мне возместили затраты. Вообще-то, положено съесть каждый гамбургер, но я довольствуюсь тем, что пробую, маленький кусочек, и ставлю в третьей графе галочку: соответствует. Тестирования оплачиваются не слишком щедро, их нужно набрать много, чтобы умудриться на это прожить, большинство проверяющих работает сразу на несколько компаний, но не я. Мне удается сделать три-четыре визита в день, зарплата к концу месяца получается тощая, но, учитывая мои вечера в «Беретике», больше времени на работу у меня не остается, а главное, Марк, мой босс, – друг.

Почти семья.

* * *

Алекс спас мне жизнь. В очередной раз. Возможно, если бы он сказал мне заранее, я бы отказался, из принципа, я и так был слишком многим ему обязан, но Марк поставил меня перед свершившимся фактом. Марк – отец Алекса, его компания занимается также консалтингом и профподготовкой. Я его знаю с тех пор, как бываю у Алекса. Марк и Лора, его жена, были счастливы, когда я появился в жизни Алекса; я оказался первым другом, которого он пригласил домой. Когда мы первый год учились в коллеже, Лора приложила массу усилий, чтобы связаться с моей матерью, она хотела получить разрешение, чтобы пригласить меня на лето в их дом в Нормандии. Тщетно она оставляла множество сообщений на нашем автоответчике, писала ей, Лена не отвечала.

– Знаешь, Поль, – сказала мне Лора, – если твоя мать не даст своего согласия, мы не сможем поехать вместе. Есть какая-то проблема?

– Какая проблема? – соврал я.

Я решился поговорить с Леной, ответ ее был яснее ясного:

– Задолбала уже, чего она лезет, эта гусыня?

Я возобновил попытку, Лена послала меня куда подальше. Мне было неловко перед ними, но я не мог рассказать, как в действительности обстоит дело. За несколько дней до отъезда Стелла взяла на себя инициативу и позвонила Лоре. В очередной раз ей было проще выдать себя за мою мать, она объяснила, что у нее сумасшедшее расписание, она возвращается за полночь, очень извиняется, что так задержалась с ответом, и счастлива, что я смогу поехать с ними подышать прекрасным нормандским воздухом.

В результате я больше жил у Алекса, чем дома. Лена и родители Алекса не смогли бы найти общий язык. Эта чета воплощает в себе все, что она ненавидит: они гетеросексуалы, приятные, социалисты, обожают музеи и Джонни Холлидея и жертвуют двумя неделями отпуска, работая в африканской неправительственной организации. До сегодняшнего дня они убеждены, что это моя мать отвечает на их звонки и дает разрешение на поездку к ним на каникулы, и я не хочу их разубеждать. Когда к телефону случайно подходит Лена, разговор получает сюрреалистический:

– Алло, здравствуйте, это Лора, мама Алекса, я хотела бы поговорить с мамой Поля, будьте добры.

– Сейчас передам трубку! – ворчит Лена. И бросает в сторону: – Лена, можешь подойти, это мама Алекса.

Стелла, которой не привыкать, подходит к телефону, минут пять болтает о всяких пустяках вообще и о капризах нормандского климата в частности, затем дает свое материнское благословение. А поскольку долг платежом красен, она чувствует себя обязанной позвать Алекса, когда мы едем к ее родителям в Лимузен. Именно поэтому он нас сопровождает. Уж не знаю, как ему это удалось, но он сразу, с первого года в коллеже, умудрился понравиться Лене, которая стала относиться к нему запросто, по-свойски.

Я очень многим обязан Алексу. Во-первых, он мой единственный приятель. Потом, он защищал меня в стычках с Джейсоном Руссо и его приятелями, он ввязывался в драку, чтобы мне помочь, получал по первое число и давал сдачу. Когда Лена решила вскрыть нарыв и выяснить, кто я на самом деле, он отправился к ней в логово и сделал тату с моим именем на своей руке, мы никогда с ним об этом откровенно не говорили, но в результате я обрел столь желанный покой, что само по себе не имеет цены. Когда после этой истории я поделился с Алексом своим желанием перерезать пуповину, обрести независимость и найти работу, он поговорил с отцом, и тот воспользовался случаем. Он искал проверяющих для фастфудов. Мой возраст, который до этого служил препятствием, вдруг стал плюсом. Марк обучил меня, проверил в деле, решил, что у меня хорошо получается, и нанял. Проблема возникла, когда он попросил мать зайти и подписать трудовой договор. Лена не пожелала идти, и не потому, что она была против, просто на протяжении четырех лет они были убеждены, что моя мать Стелла – Алекс хранил секрет, – и подобную перемену было бы невозможно объяснить, поэтому Лена попросила Стеллу пойти на жертву, как обычно. Но Стелла отказалась. Не потому, что ее толкали на подлог, на это ей было плевать. А потому, что она была не согласна.

Из принципа.

Когда Стелла выводит на линию огня свои принципы, это означает, что она готова принять смерть, стоя на баррикадах со знаменами и Всемирной конфедерацией труда, митинговать под дулами солдат спецназа, объявить голодовку, если потребуется, и что она никогда не изменит своей позиции. Она утверждала, что в шестнадцать лет мне было бы лучше вернуться в лицей или пойти учиться настоящему ремеслу, а не искать случайные приработки.

Они поругались из-за меня.

Злобно.

Лена велела ей не совать нос в чужие дела, она сама знает, как меня воспитывать, и счастлива и горда, что ее сын не рохля, сидящая на чужой шее, а найти работу в моем возрасте – это неожиданная удача, я научусь, как самому выкручиваться в жизни, вот что самое важное. А потом, пренебрегая всякой семейной дипломатией, она нанесла решающий удар:

– Скажи на милость, Троцкий, а тебя не смущает, что ты заставляешь Поля вкалывать в своей забегаловке?

– Это «Беретик» ты называешь забегаловкой?

– Ты же в курсе, сколько ему лет? И ты все равно платишь ему гроши и используешь на всю катушку.

– Ты говоришь обидные вещи, Лена. Я наняла Поля, чтобы оказать ему услугу, чтобы он набрался опыта, который пригодится ему впоследствии. Вот когда ты показала себя во всей красе, и ты отвратительна! Счастье еще, что я была здесь, потому что не больно много ты им занимаешься, своим сыном!

– Что?!

И понеслось, как с горы. Очень быстро обе перешли на повышенные тона, выкладывая все накопившееся, и наговорили друг другу кучу ужасных вещей, про многое я слышал впервые, Стелла заверила, что она не дура и прекрасно поняла, что произошло с Суази, которую Лена приютила в доме на две недели, и с Марселлой, ее второй помощницей в «Студии», которая сбежала вместе с кассой, и с той здоровой тупой брюнеткой, чье имя она уже забыла, с которой Лена часами болтала по телефону, да и еще с двумя-тремя, а если она ничего не говорила, это не значит, что ее можно держать за идиотку, коей она не является. Лена, которую застала врасплох точность попадания, возопила, что это были просто подруги, у нас пока что республика и каждый имеет право заводить приятельниц, не спрашивая разрешения. Они не часто ссорились, но эта перепалка была куда яростнее прочих. Лена побагровела и скинула свою косуху, словно собиралась расквитаться по всем правилам, Стелла, напротив, лучше владела собой, за ней стоял опыт язвительных баталий, когда она была представителем персонала в «Эр Франс». Я воочию увидел момент, когда должна была разразиться катастрофа. Они долго смотрели друг на друга, готовые сцепиться, потом Лена вышла из боя, схватила свою косуху и хлопнула дверью. Стремительность и жестокость стычки ошарашила нас; мы со Стеллой встревоженно смотрели друг на друга, спрашивая себя, не была ли перейдена грань, и тогда…

– Вот дерьмо! – пробормотала Стелла.

Не знаю, имела ли она в виду мать или ту ситуацию, в которой оказались они обе из-за этой безумной ссоры. Чуть позже она ушла, не добавив больше ни слова. Пора было отправляться в «Беретик». Я позвонил ей сказать, что, если она не хочет, чтобы я работал сегодня или в другие вечера, то пусть сама решает.

– Ты ведь не бросишь меня, и ты тоже. Приходи, и поторапливайся, тут полно народа.

За весь вечер мы ни разу не заговорили друг с другом и в молчании вместе вернулись домой. Было уже за полночь, когда мы открыли дверь. Лены не было. Мы пошли спать, и каждый ждал в темноте, задаваясь вопросом, вернется ли она вообще. А потом нас сморил сон.

На следующее утро я увидел, как появилась Стелла, у нее было осунувшееся лицо. Она приложила палец к губам: шуметь не следовало.

Я облегченно выдохнул.

Жизнь пошла дальше, как будто ничего не случилось.

Каждый со своей стороны делал вид, что забыл все те ужасные вещи, которые прозвучали в тот вечер. Через несколько дней мы об этом уже не думали. Ну, по крайней мере, я не думал. Но атмосфера была тягостная, и прошел как минимум месяц, прежде чем все стало как раньше. Хотя мою проблему это не решало. Марк постоянно спрашивал, когда мать зайдет подписать контракт, я выдумывал, что она уехала за границу, вернулась, опять уехала, у нее куча салонов повсюду и нет ни минуты времени. Я предложил, что отнесу ей контракт на подпись.

– Как глупо, мне бы так хотелось с ней познакомиться.

– Ей тоже. В другой раз.

Я забрал трудовой контракт. Подпись матери мне была хорошо знакома – бесформенные каракули, – я потренировался раз десять и подписал контракт вместо нее. Марк ничего не заметил. Ни Стелла, ни Лена об этом больше не заговаривали. Прошло около шести месяцев, прежде чем Стелла озаботилась поинтересоваться, чем я занимаюсь целыми днями. Моя карьера тайного клиента стартовала в обстановке всеобщего безразличия. Но разве не в этом заключается основа и сама суть такого рода деятельности: чтобы никто ничего не заподозрил?

Я спрашивал себя, рассказал ли Алекс родителям о своем влечении ко мне и не этим ли объясняется благосклонность его отца. Он поклялся, что ничего не говорил. Между нами ничего не было, и я остался при своих убеждениях, а он был сдержан и деликатен, но при любом случае, например если я отпускал какое-то замечание или разглядывал девушку на улице, он бросал на меня мрачный взгляд, напоминая о своей страсти, и повторял, что ждет, пока я решусь и стану его первой и единственной любовью в жизни.

* * *

Я так и не уловил в точности момент, когда мы отказались от того, что составляло самобытность нашего ресторана, променяв ее на тривиальность, но довольно быстро стало понятно, что наш мир постепенно исчезает. Эта перемена совпала с периодом, когда гамбургеры с жирной картошкой фри и всякие их разновидности появились в нашем меню и стали преподноситься как оригинальные и изысканные блюда авторской кухни.

Кажется, я был единственным, кто не считал это гениальным.

– Ну же, Поль, надо развиваться и двигаться в ногу со временем, – сказала Стелла, – иначе мы пойдем ко дну даже раньше, чем успеем это осознать, потому что мы не одни на рынке, и кстати, ты не мог бы сыграть что-нибудь повеселее?

– Но это Мишель Сарду[39]39
  Мишель Сарду (р. 1947) – французский автор, актер и исполнитель песен.


[Закрыть].

Началось это с прощальных девичников («девичник» в данном случае просто устоявшееся выражение, не имеющее никакого отношения к возрасту посетительниц), когда они собираются подписать партнерский контракт или пожениться, – у нас они проводятся как минимум раз в неделю, а в хорошие времена и чаще. А раз уж Стелла всячески подчеркивает свою толерантность, а также обладает деловой хваткой и чуть ли не монополией на клиентуру из пилотов, стюардов и стюардесс «Эр Франс», она проводит и мальчишники, что служит поводом для щедро орошенных вечеринок, с пьянкой по-польски и выкриками по-тевтонски, где никто не считает бутылок (кроме Стеллы), а некоторые дамы ошибочно принимают себя за Риту фон Бада Бум[40]40
  Имеется в виду американская танцовщица и фотомодель Дита фон Тиз, «королева бурлеска», и «дворовая» песня Мияги «Бада Бум».


[Закрыть], мужики – за «Chippendales»[41]41
  «Chippendales» – самая известная мужская стрип-труппа.


[Закрыть], только уровнем пониже. Услуги такого рода губительны для репутации «Беретика», для его уютной приглушенной атмосферы, хотя, должен признать, окупаются они отлично, что в наше время, когда мелкое предпринимательство находится под угрозой со стороны ужасных садистских конкурентов международного масштаба – цитата из Стеллы, – от этого никуда не денешься, если хочешь прокрутиться, и ты прекратишь действовать нам на нервы своим унылым видом и постоянно играть «Comme d'habitude».

Эти маленькие предсвадебные вечеринки все еще сохраняли добродушный, почти традиционный дух, мы еще не достигли дна. Я играл «Strangers in the Night»[42]42
  «Strangers in the Night» – знаменитая песня Фрэнка Синатры.


[Закрыть], тот кусок, который я особенно любил, тонкую, почти меланхоличную композицию, когда услышал шум гнусавых мужских голосов. Первой моей мыслью было, что они совсем распустились на кухне, но я тут же одернул себя: что за глупость, здесь работают только женщины. Я прислушался, и сомнений не осталось: кто-то в зале слушал трансляцию футбольного матча по радио. И, должен признаться, я ушам своим не поверил.

«Манданда наносит длинный, очень длинный удар от ворот, Лусио на приеме ошибается, Брандао обходит Самуэля, и… и… он бьет! Гоооол! На последней минуууууте: это феноменально, чудовищно, грандиозно, это исторический момент, это колоссааально! Арбитр дает свисток к окончанию матча! Этот костолом Брандао выводит „Олимпик Марсель“ в четвертьфинал Лиги чемпионов! Какой коучинг Дешама!»

Внезапно словно цунами проносится, столы дрожат, нас захлестывает волна ликования и криков радости, ужинавшие дамы дружно повскакивали, они обнимаются и целуются в приступе буйного энтузиазма. Размахивая руками, они приплясывают, прыгают и машут кулаками. Я прекратил играть – какой смысл? Коллективная истерия завладела залом, бесконечно повторяется «Мы выиграли!». Кажется они вне себя от счастья, как если бы получили чудесное известие, касающееся их лично. Стелла и официантки обнимают посетительниц. Один я в недоумении. Меня просят сыграть «I Will Survive»[43]43
  «I Will Survive» – самая знаменитая песня Глории Гейнор, часто используется как гимн феминистского движения.


[Закрыть], я строю из себя идиота, который не знает мелодии, им это не мешает спеть, или, вернее, загубить ее без всякой музыки.

Каждому свои радости.

На следующей неделе были установлены два больших телеэкрана для домашнего кинозала, один между двух окон, позади меня, вместо картины Хоппера, а другой повыше, на панели рядом с баром. Я не сразу понял, для чего они нужны, тем более что весь вечер их не включали и никто не обращал на них внимания. Зато два дня спустя можно было увидеть трансляцию матчей Лиги чемпионов. Я играл до без пяти девять, потом Стелла врубила оба телевизора, попросила меня остановиться, и мне пришлось уйти на технический перерыв. Я был убежден, что в этом исключительно женском обществе поднимется шум протестов против телевизионного вторжения в мирный покой ужина, а некоторые проявят свое недовольство, встав и покинув заведение. Получилось прямо обратное. Никогда у нас еще не было такой радостной и праздничной атмосферы. Мы превратились в зал спортивных зрелищ. Я спросил себя, что я тут делаю, и вышел выкурить сигарету, потому что я не люблю спорт, особенно по телевизору, и ненавижу футбол.

К концу смены я чувствовал себя немного подавленно, Стелла сияла, вечер она сочла сумасшедшим; я не смог удержаться и заметил, что мы стали похожи на ресторан в парке аттракционов.

– Кончай ворчать, у нас выручка подскочила на тридцать процентов! Чего тебе жаловаться, получишь деньги за ничегонеделанье. Кстати, если ты не играешь, а у нас полно народа, может, поможешь немного в баре?

Этим все было сказано.

Я ничего не ответил. Стелла не настаивала. Мир стал другим, раньше нужна была целая жизнь, чтобы заметить изменения, а теперь восемь дней – и готово дело, мне еще и восемнадцати нет, а я даже не почувствовал, куда ветер дует. Сегодня девицы с ума сходят от футбола. Они также помешаны на регби и волейболе и ни за что на свете не пропустят чемпионата Европы по легкой атлетике, Олимпийских игр, чемпионата мира по гандболу, и я наверняка еще что-то забыл. Мы не только не потеряли клиентов, эти два огромных телевизора притягивают сумасшедшую кучу народа, в вечера матчей у нас не протолкнуться. А к одиннадцати вечера, когда трансляция закончится, начинается третий тайм, наши посетительницы орут, пьют из горлышка, ревут, как шотландский регбист, заглушая любую мелодию, спускают деньги, по кругу заказывая на всех коктейли, и вообще замечательно проводят вечер.

Не хочу выглядеть брюзгой, но два-три раза в неделю это настоящий бедлам. Лена, которую никто никогда не видел в ресторане, отныне является на каждый баскетбольный матч и на американский футбол. Она единственная, кто понимает правила, и объясняет их с таким знанием дела и так дружелюбно, что я ее не узнаю: никогда бы не поверил, что она на такое способна. Насколько я себе представлял, она на дух не переносила спортсменов, но когда я ей об этом напомнил, она пожала плечами:

– Только круглые идиотки никогда не меняются!

Хуже всего, когда идут матчи ПСЖ[44]44
  ПСЖ («Пари Сен-Жермен») – профессиональный парижский футбольный клуб.


[Закрыть]. В такие вечера, как по мановению волшебной палочки, добропорядочные матери семейств превращаются в воющих волчиц, безымянные продавщицы, учительницы, парикмахерши, редакторши преображаются в истеричных болельщиц с раскрашенными, как у индейцев-сиу, физиономиями, в колпаках с помпонами и шарфах с символикой, которые распевают чудовищным хором, прыгают целыми группами, как дефективные кенгуру, высказывают суждения о командах, тренерах и тактиках и тут же переключаются на следующий матч.

– Стелла, этот круг за мной!

Стелла в восторге. Она права, в бизнесе важен только результат.