Текст книги "Преступный синдикат"

– Приходи завтра ко мне, Чарли, непременно. Я хочу сделать тебе предложение. Очень заманчивое…

Чарли насупился и попытался уклониться:

– О нем мы уже говорили… Маранзано довольно сухо оборвал его:

– Я говорю, что это в твоих интересах, мой мальчик… В моих тоже. Надеюсь, ты не захочешь меня обидеть?

Последнее прозвучало уже не как предложение, а как прямая угроза.

– Я приду…

Он отправился на следующий же день. Маранзано в еще более поучительном тоне, чем обычно, прочитал Луканиа лекцию о наследственной монархии и о членстве в мафии, уверяя, что Чарли будет возглавлять «отдельную ветвь могущественного дерева семьи Маранзано, поскольку он, дон Сальваторе, так решил», и что с момента его принятия в семью он будет получать проценты со всех видов ее деятельности, не считая его собственных доходов. Взамен он должен будет использовать влияние, которым пользуется, свои идеи и своих друзей в интересах мафии.

После своего возвращения в «Кларидж» Чарли собрал Дженовезе, Костелло, Лански, Сигела и Адониса, чтобы объяснить им ситуацию. Первым высказался Костелло. Он принялся перечислять преимущества предложенного:

– Это же неслыханная удача. Вместо того чтобы в самое ближайшее время впутаться в войну с мафией, мы имеем возможность установить союз с семьей Маранзано. Это позволит нам сохранить немало хороших солдат, и сицилийцы больше не будут нашими врагами. Чарли сможет держать их в ежовых рукавицах. Я «за»… Наши доходы удвоятся.

Дженовезе и Адонис поддержали его. Багси Сигел колебался. Лански сидел с непроницаемым видом.

– А что думаешь ты, мой маленький Лански? – спросил Чарли.

«Счетная машина» выдала свое решение. В голосе Лански слышалось презрение:

– Я думаю, что вы все кретины и ослы. Маранзано приманивает вас даже не морковкой, а просто сует вам под нос дерьмо на палочке… Вы даже не можете расчухать этой вонищи. Такой тип, как Маранзано, не мог бы стать главарем мафиози по воле только святого духа. У него есть кое-что в башке, и он знает, что Чарли еще побашковитее. Так вот я вам могу объяснить, что он будет делать дальше. Вначале он попытается усыпить нашу бдительность. После этого он обвинит евреев, в частности меня и Багси, в грязных махинациях, чтобы затем спокойно отправить нас к праотцам. Вы при этом и глазом моргнуть не успеете, «затем то же самое произойдет и с остальными. Очередь Чарли подойдет последней… Так что зарубите себе на носу: пока мы вместе, с нами ничего не произойдет и в конце концов мы возьмем верх, не спрашивая ни у кого на это разрешения. В противном случае нас перебьют одного за другим…

Физиономии присутствующих вытянулись.

Только дипломат Костелло продолжал верить в возможность установления сотрудничества с Маранзано, но и он понимал, что Лански прав. Поэтому, хотя и с неохотой, он посоветовал:

– Думаю, Чарли, что ты должен ответить «нет»… Чарли Луканиа кивнул:

– Я так и сделаю. Только на этот раз я не буду посылать ему подарки, чтобы подсластить пилюлю. Сейчас каждому надо позаботиться о собственной шкуре. Нас могут перестрелять как кроликов.

Сальваторе Маранзано, однако, стерпел столь унизительный отказ того, кого он неизменно называл Сальваторе Луканиа. Он не взялся за оружие, по-видимому опасаясь, что его соперник Массериа, воспользовавшись случаем, поспешит на помощь «молодым волкам» и при их содействии расправится с ним самим.

Тем не менее стали происходить загадочные события: в нескольких километрах от Атлантик-Сити на дорогах, проходящих через штат Нью-Джерси, неизвестные перехватили несколько автомашин с партией виски. Через пару дней федеральная полиция разгромила два крупных склада спиртного на севере Манхэттена. Среди бутлегеров число друзей Луканиа поредело, кроме того, крупнейшие ночные заведения высшего разряда вдруг превратились в ярых блюстителей закона Уолстеда, поскольку оказались на мели.

То же самое происходило у Костелло в «Клаб 21», у Шульца в «Эмбасси клаб», Джека Легза Даймонда в «Хости-Тости», а также у Луканиа, Лански, Сигела и Дженовезе в «Саттон клаб», «Лиго», «Трокадеро», «Конни'с Ин», «Нест энд Смолл'с Парадайз» и, наконец, у Арнольда Ротштейна в «Коттон клаб». Нельзя было равнодушно внимать тому, как позванивали обыкновенные кусочки льда на дне пустых бокалов у таких всеми уважаемых и почитаемых гостей, как лорд и леди Маунтбаттен, Джимми Уолкер, Элсе Сампле, Мак Ферсон, «Гранд Гёл» Фэлон, известный адвокат, артисты Фрэд и Адель Астер, Рудольф Валентине, Виктор Макледлен, Дуглас Фербенкс, Адольф Менжу, Мэри Пикфорд, Зэзи Питс, Мэй Муррей, Уилма Банки, Фанни Фэрд, Норма Толмэдж. Некто Филдс заметил как-то по этому поводу, что, «если засуха будет продолжаться, он сможет сэкономить на пудре, поскольку не будет нужды пудрить нос…». Первоклассные оркестры этих заведений, которыми руководили Луи Армстронг, Каб Каллоуэй, Флетчер Хендерсон, Дюк Эллингтон, из-за отсутствия тонизирующего умерили пыл своих джазовых импровизаций. На 32-й Западной улице воцарилась паника. Модным кабакам предстояло лишиться щедрой клиентуры, если они не смогут наполнить бокалы своих посетителей. Владельцы этих заведений не давали покоя Чарли Луканиа, говоря, что им не остается ничего другого, как обратиться за пополнением запасов к Маранзано или Массериа.

Прижатый в угол, Чарли вынужден был срочно принять решение. Усевшись в свой черный «паккард» и захватив с собой Джо Адониса, он устремился к Нинки Джонсону в Атлантик-Сити, точнее, в Челси, лучший пригородный район, где тот проживал в роскошном отеле. Побережье штата Нью-Джерси, которое он полностью контролировал, приносило ему немалые доходы.

В белоснежном костюме, с красной гвоздикой в петлице, Джонсон встретил их весьма радушно. Луканиа сразу же приступил к делу:

– Я сел в галошу, а ты катаешься как сыр в масле. Так вот, мне необходимо шотландское виски, необходимо до зарезу. Ты ведь контролируешь все, что прибывает на побережье. Обозначь хотя бы координаты прибытия очередной партии приличного товара. Я готов переплатить. Ты бери все, что хочешь, мне же нужна водка по любой цене… и я всегда буду тебе благодарен за это.

Никки принялся закуривать свою гаванскую сигару. Не торопясь выпустил первое кольцо дыма и вкрадчиво ответил:

– Чарли, ты не забыл обо мне, и хорошо сделал. Я твой друг и уважаю тебя за то, что ты ведешь свою галеру, не особенно налегая на весла. Ты далеко пойдешь, и я не прочь пойти с тобой. Когда-нибудь в будущем я передам в распоряжение твоих отрядов принадлежащее мне побережье. Никто другой не сможет им воспользоваться. А сейчас мои люди проводят вас до парома Кэмдена. Это практически в Филадельфии. О процентах мы договоримся. Бизнес есть бизнес, не так ли? Учитывая, что тебе надо успеть подготовиться, я хочу сообщить тебе приятную вещь: прибытие ожидается завтра в Вентнор-Бэй. Я даю о'кей. Будет чем заполнить несколько автомашин… У Чарли загорелись глаза:

– Приличным?

– Экстра. «Джастерини энд Брукс», чистое как слеза и не для забегаловок. Кроме этого, там же должно быть несколько ящиков французского коньяка «Хеннесси».

– Дорогого?

Джонсон стряхнул пепел с сигары. Тихо, словно боялся сорвать голос, он проговорил:

– Он слишком хорош, чтобы его продавать. Правда, с ним положение сложнее. Он уже принадлежит кое-кому, кто заплатит за него нужную сумму…

– Я его знаю?

– Немного. Это твой земляк, Сальваторе Маранзано.

С перепугу Джо Адонис схватился рукой за сердце, а точнее, за то место, где «в колыбели» отдыхало его любимое дитя – автоматический пистолет «ремингтон» 38-го калибра.

Ответ Чарли был лаконичен:

– Покупателем буду я.

Рука Адониса опустилась. Этот красивый малый, всегда готовый действовать, боялся сильных эмоций.

* * *

Когда Джонсон принимался за какое-нибудь дело, он не останавливался на полпути. На карте района указательным пальцем с идеально сделанным маникюром он отметил маршрут, по которому пойдет отряд Маранзано.

На следующий день, из Нью-Йорка на трех автомобилях выехали: Чарли Луканиа, Мейер Лански, Багси Сигел, Альберт Анастасиа, Джо Адонис, Джек Легс Даймонд, Лепке Бухалтер, Фрэнк Скализе, Томми Луччезе и еще двое гангстеров, благополучно здравствующих и поныне и превратившихся в «добропорядочных» граждан, имеющих склонность возбуждать процессы о клевете. Они остановились в лесу неподалеку от Эгг-Харбор в штате Нью-Джерси. Даже самые обеспеченные вновь обрели смелость, как только почувствовали, что источник их доходов может иссякнуть.

Этот источник находился сейчас совсем рядом, в кузовах восьми автомашин. Впереди колонны шел лимузин, в котором расположились четверо вооруженных до зубов сопровождающих. Замыкал ее другой лимузин с пятью лучшими «курками». Рядом с каждым водителем находилось еще по одному человеку, вооруженному пистолетом-автоматом «томпсон», зловещей машиной смерти.

Головная машина остановилась перед поворотом. Путь преграждала поваленная пихта. Для сопровождающих такая неожиданность не требовала пояснений. Дверцы лимузинов распахнулись еще на ходу. Но стрельба, которую открыли с обеих сторон дороги, была такой сильной, что тут же под неистовым градом пуль дверцы захлопнулись, а изрешеченные тела застыли на сиденьях. Водители красноречиво тянули руки вверх. Лимузин, прикрывавший колонну сзади, взревев мотором, устремился восвояси. Сидевшие в первых трех грузовиках гангстеры попытались сопротивляться, но, сраженные меткими выстрелами, вскоре затихли. Анастасиа на всякий случай разрядил в них свою «пушку», «смит-вессон» 45-го калибра. Водителей согнали прикладами в кювет. Джека Даймонда пришлось при этом сдерживать: он буквально осатанел от этой омерзительной работы.

Покончив с этим, главари преступного синдиката как ни в чем не бывало заняли места в кабинах грузовиков. Луканиа, Сигел и Лански повели лимузины. Никки Джонсон поджидал их в Нью-Йорке вместе с Дженовезе и Костелло. Увидев Луканиа, он забеспокоился.

– Потерь нет? – спросил он.

– Ни одной. Не могли позволить себе такой роскоши. Если бы хоть кто-нибудь из нас был ранен, пришлось бы бросить один грузовик. Понимаешь, чего бы это стоило?

Джонсон застыл с открытым ртом. Последующие дни для тех, кто обитал между 5-й и 6-й улицами, можно было бы назвать праздничными.

52-я улица превратилась в оазис, где расцвели все запрещенные удовольствия. Добытое виски золотилось в огромных хрустальных бокалах, где после стольких перипетий оно охлаждалось кубиками льда, прежде чем попасть в глотку какого-либо знатного клиента.

После успешной операции все ее участники усилили меры по собственной безопасности, выходили на улицу только четверками и шли по двое по противоположным тротуарам, с тем чтобы можно было оказать поддержку друг другу в случае внезапного нападения. Хотя никто из конвоировавших колонну и оставшихся в живых узнать их не мог, поскольку Чарли снабдил нападавших специальными черными капюшонами и в течение всей операции не было произнесено ни единого слова, не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, кто совершил нападение. У Маранзано, имевшего отменный нюх, не могло возникнуть сомнений по этому поводу. Целый месяц прошел в опасениях и ожиданиях мести с его стороны. Но он молчал. Все, кто ожидал, что он начнет действовать, уже склонялись к мысли, что он готов снести позор. Приказа дона ждали скорее не для мести, а для подтверждения его права называться таковым. «Если ты прощаешь обиду, жди смерти», – гласит сицилийская пословица. Дон Сальваторе, по-видимому, счел эту сентенцию устаревшей и постарался забыть ее.

Единственный, кто не был забыт, – это Никки Джонсон. Луканиа, Сигел, Костелло и Лански единодушно решили переводить в дальнейшем на его счет десять процентов доходов со всех операций, которые они будут проводить даже без его ведома. Они сдержали слово, хотя к этому времени Джонсон располагал в Атлантик-Сити такими неограниченными возможностями, как никогда раньше.

* * *

В преступном мире репутация Чарли Луканиа после этой операции заметно повысилась. То, что Маранзано в ответ на обиду не начал истребительной войны, свидетельствовало о том, что он считает Луканиа и его сообщников слишком большой силой, В действительности же дон Сальваторе ясно понимал, что, атакуй он «молодых волков», он спровоцировал бы Массериа, жаждавшего стать «каппо дей тутти каппи», напасть на него самого. В этом случае Маранзано оказался бы между двух огней и его шансы на успех равнялись бы нулю.

Между тем как бы случайно возник Джо Массериа. Луканиа не мог позволить себе иметь врагов в лице и Массериа, и Маранзано. Припертый к стенке, он заключил с Массериа соглашение, в соответствии с которым он, по всеобщему мнению, ставил себя в положение лейтенанта Массериа. В действительности же, невзирая на гнев новоприобретенного босса, он продолжал сохранять полную независимость во всем, что касалось торговли высококачественными сортами спиртного. Такое положение его полностью устраивало. Союз с Джо Боссом обеспечивал ему своего рода признание в мафии, защищая от возможных атак со стороны Сальваторе Маранзано.

Воспользовавшись необъявленным перемирием, Луканиа почти все вечера проводил в «Сарди'с», закрытом привилегированном клубе с ночным ресторанчиком. Чтобы добраться туда, он пешком поднимался по 44-й Западной улице. «Кадиллак» Луканиа, в котором находились его телохранители во главе с Альбертом Анастасиа, медленно двигался в пяти метрах от него.

В клубе он часто виделся с Костелло, Сигелом и одним французом, другом Фрэнка, давним партнером Оуни Маддена, по имени Биг Френч Леманж. Так как он был французским гражданином, Биг Френч смог официально оборудовать склады на островах Сен-Пьер и Микелон, что помогло ему наладить бесперебойную доставку морским путем лучших напитков французского производства, в основном шампанского «Мойэ э Шандон» и коньяка «Хеннесси». Иметь такого человека в друзьях означало не испытывать перебоев в снабжении этими дорогими сортами алкоголя, столь горячо почитаемыми полуночниками и любителями хорошо погулять. Чтобы не испытывать больше острого недостатка в товаре, как это случилось совсем недавно, Чарли платил наличными и сумел сделать огромные запасы спиртного.

Фрэнк Костелло, составив новый список крупных функционеров, получавших, по его собственным словам, деньги в обе лапы, чтобы больше входило, поставил «смазной банк», к великому огорчению Мейера Лански, в довольно трудное положение. Приходилось раздавать миллионы долларов. В том числе значительные суммы предназначались для нью-йоркской полиции. Так, если в 1924 году главный шеф полиции Джозеф А. Уоррен получал двадцать тысяч долларов в неделю, то его преемнику Гроверу А. Уоллену в 1926 году каждую пятницу вручалось пятьдесят тысяч, причем самым неожиданным способом.

Один молодой человек по имени Джо Куней, прозванный своими приятелями Джо Куун, что приводило его в бешенство («куун» на арго означает «негр», а Джо был ярым расистом), приносил деньги в здание городского муниципалитета под видом электрика. Его ящик для инструментов и довольно вместительная сумка были до отказа набиты долларами в мелких купюрах. Чтобы сохранять за собой место шефа полиции, нужно было проявлять осторожность… Джо Кууни выполнял свое поручение весьма успешно и без всяких осложнений. Следует, пожалуй, отметить, что он был ирландцем, как и большинство нью-йоркских полицейских.

Политические деятели, постоянно нуждавшиеся в деньгах для проведения очередных предвыборных кампаний, стоили не дешевле, особенно демократы из Таммани-Холл. Естественно, Луканиа не пренебрегал и республиканцами. Делая ставку на тех и других, он всегда оказывался в выигрыше.

Ему принадлежат слова, которые и сейчас приводят в ужас:

– Есть закон и закон. Есть парни, которые помогают устанавливать, когда это нужно, мои законы на улице, а есть те, кто помогает моим законам попадать в тексты государственных документов самым что ни на есть легальным и мирным путем. Я лично содействовал тому, чтобы за короткий срок избрано было более восьмидесяти марионеток, и все они – муниципальные советники, мэры, депутаты и даже сенаторы – голосовали, как я им говорил. Они принадлежат мне. Я их нашел. Я их избрал. Они принадлежат мне душой и телом.

Как это обычно бывает, именно в тот момент, когда Луканиа считал, что он всех купил и, следовательно, все: предусмотрел, на него свалилась неприятность. Однажды он решил навестить Сигела в его резиденции.[24]24
  Между Мэдисон-сквер и Парк-авеню Бенджамин Сигел занимал целый этаж из пяти роскошных квартир. В одной он жил сам, а другие держал для своих людей, оборудовав многочисленные конторы. Лифт поднимал прямо в холл, огороженный пуленепробиваемыми стеклами, где постоянно дежурили пять лучших «курков», которые мгновенно могли превратить любого, кто появлялся здесь, в клиента для похоронного бюро.


[Закрыть] Тот уже ожидал его и, растолкав своих людей, затащил в свой кабинет.

– Беда, Чарли…

– Что случилось?

– Весь груз с «Офелии», лучшее виски прямо из Абердина, у нас увели где-то между Бостоном и Нью-Йорком.

– Кто?

– Я еще не знаю. Я отправил Левина, чтобы тот заставил говорить всех, даже немых. Тебе не кажется, что это дело рук Маранзано?

Чарли пожал плечами, но известие его крайне взволновало. Следующий вопрос он задал на родном языке:

– Кто бы это мог быть? Багси поспешил ответить:

– Не волнуйся… Скоро все выяснится. Луканиа некоторое время молчал, а затем спросил:

– Сколько?

«Обаятельный убийца с голубыми глазами», которому очень нравилось, когда его так называли, боясь гнева, отвел глаза и только после этого осмелился произнести:

– Более миллиона долларов, Чарли… Выплачено при отправке груза.

Это был сильный удар – удар не только по карману, но и по престижу. Его нанесли тем же способом, каким некогда они сами нанесли удар Маранзано. Где гарантия, что в будущем не доберутся сначала до других его операций, потом до его людей, а затем и до него самого? Надо было как можно скорее узнать, кто осмелился совершить нападение. И он узнал это быстрее, чем можно было ожидать. Помогло ему в этом проявление искренней дружбы, столь редкой в тех кругах. Вслед за этим последовал целый ряд трагических событий.

Еще давно Арнольд Ротштейн предсказывал Чарли:

– Ты далеко пойдешь… У тебя нет предрассудков. Прежде чем совершать поступки, ты их тщательно обдумываешь. Ты стараешься любое дело сделать на славу… Ты мало говоришь, но говоришь дело. Вот видишь, Чарли, ты уже одеваешься не хуже, чем я, а вскоре и в этом сумеешь меня превзойти… Мое наследство достанется тебе.

Ротштейн и не ведал, сколь пророческими окажутся его слова.

Однажды он пригласил в свой «Коттон клаб» одного Луканиа.

– Чарли, я должен с тобой поговорить… Мне кажется, я выгребаю деньги из твоего кармана.

Луканиа нахмурился, затем улыбнулся, что делал в исключительных случаях, и то в адрес своих немногочисленных друзей:

– Оставь, Арнольд… То, что ты сделал для меня, не имеет цены. Я никогда не сумею рассчитаться с тобой…

С перекошенным от волнения лицом Ротштейн выдавил из себя весьма ценное признание:

– Как-то вечером один упрямец из Чикаго почувствовал, что у пего начали расти крылья, как у голубка, и ему очень захотелось полетать. Я его общипал подчистую, чтобы отучить выпендриваться на людях. В общей сложности взял с него сто пятьдесят тысяч долларов.

Его гость одобрительно свистнул.

– При себе у него оказалось только шестьдесят. Из них пятьдесят взял я, а он попросил подождать недельку, пока приготовит остальные.

Чарли высказал свое предположение:

– Неделя прошла, и твой голубок улетел…

– Как раз нет. Сто тысяч у меня в кармане, но где так быстро он мог найти такие деньги? Меня смущает, что он вернул мне долг на следующий день после того, как пропали твои машины…

Как и всегда, когда его охватывало волнение, Луканиа несколько раз постучал большим и указательным пальцами по плотно сжатым губам.

– Ты знаешь имя этого червяка?

– Бен… Его зовут Блюм. Но поскольку имя его Самюэль, я уверен, что…

Луканиа энергично затряс головой:

– Пусть это тебя не заботит, Арнольд, больше ничего не требуется, остальное я сделаю сам.

Поднимаясь, он добавил:

– Мне надо собрать всех своих на совет. Наступила очередь Арнольда Ротштейна кивнуть головой.

* * *

Багси Сигел и на этот раз опередил всех. Этот безжалостный убийца обладал исключительным чутьем охотника. Особенно вдохновляла его охота за человеком. Он мог бы приносить огромные доходы целому агентству частных детективов. Ему удалось настигнуть Самюэля Блюма в Майами в момент, когда тот загорал под жарким солнцем Флориды.

– Пойдем с нами, приятель, из-за тебя я могу скоро заработать солнечный удар…

Потеряв дар речи, человек в плавках, поднимаясь, увидел перед собой парня с хищным блеском голубых глаз, в светлом костюме, черной рубашке, державшего в одной руке белую панаму, под которой угадывался спрятанный «люгер», ствол которого почти упирался в грудь несчастного. Рядом с Багси находилось еще два субъекта. Голос Багси звучал угрожающе:

– Не трудись наряжаться, ты и так годишься. Спустя полчаса бедный Самюэль Блюм ничем уже не напоминал пляжного Аполлона. Подвешенное за руки к решетке одного из канализационных колодцев, его тело, изуродованное до неузнаваемости, болталось в полутьме среди зловония разлагающихся испражнений.

У Чарли Луканиа перекосилась физиономия, когда он выслушал рассказ Багси Сигела.

– Самюэль Блюм приехал из Чикаго по просьбе Джо Босса. Это ничтожество работало на Фрэнка Нитти и Фреда Риеса, создавая себе репутацию. Джо Массериа пригласил его с уже обстрелянной командой «Чи», чтобы разделаться с твоим конвоем, пообещав ему пятую часть. Двести тысяч долларов. Он их уплатил, а я округлил его счет двумя пулями.

В уме Луканиа уже созревал тайный план.

– Массериа, я отплачу тебе той же монетой! Выходит, Джо Босс атаковал его исподтишка. Это было своего рода напоминанием: «Остановись, малыш, ты становишься слишком самостоятельным». Оно было сделано руками наемных бандитов, а не членов семьи, что означало бы открытое объявление войны. Диалог с мафией оставался еще возможным, но требовал соблюдения определенных условий: следовало уступить ей весь алкогольный бизнес, стать кротким и покорным, перейти на второстепенные роли, превратиться в мальчика на побегушках у Массериа. Одна мысль об этом наполняла Чарли яростью.

– Спокойно, Чарли, спокойно, – уговаривал он себя, скрипя зубами.

Итак, Джо Массериа, видя, что Сальваторе Маранзано не реагирует на атаку молодого, ставшего уже опасным «волка», понял, что пора проявить силу и смирить своего непокорного союзника, а затем захватить высшую власть в мафии, отстранив Маранзано, этого старого и боязливого дона, тонкого знатока латыни, явно неподходящего для американской действительности.

Для Луканиа ситуация выглядела так: обворованный им Маранзано и обворовавший его Массериа не станут мешкать с тем, чтобы дать о себе знать куда более решительным образом. Ни тот ни другой не могли воздержаться от того, чтобы оказать на него давление и добиться его полного подчинения.

Но в это время еще один удар обрушился на Чарли Луканиа. 4 ноября 1928 года Арнольд Ротштейн, воспитатель Чарли, обучавший его правилам хорошего тона, стал жертвой человека, явно дурно воспитанного. Неизвестный всадил ему пулю в живот. Короля картежников нашли на залитом кровью ковре в комнате № 309 отеля «Парк сентрал» (ныне «Шератон-парк»). В течение двух суток он корчился от боли, его осунувшееся лицо, обезображенное гримасой страдания, покрывали капельки пота. Полицейские запретили приближаться к нему. Детектива интересовал всего один вопрос:

– В тебя стреляли спереди, ты его хорошо рассмотрел?

– В меня никто не стрелял…

– О нет! У меня свинцовые колики.

После этого ему ничего не оставалось, как испустить дух, что он и сделал в ужасных страданиях.

– Ну конечно. И ты так корчишься потому, что с тобой ничего не случилось!

Вскоре попытались распространить слух, будто Арнольд Ротштейн четыре дня подряд вел крупную игру в покер с четырьмя другими партнерами. Один из игроков, Джордж Макманус, обвиненный в случившемся, вскоре за отсутствием улик был выпущен на свободу. Легенда утверждала, что якобы Ротштейн задолжал ему триста тысяч долларов. Поверить в это мог только ребенок. Арнольд никогда не проигрывал, но если бы он даже и умудрился проиграть такие деньги, то вполне мог заплатить без особых затруднений в два раза большую сумму. К тому же не следует забывать, что там присутствовало еще три игрока. Через день, через месяц или спустя более длительное время, но непременно один из них рассказал бы правду о случившемся. Так бывает всегда.

Как мы знаем, одна пуля (единственная) была пущена умелой рукой человека, уверенного как в том, что жертва умрет, так и в том, что перед смертью Ротштейн будет иметь время, испытывая адские боли, пожалеть о совершенном им опрометчивом поступке… таком, например, как рассказ о том, как некий Сэм Блюм вернул свои карточные долги на следующий день после нападения, в результате которого Чарли Луканиа остался в дураках.

Впрочем, Луканиа не обманывался на этот счет. Он отказался комментировать гибель Арнольда Ротштейна, хотя искренне сожалел о его смерти. Дальнейшее его поведение по отношению к Массериа красноречиво свидетельствует о занятой им позиции. Впрочем, о многом говорит и отношение Массериа к Луканиа.

Немедленно после смерти Ротштейна Джо Босс позвонил Луканиа по телефону и потребовал усилить активность во всех отраслях деятельности, в которых затронуты его интересы, а также повысить отчисляемые в его пользу проценты. При этом в его голосе звучала неприкрытая угроза.

«Банда четырех», превратившаяся к этому времени в «семерку» (Луканиа, Костелло, Лански, Сигел, Датч Шульц, Дженовезе, Адонис) или даже в «девятку», так как к ней присоединились Лепке Бухалтер и Альберт Анастасиа, поторопилась разделить империю Ротштейна. Фрэнк Костелло с единодушного согласия унаследовал контроль за азартными играми, получив в помощники Фрэнка Эриксона, бывшего верного лейтенанта Ротштейна, заправлявшего букмекерским хозяйством своего босса, что позволило ему быстро войти в курс дела. Луканиа добился того, что Джо Массериа стали отдавать двадцать пять процентов доходов, чтобы как-то умерить его растущий гнев. Костелло запустил свой бизнес на нужный ход; Шульц контролировал многочисленные питейные заведения. Была организована грозная служба действия, в обязанности которой входило подавление и уничтожение непокорных, непонятливых и предателей. Каждый обрел свою специализацию, но всем вместе распоряжался Чарли, представлявший их перед Массериа и вынужденный унижаться, лишь бы Джо Босс не мог сунуть нос в их бизнес со спиртным.

В эти дни Луканиа много разъезжал, оказывая различные услуги многочисленным шайкам, расплодившимся по всей стране. Он пользовался уважением их главарей, в том числе известного Аль Капоне, который из-за неоднократных столкновений с Биг Мораном счел для себя полезным поддерживать с Чарли хорошие отношения. Такую же позицию занял Моэ Далитц, его старый приятель, орудовавший в Детройте. Со своим компаньоном Бернштейном он организовал шайку по образу и подобию мафии, с той лишь разницей, что вместо сицилийцев в нее допускались только евреи. Проявляя невероятную жестокость, они держали под контролем весь Средний Запад и дорогу от Великих озер к Канаде, что приносило им огромные доходы. В Кливленде шайка Мейфилда Роуда также следовала – разумеется, оплачивая их – его советам. В Филадельфии Гарри Стромберг, он яге Ник Розен, пошел по стопам Уэкси Гордона.

Но помимо крупных, существовало множество мелких шаек, которые почти не контролировались и которые в скором времени предстояло заставить уважать законы преступного мира. Чтобы избежать нападений, от которых никто не был гарантирован, надо было объединить наиболее влиятельных и сильных, и Луканиа чувствовал, что момент для этого уже настал, О нем самом и его планах заговорили столь почтительно, что неожиданно Джо Массериа потерял терпение и, невзирая на оказываемые ему послушным лейтенантом услуги, а также исправно отчисляемые со всех видов рэкета повышенные проценты, решил грубо продемонстрировать, что настоящий босс попрежнему он.

Прибегнув к старому правилу, предписывавшему вступившему в мафию сицилийцу подчинение своему боссу, Джо Массериа приказал Луканиа «взять» экспедитора, чтобы прикрыть первые шаги на преступном поприще одного новоиспеченного мафиозо – Поля Минео. Это было в конце ноября 1928 года.

Вынужденный подчиниться, Луканиа, в сопровождении Левина и Поля Минео отправился на 37-ю улицу, где у здания «Корн эксчейндж бэнк» устроил засаду. Экспедитор с деньгами, предназначавшимися для выплаты жалованья персоналу одной большой текстильной компании, вышел из банка в установленный час. Как было предусмотрено, Минео кинулся к нему, сбил с ног и вырвал сумку с деньгами. Банковский охранник поднял тревогу, затем кинулся в погоню и выстрелил в Минео, который тут же рухнул на тротуар. Чарли Луканиа выскочил из машины, взвалил окровавленного Минео на плечо, подхватил сумку, втолкнул Минео и сумку в машину, которую Левин сразу же рванул с места… Не успели они проехать и ста метров, как были остановлены полицейским патрулем.

Восемь тысяч долларов – вот цена тому, за что Луканиа чуть не выбыл на долгое время из числа действующих лиц. Так оно и было бы, если бы не преданность и настойчивость членов «Банды четырех», развивших бурную деятельность. Лански не считая пускал в ход деньги из «смазного банка», а Фрэнк Костелло столь умело компрометировал важных политических деятелей и полицейских чиновников, что дело было закрыто за отсутствием улик. И стоило все это много больше злосчастных восьми тысяч долларов.

Вместе с тем было достаточно очевидным, что полицейский патруль, задержавший нападавших почти на месте преступления, находился поблизости подозрительно своевременно. Желание отомстить Массериа той же самой монетой все сильнее овладевало Луканиа.

Позор, который ему пришлось испытать и которого он стыдился, заставил его в момент ареста назваться Чарли Лучиано, с тем чтобы имя Луканиа не было замешано в столь плачевной авантюре, недостойной главаря банды.

Таким образом, первыми произнесли имя «Лучиано» полицейские. Они не собирались окончательно закрепить за ним это имя. Но в роскошных апартаментах на последних этажах отеля «Барбизон плаза» с видом на Сентрал-Парк-авеню он остановился уже под именем Чарли Лучиано, пригласив разделить свой досуг некую Гай Орлову – красивую стройную танцовщицу, хорошо говорившую по-французски и по-русски и обожавшую шикарную жизнь.

Оставаясь лейтенантом Джо Босса в семье Массериа, Луканиа старательно выполнял все лежащие на нем обязанности, проявляя неимоверную жестокость в операциях по вымогательству денег, отбирая их у слабых, уничтожая непослушных, заставляя тех, кто задолжал, возвращать все до последнего пенса, увеличивая сбыт аппаратов Костелло, поднимая ставки в публичных домах. Никогда еще Массериа не видел такого обилия стекающихся к нему долларов, что, однако, не мешало ему высказывать недовольство своему помощнику, который, по его мнению, занимался главным образом спиртным и расширением сети всякого рода забегаловок.