Текст книги "Сколько костей!"

III

Пуля, размозжившая голову мадам Пиго, была не обычной, вульгарной пулей, а такой, которая перемещается в пространстве со скоростью звука, скажем, со скоростью триста пятьдесят метров в секунду, толкая перед собой этакий шар из сжатого воздуха. Это приблизительно то же самое, как если бы в вас со скоростью звука попал бильярдный шар. При этом тому, кто в вас стреляет, можно даже не очень прицеливаться. Если подобный снаряд попадет вам даже в руку, этого будет достаточно, так как вы умрете от шока.

Мадам Пиго пуля попала в ухо. Она рухнула на пол ничком. Прошло три или четыре секунды, прежде, чем окружающие осознали, что произошло. Выстрела никто не слышал, так как оружие наверняка было оснащено глушителем. Я никак не мог сообразить, откуда стреляли, и, стоя на своем месте, растерянно глазел по сторонам на снующих мимо людей. Неожиданно какая-то женщина, забрызганная мозговой жидкостью, начала громко визжать. Послышались другие крики, причитания, восклицания и советы, что надо делать.

– Это покушение!

– Надо вызвать полицию!

– Ничего не трогать!

– Не прикасайтесь к ней, она ранена!

– Это граната!

– Спасайся, кто может!

Началась суматоха, перешедшая в панику и закончившаяся столпотворением в дверях.

Тем временем я приблизительно рассчитал траекторию снаряда и широкими шагами направился в противоположный угол зала, внимательно вглядываясь в лица спешащих в ту же сторону людей. Не найдя никого, к кому бы я мог обратиться с вопросом: "Простите, это не вы только что стреляли и убили старую даму?", я вернулся назад, к трупу, возле которого уже стояли четверо полицейских в форме. На улице раздалась сирена полицейской машины, и в следующее мгновение в зал вбежали еще шестеро полицейских в форме.

Немного раньше, когда я подходил к столпившимся вокруг трупа людям, я наступил на небольшой твердый предмет и немного раздавил его ногой. Я тщательно осмотрел пол под ногами, замусоренный окурками и использованными билетами, и обнаружил гильзу, на которую я наступил. Я поднял ее и увидел, что она была пустой. На гильзе было написано: "СУПЕР-Х 45 АВТО".

– Отойдите в сторону, пожалуйста, – обратился ко мне один из полицейских.

Полиция оцепляла центр зала и просила столпившихся разойтись.

– Я хочу сделать заявление, – сказал я.

– Хорошо, подождите, – ответил полицейский.

Мне пришлось схватить его за рукав.

– Я все видел, у меня было назначено свидание с женщиной, которую убили. Посмотрите, мне кажется, я нашел гильзу. Мне очень жаль, но я оставил на ней отпечатки своих пальцев.

– Ваших пальцев? – переспросил полицейский, беря у меня гильзу. – Ах, черт! – добавил он, зачем-то переложив гильзу из одной руки в другую, словно боясь обжечься. – Шеф! – позвал он. – Шеф!

Немного позднее, после того как я назвал фамилию убитой и свою и дал кое-какие пояснения, прибыли другие полицейские в гражданской одежде и увели меня.

Мне пришлось прождать в коридоре комиссариата до девяти часов тридцати минут под наблюдением одного легавого, который даже предложил мне купить у него сандвич, но я отказался, так как неожиданная и чудовищная смерть мадам Пиго отбила у меня всякий аппетит. Кроме того, у меня болели голова и особенно затылок.

С половины десятого вечера до без пятнадцати трех утра меня допрашивали комиссар Шоффар и еще двое офицеров, которые поочередно сменяли друг друга. Шоффар производил скорее приятное впечатление. Полноватый, с пышными усами, он работал добросовестно, не пытаясь изображать из себя ни героя вестерна, ни Мегрэ. Офицеры полиции были более жесткими, наверняка с его благословения. Они промариновали меня достаточно долго по той причине, что я был частным детективом, а среди людей этой профессии очень много мошенников и даже бандитов. Я рассказал им все, что знал, и повторил это сорок или пятьдесят раз, чтобы удовлетворить их.

В двадцать два часа пятнадцать минут, после того как я дал первые показания, мы отправились на машине ко мне за письмом Филиппин, напечатанным шрифтом для слепых. Вернувшись в здание судебной полиции, один из полицейских исчез с письмом, а когда он снова появился в кабинете, то письма у него уже не было. Когда под утро Шоффар отпустил меня, предупредив о том, что меня еще вызовет к себе судебный следователь, я спросил его о содержании письма.

– Ничего важного, – ответил он.

– Это моя частная корреспонденция, – заметил я. – Вы получили расшифровку?

Он вздохнул и взял в руки лист бумаги, который ему некоторое время назад положили на стол.

– "Дорогой месье, – прочел он, – я узнала, что моя мать обратилась к вам за помощью, чтобы разыскать меня. Это совершенно бесполезно. Я уехала по собственному желанию со своим женихом, получившим назначение за границей. У меня нет никакого желания видеть мою мать, по крайней мере, в настоящий момент. Вы теряете время, а моя мать – деньги. Я была бы вам очень признательна, если бы вы передали ей содержание этого письма".

Шоффар посмотрел на меня большими грустными глазами.

– Вот, – сказал он, – подпись, сделанная на машинке, а ниже – подпись от руки. Вы удовлетворены?

– Теперь, после смерти матери, – сказал я, – Филиппин должна объявиться.

– Будем надеяться.

– Я тоже буду надеяться, – добавил я.

– Возвращайтесь домой и оставьте меня в покое, – бросил он.

Я так и сделал, только в обратном порядке.

Придя домой, я натер поясницу линиментом и доел на кухне остатки засохшего камамбера с черствым хлебом. После этого я разложил диван-кровать, постелил постель, корчась от боли в пояснице, и лег спать. Я боялся, что пережитые за вечер события помешают мне заснуть, но ничего подобного.

В понедельник, в четырнадцать часов пятнадцать минут, меня разбудил инспектор Коччиоли, барабанивший в мою дверь, которую я наконец открыл ему.

– Я пришел с дружеским визитом, – начал он, бросив на разобранную постель "Франс суар" и несколько конвертов. – Сегодня у меня выходной. Я проходил мимо и… – он указал жестом на постель, – решил принести вам почту.

Я сварил для нас кофе "Нескафе". Пока закипала вода, я побрился и оделся. Я принес в кабинет, где мы устроились, две полные чашки кофе, а также захватил "Франс суар" и конверты.

Для человека, пришедшего с дружеским визитом, Коччиоли казался довольно напряженным. Он был высоким типом, с темными жесткими волосами, зачесанными назад, смуглолицым, черноглазым, с большим, немного крючковатым носом, толстыми губами и выступающей вперед челюстью. Он был улыбчивым и когда улыбался, то прищуривал глаза, а выражение его лица становилось страдальческим. В данный момент он не улыбался, а без конца приглаживал волосы. Кроме того, он кусал нижнюю губу, и на ней были уже видны следы от укусов.

Я пролистал "Франс суар". Сообщение об убийстве мадам Пиго было напечатано обычным шрифтом на первой странице, а дальше указывалась страница, на которую отсылали читателей, желающих узнать подробности. Я развернул газету и увидел две колонки, занимавшие треть страницы, которые были посвящены этому событию под заголовком "Свидание с детективом". Я пробежал статью глазами и узнал, что расследование убийства поручено комиссару Мадрье. Я удивленно поднял глаза на Коччиоли.

– Сегодня ночью меня допрашивал комиссар Шоффар, – сказал я. – А здесь пишут, что…

– Его отстранили. Я знаю Мадрье.

– Вот как!..

Я ни о чем не спрашивал Коччиоли. Он ударил правым кулаком о левую ладонь и проговорил:

– Антонен Мадрье… я его знаю. Мы были вместе в Марселе четыре года назад.

– Вот как!..

– Мы работали в финансовом отделе региональной службы судебной полиции. Наша работа была полностью дезорганизована.

– Вот как!..

– Зато мы получили повышение. Особенно Мадрье.

– Вот как, – произнес я еще раз.

Я перевел взгляд на конверты, которые я уже успел разложить на столе. На одном из них стоял почтовый штемпель Мант-ла-Жоли и дата отправления: прошлой ночью, в полночь.

– Коччиоли корсиканская или итальянская фамилия? – спросил я.

– Фамилия итальянская, но я корсиканец, – ответил он.

– Вчера вечером ко мне заходил один парень. Он заявил, что Филиппин Пиго не исчезла, а просто уехала с его другом, и что вы можете это подтвердить, если я ему не верю. Он сказал, что полиция получила сообщение то ли от Филиппин, то ли от ее жениха и полностью удовлетворена. Я имею в виду полицию.

– Не понимаю, как она может быть удовлетворена (я тоже имею в виду полицию) простым сообщением, когда речь идет об исчезновении человека.

– Я тоже этого не понимаю.

– Теперь дело будет вести Мадрье. Он отвратителен, ваш кофе. Вы положили его в три раза больше, чем нужно. – Тем не менее он его допил и поставил чашку на стол с гримасой, похожей на улыбку. – Я знаю, что вам сказал парень, который приходил вчера вечером, я читал дело у Шоффара, до того как его отстранили. Вы ничего не упустили из того, что произошло прошлой ночью?

– Вам-то что до этого? Ведь не вы ведете это дело.

– Нет, – согласился Коччиоли, – не я, его ведет Мадрье. – И он улыбнулся с таким видом, словно сел на гвоздь.

– Нет, мне кажется, я ничего не упустил, – сказал я.

Снимок был любительским. На нем была изображена улыбающаяся пара рядом с детской коляской в саду. На молодой Марте Пиго были костюм с плечиками, юбка длиною до середины икр и блузка. Ее волосы спереди были завиты, а сзади уложены в шиньон. На мужчине были черная форменная рубашка и берет альпийских стрелков. Его ноги были скрыты детской коляской.

С обратной стороны снимка размашистым почерком было написано карандашом:

"Воскресенье, шесть часов пятнадцать минут. Тарпон, если я не приду на свидание, значит, меня тоже убрали. Это отец Филиппин. Она наткнулась на него полтора месяца назад, но я ей не поверила. Его имя: ФАНЧ ТАНГИ".

Имя было написано заглавными буквами и подчеркнуто трижды, а затем шла подпись: Марта Пиго.

– Поскольку у вас нет больше клиентки, а полиция берет дело в свои руки, – сказал Коччиоли, – думаю, что вы можете о нем забыть.

Я снова перевернул фотоснимок, после чего поднял взгляд на полицейского, смотревшего на меня честными глазами. На самом же деле я чувствовал, что он не искренен, мелочен и корыстен до последней степени. Я бросил конверт и фотоснимок на стол и кивком указал на них Коччиоли. Он внимательно посмотрел на фото, прочел послание, затем снова впился глазами в снимок.

– В этом дерьмовом деле, – заметил он спокойным тоном, – не хватало только бретонца.

IV

Покойная Марта Пиго жила с дочерью Филиппин в жилом доме, в центре предместья Мант-ла-Жоли. Я проехал мимо дома в «пежо» на умеренной скорости, чтобы убедиться в том, что в доме нет легавых, затем оставил машину в трехстах метрах от дома и вернулся к нему пешком.

Зайдя в подъезд, я узнал по почтовому ящику, на каком этаже находится квартира, и поднялся по лестнице, так как лифта в доме не было. Это был солидный старый дом, немного запущенный: ковер на лестнице вытоптан, краска на стенах кое-где облупилась, а пол на лестничной площадке скрипел под ногами.

Я рассчитывал, что консьержка покажет мне квартиру. У меня осталось старое удостоверение с того времени, когда я был жандармом, а обыкновенные люди только в очень редких случаях знают о том, что жандарм не имеет права исполнять свои функции в гражданской одежде. Поскольку консьержки на месте не оказалось, мне пришлось открыть дверь самому. Я вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.

Я оказался в центре коридора. Справа были расположены кухня, ванная и комната. Слева – другая комната и гостиная. Мебель была тяжеловатой, темно-коричневого цвета, а кресла и плотные гардины – зеленого цвета с бронзовым оттенком. Обивка была выцветшей и обшарпанной.

Когда я проходил мимо телефона, то остановился, снял трубку и развинтил ее. В слуховой аппарат был вставлен крохотный микрофон в форме капсулы. Я оставил его на месте, завинтил трубку и положил ее на рычаг.

В комнате Филиппин стояла машинка со шрифтом для слепых. На ночном столике с витыми ножками я заметил отвратительную куклу высотой пятьдесят сантиметров, в красном цыганском платье и с гребнем в волосах. Я не стал задерживаться, а быстро прошел в другую комнату и открыл платяной шкаф, в котором висели пять или шесть довольно элегантных платьев и два дорогих костюма, но шляп не было.

Черную лакированную шляпку из соломки, украшенную искусственным жемчугом, я обнаружил в ванной вместе с платьем из хлопка и черными чулками. Все это валялось на полу, в углу между батареей и корзиной с грязным бельем. Когда Марта Пиго появилась в зале ожидания на вокзале Сен-Лазар, где ее убили, на ней было манто из искусственного меха.

Когда я вышел на улицу, уже стемнело, и начал накрапывать дождь. Было промозгло и холодно. Я приподнял воротник полупальто и быстрыми шагами направился к "пежо".

– Вы очень спешите, Тарпон? Надеюсь, вы нашли то, что искали? – спросил меня Шарль Прадье, неожиданно появившийся с левой, стороны.

Я быстрым движением повернул голову вправо, в сторону шоссе, и заметил какого-то типа, подходившего ко мне. Он подтолкнул меня под локоть.

– Не делайте глупостей, мы хотим только поговорить с вами. В вашей машине.

Я ничего не ответил. Мы сели в мою машину, я – за руль, Прадье – рядом со мной, а тип – на заднее сиденье.

– Не оборачивайтесь, – сказал он мне, когда я повернул голову, чтобы рассмотреть его. Он схватил меня за волосы, и я поморщился от боли. – Отвечайте, – продолжал он, – вы нашли то, что искали?

Мы сидели в моей машине, в полуметре от тротуара, по которому проходили люди, а по шоссе непрерывным потоком двигались автомобили, но у меня было ощущение, что мы оторваны от всего мира. Пока тип сзади держал меня за волосы, Прадье обшарил меня, чтобы убедиться в том, что при мне нет оружия. По автомобильным стеклам стекали дождевые капли, как слезы по щекам.

– Так что же вы искали? – снова спросил тип сзади.

– Вы, случайно, не жених Филиппин? – поинтересовался я.

– Что вы искали, Тарпон?

Он спрашивал спокойным и терпеливым тоном, четко выговаривая каждый звук, словно французский не был его родным языком. Это был человек другого калибра, нежели Прадье, и я начинал его немного побаиваться.

– Ничего особенного, какое-нибудь указание или улику, – ответил я, и Прадье прыснул. – Дело в том, что когда Марта Пиго пришла ко мне, она была одета скорее по-деревенски. Когда же ее убили, на ней было элегантное манто, поэтому я хотел узнать, как она обычно одевалась.

Тип сзади одобрительно хмыкнул.

– И какой вы сделали из этого вывод?

– Сначала она хотела, чтобы я принял ее за безобидную и глупую старушенцию, какой она, быть может, и не была, во всяком случае для всех. – Я вздохнул и сделал красноречивый жест. – Впрочем, не знаю.

– Но какое вам до всего этого дело, Тарпон?

– Простите?

– Она мертва. У вас больше нет клиентки. Предоставьте полиции разобраться во всей этой истории.

– Старая дама, – заявил я на театральный манер, – заплатила мне вперед за две недели работы.

Тип на заднем сиденье презрительно фыркнул.

– Кто попросил вас заняться этим делом, Тарпон?

– Допустим, Фанч Танги, – ответил я.

Не знаю, что меня дернуло сказать это. Может быть, мне было интересно посмотреть на их реакцию. Я смотрел прямо в глаза Прадье, но он никак не отреагировал на произнесенное имя, зато сзади меня раздался характерный щелчок: тип, без сомнения, выдвинул затвор полуавтоматического оружия.

– Об этом, – сказал он, – лучше поговорить в другом месте. – Трогайте. – Прадье бросил на него удивленный взгляд.

Я тронулся с места. Тип указывал мне направление. Мы выехали из Мант-ла-Жоли и, по национальной дороге сто восемьдесят повернули к Мелану.

– Сбавьте скорость, – приказал мне тип, когда мы подъезжали к регулируемому перекрестку. – Поверните налево.

Я свернул на департаментскую дорогу. Прадье снова бросил удивленный взгляд назад.

Навстречу нам ехала машина с включенными фарами. Я поднял правую руку и поправил зеркало заднего вида. В тот момент, когда встречная машина поравнялась с нами и осветила фарами салон моего "пежо", я отчетливо различил лицо типа, сидящего сзади меня. Ему было чуть больше сорока, на нем была шляпа из костюмной ткани в клетку, с узкими полями, у него были тонкие светлые усы и голубые глаза за очками без оправы, которые в упор смотрели на меня в зеркало.

Мы продолжали ехать, но теперь я твердо знал, что он убьет меня через несколько минут, как только найдет подходящее место. Пустынная дорога пошла вниз вдоль лесного массива.

– Сбавьте скорость, – приказал голубоглазый нордический тип.

Я слегка повернул руль вправо, и мы врезались прямо в километровый столб.

Хотя скорость была не очень большой, удар все же оказался ощутимым.

Я был к этому готов и закрепил ноги, но тем не менее больно ударился грудью о руль. Прадье разбил головой лобовое стекло и вылетел наружу. Голубоглазый был защищен лучше нас. Его выкинуло вперед, а его рука, вооруженная "кольтом" с глушителем размером в репу, застряла между двумя сиденьями.

Между тем моторный блок сплющился, капот взлетел на воздух, лобовое стекло вылетело вместе с Прадье, и все четыре дверцы открылись. Машину подкинуло вверх сантиметров на тридцать, после чего она опустилась на амортизаторы с глухим ударом.

Меня основательно тряхнуло и, взвыв от боли, я схватил рукою запястье голубоглазого нордического типа. Раздался выстрел, и на бортовом щитке образовалась дыра диаметром пять или шесть сантиметров. Я изо всех сил сжимал его запястье, и в конечном счете мне удалось сломать его.

– А-а… – выдохнул нордический тип и он врезал мне по уху левым кулаком.

Я вырвал пистолет из его сломанной руки, но продолжал сжимать его запястье, потому что мне хотелось прекратить бойню и поговорить с ним, как это принято между цивилизованными людьми, но он продолжал левым кулаком наносить удары по моему уху, затем подобрал колени под подбородок и стал нажимать на переднее сиденье так, что я был зажат и полураздавлен между сиденьем и рулем.

Я выпустил сломанное запястье. Нордический тип вылетел головой вперед в открытую дверцу. Я направил на него оружие, но какое-то мгновение колебался, так как знал, что этим пистолетом нельзя человека просто ранить. Он успел перевернуться, вскочить на ноги и исчезнуть в темных полях.

Я стремительно выскочил из машины. Прадье лежал ничком на капоте, а его ноги были внутри салона машины. Насколько я мог различить в темноте, его лицо было все в крови. Согнувшись пополам из-за боли в груди и в пояснице, я обогнул машину и стал продвигаться вперед, как краб.

Я услышал шуршание соломы и заметил впереди удирающее светлое пятно. Я прицелился, держа "кольт" двумя руками, но это было непросто, так как я дрожал как осиновый лист, и в конечном счете светлое пятно исчезло.

Я оперся об останки "пежо". Мои глаза застилал пот. Я тяжело дышал, выпуская изо рта пар, хотя воздух не был холодным до такой степени. Вероятно, в этот момент температура моего тела подскочила до сорока градусов. С полей доносился тошнотворный залах навоза. В долине там и сям светились огни, там жили люди, играла музыка, кто-то танцевал…

Через какое-то время на дороге появился автомобиль. Проезжая мимо "пежо", водитель немного притормозил, затем снова нажал на газ, и машина исчезла. Я не сделал никакого знака. Снова обогнув каркас "пежо", я обнаружил электрический фонарь. Мои часы "Келтон" были сломаны и показывали девятнадцать часов пятьдесят четыре минуты. Я осветил лицо Прадье. Глаза и рот у него были открыты, а изо рта свисал язык. Он был мертв.

Я затрудняюсь подобрать эпитет к тому состоянию, в котором находился. Во всяком случае я пошел через поля, и постепенно мои мышцы разогрелись, и мне стало легче идти. Наконец я вышел на национальную дорогу и стал останавливать попутную машину. Меня подвез до Понтуаза один священник в своем "рено", там я пересел на поезд, а на вокзале Сен-Лазар – в метро. Войдя в свою квартиру, я включил свет в передней-спальне и закрыл входную дверь. И тут кто-то зажег настольную лампу в другой комнате, моем кабинете. Я достал из кармана "кольт" сорок пятого калибра и вытянул вперед руку.

– Эжен Тарпон? – спросил тип, сидевший за моим письменным столом. – Комиссар Мадрье.

Я взглянул на него. Это был высокий и широкоплечий человек, с широким свиным рылом, маленьким курносым носом, капризными губками, бледно-голубыми глазами и белобрысыми волосами, напоминавшими паклю. Ему было лет сорок. На нем были пальто из верблюжьей шерсти на подкладке и серая фетровая шляпа, сдвинутая на затылок.

– Вы перестанете наконец целиться в меня? Я говорю вам, что я комиссар Мадрье.

– Докажите.

Он с улыбкой покачал головой, словно имел дело с капризным ребенком, затем левой рукой раздвинул пальто, расстегнул пиджак и тоже раздвинул его таким образом, чтобы мне был виден внутренний карман. Большим и указательным пальцами правой руки он медленно вынул из него бумажник, положил его на стол и открыл. Не опуская руки, я вошел в комнату, опасаясь нападения сбоку, но ничего не произошло.

– Вы один? – Я взял со стола открытый бумажник.

– Я предпочитаю работать один. Теперь вы мне верите?

Я опустил "кольт" и вернул ему бумажник. Мадрье встал, продолжая приветливо улыбаться, и стал убирать бумажник во внутренний карман пиджака.

– Что это за пушка?

Он протянул руку и взял у меня "кольт", подбросил его в руке, проверяя вес, и шутливо прицелился в стену.

– Это целая история, – вздохнул я.

– Хорош глушитель! – Большим пальцем он снимал и ставил на место предохранитель.

– Я думаю, что мадам Пиго была убита из него, – сказал я.

– Вот оно что.

Он нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел, пробивший в стене воронку величиною с мандарин.

– Вот черт, – хихикнул он, словно сделал это не нарочно.

Но в этот момент я все понял. Когда правой рукой он вынул из кармана свой пистолет, чтобы пристрелить меня, я проскользнул за металлический шкаф с картотекой и толкнул его на голову Мадрье.