Текст книги "Дьявол и Господь Бог"

Картина вторая

Во дворце. Тронный зал. Статуя Юпитера, жуткая, окровавленная. Темнеет.

Явление первое

Электра, входит первой, делает знак Оресту.

Орест. Кто-то идет. (Обнажает меч.)

Электра. Это солдаты делают обход. Спрячемся здесь.

Прячутся за троном.

Явление второе

Электра и Орест, спрятавшиеся, двое солдат.

Первый солдат. Не знаю, что сегодня с мухами, прямо обезумели.

Второй солдат. Чуют мертвецов и радуются. Я даже зевнуть не смею, боюсь – ринутся в открытый рот и устроят карусель в глотке.

Электра на мгновение показывается и снова прячется.

Послушай, что-то скрипнуло.

Первый солдат. Это Агамемнон сел на трон.

Второй солдат. И под его широким задом заскрипели доски сиденья? Нет, коллега, невозможно: мертвецы ничего не весят.

Первый солдат. Это простой народ ничего не весит. А он, до того как по-царски помереть, любил пожить по-царски и весил, год больше, год меньше, свои восемь пудов. Вот невидаль, если ему от них осталось несколько фунтов.

Второй солдат. Так ты думаешь… он здесь?

Первый солдат. А где ему быть? Если бы я, к примеру, был мертвым царем и мне б ежегодно давали увольнительную на сутки, я уж точно проводил бы этот денек на своем троне – посидел бы, припомнил всякое, разные разности из приятного прошлого, никому не причиняя зла.

Второй солдат. Tы так говоришь, потому что живой. А был бы не живой, стал бы такой же вредный, как остальные.

Первый солдат дает ему пощечину.

Да ты что?

Первый солдат. Для твоей же пользы – гляди, одним махом семерых пристукнул, целый рой.

Второй солдат. Кого, покойников?

Первый солдат. Да нет. Мух. Вся рука в крови. (Вытирает руку о штанину.) Паскуды.

Второй солдат. Что б богам убить их при рождении. Подумай только, сколько здесь покойников, а все тише воды, ниже травы, стараются никому не мешать. Были бы мухи дохлыми, и они бы так себя вели.

Первый солдат. Заткнись, только мушиных привидений тут не хватало…

Второй солдат. А что они тебе?

Первый солдат. Соображаешь? Их ведь дохнут каждый день миллионы. Если бы на город выпустили всех мух, которые умерли с прошлого лета, то на каждую живую пришлось бы триста шестьдесят пять мертвых, и все бы они роились вокруг нее. Брр! Воздух был бы просахарен мухами, мы бы ели мух, дышали мухами, они просачивались бы в наши бронхи, в кишки, как липкий сироп… Слушай, может быть, здесь от этого так странно пахнет?

Второй солдат. На такой зал, в сто квадратных метров, вполне достаточно несколько покойников, чтоб все провоняло. Говорят, у наших покойников дурно пахнет изо рта.

Первый солдат. Подумать только! Они себе портят кровь, эти…

Второй солдат. Говорю тебе, тут что-то не то: пол скрипит.

Они заглядывают за трон с правой стороны; Орест и Электра выходят из-за него слева, проходят перед ступенями трона и, зайдя за трон справа, вновь прячутся в тот момент, когда солдаты выходят слева.

Первый солдат. Никого нет, видишь. Это Агамемнон, говорю тебе, проклятый Агамемнон! Должно быть, сидит на этих подушках прямой, точно палку проглотил, и смотрит на нас. Да и как ему иначе убить время, делать-то нечего – вот он и смотрит.

Второй солдат. Может, лучше встать по стойке смирно, хрен с ними, с мухами, пусть щекочут нос.

Первый солдат. Был бы я сейчас в кордегардии, в картишки б перекинулся. Мертвецы, которые туда заходят, свои ребята, такая же пехота. Как подумаю, что покойник царь здесь, подсчитывает, сколько пуговиц не хватает на моем мундире, становится не по себе, точно на генеральском смотру.

Входят Клитемнестра, Эгисф, служители вносят лампы.

Эгисф. Пусть нас оставят одних.

Явление третье

Эгисф, Клитемнестра, Орест и Электра, спрятавшиеся.

Клитемнестра. Что с вами?

Эгисф. Вы видели? Если б я не поразил их ужасом, они во мгновение ока избавились бы от своих угрызений совести.

Клитемнестра. Стоит ли из-за этого беспокоиться? Вы всегда сумеете в нужный момент охладить их пыл.

Эгисф. Возможно, я здорово наловчился разыгрывать эти комедии. (Пауза.) Я сожалею, что должен наказать Электру.

Клитемнестра. Потому что в ней течет моя кровь? Вы сочли уместным наказать ее, а я нахожу правильным все, что вы делаете.

Эгисф. Женщина, я сожалею об этом не из-за тебя.

Клитемнестра. Тогда почему же? Вы не любили Электру.

Эгисф. Я устал. Вот уже пятнадцать лет, как я держу на вытянутой руке угрызения совести целого народа. Вот уже пятнадцать лет, как я наряжаюсь огородным пугалом: эти черные одеяния слиняли на мою душу.

Клитемнестра. Но, государь, ведь и я…

Эгисф. Знаю, женщина, знаю: сейчас ты станешь говорить о своих угрызениях совести. Что ж, завидую, они наполняют твою жизнь. А у меня их нет, но я самый печальный человек в Аргосе.

Клитемнестра. Мой дорогой государь… (Подходит к нему.)

Эгисф. Отстань, потаскуха! Не стыдно тебе – у него на глазах?

Клитемнестра. У него на глазах? Кто смотрит на нас?

Эгисф. Как кто? Царь. Сегодня утром выпустили мертвецов.

Клитемнестра. Государь, умоляю вас… Мертвецы под землей и не так скоро обременят нас. Вы что, забыли, что сами сочинили все эти басни для народа?

Эгисф. Ты права, женщина. Но что с того? Видишь, как я устал? Оставь меня. Мне надо собраться с мыслями.

Клитемнестра уходит.

Явление четвертое

Эгисф, Орест и Электра.

Эгисф. Ну как, Юпитер? Такого царя желал ты для Аргоса? Я представительствую, выступаю, умею кричать громовым голосом, являю всюду лик, наводящий ужас, и те, кому я попадаюсь на глаза, чувствуют себя виноватыми до мозга костей. Но я – пустая скорлупа: какой-то зверь незаметно для меня самого сгрыз мое нутро. Гляжу в себя и вижу, что я мертвее Агамемнона. Я сказал, что печален? Я солгал. Эта пустыня – необозримое небытие песков под ясным небытием неба – ни печальна, ни весела: она зловеща. Ах, я отдал бы царство, чтоб пролить слезу!

Входит Юпитер.

Явление пятое

Те же, Юпитер.

Юпитер. Посетуй, посетуй: ты царь, как все цари.

Эгисф. Кто ты? Зачем ты здесь?

Юпитер. Ты не узнаешь меня?

Эгисф. Уходи, или я прикажу, чтоб стражи тебя вышвырнули.

Юпитер. Ты не узнаешь меня? А ведь ты меня видел. Во сне. Правда, я выглядел ужаснее.

Гром, молния. Юпитер принимает ужасный вид.

А теперь?

Эгисф. Юпитер!

Юпитер. Наконец-то. (Снова улыбается, подходит к статуе.) Это я? Вот таким, значит, они видят меня, когда молятся, жители Аргоса? Не часто богу приходится созерцать свое изображение лицом к лицу. (Пауза.) Мать ты моя, до чего ж я уродлив! Не очень-то они должны меня любить.

Эгисф. Они вас страшатся.

Юпитер. Прекрасно. Любовь мне ни к чему. А ты? Ты меня любишь?

Эгисф. Что вам еще нужно от меня? Разве я не заплатил сполна?

Юпитер. Сполна? Людской долг неоплатен.

Эгисф. Я валюсь под бременем…

Юпитер. Не преувеличивай! Ты здоров и толст! Впрочем, это я не в упрек тебе. Отличный царский жир, желтый, как свечное сало, так и надо. Ты скроен, чтоб прожить еще двадцать лет.

Эгисф. Еще двадцать лет!

Юпитер. Ты хочешь умереть?

Эгисф. Да.

Юпитер. А если б сейчас кто-нибудь вошел сюда с обнаженным мечом, ты подставил бы грудь под меч?

Эгисф. Не знаю.

Юпитер. Слушай меня внимательно. Если ты дашь себя зарезать, как теленка, ты будешь наказан самым строгим образом: останешься царем в Тартаре на веки веков. Я пришел, чтобы предупредить тебя.

Эгисф. Кто-нибудь хочет меня убить?

Юпитер. Говорят.

Эгисф. Электра?

Юпитер. И еще кое-кто.

Эгисф. Кто?

Юпитер. Орест.

Эгисф. А! (Пауза.) Ну что ж, это в порядке вещей, тут ничего не поделаешь.

Юпитер. «Ничего не поделаешь»? (Другим тоном.) Вели тотчас схватить молодого чужеземца, который называет себя Филебом. Пусть его бросят вместе с Электрой в какое-нибудь подземелье – и я позволяю тебе забыть, что они там. Ну? Чего ты ждешь? Зови стражу.

Эгисф. Нет.

Юпитер. Снизойдешь ли ты, чтобы объяснить мне мотивы твоего отказа?

Эгисф. Я устал.

Юпитер. Чего смотришь в пол? Подними на меня свои глаза, налитые кровью. Так, так! Ты породист и глуп, как конь. Но твое сопротивление не из тех, что становятся мне поперек горла. Это перец, который только придает вкус твоей покорности. Я ведь знаю, что ты в конце концов уступишь.

Эгисф. Я вам сказал, что не намерен входить в ваши планы. Хватит с меня.

Юпитер. Смелей! Сопротивляйся, сопротивляйся! Люблю полакомиться такими душами, как твоя. Глаза мечут молнии, кулаки сжимаются, ты бросаешь отказ в лицо Юпитеру. И, однако, ах ты, дурачок, коняшка, гадкий маленький коняшка, сердцем ты ведь давно сказал мне: да. Ну-ну, ты подчинишься. Или ты думаешь, что я спустился с Олимпа просто так? Я хотел тебя предупредить о готовящемся преступлении, потому что хочу ему помешать.

Эгисф. Предупредить меня!.. Странно.

Юпитер. Напротив, совершенно естественно: я стремлюсь отвратить опасность от твоей головы.

Эгисф. Кто вас просит об этом? Разве Агамемнона вы предупреждали? А ведь он хотел жить.

Юпитер. О неблагодарная натура, о гнусный характер: ты мне дороже, чем Агамемнон, я даю тебе доказательство этого, а ты еще жалуешься.

Эгисф. Я – дороже Агамемнона? Я? Это Орест вам дорог. Когда я погубил себя, вы и пальцем не пошевелили, вы позволили мне добежать до царской ванны с топором в руках – и, конечно, облизывались в эту минуту там, у себя наверху, предвкушая, как сладка душа грешника. А сегодня вы оберегаете Ореста от него самого. И меня, которого сами же толкнули на убийство отца, заставляете теперь удерживать руку сына. Я только и сгодился, чтобы стать убийцей. А он? Извините, пожалуйста, на него, разумеется, есть иные виды.

Юпитер. Какая забавная ревность. Успокойся: я люблю его не больше, чем тебя. Я никого не люблю.

Эгисф. Смотрите же, во что вы превратили меня, несправедливый бог. И ответствуйте: если сегодня вы мешаете преступлению, задуманному Орестом, почему дали свершить преступление мне?

Юпитер. Не от всякого преступления меня воротит. Как царь царю скажу тебе, Эгисф, со всей откровенностью: первое преступление содеял я сам, сотворив людей смертными. Что после этого остается вам, убийцам? Отправлять ваши жертвы на тот свет? Велика важность, они все равно туда отправятся; вы только немножко поторопили смерть. Знаешь, что ждало Агамемнона, если бы ты не прикончил его? Через три месяца он скончался бы от апоплексического удара на груди у прекрасной рабыни. Но твое преступление сослужило мне службу.

Эгисф. Сослужило вам службу? Я искупаю свою вину в течение пятнадцати лет, а оно сослужило вам службу? Горе мне!

Юпитер. Ты что? Оно сослужило мне службу именно потому, что ты искупаешь его; мне нравятся преступления, когда от них есть прок. Твое мне понравилось, потому что это было слепое и глухое убийство, лишенное самосознания, древнее, похожее скорее на стихийный катаклизм, чем на человеческое деяние. Ты не бросал мне вызова: ты разил, одержимый страхом и яростью, а потом, когда жар спал, твой собственный поступок ужаснул тебя, ты отказался нести за него ответственность. И смотри, какой доход извлек я: за одного убитого – двадцать тысяч не вылезают из покаяния, вот баланс. Недурная сделка.

Эгисф. Вижу я, что скрывается за всеми вашими речами: у Ореста не будет угрызений совести.

Юпитер. Ни тени. В эту минуту он скромно, холодно, методично разрабатывает свой план. На кой ляд мне сдалось убийство без угрызений совести, убийство дерзкое, вызывающее, спокойное, невесомое, как пар, в душе убийцы. Не позволю! Ох, ненавижу преступления нынешней молодежи: сорняки, плевелы, никаких полезных всходов. Этот тихий юноша заколет тебя, как цыпленка, и уйдет с красными руками и чистой совестью; я бы на твоем месте счел это унизительным. Ну! Зови стражу!

Эгисф. Я уже сказал – нет. Это преступление вам так не нравится, что оно нравится мне.

Юпитер (меняя тон). Эгисф, ты царь, я взываю к тебе как к царю. Ты ведь любишь царствовать.

Эгисф. Ну?

Юпитер. Ты ненавидишь меня, но мы – родня. Я создал тебя по образу своему и подобию: царь – бог на земле, он благороден и зловещ, как бог.

Эгисф. Это вы-то зловещи?

Юпитер. Посмотри на меня.

Долгое молчание.

Я сказал тебе, что ты создан по образу моему и подобию. Мы оба следим за тем, чтоб царил порядок, – ты в Аргосе, я – во всем мире; и один и тот же секрет камнем лежит у нас на сердце.

Эгисф. У меня нет секретов.

Юпитер. Есть. Тот же, что у меня. Мучительный секрет богов и царей: они знают, что люди свободны. Люди свободны, Эгисф. Тебе это известно, а им – нет.

Эгисф. Проклятье, знай они это, они б давно пустили мне красного петуха во дворец. Вот уже пятнадцать лет я разыгрываю комедию, чтоб они не поняли своей силы.

Юпитер. Видишь, мы подобия.

Эгисф. Подобия? Какая ирония в том, что бог заявляет о своем подобии мне. С тех пор как я сел на престол, во всем, что я делаю и говорю, одна цель: создать собственный образ; хочу, чтоб каждый мой подданный нес этот образ в себе, чтоб даже наедине с собой он ощущал мой суровый взгляд на самой тайной из своих мыслей. Но я сам первый пал жертвой: я вижу себя таким, каким видят меня они, я склоняюсь над открытым колодезем их душ и там, в глубине, вижу свое отражение, оно мне отвратительно, оно притягивает меня. О всемогущий бог, что я такое? Я всего лишь страх, испытываемый передо мной другими.

Юпитер. А я кто, по-твоему? (Показывает на статую.) Я тоже – мое изображение. Думаешь, у меня не идет от этого голова кругом? Вот уже сто тысяч лет я пляшу перед людьми. Медленная, мрачная пляска. Нужно, чтоб и они смотрели на меня: пока взор их прикован ко мне, они забывают смотреть в себя. Если я забудусь на мгновение, если позволю им оторвать взгляд…

Эгисф. Тогда?..

Юпитер. Оставим. Это мое личное дело. Ты устал, Эгисф. Но как можешь ты роптать? Ты умрешь. А я – нет. Пока есть люди на земле, я обречен плясать перед ними.

Эгисф. Увы! Но кто обрек нас?

Юпитер. Мы сами. У нас ведь одна страсть. Ты любишь порядок, Эгисф.

Эгисф. Порядок. Это правда. Ради порядка я соблазнил Клитемнестру, ради порядка убил моего царя. Я хотел, чтоб царил порядок и чтоб порядок был установлен мной. Я жил, не зная желаний, не зная любви, не зная надежды: я блюл порядок. О чудовищная и божественная страсть!

Юпитер. Иные страсти нам неведомы: я – бог, ты рожден быть царем.

Эгисф. Увы!

Юпитер. Эгисф – мое творение, мой смертный брат, – именем порядка, которому мы оба служим, приказываю тебе: схвати Ореста и его сестру.

Эгисф. Они так опасны?

Юпитер. Орест знает, что он свободен.

Эгисф (живо). Он знает, что свободен. Тогда его мало заковать в кандалы. Свободный человек в городе как паршивая овца в стаде. Он заразит все мое царство, он загубит мое дело. Всемогущий боже, чего ты ждешь? Порази его.

Юпитер (медленно). Чего я жду? (Пауза. Горбится, усталым голосом.) Эгисф, у богов есть еще один секрет…

Эгисф. Что ты хочешь сказать?

Юпитер. Если свобода вспыхнула однажды в душе человека, дальше боги бессильны. Это уж дела человеческие, и только другие люди могут либо дать ему бродить по свету, либо удушить.

Эгисф (глядя на него). Удушить?.. Хорошо. Я, разумеется, подчинюсь тебе. Но ни слова больше, и оставь меня, твое присутствие мне невыносимо.

Юпитер уходит.

Явление шестое

Эгисф некоторое время один, потом Электра и Орест.

Электра (подскакивая к двери). Рази его! Не оставляй ему времени крикнуть. Я забаррикадирую дверь.

Эгисф. Так это ты, Орест?

Орест. Защищайся!

Эгисф. Защищаться я не буду. Слишком поздно кого-нибудь звать, и я рад этому. Но защищаться я не буду – хочу, чтоб ты был убийцей.

Орест. Хорошо. Средства мне безразличны. Буду убийцей. (Поражает его мечом.)

Эгисф (покачнувшись). Ты не промахнулся. (Цепляется за Ореста.) Дай погляжу на тебя. Это правда, что ты не испытываешь угрызений совести?

Орест. Угрызений совести? Из-за чего? То, что я сделал, справедливо.

Эгисф. Справедливо то, чего желает Юпитер. Ты прятался здесь и слышал его.

Орест. Что мне Юпитер? Справедливость – дело людей, и я не нуждаюсь в богах, чтоб знать, в чем она состоит. Справедливо раздавить тебя, гнусный пройдоха, справедливо свергнуть твою власть над жителями Аргоса, справедливо вернуть им чувство собственного достоинства. (Отталкивает его.)

Эгисф. Мне плохо.

Электра. Он качается, лицо его бледнеет. Ужас! Какое уродство… смерть человека!

Орест. Замолчи. Пусть унесет в могилу память о нашей радости.

Эгисф. Будьте прокляты вы оба.

Орест. Долго ты будешь умирать? (Поражает его мечом.)

Эгисф (падает). Берегись мух, Орест, берегись мух. Это еще не конец. (Умирает.)

Орест (отпихивая его ногой). Для тебя, во всяком случае, это конец. Проводи меня в комнату царицы.

Электра. Орест…

Орест. Ну?

Электра. Она уже не может повредить…

Орест. И что же?.. Не узнаю тебя. Раньше ты говорила иначе.

Электра. Орест… Я тебя тоже не узнаю.

Орест. Хорошо. Я пойду сам. (Уходит.)

Явление седьмое

Электра, одна.

Электра. Будет она кричать? (Пауза. Прислушивается.) Идет по коридору. Когда он откроет четвертую дверь… Ах, я этого хотела! Я этого хочу, НУЖНО, чтоб я все еще этого хотела. (Глядит на Эгисфа.) Он мертв. Так я, значит, ЭТОГО хотела. Я не понимала. (Подходит к Эгисфу.) Сто раз я видела его во сне распростертым на этом самом месте, с мечом в сердце. Глаза его были закрыты, он казался спящим. Как я его ненавидела, как радовалась своей ненависти! Он не похож на спящего, глаза открыты, он смотрит на меня. Он умер – и моя ненависть умерла вместе с ним. Я здесь, я жду, а она еще жива, она в своей комнате. Сейчас закричит. Звериным криком. Ах, я не могу больше вынести его взгляда. (Становится на колени и набрасывает плащ на лицо Эгисфа.) Чего же я хотела?

Тишина. Потом вопль Клитемнестры.

Он ударил ее. Она – наша мать, и он ударил ее. (Поднимается.) Ну вот: мои враги мертвы. Много лет я заранее радовалась этой смерти, теперь тиски сжали мое сердце. Неужели я обманывала себя пятнадцать лет? Ложь! Ложь! Это не может быть правдой: я не трусиха! Я хотела этой минуты, я все еще хочу ее. Я хотела видеть этого гнусного борова распростертым у моих ног. (Срывает плащ.) Пяль сколько влезет свои зенки. Я этого хотела, я радуюсь, что у тебя глаза как у дохлой рыбы.

Слабый крик Клитемнестры.

Пусть кричит! Пусть кричит! Хочу, чтоб она вопила от ужаса, хочу, чтоб она страдала.

Крики прекращаются.

Радость! Радость! Я плачу от радости: мои враги мертвы, мой отец отомщен.

Орест возвращается с окровавленным мечом в руке. Она подбегает к нему.

Явление восьмое

Электра, Орест.

Электра. Орест! (Бросается ему в объятия.)

Орест. Чего ты боишься?

Электра. Я не боюсь, я пьяна. Пьяна от радости. Что она говорила? Она долго молила о пощаде?

Орест. Электра, я никогда не раскаюсь в том, что сделал, но говорить об этом не считаю нужным: есть воспоминания, которыми не делятся. Знай только, что она умерла.

Электра. Проклиная нас? Ответь только это: проклиная нас?

Орест. Да. Проклиная нас.

Электра. Обними меня, любимый, стисни меня в объятиях. Как плотен мрак ночи, как трудно свету факелов пробиться сквозь него! Ты любишь меня?

Орест. Ночь уже кончилась. Брезжит день. Мы свободны, Электра. Мне кажется, ты рождена мной, и я сам родился вместе с тобой; я люблю тебя, ты – моя. Вчера еще я был одинок, а сегодня у меня есть ты. Кровь соединяет нас двойными узами: мы родня по крови и мы вместе пролили кровь.

Электра. Брось меч. Дай мне руку. (Берет его руку и целует.) У тебя короткие квадратные пальцы. Они созданы для того, чтобы брать и держать. Дорогая моя рука! Она белее моей. Сколько силы скопилось в ней, чтоб покарать убийц нашего отца!

Обожди. (Идет за факелом и освещает им Ореста.) Нужно, чтоб свет падал на твое лицо, мрак сгущается, я плохо вижу тебя. Мне необходимо тебя видеть: когда я тебя не вижу, я начинаю тебя бояться; я не должна отрывать глаз от тебя. Я люблю тебя. Мне нужно думать, что я люблю тебя. Как странно ты выглядишь!

Орест. Я свободен, Электра. Свобода ударила в меня как молния.

Электра. Свободен? А я не чувствую себя свободной. Разве ты можешь сделать, чтобы всего этого не было? Свершилось непоправимое. Разве ты можешь помешать тому, чтобы мы навеки остались убийцами матери?

Орест. Думаешь, я хотел бы этому помешать? Я совершил свое дело. Доброе дело. Я понесу его на плечах, как путник, переходя реку вброд, переносит на своих плечах ребенка, я за него в ответе. И чем тяжелее будет нести, тем радостней, потому что в нем – моя свобода. Вчера еще я брел по земле куда глаза глядят, тысячи путей выскальзывали у меня из-под ног, все они принадлежали другим. Я шел по любому из них – по прибрежной тропе бурлаков, по тропке погонщика мулов, по мощеному тракту, где мчатся колесницы, – но ни одна дорога не была моей дорогой. С сегодняшнего дня мне остался только один путь, и бог знает, куда он ведет, – но это МОЙ путь. Что с тобой?

Электра. Я больше тебя не вижу! Лампы не светят. Я слышу твой голос, но он причиняет мне боль, он вонзается в меня как нож. Неужели отныне всегда будет так темно, даже днем? Орест! Вот они!

Орест. Кто?

Электра. Вот они! Откуда они взялись? Они свисают с потолка как грозди черного винограда, от них черны стены; они застилают мне свет, их тени заслонили от меня твое лицо.

Орест. Мухи…

Электра. Слышишь? Слышишь шум их крыльев, подобный гуденью кузнечного горна? Они окружают нас, Орест. Они нас подстерегают. Сейчас они обрушатся на нас, я почувствую на коже тысячи липких лапок. Куда бежать, Орест? Они разбухают, они разбухают – смотри, они уже как пчелы, их плотный рой нигде от нас не отстанет. Какой ужас! Я вижу их глаза, миллионы глаз, устремленные на нас.

Орест. Что нам за дело до мух?

Электра. Это эринии, Орест, – богини угрызений совести.

Голоса за дверью: «Откройте, откройте! Взломайте дверь, если они не открывают». Глухие удары в дверь.

Орест. Крики Клитемнестры привлекли стражу. Пойдем. Покажи мне святилище Аполлона, – мы проведем там ночь, защищенные от людей и мух. Завтра я буду говорить с моим народом.

Занавес.