Текст книги "Проект с извинениями"

Фишер и Джонс-старший вдруг поддерживают слова этого идиота смехом. Как будто ситуация и так еще не достаточно унизительна. Они смеются!

Я теряю дар речи и прихожу в ярость, и, не раздумывая, отвожу руку назад, собираясь дать ему заслуженную пощечину, но мой каблук цепляется за ковер, и вместо этого я бью его локтем. Вес моего тела толкает меня вперед, я продолжаю падать. Мое бедро ударяется о край стола, что останавливает меня от дальнейшего падения, а моя кружка с грохотом падает на пол, разбивается и проливает обжигающе горячий кофе на Джонса-младшего.

Если бы годы спустя меня попросили описать произошедшее, я бы смогла сравнить это со сценой в замедленной съемке, прокручивающейся преде моими глазами. Сначала я вижу, как из носа Джонса-младшего хлещет кровь. Затем я вижу широко распахнутые глаза и рты Джонса-старшего и Фишера, такие же, как мои собственные в эту секунду. Наконец, я вижу, как моя карьера исчезает у меня на глазах, но сосредоточиться я могу только на том, что моя любимая кружка разбита на миллион осколков, валяющихся на полу.

Что ж, ситуация, обострилась довольно быстро.

Глава третья

Я никогда раньше не била другого человека. Я думала, что испытаю мгновенное раскаяние, опускаться до насилия – не в моем стиле. Но единственное, что я действительно почувствовала, – это ушиб бедра и боль в локте. Хотя у меня зубы сводит каждый раз, когда я вспоминаю, как мой локоть встретился с носом Джонса-младшего. Как будто бы кто-то провел гвоздем по грифельной доске. Кто бы мог подумать, что кости такие хрупкие… это было легко, как разломить шоколадку «Кит-Кат».

Итак, прошла неделя, и это мой последний день в ДДФ.

Вы, должно быть, удивляетесь, почему меня не уволили сразу. Ответ прост: я чертовски хороший адвокат, вот почему. И чертовски умная женщина, черт бы их побрал. Прежде чем слова «ты уволена» сорвались с их губ, я любезно напомнила им о том, каким наблюдательным бывает Джонс-младший и как он любил смотреть на мою грудь. И о том, что я была единственной женщиной на руководящей должности в их фирме. А также что я могу убедить любого присяжного в том, что Джонс-младший произнес эти слова, издеваясь над собственным клиентом. Потом я мягко предположила, что могу поговорить с каждой женщиной в их фирме и узнать, не сталкивались ли они с чем-то подобным. Кровь хлестала из носа Джонса-младшего, горячий кофе расплывался на его рубашке, а мы пришли к соглашению, что я возьму недельный отпуск, чтобы снова встретиться с ними через неделю.

Кроме того, я ведь упала – не то чтобы я действительно хотела разбить ему нос. Ну, не совсем.

Спустя неделю, дюжину электронных писем и жарких переговоров по видеосвязи мы решили расстаться (не по-дружески).

И вот я здесь: мой последний рабочий день.

Я всегда представляла себе уход с работы как драматическое и зрелищное событие – с гордо поднятой головой ты прокладываешь свой путь по длинным коридорам офиса, твои бывшие коллеги выстроились по бокам, ахают и пялятся. А ты идешь, обхватив руками классическую картонную коробку, наполненную вещами с твоего стола. Что-то в стиле «Безумцев».

За исключением того, что сейчас не 1961 год, к тому же я не помню, чтобы Пегги из «Безумцев» когда-либо била своего босса. Да и коробки, заполненной вещами, у меня нет, есть только кактус.

Моя сестра, детский психолог, сказала бы, что маленький колючий кактус на рабочем столе символизирует мой собственный характер. А я скажу, что это просто долбаный кактус. Подаренный клиентом и упорно отказывающийся умирать, поэтому я забираю его с собой. Этот мелкий зеленый молокосос слишком настойчив и не заслуживает оставаться в таком месте, как «Джонс, Джонс & Фишер».

– Хорошего вечера, Маргрет. У вас есть все мои контакты на случай, если возникнут какие-то проблемы. – Я стою в дверях с дамской сумочкой на плече и маленьким цветочным горшком в руках.

Маргрет улыбается фальшивой улыбкой, желает мне хорошего вечера в ответ и возвращается к набору текста, ее пальцы быстро бегают по клавиатуре. Она меня ненавидит. Это очевидно. Я всегда это знала. Я много кому не нравлюсь, но Маргрет, вероятно, больше всех, ведь это ей приходилось по много раз переписывать мои доклады, и это она обычно оказывалась в эпицентре бури, когда я не могла совладать с гневом после проигрыша дела в суде. И если вам интересно, знает ли она, что это мой последний день… она отвечала за распределение моих дел между другими адвокатами фирмы, и это она связывалась с IT-отделом, чтобы они отключили мою почту. Так что да… она знает, и ей насрать. А мне должно быть насрать на то, что ей на меня насрать, так ведь? Мне кажется, я должна заплакать, но слезы так и не приходят. В конце концов, сегодня знаменательный день в моей жизни.

Когда я захожу в лифт, Хлоя, Джейсон и Робин, все из IT-отдела, выходят мне навстречу. Они расходятся в стороны, пропуская меня. Джейсон избегает смотреть мне в глаза, вместо этого смотрит себе под ноги. Я общалась с ними, только когда возникали проблемы с компьютером, так что к моменту, когда они заходили в мой кабинет, я всегда была зла и расстроена.

– Добрый вечер. – Я знаю, что кто-то из людей только что заблокировал мне доступ в рабочую почту. Но это их работа, они просто выполняют приказы. Хлоя, ошеломленная тем, что я к ней обращаюсь, замирает, ее взгляд мечется между мной и Робином.

– Эм… добрый вечер, мисс Монтгомери.

Я улыбаюсь, но они просто сбегают обратно в офис не оглядываясь. Болтовня с персоналом обычно не входит в список моих приоритетов и обязанностей. Но сегодня особенный день.

Сегодня вечер пятницы. Вестибюль в момент, когда я спустя двадцать лет работы в компании в последний раз выхожу за ее двери, странно пуст. Конечно, сотрудники знают, что что-то произошло между мной и начальством, но они не знают подробностей, и никто не осмелится спросить. Джонс-младший в тот злополучный день прятался в своем кабинете с пакетом льда на носу, а затем выскользнул из здания через черный ход. А я выбежала так быстро, что никто не заметил моего шокированного вида.

Я делаю глубокий вдох, запоминая все знакомые запахи: чернил из копировальной машины, несвежего кофе из столовой, резкого запаха дезодоранта «Ахе», которым, похоже, пользуется каждый стажер мужского пола. Отвратительная смесь ароматов, но это запах дома. И я буду скучать.

Оказавшись на подземной стоянке, я иду прямо к машине, стук моих каблуков громким эхом разносится по пустому пространству.

Когда я сажусь в машину, звонит телефон, и я включаю Bluetooth-гарнитуру, прежде чем ответить:

– Да?

– Привет, милая! Как прошел твой последний день? – раздается в трубке.

– Привет, мам. Все нормально, без происшествий.

– Ты проработала там столько лет, уверена, что принимаешь правильное решение? Ты слишком молода, чтобы выходить на пенсию.

– Да, мам, – слушаюсь я. Как будто бы у меня был выбор. Я потеряла работу в тот момент, когда ударила Джонса-младшего. Даже не так. Я потеряла ее в тот момент, когда решила, что не буду следовать их плану по защите Фиби. Все, что было после, стало просто ягодками на торте с ядовитой прослойкой. Одна мысль о злобных словах, слетевших с губ Джонса-младшего, вызывает у меня отвращение. Можно ли было сказать что-то еще более мерзкое и грубое? Я думаю, нет. Вот почему я вышла из себя. Как никогда раньше. Играй по-крупному или иди домой – так я всегда говорю. И я ни о чем не жалею. Он заслужил больше, чем тот неловкий удар, а двое других заслуживали чего-то столь же болезненного. У них есть дочери, жены, матери. Но они просто поддержали Джонса-младшего.

Я отдала фирме свою кровь, пот и лучшие годы, а Джонс-младший – просто жадная до денег свинья, женоненавистник, думающий, что ему закон не писан. Двое других не многим лучше, учитывая, что они просто сидели сложа руки и молча одобряли подобное поведение. И в моих глазах они виноваты в той же степени. Не только потому, что они смеялись над отвратительными словами Джонса-младшего, но и потому, что они все были заодно.

– Тебе наверняка устроили шикарные проводы? – спрашивает мама.

Моя бедная, милая, наивная мама. Она не знает всей истории. Я думаю обо всей крови, которая текла из носа Джонса, и о запачканном ковре в конференц-зале, который теперь, должно быть, уже почистили. Так что нет. Мне не устраивали шикарные проводы. Потому что вряд ли шикарными проводами можно назвать соглашение, которое мне пришлось подписать с Джонсами и Фишером: не подавать в суд, не разглашать подробности увольнения и не отзываться о фирме негативно. Я все еще могу заниматься юридической практикой, если захочу, но в течение следующего года я не могу делать это в радиусе десяти миль от фирмы. Самой большой победой для меня были даже не деньги, а факт, что я смогла уговорить Джонса-младшего посетить пару психологических тренингов. И добавила оговорку в соглашение, что, если какая-либо другая женщина когда-либо выступит с обвинениями в домогательствах или нападениях, наше с ним соглашение станет недействительным, и я смогу выступить свидетелем для этой жертвы.

Если бы я рассказала родителям всю историю, я бы нарушила условия соглашения, а родители непременно бы поведали все всем своим знакомым. Так что версия для родителей такова: у меня возникли разногласия с партнерами, и мы все подумали и решили, что будет лучше мирно расстаться в обмен на хорошее выходное пособие.

Хорошее – это очень аккуратный эвфемизм для «миллионов».

– Нет, мам, никаких проводов.

– Может быть, это будет вечеринка-сюрприз. Никогда не знаешь наверняка.

Сюрприз? Ха-ха. Конечно. Я выезжаю из гаража и направляюсь в сторону дома. В голове крутятся разные мысли. У меня есть привычка все анализировать и рационализировать, это делает меня хорошим адвокатом, но не самым приятным человеком.

Если подумать, сегодня вечером на работе и правда никого не было… Может быть?.. Нет, вряд ли. Я имею в виду… Может так случиться, что кто-то и правда решил организовать ее? Вечеринку-сюрприз?

О, нет. Разумеется, нет. Вряд ли найдется в офисе хоть один человек, который захотел бы сделать что-то подобное для меня. Да никто из них даже открытки на прощание не подписал. Это угнетает. Хочется заглушить эмоции алкоголем.

– Мам, я перезвоню, – бросаю я в трубку и набираю номер моей сестры Нины, которая встречается с Кевином, одним из тех парней, которые распространяют по офису запах дешевого дезодоранта. Он не стажер, но ведет себя как стажер, работает в бухгалтерии моей, теперь уже бывшей, фирмы. Меньше всего я хочу сейчас видеть кого-то из ДДФ. Но выпить вдвоем с Ниной было бы здорово.

– Алло? – Я едва могу различить голос сестры сквозь шум на фоне.

– Милли? Это ты?

– Привет, да, это я! – кричу я в ответ, как будто тоже нахожусь в шумном месте. – Где ты?

В трубке раздаются приглушенные и едва различимые звуки.

– Милли? Что случилось?

– Я еду с работы. Где ты? Не хочешь чего-нибудь выпить?

– Ой, я тут с подругой, празднуем ее повышение. Не хочешь присоединиться?

Конечно, она празднует чей-то успех. Так делают все нормальные друзья. Кроме меня. Я ухожу домой в гордом одиночестве и страдаю. На заднем плане слышится голос Кевина.

– Не, спасибо, может быть в следующий раз. – Я заталкиваю поглубже какой-то неясный комок мутных эмоций, мешающийся в горле. – Повеселитесь там.

– Но завтра встречаемся за завтраком! Все же в силе?

– Да. Увидимся. – С этими словами я кладу трубку.

До дома я добираюсь минут за десять. В подъезде стоит гнетущая тишина. Все жильцы или гуляют где-нибудь, или проводят вечер дома, со своими близкими. А я захожу в пустую квартиру, где меня встречает только скучающий взгляд и осуждающее мяуканье моего кота. Добро пожаловать в прекрасную новую жизнь.

Глава четвертая

Угадайте что. Оказалось, что я не робот. У меня даже есть эмоции. Много эмоций. Откуда я знаю? Загуглила.

Согласно Интернету, не вставать с постели в течение сорока восьми часов, плакать и есть «Нутеллу» прямо из банки (пальцем) – это один из способов моего организма справиться с фрустрацией. Или первые симптомы депрессии. А ведь я думала, что буду наслаждаться своим новым статусом пенсионера. Да, я называла это так. Выход на пенсию. Звучит приятно, правда? Но нет, у меня не получается наслаждаться. Я чувствую себя куском космического мусора, парящего в вакууме, в тысячах миль от орбиты Земли. Здесь нет ни воздуха, ни звуков, ни людей, только тьма, тишина и бесконечная тяжесть.

И что еще хуже, сегодня я проснулась с твердым намерением вытащить себя за волосы из этого мучительного состояния. «Амелия Монтгомери не плачет», – повторяла я сама себе пока варила кофе. «Амелия Монтгомери не проигрывает», – повторяла я вслух, пока кормила своего кота Уильяма. «Амелия Монтгомери всегда побеждает, и она обязательно сегодня встанет с постели и сделает то, что у нее получается лучше всего – победить», – твердила я, одеваясь, чтобы встретить новый день. Инстинктивно я схватила костюм – темно-синий брючный комплект от «Дольче и Габбана», и только дойдя до последней пуговицы, вспомнила, что у меня больше нет работы. Нет необходимости надевать костюм. И нет смысла жить.

Это привело меня в такую ярость, что я выкинула из шкафа все костюмы (а это две трети моего гардероба). Они разлетелись по полу, образовывая хаотичные кучи. Потом я просто вернулась в постель. Кстати, все еще в костюме от «Дольче и Габбана».

Входная дверь открывается и закрывается с легким стуком. Это Нина. Кто же еще.

– Милли, поднимай свою задницу с кровати! Сперва ты отменяешь завтрак, потом перестаешь отвечать на звонки. Мама с папой с ума сходят от беспокойства. Они уже собирались приехать и проверить, все ли в порядке. И что, черт возьми, тут происходит? – Она оглядывает комнату и разбросанную по полу одежду.

– Зачем мне вставать? Здесь есть все, что мне нужно. Можешь сказать родителям, чтобы расслабились. – Я пальцем зачерпываю «Нутеллу» из банки. – И мне не нужны все эти костюмы.

– Поэтому ты просто разбросала их по всей комнате?

Я пожимаю плечами. Она аккуратно сдвигает одежду и садится на край кровати.

– Когда ты увольнялась, какой у тебя был план? Разлагаться в кровати?

Не было никакого плана. Она тоже не знает всех причин моего ухода. Но ей известно, что у меня были проблемы с одним из партнеров, я даже рассказала ей, что была несогласна с тем, как они подошли к делу одного конкретного клиента. Но спасибо соглашению и тому факту, что бойфренд Нины все еще работает в фирме, подробностей и всей сути спора я ей рассказать не могла.

– Ты все всегда планируешь, Милли. Все, – говорит она. – Ты еще в начальной школе планировала все свои проекты за год, чтобы получить преимущество над другими третьеклассниками. И ты с первого класса знала, что станешь юристом. В старших классах ты уже составила подробный план, какие лекции стоит посещать в первую очередь, чтобы быстро окончить колледж и поступить в юридическую школу. Так что не вешай мне лапшу на уши. Какой у тебя план?

– И до чего меня довело все это планирование? – Я думаю о том, что у меня нет друзей и что никто из моих бывших коллег даже не соизволил попрощаться со мной в последний день в офисе. Маргрет даже была рада как будто бы, но она, по крайней мере, быстро и эффективно помогла мне передать дела.

– Прекрати строить из себя бедную и несчастную. Слишком на тебя не похоже. Ты мультимиллионер. Кто еще мог бы себе позволить уйти на пенсию в сорок? Так что подними свою задницу с кровати и поговори со мной нормально! Что случилось? – Она срывает с меня одеяло.

– Мне еще нет сорока. Всего-то тридцать девять. – Со стоном я пытаюсь дотянуться до одеяла и натянуть его на себя, но пальцы у меня липкие, так что я решаю, что разумнее будет ничего не трогать.

– Тебе исполняется сорок через две недели.

– О чем я и говорю, пока что только тридцать девять.

Она закатывает глаза:

– Так какой у тебя план, Амелия?

– Единственный мой план был – расслабляться, – произношу я все еще с перемазанным «Нутеллой» ртом, отчего каждое слово получалось ужасно шепелявым. Может ли что-то быть более расслабляющим, чем это?

– Ты сама на себя не похожа, я волнуюсь.

– Ну так перестань волноваться. Со мной все хорошо. – На слове «хорошо» я чувствую, как к глазам подкатывают слезы, а в горле встает мерзкий комок из невысказанных слов. Ну или из «Нутеллы». Должно быть, это все-таки она, я ведь никогда не плачу.

– Милли, – предупреждает меня сестра. – Если ты сейчас же не расскажешь мне, что случилось, клянусь, я натравлю на тебя родителей.

– Даже Гугл относится ко мне лучше, чем ты.

На одной чаше весов Гугл – мой психотерапевт и врач, а на другой – моя сестра – настоящая заноза в заднице. Заноза с дипломом психотерапевта, но это к делу не относится. Люблю ее, но Гугл тут явно перевешивает. Я все-таки сажусь и облизываю пальцы. Нину передергивает от такого зрелища, и она уходит, чтобы вернуться с пачкой влажных салфеток и дезинфектором для рук. И то и другое она протягивает мне молча, но осуждающе.

– Давай не будем пачкать твою дизайнерскую одежду, сестренка. – Но мне плевать на одежду. – А теперь давай сюда «Нутеллу», Милли. Давай. – Нина протягивает руку. Я возмущенно фыркаю, но она так и стоит с вытянутой рукой, так что в конце концов я сдаюсь. Я люблю свою сестру. Она младше меня на десять лет, и она – мой лучший друг. Единственный друг. От этой мысли на глаза у меня снова наворачиваются слезы. Может, в «Нутелле» есть ананасы? У меня на них аллергия, глаза обычно слезятся и чешутся.

– Ты что, плачешь? – потрясенно спрашивает Нина. – Мне надо срочно прочитать состав «Нутеллы», должно быть началась аллергическая реакция. – Черт возьми, ты плачешь! Это потому, что ты целых сорок восемь часов ни на кого не кричала? Или твое тело так отвергает расслабление?

– Зараза. – Я вытираю глаза. – Никто даже не попрощался со мной. Двадцать лет – я проработала там двадцать лет, и как будто бы это ничего не значило. Я знаю, что это глупо, но…

– Ох, Милли. Мне так жаль. Надо было уйти тогда в пятницу из бара и пойти выпить с тобой. – Я отмахиваюсь, но Нина продолжает: – И это не глупо – хотеть иметь друзей. Ты всегда была такой независимой, мне и в голову не приходило, что тебе может быть одиноко. Я должна была догадаться.

– Мне не одиноко! – протестую я. Абсурд какой-то. – Я была абсолютно довольна тем, как обстояли дела. Тебе и не нужно было ни о чем догадываться. Просто произошло много всего и сразу, и на секунду, на миллисекунду я подумала, что было бы здорово, если бы хотя бы пара человек обняла меня на прощание и пожелала удачи.

– Миллисекунда? Тогда почему ты плачешь?

На этот вопрос у меня нет ответа. Вопрос с подвохом. Эти ее психологические трюки.

– Потому что кружка разбилась. – Я шмыгаю носом. – Мне она нравилась. Это был подарок Луанны.

– Кружка? Ты рыдаешь из-за кружки? – Нина смотрит прямо на меня.

Из-за кружки. Из-за работы. Из-за слов Джонса-младшего. Из-за всего. Что, если меня и правда сделали партнером только из-за того, что я – женщина, а не первоклассный специалист? Что, если я позволила этим придуркам победить, взяв их деньги и согласившись уйти? Но ничего из этого я не говорю, просто киваю.

– Мне очень нравилась эта чашка.

– Когда ты в последний раз разговаривала с Луанной? Возможно сейчас – самое время? Она подарила тебе эту чашку, чашка разбилась. Как будто бы Вселенная намекает тебе…

Я сажусь на кровати и прерываю ее жестом руки. Моя сестра как будто бы с другой планеты. Во всем видит знаки и постоянно твердит о чувствах.

– Нет-нет. Со мной все хорошо. Я не собираюсь ни с кем созваниваться. Вселенная не может никому ни о чем намекать. Я просто… просто слишком много всего произошло. Я буду в порядке. И просто закажу новую чашку в онлайн-магазине.

– Думать, что тебе не нужны другие люди, и гордиться тем, что у тебя нет друзей – довольно глупо и самонадеянно, – говорит Нина.

– Ну просто психолог года.

Она закатывает глаза, а потом подвигается ближе ко мне.

– У тебя были друзья, Милли. Вы с Луанной были не разлей вода, и было несколько друзей из школы и университета. – Я пожимаю плечами. Она хмурится и качает головой. – Я серьезно, Милли.

– Я тоже, Нина. – Я поднимаюсь с кровати и расстегиваю жакет. – Слишком поздно. Я работала, работала и, ну… работала. Никого не осталось. Что я должна сделать? Позвонить Луанне? Бренде? Я была занята, а люди просто шли дальше по жизни, уже без меня. Так что придется все оставить как есть. Я не могу вернуться в прошлое и что-то изменить. – Я швыряю костюм в кучу других таких же и натягиваю футболку.

– Ты можешь завести новых друзей. Или позвонить старым. Ты ведешь себя так, как будто жизнь кончена и ты собираешься сидеть в этой комнате пока не зачахнешь и не умрешь, а Уильяму придется обгрызть твое лицо, потому что некому будет его кормить.

– Господи, Нина. Хватит нагонять мрак.

– Я просто пытаюсь тебе объяснить, что у тебя впереди еще целая жизнь. Ты можешь делать все что угодно. У тебя есть деньги, время, здоровье!

– И характер, заставляющий людей бежать в ужасе.

– Это только на работе, а не все время.

– Но никто не знает меня другую. Я всегда была только Амелией-адвокатом.

– Так позволь людям узнать тебя настоящую!

– Слишком поздно. Амелия вышла на пенсию, ты забыла?

Нина обдумывает мои слова, перенося стопки моих костюмов в гардеробную.

– Да, Амелия вышла на пенсию, но как насчет Милли – веселой, умной, классной девчонки? Она не на пенсии.

Я хватаюсь за первую попавшуюся тряпку из кучи, чтобы помочь. Вообще-то в своем обычном, не депрессивном состоянии я терпеть не могу беспорядок. Надо придумать, куда деть всю эту одежду.

– Придумала! – заявляет Нина и останавливается так резко, что я налетаю на нее на ходу. – Твой день рождения!

– Да, я знаю. Мне исполнится сорок через две недели. Спасибо, что напомнила об этом великолепном событии. Теперь мне гораздо лучше. – Скривившись, я вырываю у нее из рук стопку одежды и направляюсь к шкафу.

– Но это и правда целое событие! К тому же у тебя столько перемен, это надо отметить. Думаю, нам стоит устроить вечеринку. В честь начала новой жизни.

– Нам? – Я не понимаю, о ком она говорит.

– Тебе. Тебе просто необходимо устроить вечеринку. Впервые за много лет ничто не помешает тебе хорошенько повеселиться, никаких судов, никаких совещаний и срочных встреч. Ты же хотела прощальную вечеринку, так? Так устрой ее себе сама! Ты не из тех женщин, кто сидит сложа руки. Ты всегда делаешь, а не мечтаешь попусту. Так сделай это!

– Нет.

– Уже поздно, ты не можешь просто сказать мне «нет».

– Вообще-то могу. Читай по губам. Ни за что, – произношу я четко по слогам.

– Но Милли…

– И кто на нее придет в таком случае? – спрашиваю я примирительно, мне не хочется сильно грубить сестре. Но с меня хватит разочарований. Их и так было слишком много в последнее время, начиная с конфликта с руководством и увольнения и заканчивая тем, что никто из коллег даже не удосужился позвонить и узнать, как у меня дела.

– Все придут! Даже очень занятые люди бывают рады возможности красиво одеться и прийти на праздник, особенно если там есть бесплатная еда и выпивка. Я уверена, никто не откажется. И Кевин все еще там работает, он позаботится о том, чтобы люди пришли. – Я качаю головой в ответ. Мы обе прекрасно знаем, что Кевин ни на что не влияет в фирме. Но Нина продолжает: – Просто поверь мне. Я сделаю так, что все получится.

– Не знаю…

Почему я вообще об этом думаю вместо того, чтобы сразу отказаться?

– Ну же, это даст всем возможность узнать тебя ближе и познакомиться с той Милли, которую я люблю, а не с той Демоницей, с которой им приходилось работать.

Ненавижу это прозвище. Такое слово вообще существует? Когда Нина начала встречаться с Кевином, она по секрету рассказала мне, как все называют меня за спиной. Началось все в тот год, когда я сменила восемь секретарей. Почему желание работать с компетентным и опытным секретарем делает из кого-то Демоницу? Но прозвище прижилось.

– Хорошо, возможно, мне бы и правда не помешало начать с начала. И я бы хотела, чтобы все увидели меня с другой стороны. Увидели ту Милли, которая легко болтает с людьми и смеется, а не кричит, спорит и наводит на всех ужас одним своим присутствием. Они знают только Амелию – женщину, которая довела стажерку до слез за то, что та пролила кофе на стопку показаний по дороге в суд. Амелию, которая довела коллегу до нервного срыва после того, как он завалил дело. Между прочим, я бы смогла выиграть его даже во сне.

– А вот и тема вечеринки! Новое начало. Бабочка, рождающаяся из кокона! – Она изображает бабочку, взмахивая руками. – Или рождение ребенка. Или…

– Нет! Никаких тематических вечеринок.

В моей голове пронеслись все те ужасы, которые Нина могла бы купить в качестве тематических украшений, включая очень графичное изображение бабочки.

– То есть ты согласна!

– На обычную вечеринку! Не тематическую. Возможно, ты права, и мы сможем повеселиться.

– Не просто весело, Милли. Это будет шедеврально, эпично, весело!

Мы обе садимся на кровать, и Нина подвигается поближе ко мне, открывает приложение «Пинтереста» и углубляется в поиск вдохновляющих референсов для вечеринки.

Что ж, вряд ли мне может стать хуже, чем было в последние два дня.

* * *

Несколько дней спустя я пишу Нине, пока одеваюсь, чтобы встретиться с организатором мероприятий. Я нашла идеальное место для вечеринки. Отдельная комната в отеле, в классическом оформлении и с очень вкусной едой.

«Я думала, что место организую я», – пишет Нина в ответ.

«Ты была занята работой, я решила взять на себя хотя бы это. Можешь сделать все остальное».

Черт. Я снимаю с себя блузку и юбку-карандаш, которые нацепила машинально, и бросаю их на стопку деловых костюмов, все еще возвышающуюся в углу моей гардеробной. Тут же сдергиваю с вешалки длинное платье, которое не надевала уже лет сто.

«Ладно, хорошо. Но все остальное оставь мне! Просто вышли мне список гостей».

«Кстати… Я думала о том, что ты говорила. Может, мне пригласить кого-то из моих старых друзей? Луанну, например. Не разговаривала с ней целую вечность, но, может быть, сейчас самое время начать заново. Раньше она жила неподалеку. Интересно, может быть, уже переехала? Или это слишком странно связываться столько лет спустя? Как ты думаешь?»