Текст книги "Проект с извинениями"

Глава пятая

Язык во рту опухший, сухой и мерзкий, а в голове, кажется, репетирует барабанный оркестр. Я пытаюсь открыть глаза, но веки от чего-то слишком тяжелые. Еще и ресницы слиплись.

Какого черта?

Воспоминания обо всех «неудачных» решениях вчерашнего вечера всплывают тут же.

Шампанское. Шампанское. Шампанское.

Вино. Вино. Вино.

Кажется, немного воды. Снова вино.

Идеальные белые зубы и ямочка на правой щеке. Официант? Нет, не официант. Очень привлекательный и очень самоуверенный мужчина.

Снова вино.

Все тело у меня ноет от похмелья, но и как будто бы от восхитительного чувства удовлетворения, в основном пониже живота и в мышцах ног.

Я резко сажусь и издаю стон, когда мой несчастный мозг, кажется, ударяется о черепную коробку изнутри.

– Ауч. – Я с трудом отклеиваю накладные ресницы и отбрасываю их в сторону.

Прежде чем повернуть голову, я протягиваю руку, готовясь ощутить под ладонью теплое тело… К счастью, кровать оказывается пустой. К несчастью, я понимаю, что кровать – не моя. Нет моего восхитительного ортопедического матраса и дорогущей сатиновой простыни. Я медленно открываю глаза – сначала один, потом другой, опасаясь, что сейчас увижу. Но кровать и правда пуста. К несчастью, я точно знаю, что до этого она пустой не была. К огромному несчастью, я знаю, кто там был. Не только на кровати, но и во мне.

Меня передергивает.

Сожаления, неловкость, алкоголь. Именно и таким должен быть случайный секс на одну ночь. Я просто никогда не думала, что со мной это случится. Я слишком старая для пьяного одноразового секса.

Осторожно я приподнимаю одеяло, чтобы проверить… да, я полностью голая. Я никогда не влипала в спонтанный секс с незнакомцами, со всеми моими предыдущими любовниками нас связывали отношения, и, естественно, я тщательно проверяла их до того, как переспать. Нет, я не ханжа, но и не из тех, кто будет спать со случайным партнером. Такое не планируют, а я из тех, кто планирует все.

Мои трусики и лифчик висят на лампе с другой стороны кровати, а у окна стоит пара мужских туфель, но моего платья нигде не видно. Я помню, как спала с ним (не в том смысле, что мы занималась сексом, а в том, что я закрыла глаза и храпела), но больше не помню ничего. Сколько я выпила? Боже, надеюсь, мы использовали презерватив. Стоило всю жизнь как одержимой пользоваться дезинфицирующими спреями для рук и антибактериальным лосьоном, чтобы так легко позволить незнакомцу сунуть в меня штуку, на которой, возможно, уже расплодились миллиарды вредоносных бактерий. Кто знает, где побывал его член до меня? Меня передергивает от одной мысли.

Не скидывая с себя одеяла, я неуклюже перекатываюсь на другую сторону кровати и стягиваю свое белье с лампы, чуть не уронив ее. Прячась под одеялом, натягиваю все на себя. Этого недостаточно, но по крайней мере я не совсем голая. Тихо и аккуратно скинув с себя одеяло, я встаю и на цыпочках прохожусь по комнате в поисках остальной одежды.

На полу валяется одна из моих туфель рядом с парой мужских носков в горошек. Я заглядываю под кровать – ничего.

– Черт-черт-черт, – шепчу я себе под нос и выпрямляюсь, чтобы снова оглядеть комнату. У большого панорамного окна стоит кресло, современное, из кожи и металла. О боже… это кресло. Резко вспоминается все, что мы на нем делали. Я издаю стон и тут же краснею еще больше, потому что вспоминаю, какие звуки вырывались из меня ночью.

Ужасно. Сосредоточься, Милли. Да, это был секс, так уж вышло. С днем рождения меня. Теперь нужно сфокусироваться на том, чтобы найти свою одежду и убраться отсюда к чертовой матери. Я даже представить не могу, что можно сказать любовнику на одну ночь, увидев его при свете дня.

В изножье кровати лежит тонкая простынка. Знаете, из тех, что продается в комплектах белья вместе с простыней на резинке и наволочками. Предполагается, что ее нужно стелить поверх основной простыни, но на деле многие просто бросают ее в шкаф и никогда не используют. Однажды мы с Ниной чуть не подрались в споре из-за такой простыни. Я из тех людей, которые находят ее полезной. Если в комнате слишком жарко, то она идеальна вместо одеяла, если слишком холодно – можно дополнительно завернуться. Нина не согласна и считает, что это абсолютно бесполезная вещь. Говорит, что нормальные люди используют только простыни на резинке и наволочки, а эту тряпку выбрасывают. Какой варвар может просто взять и выбросить прекрасную простынку? Точно не я и не мой вчерашний знакомый. Нет, этот мужчина, будучи зрелым и ответственным человеком, пользуется такой. Этот простой факт как будто бы подарил мне некоторое облегчение. По крайней мере, я не переспала с полным идиотом. Подхватив простыню, я накидываю ее на то самое кресло. Еще не хватало, чтобы на меня осуждающе смотрела мебель, пока я ищу колготки на полу.

К сожалению, нигде в комнате нет и следа моей одежды. Если не считать вещей, разбросаных по полу, то в комнате чисто, почти по-мужски аскетично. Встроенный шкаф с деревянными панелями сочетается с кроватью и тумбочками. На стене висит несколько картин с абстракциями, а в углу притаилась зарядная станция с аккуратно спрятанными проводами. Темно-серый ковер под моими ногами кажется плюшевым, в комнате витает едва уловимый аромат мужского парфюма.

Из спальни ведут две двери. Через первую, очевидно, можно попасть в остальную часть дома, через другую, я полагаю, в ванную. Я чувствую себя в «Матрице», Морфеус уже спрашивает: «Красная или синяя таблетка?» Красная – мне придется посмотреть в глаза всей правде и последствиям. Я переспала с незнакомцем и теперь должна вести непринужденную беседу, притворяясь, что он не видел меня голой.

Или можно выбрать «синюю» – спрятаться в ванной и притвориться, что прошлой ночи никогда не было. Чем дольше я думала, тем больше мне нравился последний вариант.

Синяя таблетка – моя безопасная и скучная жизнь. Проторенная тропа. Я выбираю «синюю»!

Я открываю дверь и запираюсь в ванной.

Там, оперевшись двумя руками на раковину, я делаю несколько глубоких вдохов, чтобы себя успокоить. Почему я веду себя так глупо? Амелия Монтгомери, у этой проблемы есть простое решение. Просто найду одну из его футболок в шкафу, надень ее и выйди из комнаты с высоко поднятой головой и уверенностью женщины, у которой ночью был самый обычный секс. Затем отыщи… черт-черт-черт, как его зовут? Проклятие, если уж я в чем-то лажаю, то по-крупному. Ладно, имя не так важно. Отыщи Джона, поблагодари за чудесный вечер, спроси, где твое платье, надень его, найди свой мобильник и вызови себе такси. Все просто! Это займет не больше десяти, может быть, пятнадцати, минут. Тогда можно будет оставить все это фиаско, включая неудавшуюся вечеринку, позади. Прекрасный план! Я делаю глубокий вдох и выпрямляюсь, чтобы посмотреть в зеркало, но вместо привычного отражения вижу незнакомое лицо безумного клоуна. Вся моя уверенность мгновенно испаряется. В этом особенность большинства женщин: наша уверенность в себе во многом базируется на внешнем виде, не важно, учителя мы или адвокаты, исполнилось ли нам сорок или едва перевалило за три годика. Это печальная реальность. И ни одна женщина не захочет выглядеть как тролль на следующее утро после того, как мужчина видел ее голой.

– О, господи! – вырывается у меня. Последующий возглас ужаса я давлю в себе. Вся моя красная помада размазана вокруг рта, подводка для глаз и тушь размазаны по щекам и… Я наклоняюсь ближе к зеркалу. Ну, точно, вторая ресница приклеилась прямо к щеке. Я подцепляю ее двумя пальцами и выбрасываю в мусорную корзину. В панике я пытаюсь найти хоть что-то, чтобы смыть косметику. Вода и мыло – не идеальный вариант для красной помады и водостойкой туши, но, похоже, единственный. Я с усердием тру лицо, пока от слоев косметики не остается только легкий розовый оттенок помады вокруг губ.

Следующая проблема – волосы. Сейчас они спутанные и торчат в разные стороны. Я вытаскиваю из волос оставшиеся там заколки и понимаю, что даже в хвост их собрать не смогу, потому что резинки у меня нет. С помощью найденной расчески я пытаюсь хоть как-то уложить их, но единственный способ привести волосы в порядок – это принять душ. Так что придется все оставить как есть. Все что могла я уже сделала, к тому же зачем так стараться ради человека, которого я больше никогда не увижу.

Я смотрю в зеркало в последний раз. Как же низко пали сильные мира сего… У раковины нашлась жидкость для полоскания рта, так что по крайней мере я не убью его своим дыханием, это плюс. Но выйти просто в трусах и лифчике я тоже не могу. Конечно, я достаточно уверена в себе – многие люди могли бы назвать меня высокомерной, но даже самым высокомерным людям нужна одежда. Строгий дорогой костюм, высокие каблуки – и я готова покорить мир. Надень на меня только белье – и я превращусь в слабачку и нытика. Оставалось надеяться, что мне удастся быстро раздобыть его футболку или рубашку и шорты.

Я выхожу из ванной и снова вскрикиваю от неожиданности. Даже не вскрикиваю, а почти визжу и пытаюсь не материться.

– И тебе доброе утро, солнышко. – Он широко улыбается.

Я тыкаю в него пальцем:

– Джон! Тебя зовут Джон! Я вспомнила!

– Ты забыла, как меня зовут? Такое со мной впервые. – Он с притворным огорчением качает головой и удобнее устраивается на кровати. Он просто сидит там с надкусанным круассаном в руке и жует, как будто ничего в этом мире его не волнует. – Будешь? – Он протягивает мне уже пострадавшую от его зубов булочку.

Я прислоняюсь к дверному косяку, пытаясь выглядеть расслабленно, под стать Джону, но в отличие от него я горблюсь, пытась скрыть наготу, а правую руку прижимаю к сердцу, потому что он напугал меня до полусмерти. Так что вместо того чтобы выглядеть уверенной и расслабленной, я выгляжу как сумасшедшая, у которой вдобавок ко всему еще изжога и боли в животе.

– Эм… нет, спасибо.

Он склоняет голову к плечу.

– Все хорошо? Почему ты так стоишь? – Я опускаю руки и выпрямляюсь. К черту все это! На данный момент я ничего не могу сделать, кроме как встать прямо и с высоко поднятой головой столкнуться с проблемой. Не то чтобы он не видел меня голой. Вспышки воспоминаний о поцелуях и прикосновениях наводняют мой разум, и я трясу головой, пытаясь прогнать их. – Зачем ты накрыла мой стул простыней? – Он показывает большим пальцем себе через плечо.

Я не хочу отвечать, так что просто пожимаю плечами, как будто понятия не имею, о чем он говорит.

– Прошлой ночью ты не была такой тихой. – Он заставляет меня жалеть, что я не помню все так ясно, как он. – Особенно на этом стуле, – подмигивает он.

Этот сукин сын еще и подмигивает! Я прищуривую глаза, и у него хватает такта все-таки сменить тему.

– Ты уверена, что в порядке? Ты много выпила вчера.

– Ты тоже, – парирую я, надеясь, что права. На самом деле я не помню, сколько он выпил, но помню, что он точно пил вместе со мной. Так что предполагаю, что выпил он примерно столько же.

– Я тоже, да. У меня болит голова, но есть прекрасное средство от похмелья. Могу пойти и захватить…

Я делаю шаг вперед, чтобы остановить его, но как только моя рука почти соприкасается с его, я ее отдергиваю. Если я прикоснусь к нему, то мне, возможно, захочется сделать это еще раз. И еще. А потом я и оглянуться не успею, как останусь одна и с разбитым сердцем. У меня и так не лучший период в жизни. Стоит ли добавлять себе проблем?

– Нет-нет. Все в порядке. У меня все хорошо. Не знаешь, где мое платье?

Он откусывает огромный, даже слишком, кусок булочки. На мгновение я почти уверена, что сейчас он подавится, но он просто жует. Я нетерпеливо постукиваю ногой. Кажется, проходит вечность, пока он наконец-то прекращает жевать. И поскольку я сейчас в его доме, почти голая, единственное, что мне остается – это ждать. В этот момент моя симпатия к нему испаряется. Его как будто бы ни капли не волнует, что мне не терпится уйти, он вальяжен и спокоен.

Пару веков спустя он все-таки встает, отряхивает крошки со своих спортивных шорт и подходит к комоду. Открыв верхний ящик, он вытаскивает оттуда футболку и бросает в мою сторону.

– По-твоему, это похоже на шелк от «Кьяры Бони»?

– Не понимаю, о чем ты, – хмурится он.

– Мое платье. Белое, шелковое, Прекрасное платье. Это не оно.

– А. Оно не успело высохнуть, так что я закинул его в сушилку.

– Сушилку?!

– Ну да, в ту штуку, которая сушит одежду после стирки.

– Стирки?! – Он с изумлением смотрит, как я угрожающе приближаюсь к нему. – Ты положил мое шелковое платье от «Кьяры Бони» в стиральную машинку?

Он хватает меня за палец, которым я тыкаю в него. Теперь я стою полуголая, в одной руке футболка, а его кулак сжимает мой палец. Меня разыгрывают? Во что превратилась моя жизнь?

– Нет. – Он тыкает в меня пальцем в ответ. – Это ты вчера засунала свое платье от «Кьяры-как-там-ее» в стиральную машинку.

– Никогда бы не сделала такую глупость! – Я выдергиваю свой палец из его кулака. – Это было очень дорогое дизайнерское платье.

– Ну, ты это сделала. Как, по-твоему, мы оказались в моей квартире?

Я плюхаюсь на край кровати и пытаюсь вспомнить последовательность событий, которая привела меня в дом Джона.

Черт!

Я помню.

Он взял меня за руку и потащил из ресторана, а я послушно следовала за ним, не замечая ни шумных ночных улиц Чикаго, ни того, как болтается на мне его слишком большой, но волшебно пахнущий пиджак. Мы молча завернули за угол и пересекли две улицы, прежде чем остановились перед шикарным многоквартирным домом.

Прогулка получилась та еще! Казалось, никогда еще я не была настолько возбуждена каждой клеточкой своего тела. Легкое прикосновение его больших пальцев к ключице, тяжесть влажного платья на разгоряченном теле – от всего этого через меня проходили разряды тока. И предвкушение. Насколько же, оказывается, сексуальным может быть предвкушение! От одной мысли о том, что произойдет, когда мы останемся одни, начинала кружиться голова. Думаю, то, что у меня уже очень и очень давно не было секса, делало меня еще более чувствительной. Как и то, что мне очень нравилась его большая рука, обнимающая меня за талию, и его остроумие, и то, сколько у нас было общего. Не знаю, что именно меня заставило взять его лицо в свои ладони и крепко поцеловать, стоило только входной двери его квартиры закрыться за нами, но это, кажется, удивило нас обоих, хотя он и не позволил секундному замешательству остановить его. Он подтолкнул меня к стене, вжимаясь в меня всем телом, целуя в ответ, пока я не заскулила просяще, обвивая его ногами. Я не помню ни одного слова, но помню, как от каждого его прикосновения у меня снова кружилась голова. Помню, как он приподнял меня, а я обхватила ногами его бедра, как будто делала это уже сотни раз. Помню, как…

– Милли! Ау.

Черт возьми. Я только что прокручивала в голове воспоминания о горячем сексе с мужчиной, стоящим прямо передо мной.

– Эм-м-м…

Очень красноречиво, Милли.

– Я пролила вино на платье. – Я вспоминаю, как он попросил меня поднять руки, а потом стянул платье через голову. Помню, как он бросил мою одежду и отправился на кухню, так и оставшись в рубашке навыпуск, с расстегнутой пуговицей у брюк.

С кухни Джон принес две оранжевые бутылки спортивного энергетика.

– Собираешься отправить меня на пробежку? Обнаженный марафон? – спросила я ошарашенно.

– Ты не голая, на тебе бюстгальтер и трусы. Очень сексуальные, кстати, – ответил он, глядя на меня. – И по-моему, тебе просто необходимо пополнить запасы неалкогольной жидкости в организме. Ты много выпила. – На этих словах он сделал большой глоток из второй бутылки. – Мне, кстати, тоже. – Он протянул мне напиток. – Давай пей.

Я улыбнулась и села на высокий стул за стойкой, Джон тоже облокотился на нее, и мы просто пили, пытаясь протрезветь и узнать друг друга получше. В какой-то момент я потребовала показать мне стиральную машинку, в которую, по всей видимости, и засунула свое дорогущее дизайнерское платье. Кинула вместе с ним две или даже три капсулы для стирки и просто нажала пуск. Даже не потрудилась выставить деликатный режим. Просто включила стандартную программу для хлопка, которая даже мои футболки превращает в одежду для младенцев.

В ужасе я прикрываю рот рукой.

– Кажется, ты все вспомнила, – улыбается Джон.

– Как ты мог позволить мне сделать такую глупость?

– Уточняю – ты сейчас про секс или про платье?

– В основном про платье.

О безумном сексе жалеть не получается, даже учитывая, что поступок был абсолютно мне не свойственен.

– Я ничего не понимаю ни в стирке, ни в платьях, – пожимает плечами он. – К тому же я был точно так же пьян, как и ты. Ты бы могла сказать, что собираешься сама залезть в стиральную машинку, чтобы помыться, и я, вероятно, присоединился бы к тебе.

– Тогда почему сейчас ты такой отдохнувший, свежий и… – Я указываю на него пальцем, пытаясь подобрать слово. «Красивый» буквально вертится на языке, но говорю я другое: – Самодовольный. Почему ты выглядишь таким самодовольным, пока я сижу рядом, полуголая, опухшая и с больной головой? И, кстати, сколько раз мы успели заняться сексом?

Я смутно припоминаю, что после эпизода со стиральной машинкой мы снова поцеловались… И в итоге все закончилось сексом в его комнате.

– Милая, у тебя в руках футболка. Не пойми меня неправильно, я не жалуюсь, можешь оставаться полуголой или раздеться до конца, как тебе нравится. Что касается секса, ты спрашиваешь – сколько раз ты кончила или сколько раз мы непосредственно занимались им?

Я закатываю глаза.

– Самоуверенный сукин сын, – произношу шепотом, а потом вдруг вспоминаю третий раз. На кровати, посреди ночи.

И это было великолепно…

Глава шестая

– Я могу помочь с головной болью и жаждой. – Джон протягивает руку, чтобы помочь мне подняться. Я смотрю на его руку так, как будто он пытается предложить мне гранату, встаю и обхожу его.

– Спасибо, конечно, но мне не нужна помощь, я вполне могу встать сама. – Натянув на себя футболку я выхожу из комнаты и отправляюсь на кухню.

– Ага. Вот такую женщину я встретил вчера, – шепчет он.

Не знаю, что это должно означать, но в данный момент меня это не волнует. Мне нужна вода. Или тот энергетик, он бы подошел идеально. А еще хорошо бы найти аспирин. Или шорты. Или что угодно, лишь бы я могла вызвать такси и убраться отсюда, не выставляя свою задницу напоказ. Кстати о заднице. Я чувствую на себе пристальный взгляд Джона, когда выхожу из комнаты. Тело у меня выглядит довольно хрупким, если не считать округлую нижнюю часть. В подростковом возрасте я это ненавидела. Собственная попа казалась мне непропорциональной, как будто ее забрали у другой женщины и пришили мне. Но изменить что-либо я не могла, так что пришлось смириться. Зато сейчас я внутреннее улыбаюсь от мысли, что Джону она, кажется, нравится.

– Так что насчет воды или аспирина?

Я смотрю на свое запястье, как будто пытаясь проверить время, но часов там нет и никогда не было. Я даже фитнес-браслет не ношу. Но дело не в этом, а в том, что я хочу поскорее убраться отсюда.

– Мне надо срочно бежать по кое-каким делам, не будешь так добр и не одолжишь мне какие-нибудь шорты к футболке? Обещаю постирать их и вернуть в целости и сохранности, как только доберусь домой. Могу заплатить за них, если хочешь.

Вместо ответа он обходит меня, лезет в один из кухонных ящиков, достает пузырек с аспирином и протягивает мне. Затем поворачивается к навороченному холодильнику с сенсорным экраном (для чего холодильнику экран?) и достает бутылку воды.

Зачем в холодильнике нужен встроенный компьютер? Не мое дело, нужно сосредоточиться на том, чтобы выбраться отсюда как можно скорее.

Я изо всех сил сражаюсь с аспирином, пытаясь открыть, когда моих рук касаются теплые пальцы. Джон забирает бутылек из моих рук, запросто открывает его большим пальцем, достает пару таблеток и протягивает их мне. Я быстро проглатываю лекарство, а затем поднимаю глаза. «Шорты, треники, да хоть чертов килт… что угодно, что прикроет нижнюю половину моего тела», – думаю я, ожидая, когда Джон сделает хоть что-нибудь.

– Так куда именно ты так спешишь? – Он облокачивается на стойку прямо напротив меня в той чересчур спокойной манере, которая, как я начинаю понимать, просто ему свойственна. Вероятно, она чертовски нервирует его оппонентов в суде. Он слишком расслаблен. Мне это не нравится.

Локтями он опирается на гранитную столешницу, подбородок спокойно покоится на костяшках пальцев, а на губах играет легкая ухмылка, значение которой я никак не могу разгадать. Разумеется, не могу! Мы же даже не знакомы как следует. Тем не менее он ждет ответа, которого у меня нет. Но если я в чем-то и хороша, так это в искажении правды. Адвокат я или кто.

– Надо сделать кое-что по работе.

– Чушь собачья. Ты же, – он показывает кавычки пальцами в воздухе, – на песнии. Какие еще варианты?

– Давай не будем притворяться, что ты меня знаешь, Джон. У меня могут быть и другие дела помимо ДДФ.

Теперь я начинаю немного нервничать.

– Ты безработная, нет у тебя никаких дел. Ты так и сказала вчера ночью, – хмыкает он.

Черт возьми. Кажется, вчера я слишком разболталась.

– Не твое дело, почему я собираюсь уходить, я просто ухожу. Мы прекрасно провели время, взяли лучшее от неудавшийся вечеринки, но сейчас все закончилось, наступило утро и мне нужно домой. У меня кот некормлен.

У Уильяма автоматические кормушка и поилка – необходимые вещи, когда много работаешь, но Джон об этом не знает. Он лезет в карман, выуживает оттуда скомканную салфетку и протягивает мне. Я хмурюсь, разглядывая исписанную чернилами и смутно знакомую бумажку. Я подношу ее к лицу и прищуриваюсь, когда вижу на ней имена. Дюжину или около того, в основном имена людей, которых я знаю.

– Как насчет этого? – Джон указывает на салфетку. – Ты заставила меня пообещать помочь тебе с этим.

– С чем? Что это вообще? – Я верчу в руках бумагу, чтобы рассмотреть имена.

– Те, кому ты хочешь сказать: «Прости, давай снова будем друзьями». Целый список. Ты не помнишь? Это то, что у тебя сегодня на повестке дня.

– Что? – Я удивляюсь, но стоит это произнести, как я вспоминаю весь разговор. Кажется, алкоголь, секс и жалость к себе сделали меня крайне болтливой. Я смотрю на Джона и понимаю: он знает, что у меня получилось вспомнить весь тот разговор. Это подтверждают и его сверкающие в улыбке зубы, и глаза, в которых блестят смешинки. Черт бы его побрал. Я стараюсь не обращать внимания ни на его взгляд, ни на его привлекательность и снова опускаю глаза на смятый в руках список.

Темно-синие чернила расплылись по салфетке и проступили на обратной стороне.

– Ты что писал чернилами? – Я пытаюсь разобрать надпись.

Он усмехается и показывает на перьевую ручку, лежащую на кухонном столе. Такие обычно оставляют пятна на пальцах. А на ручке Джона еще и виднелся логотип «Джонс, Джонс & Фишер».

– Ты что, украл фирменную ручку? Какой ужас, что они подумают! – Я восклицаю в притворном ужасе.

– Не пытайся сменить тему.

Я закатываю глаза и возвращаюсь к списку. В нем куча ошибок, клякс, перечеркнутых слов, несколько нарисованных сердечек, грустных смайликов, звездочек и веселых смайликов… Катастрофа – вот что это.

Луанна

Грей Гэри

Линдси

 Дженни О.

  Дженни М.

  Дженни З.

Мэри

Джимми

Офисные придурки

Я в замешательстве, хотя и помню, как загибала пальцы, называя этих людей одного за другим.

– Твой список «извинений». Помнишь? Ты хочешь попросить прощения, помириться и снова дружить со всеми этими людьми.

А я ведь думала, что вспомнила все, кроме «сексуальной» части нашего вечера.

– А я на сто, даже двести процентов уверена, что не хочу снова дружить с этими людьми. Трех Дженни я даже не звала на вечеринку, и они никогда не были моими коллегами. И друзьями мы не были никогда.

– Прошлой ночью ты говорила совсем другое. – Он указывает на подрисованное у имен сердечко.

– Я помню секс, а после этого все как будто в тумане. И, честно, многое я предпочту не вспоминать вовсе.

– Мы оба вырубились, но пока мы пили, где-то между вином и энергетиком ты много болтала. И рассказывала о каждом человеке в этом списке.

Я подношу список поближе к глазам и переворачиваю его. На обратной стороне тоже есть имена, но прочитать их еще сложнее, потому что:

а) у Джона ужасный почерк,

б) чернила проступают на другую сторону и

в) он использовал самую дерьмовую салфетку, которую только смог найти.

Я читаю все имена вслух.

– Что это? – указываю я на одну из клякс.

– О, это твои бойфренды. Там был Маркус или кто-то в этом роде, еще Алекс, кажется… Около четырех разных мужчин, которых, по твоим словам, ты отпугнула своим успехом.

– Я такого не говорила! – восклицаю я в шоке и тут же вспоминаю, что именно это я и сказала. – О боже…

– Но потом ты приказала их вычеркнуть, сказав, что не собираешься извиняться перед глупыми мальчишками, которые боятся сильных женщин. Звучало внушительно, прямо «Я женщина, услышь мой рев».

– Нет-нет. Нет. – Я прикрываю руками уши, а Джон забирает у меня список и начинает читать имена вслух намеренно высоким голосом. Кажется, он пародирует меня, и это только усиливает неловкость. Его забавляет мое унижение!

– Замолчи, – обрываю я его, забираю список и продолжаю читать, игнорируя черную кляксу. – Это люди, которых я позвала на вечеринку, а они не пришли! – В моем голосе праведное негодование.

– Да, но список не об этом. А о том, почему они не пришли и как ты собираешься загладить свою вину. Разве не для этого ты вообще решила устроить вечеринку?

– Загладить вину? Это они должны просить прощения, а не я. И я устроила вечеринку не для того, чтобы загладить свою вину. Я собиралась отпраздновать день рождения.

– Прошлой ночью ты говорила совсем другое.

– Ты не можешь принимать на веру все, что я сказала под воздействием алкоголя! Да, я собиралась извиниться на вечеринке, предложить начать все сначала и дать им шанс узнать меня получше. Но это было до!

– До чего?

– До того, как они меня кинули! Теперь это они должны извиняться.

– То есть ты не помнишь, как сидела на этом самом месте, плакала и умоляла меня помочь?

– Что?! – Теперь я и правда вскрикиваю. Джон открывает холодильник и достает торт, выглядящий как жертва хищного зверя. И черт возьми… я вспоминаю. Я и правда плакала.

– Я не умоляла, – уточняю я, но это вызывает только очередной смешок.

Мы принесли сюда торт с вечеринки и съели его посреди ночи, после всех сексуальных утех. Даже не взяли тарелки, просто ковырялись в нем вилками. Я помню, как Джон смеялся, когда мы тащили торт к нему домой и пытались не уронить его. В какой-то момент он забрал его у меня и понес сам.

– Ага. И ты ела торт, сидя прямо на столе, говорила, что мы прямо как Саманта и Джейк из «Шестнадцати свечей», – напоминает он мне, и я съеживаюсь от воспоминаний, рука тянется к лицу. Это был мой день рождения, и я впала в ностальгию и разнюнилась. Более того, я напилась, поставила себя в неловкое положение, вспомнив любимый фильм своего детства, и все это после секса с незнакомцем, В перерывах, видимо, успела записать на салфетку возможные причины своего экзистенциального кризиса.

– Пожалуйста, замолчи.

Джон громко смееется.

– Кажется, в фильме они не были настолько пьяны, и я больше чем уверен, что Саманта не сидела на столе голой.

– О нет-нет-нет… Убей меня прямо сейчас! – Я издаю стон, все еще прикрывая лицо руками.

Он протягивает мне вилку и пододвигает торт поближе.

– Не смущайся, это было очаровательно.

Я хочу провалиться сквозь землю, прямо сейчас, но вместо этого откусываю огромный кусок восхитительного шоколадно-малинового торта. Джон берет вилку и присоединяется ко мне. Мы стоим, прислонившись к барной стойке, едим торт на завтрак, пока я пытаюсь забыть все ужасные и нелепые поступки, которые я успела совершить за прошедшую ночь.

– Итак, обсудим другое, – произносит Джон, проглотив кусочек торта.

– Это что, не все? Что бы ты ни сказал, сейчас меня сложно удивить.

– Слезы. Ты очень много плакала. Тогда мы и придумали список.

– Ты продолжаешь говорить… – Я запихиваю ему в рот кусок торта, подцепив его вилкой. Он прожевывает его и звонко смеется. – У меня был плохой вечер, алкоголь сделал меня плаксивой, вот и все. Я не собираюсь ничего делать с этим списком, ни за что на свете. Это абсурд какой-то.

Джон кладет вилку на стол и смотрит на меня серьезно:

– Это очень дерьмово, что все тебя бросили, и мне очень жаль, что это с тобой случилось. Никто такого не заслуживает.

Искреннее сочувствие в его голосе теплом откликается в моем сердце, и глаза у меня снова щиплет. Что происходит? В течение нескольких недель после моего «ухода на пенсию» я плакала больше, чем за последние лет десять. Все эти ощущения абсолютно не свойственны мне. Я никогда не чувствовала себя настолько уязвимой, еще и в присутствии чужого человека.

– На работе я и правда «демоница», но в этом и заключается моя работа, понимаешь? Я не могу просто ходить и раздавать улыбки, когда кто-то платит мне целое состояние за помощь. Я должна делать свою работу, а для того, чтобы делать ее хорошо, важно быть злой и напористой. Я хотела показать им, какой бываю вне работы, но они даже не потрудились прийти. Следующие дни рождения я собираюсь праздновать с Ниной и Уильямом, хватит с меня. – Джон хмурит брови, так что приходится пояснить: – Моя сестра и мой кот.

– А, отличная компания, – саркастично кивает он.

– Все лучше, чем вчерашний провал. – Я беру салфетку и вытираю крем с его подбородка. – Спасибо тебе. То, что случилось вчера… – Я качаю головой. – Я рада, что была не одна. Но на этом унижений с меня хватит.

– Не за что, Милли. Я был рад провести с тобой эту ночь. – Он улыбается и тянется через стойку, чтобы пожать мне руку. Я пытаюсь не обращать внимания на этот дурацкий список на салфетке, который лежит между нами.

Я помню, что думала, какая это потрясающая идея – попросить прощения у всех этих людей. Но…

– Я даже не знаю за что просить прощения. – Я как будто отвечаю на собственные мысли. – По большей части все произошло из-за какой-то ерунды. Если они обижаются из-за чего-то настолько дурацкого, то и пошли они к черту.

– Эй, это же не мой список. – Он поднимает руки, как будто пытается защититься. – Не надо оправдываться. Но, возможно, тебе станет лучше, если ты все-таки сделаешь это.

– Ничего, хорошие идеи очень редко приходят после такого количества вина, – хмыкаю я, хватая список и снова просматривая его.

– In vino veritas[1]1
  Истина в вине (лат.).


[Закрыть].

Ого, вау. Ладно, вот это было сексуально. Прошлой ночью я наверняка нашла Джона привлекательным, но сейчас, при свете дня (и трезвости) он не казался таким уж красивым. Нос с горбинкой, в волосах больше седины, чем мне казалось, и очки в черной оправе. У него морщинки вокруг глаз и густая утренняя щетина. Он широкоплечий, но не полный, а скорее сильный и плотный, как человек, проводивший много времени в спортзале. А я никогда не считала такие фигуры привлекательными, мне всегда нравились высокие и стройные мужчины. Джон был выше меня, но все еще недостаточно высокий для мужчины, на мой вкус. Как бы то ни было, то, как его язык перекатывался на звуке «v» в «vino», а затем снова в «veritas», было чертовски сексуально. Да, это идеальное слово, чтобы описать его – сексуальный. Не особенно симпатичный, но сексуальный.