Текст книги "Проект с извинениями"

Глава тринадцатая

Луанна ДА!

Гэри

Линдси

Дженни О. НЕТ!

Дженни М. НЕТ!

Дженни З. ТОЧНО НЕТ!

Мэри

Офис МОЖЕТ БЫТЬ

Бренда

Маргрет Пока не решила

Хименес

На следующий день, потягивая утренний кофе, я решаю попытать счастья с Розой Р, моей возможной дальней родственницей. 23andMe предупреждают, что не следует выдавать слишком много личных данных незнакомцам, но всегда полезно немного покопаться в генеалогических древах и сопоставить временные рамки.

«Дорогая Роза,

меня зовут Амелия, и я думаю, что мы можем быть родственниками. Моего отца усыновили почти семьдесят лет назад. Я ничего не знаю о его биологических родителях, но я получила электронное письмо от 23andMe, в котором говорилось, что мы, возможно, родственники. Я была бы рада побеседовать с вами, если вы захотите или если у вас есть какие-либо идеи, почему мы можем быть связаны. У меня нет родственников за пределами страны, так что для меня это сюрприз.

С уважением,

Амелия».

Я нервно и быстро нажимаю «отправить». Что, если я никогда не получу ответа? Что, если я получу ответ, но Роза окажется сумасшедшей? Что, если я не получу от нее той реакции, какой бы мне хотелось, как в случае с моим отцом и сестрой? Или что еще хуже – что, если есть какая-то гнусная причина, по которой моего отца отдали на усыновление? Я не могу не думать, что мои попытки покопаться в неизвестном могут открыть такие скелеты в шкафах, о которых я не захочу знать.

На мгновение я впадаю в панику и пытаюсь отменить отправку письма, но потом вспоминаю все, что я сделала с того рокового дня в конференц-зале ДДФ. Я извинилась перед людьми, чего никогда бы не сделала раньше. Я обнаружила, что из всех хобби, которые я пробовала, мне больше всего понравилось готовить, даже если это плохо получается (пока что). Я встретила мужчину и открыла ему свое сердце. Почему бы не совершить еще один безумный поступок? Это ведь не значит, что я выдам Розе какую-то личную информацию.

Приняв окочательное решение, я принимаюсь готовиться к новому дню. Прошла пара дней после чудесного секса с Джоном, и я собираюсь подвезти его в аэропорт, а потом пойти в «Старбакс» и немного позаниматься испанским.

– Ты уверена, что не передумаешь и не поедешь со мной? – говорит Джон, когда я останавливаюсь у терминала аэропорта.

– Я не могу. Для меня это слишком. Не так быстро, – объясняю я снова.

– Тогда в следующий раз.

– В следующий раз, – уклончиво соглашаюсь я, и он целует меня в губы, прежде чем выйти из машины.

– Не делай ничего такого, чего бы не стал делать я, – подмигивает он.

– Я постараюсь. Хорошей тебе поездки!

Выруливая со стоянки аэропорта, я понимаю, что счастлива. По-настоящему счастлива. Это не только из-за Джона, из-за всего. Из-за занятий новым языком, умиротворения, которое я чувствую по утрам, когда просыпаюсь, – даже разочарование из-за того, что не получается идеально приготовить ни один рецепт.

Неудавшаяся вечеринка время от времени всплывает у меня в памяти, но я стараюсь гнать эти мысли прочь. Фиби и его судебный процесс тоже время от времени всплывают, но и их я стараюсь игнорировать. Это не мое дело, и я не хочу знать больше, чем мне нужно. И хотя я наслаждаюсь обществом Джона, мне приятно быть и в компании с самой собой.

Мне нравится, что я пробую что-то новое. Мне нравится, что я делаю что-то за пределами своей зоны комфорта. На самом деле моменты одиночества, когда я одна дома, без каких-либо планов, только я и мои мысли, это одни из лучших дней, которые у меня были с тех пор, как я покинула компанию. Никогда раньше я такого не чувствовала.

Пока я работала, моменты одиночества были просто передышкой. Даже сон казался кратким перерывом от работы, от горящих сроков, совещаний и слушаний… Если бы я могла работать двадцать четыре часа в сутки без вреда для здоровья, я бы делала это. Когда вы проводите каждое мгновение своей жизни, думая о работе, в ней не остается места для уроков кулинарии, прогулок, отношений, внутреннего покоя. Есть только постоянное чувство стресса.

Некоторое время спустя я захожу в «Старбакс» с учебником в руках, готовая бросить свежие силы на домашнее задание по испанскому. Черт, наверное, мне следовало отправить это письмо Розе Р. на испанском. Может быть, поработать над его переводом? Это будет хорошей тренировкой.

Я собиралась присесть, когда вдруг споткнулась о двух детей, маленького мальчика и маленькую девочку, дерущихся из-за пирожного.

– О боже! – Я слышу знакомый голос, когда она протягивает руку, чтобы помочь мне подняться. – Мне так жаль. С вами все в порядке?

Я встаю и провожу руками по джинсам и одергиваю рубашку, поворачивая голову.

– Все в порядке. Со мной все хорошо. О – Луанна?

– Милли! Вот дерьмо! То есть блин. Это ты. Вау.

– Мамочка! Оливия не хочет делиться!

Мы с Луанной все еще ошеломленно смотрим друг на друга, когда она отрывает взгляд смотрит вниз на своих ссорящихся детей (по крайней мере, я предполагаю, что это ее дети). Она берет пакет из рук маленькой девочки и достает два пирожных.

– Одно для тебя и одно для тебя. Я не хочу больше слышать ваши ссоры.

– Прости, мамочка, – хором говорят оба ребенка. Они выглядят так мило со своими маленькими озорными мордашками. Буква «р» в «прости» больше похожа на «ш».

– Идите садитесь. – Она указывает на соседний столик. – Только ешьте побыстрее, мы торопимся. – О боже… – Она почти шепчет.

– Не могу поверить, что это ты, – произношу я. – Я думала о тебе, а потом бац – и вот ты здесь.

– Ты живешь где-то поблизости? – спрашивает она и выглядит взволнованной.

– Нет, я живу в центре, просто здесь по делам и решила немного сменить обстановку. Я бы хотела угостить тебя кофе, но… – Я указываю на кофе, который она уже держит в руке. – У тебя есть минутка? Хочется поболтать.

– Я… ну… – Она оглядывается по сторонам.

– Только на минутку. Пожалуйста! Пока они доедают пирожные, – прошу я с тревожным смешком. Потому что теперь, когда она стоит передо мной, я понимаю, что нервничаю. Я не готовилась к этому моменту и понятия не имею, что сказать. – Сколько им? Они очаровательные.

Я пододвигаю стул к столу прямо рядом с детьми, и она нерешительно роняет свою большую сумку на пол и садится напротив, переводя взгляд на меня.

– Пять. Они близнецы. Майк и Оливия.

– Близнецы, ого! Ты, должно быть, занята по горло.

– О, ты не представляешь.

– Я давно хотела связаться с тобой, – признаюсь я.

– Правда? А почему? – Язвительный тон, с которым она это произносит, застает меня врасплох.

– Почему? – переспрашиваю я резко и делаю себе мысленную пометку немного сбавить обороты. – Потому что ты была мне как сестра. Потому что я знаю тебя лет сто. Потому что я скучаю. По тебе и по нашей дружбе.

Она издает звук, похожий на «хм».

– Что это должно означать? – спрашиваю я.

– Мне казалось, ты не очень-то скучала по нашей дружбе. Ты редко звонила. Каждый раз, когда мы разговаривали, это всегда касалось тебя и твоих проблем.

– Но это неправда!

– Правда. Когда ты была мне нужна больше всего на свете, я позвонила, но ты не ответила. Ты никогда не находила времени на кого-то, кроме себя.

– О боже, ты серьезно? Это ты перестала мне звонить. Все было наоборот!

– Слушай, мне надо отвести детей домой. И сейчас у меня нет времени, чтобы обсуждать все это.

– Найди время, пожалуйста! Это очень для меня важно!

– Для тебя. Это важно для тебя. – Она встает и хватает свою сумочку. Я тоже встаю, когда понимаю, что я сказала и как плохо это прозвучало.

– Для нас. Это должно быть важно для нас обеих.

– Это было важно. И жаль, что тебе потребовалось столько времени, чтобы понять это. Ты не плохой человек, нет, но очень занятой человек. Моя скучная маленькая жизнь в пригороде не вписывалась в твой напряженный рабочий график. Прости, Милли, я не ненавижу тебя, даже если говорю грубо. Я правда желаю тебе всего самого лучшего. Мы просто повзрослели и отдалились друг от друга. Тут нечего обсуждать.

– Нет! – восклицаю я. – Я не принимаю твой ответ, нет.

– Мамочка, – тянет девочка. – Я все.

– Идемте, дети. – Луанна берет малышей за руки. – Было приятно тебя увидеть, Милли.

– Нет, подожди. Я просто… Пожалуйста, можем мы поговорить? Нормально поговорить. Я не хочу, чтобы это стало концом нашей дружбы, тем более, что, возможно, это было недоразумение. Мы можем это исправить. Я могу все исправить.

Она смотрит на меня как на сумасшедшую. Похоже, она уже решила для себя, что никакого недоразумения не было. И это я предательница, которая просто забыла ее. Но это неправда. Вовсе нет. Или все-таки…

– Пожалуйста! – Кажется, я почти умоляю. – Могу я тебе позвонить?

Она достает ручку из своей огромной сумочки и царапает номер на коричневой салфетке.

– Я действительно любила тебя, Милли, но ты мне не всегда нравилась. Особенно когда мне нужно было плечо, чтобы поплакать, или с кем-то поговорить. Последние несколько лет все было очень непросто. Очень и очень непросто.

– Теперь я здесь. Мы можем наверстать упущенное.

Луанна глубоко вздыхает. На этот раз нас прерывает Микки:

– Мамочка…

– Да, мы идем, идем. – Она поворачивается ко мне. – У тебя есть мой номер, – произносит она почти с вызовом. Как будто уверена, что я не стану ей звонить.

– Я тебе позвоню.

– Я отвечу. – Она снова берет Майка и Оливию за руки.

– Пока, Лу.

– Пока, Милли, – с этими словами она выводит детей из «Старбакса».

Несколько секунд я просто сижу, совершенно сбитая с толку.

– Что ж… – бормочу я сама себе под нос и сразу же достаю телефон, чтобы написать Нине.

«Я только что встретила Луанну Чейз».

«Все еще твой проект?»

«Она была в списке, но встретились мы не поэтому. Просто столкнулась в «Старбаксе».

«Ты извинилась».

«Нет».

«Но между вами все хорошо?»

«Нет».

«Милли? Сейчас середина дня, и ко мне вот-вот придут на прием. Пожалуйста, используй весь свой арсенал слов, а не только «нет».

«Разговор был быстрым. Я в шоке. Она дала мне свой номер. Я думаю… Я думаю… Нина, я эгоцентричная? Или эгоистка?»

Немедленного ответа не последовало. Она даже печатать перестала.

«Молчание – знак согласия. Я эгоцентричная стерва, которая заслуживает вечеринки без гостей. Я – демоница».

«Сбавь обороты, Милли. Я просто думала. Ну… Да, ты довольно эгоцентрична. Но не в смысле «стерва, которой насрать на всех, кроме себя». Ты просто занята, и у тебя никогда нет времени на пустую болтовню. И ты определенно не эгоистка. Ты… как бы сказать… ты эгоцентрична в том, как распоряжаешься своим временем. Но не в своих действиях».

Черт.

«Ну да, ты не идеальна. Со всеми случается. Это то, что сказала тебе Луанна? Что ты эгоистка?»

«Ну, не так прямо, но вроде того. Но какого черта, Нина? У нее ведь тоже есть недостатки, так? И у тебя, и у всех людей на планете. Я была занята, но это не означало, что мне на нее наплевать. И я думаю, что тут есть и ее вина тоже».

«Похоже, моя работа здесь закончена», – печатает Нина.

«Ты ничего не сделала. Я проделала всю работу. LOL Мне нужно бежать. Вернемся к этому разговору, но попозже. Ладно, спасибо, Нина».

Она посылает мне смайлик с поцелуем, а потом я остаюсь в «Старбаксе» наедине со своими мыслями. Мгновение спустя я собираю вещи и ухожу, чувствуя себя подавленной и опустошенной.

* * *

Как только я захожу домой, сразу ложусь спать, чувствуя себя так же, как в свой последний рабочий день. То есть ужасно. Я почти вытаскиваю из холодильника «Нутеллу», но потом думаю: «Что я сделала Луанне? Какова была моя роль во всем этом?» Так что вместо «Нутеллы» я достаю список извинений и перечитываю его еще раз. Эта краткая встреча с Луанной заставила меня усомниться во всем. Она даже не дала мне шанса оправдаться. Сразу обвинила и перешла в нападение. А у нее тоже есть недостатки, как я и сказала Нине. Почему это я должна все время извиняться? Я вычеркиваю ее имя с такой яростью, что чуть не проделываю дыру в бумаге. Может быть, этот проект с извинениями все-таки идиотская идея. И уж точно он заставляет меня чувствовать себя неловко. Впрочем, открываться и показывать свои слабости всегда неловко.

Глава четырнадцатая

Луанна НЕТ!

Гэри

 Линдси

Дженни О. НЕТ!

Дженни М. НЕТ!

Дженни З. ТОЧНО НЕТ!

Мэри

Офис МОЖЕТ БЫТЬ

Бренда

Маргрет Пока не решила

Хименес

Я не позволю Луанне решать за меня, что мне делать, а что нет. Мне потребовалось два дня, чтобы принять это решение. Мне было хорошо, когда я извинилась перед Брендой, Гэри и Хименес, и им было приятно принять это извинение. И в этом нет ничего дурацкого. Да, все это для меня непривычно, но это не значит, что это было глупо. Так что я не позволю небольшой неудаче и моему темпераменту свести на нет свои достижения.

После того, как я закончу готовить ужин, я собираюсь взять список, пройтись по нему еще раз и продолжить двигаться дальше. Но едва я начала шинковать лук, как телефон звякает. Я вытираю руки о фартук и проверяю сообщения. Письмо с сайта 23andMe. Я чувствую, как накатывает волнение. Я надеялась, что получу что-нибудь от Розы Р., и вот он, ответ.

Я быстро заканчиваю все дела на кухне и открываю письмо. Оно длинное, но, слава богу, на английском.

«Амелия,

ваше письмо стало для меня большим сюрпризом. Я не могу быть уверена, что мы действительно родственники, но есть шанс, что это правда. Я объясню. Сестра моей матери, Мерседес, сбежала с Кубы в пятнадцать лет, когда узнала, что беременна. Вы должны понимать, это был 1950 год, и в то время у беременной девушки не было особого выбора. Она испугалась и спряталась на рыбацкой лодке, которая направлялась в Майами. Единственная причина, по которой мы знаем эту информацию, заключается в том, что она оставила записку, которую моя мать обнаружила слишком поздно. Это было последнее, что мы слышали о Мерседес. Моя мать, да упокоится она с миром, искала ее много лет. Я прилетела в Майами в шестидесятых годах, во время революции, и прожила там почти двадцать лет. Я искала Мерседес по просьбе матери, но, к сожалению, после долгих поисков нашла лишь свидетельство о смерти. Мерседес Ройбал – ее полное имя. Она умерла от осложнений во время родов. Если день рождения вашего отца 26 марта 1950 года, то я уверена, что его матерью была Мерседес Ройбал, моя тетя. Поскольку ближайших родственников не нашли, ребенка отдали на усыновление. Мы даже не знали, выжил ли ребенок, но ваше письмо вселило в меня надежду. Надеюсь, что нам удасться поговорить.

Роза Р.»

Я никак не могу отделаться от шока, все перечитываю и перечитываю письмо. Мой папа и правда родился 26 марта 1950 года, в Майами, штат Флорида, но был быстро усыновлен, а затем бабушка и дедушка уехали с ним в Чикаго. У нас есть семья на Кубе, и так много вопросов! Я немедленно пишу ответ:

«Роза,

Мой отец и правда родился в эту дату. Возможно, мы родственники. Я не могу передать словами, насколько все это удивительно. Могу я спросить, почему вы сейчас живете на Кубе? И удобно ли вам говорить на английском или вы используете переводчик? Еще мой ДНК-тест показал большой процент испанской крови. Может быть, вы знаете что-то и об этом? И кто был отцом ребенка?

С уважением, Амелия».

Я все еще не знаю, правильно ли выдавать ей больше личной информации. Может ли это все быть какой-то подставой? Я сразу же звоню отцу и все ему рассказываю. Тот факт, что его мать не хотела отказываться от него, должен что-то значить. Она хотела ребенка. Хотела так сильно, что сбежала из страны. И, судя по молчанию отца, кажется, информация его ошеломила. Я рассказала ему все, в том числе что его биологической матери давно нет в живых.

– О, хорошо, ладно, хорошо, – только и говорит он.

– Не стоило тебе рассказывать?

Теперь я чувствую себя так, словно открыла какую-то его старую рану.

– Нет, все хорошо. Я рад, что ты сказала. Просто… так много всего. Мне нужно осмыслить.

Я полностью понимаю. Конечно, ему нужно все обдумать. Медленно, постепенно. Методично. Я унаследовала это свое качество от него. Мы разговариваем еще немного, я рассказываю ему все, что узнала, и кажется, он в порядке, так что я чувствую облегчение. И хотя сам он не хочет встречаться или списываться с Розой, я пересылаю письма Нине. Ее ответ час спустя прост:

«Вау!»

«Это все, что ты можешь сказать? Наша биологическая бабушка так боялась того, что ее семья подумает о беременности, что в пятнадцать лет тайком уплыла на лодке! И она умерла во время родов».

«Я не знаю… Каких слов ты от меня ждешь? Это вообще правда? Кто такая эта Роза? Будь осторожна».

Я игнорирую ее негативный настрой. Я так взволнована что, должно быть, тысячу раз уже обновила страницу, ожидая ответа Розы.

* * *

Неделю спустя, так и не дождавшись ответа, я смотрю на свое отражение в огромном зеркале в моей спальне. Сегодня Хэллоуин. Интересно, празднуют ли его на Кубе? Обычно в это время я работала или переживала очередной стресс из-за предстоящего слушания. Однако в этом году я готовлюсь к вечеринке. Я поправляю короткий, черный, строгий боб и расстегиваю верхнюю пуговицу белой блузки. Если не считать парика, я абсолютно не похожа на Уму Турман, в основном потому, что я невысокая. Когда Джон убедил меня пойти на вечеринку в честь Хэллоуина, на которой будут присутствовать многие из моих бывших коллег, моей первой реакцией было «нет». Моей второй реакцией было «черт возьми, нет». Но потом я смягчилась, потому что, возможно, это станет неплохим предлогом, чтобы извиниться перед кем-то из сотрудников офиса. И вот я здесь, одетая в стиле «Криминального чтива», жду, когда Джон за мной заедет.

После десятилетий слушаний перед самыми свирепыми прокурорами и судьями штата я редко нервничаю. Но теперь я чувствую подкатывающую тошноту.

– Ничего страшного не происходит, – обращаюсь я к Уильяму. В этот момент Джон стучится в дверь, и я бегу открывать. Открыв, я не могу удержаться от смеха. Джон нацепил на себя длинный парик, даже надел золотую клипсу-колечко на ухо. Он больше похож на Траволту, чем я на Уму Турман, это точно.

– Мне нравится твой парик. – Он протягивает руку, чтобы потрогать. – Очень милый.

– А тебе недостает ямочки на подбородке, – замечаю я. Когда он улыбается, мое сердце на мгновение замирает при виде ямочки на его щеке.

– Думаю, ямочек у меня и так достаточно. – Он подмигивает и заходит внутрь, закрывая за собой дверь. В течение последнего месяца мы продолжали видеться, и с каждым разговором и свиданием он нравился мне все больше. Каждый раз, когда я вижу лицо Хью Фиби в новостях, желчь подступает к моему горлу, и желание спросить Джона, как Джонс-младший работает над делом, переполняет. Я уверена, что Джон в курсе. Во время еженедельных совещаний они обсуждают все крупные дела компании. Он должен что-то знать! Но теперь я стала другой, и эту новую Милли не должен волновать Хью Фиби.

– Рад, что ты согласилась пойти со мной, – говорит он.

– Я не хочу портить вечеринку.

Джон хмурит брови.

– Если люди по-прежнему меня ненавидят, а я внезапно заявлюсь, это все испортит, – объясняю я.

– Детка.

Да… иногда он называет меня деткой. Это всегда заставляет меня чувствовать себя подростком, ужасно.

– Ты переоцениваешь свое влияние.

Я легонько хлопаю его по плечу. Если есть что-то, что я люблю и ненавижу в Джоне одновременно, так это его честность. Он не из тех, кто ходит вокруг да около.

– Серьезно, Милли. Ты важна для меня, и я рад, что ты идешь со мной сегодня вечером. Но эти люди… – Он колеблется, и это плохо. Он не из тех, кто колеблется перед тем, как сказать что-то.

– Им на меня наплевать, – заканчиваю я за него.

– Извини. Звучит грубо. – Он хватает меня за талию, притягивает к себе и нежно целует в губы.

Черт.

– Я пытаюсь побольше обращать внимание на чувства других людей. Кроме того, хочу произвести хорошее впечатление, – признаюсь я. – Это первый раз, когда я увижу всех за долгое время, и с большинством из них мы не то чтобы хорошо попрощались.

– Просто будь собой, и все тебя полюбят. – Я бросаю на него косой взгляд, и он быстро добавляет: – Ну, может быть, будь больше Милли, чем Амелией, и тогда – я уверен – они тебя полюбят.

Я усмехаюсь. Они вряд ли меня полюбят. Может быть мне удастся растопить чье-то сердце, но не более. Впрочем, если начать с извинений… возможно, это хорошая идея.

* * *

Джон был неправ. Я не порчу всем вечеринку, но люди откровенно пялятся, стоит мне зайти в дом. Я слышу, как все перестают говорить, едва только за нами закрывается дверь. Но только на пару секунд, потом все возвращаются к болтовне. Джон тянет меня глубже в дом. Кажется, он принадлежит Лиаму Уокеру, одному из партнеров ДДФ, я знаю его уже много лет.

– Они вообще знали, что я приду? – шепчу я.

Джон пожимает плечами:

– Просто сказал, что со мной придет еще человек. Имени твоего я не называл, но не то чтобы я держу наши отношения в секрете. Не волнуйся. Все хорошо.

Все хорошо? Мне хочется его убить.

Сара, жена Лиама, подходит первой. Я встречалась с ней пару раз, когда она приходила на ланч к мужу.

– Привет! Рада, что вы пришли. – Она целует в щеку сначала меня, а потом Джона. Ее ведьмовская шляпа чуть покачивается, когда Сара наклоняется.

– Спасибо, что позвали, – отвечаю я.

– Чувствуйте себя как дома. Напитки там, на столе, еда на кухне. – Она уходит, чтобы поприветствовать других гостей. Я все еще чувствую на себе чужие взгляды.

– Просто будь собой, – повторяет Джон.

– Я была собой в течение двадцати лет, и это не принесло мне особой пользы.

– Это прекрасная возможность для них познакомиться с тобой заново, – шепчет он мне на ухо, пока мы улыбаемся и пожимаем руки нескольким людям, которых я почти не знаю.

Мое единственное спасение в том, что Джонс, Джонс и Фишер не из тех людей, которые посещают вечеринки сотрудников, так что, по крайней мере, от встречи с ними я избавлена. Потому что если есть что-то, что я знаю наверняка, так это то, что независимо от того, сколько я работала над собой, но увидь я любого из трех, я не смогу сдерживаться. К сожалению, я также понимаю, что до этого самого момента я тоже не была тем человеком, что посещает вечеринки сотрудников и коллег. Я внутренне содрогаюсь.

– Маргрет? – Я удивлена, что вижу ее здесь. Она одета в стиле панка восьмидесятых, что поражает меня еще больше. Я видела ее только в плохо сидящих юбках до колен, удобных туфлях и белой, кремовой или бежевой блузке. И всегда с хмурым видом или фальшивой улыбкой.

– Здравствуйте, мисс Монтгомери. – Она улыбается, сначала мне, потом Джону. Удивительно, как быстро фальшивая улыбка поменялась на искреннюю. – Джон. Как ты?

– Пожалуйста, Маргрет, называй меня Милли.

Она снова улыбается, но ее губы плотно сжаты. Я явно ей не нравлюсь, выглядит так, как будто она едва сдерживается, чтобы не дать мне пощечину.

– Прикольный костюм, Марджи, – говорит Джон. – Спасибо.

Я наблюдаю за этим взаимодействием в полном благоговении и замешательстве. Марджи? Какого черта?

После того, как она уходит, я поворачиваюсь к Джону.

– Марджи?

– Она просила ее так называть, – пожимает он плечами.

В следующие десять минут к нам подходят другие сотрудники ДДФ и два адвоката, с которыми я сталкивалась в суде. Все они очень милые и заставляют меня чувствовать себя совершенно непринужденно, но я все еще думаю о Маргрет. Я знаю ее почти два десятилетия, но мы всегда общались очень формально. Джон знает ее всего пять минут, и они уже зовут друг друга по имени.

Некоторое время спустя я натыкаюсь на Маргрет, когда наливаю себе второй бокал вина.

– Приятно видеть тебя вне офиса, Маргрет. – Она снова натягивает фальшивую улыбку. Неловкое молчание затягивается, поэтому я снова пытаюсь завязать разговор. – Красное или белое? – Я предлагаю подлить ей вина.

– Э-э… белое. Но я могу сама, мисс Монтгомери.

– Пожалуйста, зови меня Милли. – Я наливаю ей вино.

– Не уверена, что смогу. После почти двадцати лет работы – это будет странно.

– Тогда Амелия. Леди. «Эй ты». Как угодно, но не мисс Монтгомери. Мы больше не работаем вместе, и это заставляет меня чувствовать себя старой. Черт, даже Демоница звучит лучше. – Я пытаюсь разрядить обстановку, тем более что Маргрет, вероятно, на пятнадцать лет старше меня. Ее глаза расширяются, и когда она понимает, что я не расстроена из-за секретного прозвища, гримаса на лице становится чуть более похожей на улыбку. Я тоже умею шутить. Нина однажды сказала мне, что, по словам Кевина, все боялись, что если я узнаю об этом прозвище, то уволю их, поэтому и использовали прозвище «Демоница», вместо «та стерва». Мне кажется, что и то, и другое одинаково плохо, но настало время забыть об этом.

– Хорошо… Амелия. – Маргрет берет бокал из моей руки. – Мне нравится твой костюм, кстати. Обожаю «Криминальное чтиво».

– И я! Спасибо. Ты тоже выглядишь круто. Я немного обескуражена тем, что вижу так много людей в обычной одежде или костюмах, хотя до этого видела их исключительно в пиджаках.

– Тебе следовало чаще ходить на такие мероприятия. Мы каждый месяц традиционно собирались в пабе, например, ты же знала?

Я знала. Но никогда не ходила. Я всегда был слишком занята или слишком зла на кого-то из тех, кто не пропускал ни одной такой встречи.

– И прости за «Демоницу». Ты давно в курсе? – спрашивает она слегка нерешительно. И быстро добавляет: – Но это не я придумала!

Я хихикаю и дружески похлопываю ее по плечу.

– Все в порядке, Маргрет, правда. Я знаю, что это была не ты. И я знаю о прозвище уже довольно давно.

– И не злишься?

Я пожимаю плечами.

– Ну, не то чтобы оно мне нравилось… – Я не заканчиваю, потому что не знаю, что еще сказать. – Тебя, кажется, зовут. – Я указываю на женщину позади Маргрет, которая призывно машет рукой.

– Было приятно повидаться, мисс… то есть Амелия. Кажется, отдых идет тебе на пользу. – Она улыбается теперь с легким намеком на искренность.

– Подожди! – Я восклицаю прежде, чем она успевает отойти. Глаза Маргрет распахиваются, словно она не понимает, чего еще я от нее хочу. – Я хочу… Хочу извиниться. – Ее глаза становятся еще шире, хотя, казалось, бы это невозможно, а я улыбаюсь. – Мне жаль, что со мной было так тяжело работать. Я часто повышала голос, ругалась…

– И несколько раз швыряли вещи, – добавляет Маргрет с мягкой улыбкой в голосе.

Вообще-то это был специальный мячик для снятия стресса и ручка. И не то чтобы я швырялась ими в кого-то. Я морщу нос, но потом киваю.

– И швыряла вещи. Мне очень жаль.

– Все в порядке, мисс… Амелия, – поправляет она себя. – Я начала работать в компании, когда ты еще только заканчивала школу. И успела побывать секретарем у каждого партнера. Я привыкла. Вы все заняты и просто пытаетесь делать свою работу.

– Да, но так же, как и ты. И ты работала прекрасно. И мне не стоило быть такой злой, особенно по отношению к тебе. Ты была прекрасным секретарем, правда.

– Что ж, спасибо, Амелия. Это очень мило с твоей стороны. И я не держу зла. Никто не идет на работу в офис подобной компании, ожидая послеобеденных перерывов на чай и утренних занятий йогой.

– Спасибо. – Я улыбаюсь, она улыбается в ответ, все очень вежливо, ужасно неловко, и приносит мне громадное облегчение. А потом она просто уходит.

Я, наконец-то извинилась перед Маргрет, хотя и была одета при этом как Ума Турман. Кто бы мог подумать!

* * *

В эту ночь мы с Джоном лежим в постели вместе. Я смотрю в потолок, наблюдая, как вращается вентилятор над моей головой.

– Тебе не понравилась вечеринка, да? Ты сказала, что было весело, но по тебе видно, что на самом деле нет, – говорит Джон, и я поворачиваюсь к нему. Он лежит, подперев голову рукой, и поглаживает меня по животу.

– Я бы так не сказала. Я пообщалась с людьми, и, надеюсь, они смогли узнать меня с другой стороны. Было довольно мило, к тому же я извинилась перед Маргрет. Кстати, что интересно, она тоже извинилась. За мое прозвище, хотя это даже не было ее идеей. Так что ей даже не обязательно было это делать.

– Женщины часто это делают. Извиняются по поводу и без. Разве это не твои слова?

– Да… нам следует прекратить это делать.

– Но я вижу, что ты думаешь о чем-то еще. Что-то случилось? Поговори со мной.

Я выдыхаю и устраиваюсь немного поудобнее.

– Последние двадцать лет Маргрет вела себя со мной или формально, или грубо. А с тобой удивительно мила. Кроме сегодняшнего вечера – сегодня она и со мной была милой.

– Мне она не кажется грубой. Она просто не любит сюсюкаться с людьми.

Я скептически на него смотрю.

– Джон… Ты понимаешь о чем говоришь? Она никогда не улыбалась, никогда не пыталась завести даже светскую беседу. Я даже не знаю, замужем ли она и есть ли у нее дети. Никто не говорит про «сюсюкаться». – На его лице появляется странное выражение, как будто он думает стоит ли говорить мне что-то или нет. – Ради бога, Джон. Просто скажи это. Хочешь сказать, что я не вижу в своем глазу бревна, а в чужом замечаю соринку, так? Может, ты и прав, но по крайней мере я полностью осознаю, что на работе могу быть отчужденной и резкой. Зато после работы я вполне приятный человек, и каждый может это заметить, если узнает меня поближе. Она же все время ведет себя грубо. Это не одно и то же.

– У нее взрослый сын-инвалид. Когда она возвращается домой, ей приходится сменять дневную няню, которая, по-видимому, работает так себе и помогает не так много, как следовало бы, хотя платит она ей целое состояние. Она просто хочет, чтобы ее сын получал наилучший уход, и ей так и не повезло найти подходящего человека.

У меня так много вопросов, что я не знаю, с чего начать.

– Но она никогда об этом не упоминала!

– Она не настолько откровенна, да и я не хотел совать в нос в чужие дела. Но судя по тому, что она мне рассказала, он попал в очень серьезную аварию, когда ему было чуть за двадцать.

– О, боже… – Я прикрываю рот рукой.

– Да, ужасно.

– Как давно это случилось?

– Я точно не знаю. Но я думаю, что сейчас ему за тридцать, так что это, должно быть, было довольно давно.

Господи, неужели несчастный случай произошел, когда я уже работала в компании? Почему мы ничего не сделали, чтобы ей помочь? Я была с ней груба в тот самый день, когда…

– Я не знала, Джон. Понятия не имела. – Я почти шепчу, потому что до сих пор в шоке.

– Я знаю. Я сам узнал случайно. – Он пытается отмахнуться, как будто в этом нет ничего особенного. Не обстоятельства Маргрет, а тот факт, что он знал, а я нет. Он не хочет, чтобы я чувствовала себя виноватой. Это очевидно.

– Как ты узнал? Потому что я проработала в компании большую часть моей жизни, а ты только пришел.

– Я спросил. Однажды она вела себя особенно холодно, так что я пригласил ее на ланч. Мы поболтали, и она мне рассказала.

– Я ужасный человек. Я не знала. Сколько раз из-за меня ее день становился еще хуже? Черт…