Текст книги "Резилиенс. Марсоход с большим сердцем"

Окружение

Джорни я вижу реже, чем Ксандера и Ранию. Джорни ведь разъезжает по всей лаборатории. Джорни ведь участвует в «полевых испытаниях». А я все тут, застрял, разобранный, на столе.

Я и Джорни из разных команд. Интересно, как она называет своих людей? Наверняка подобрала какой-то термин. Мы же видели в своих людях разное.

Например, Джорни не видела взгляда Рании. Она не слышала, как Рания говорит по телефону с мамой. Она не слышала, как Рания мычит под нос, пока пишет код. Она не слышала, как Рания бормочет «хоть бы сработало» или «хоть бы оно того стоило».

Когда раз за разом слышишь такое от человека в защитном костюме, то волей-неволей захочешь «того стоить». Что бы это ни значило.

Джорни не слышала, какой у Ксандера басовитый и раскатистый смех. Джорни не слышала, как Ксандер зачитывает сочинение шестиклассницы по имени Кейдэнс. Джорни не знает, почему ее назвали Джорни.

Нас с ней окружают разные вещи.

А ведь окружение очень важно.

Скажи я это Джорни, она бы, наверное, ответила: «Святые диоды!»

Но то, что тебя окружает, правда важно. Святые диоды!

Успех

Из разговоров людей в защитных костюмах становится ясно: я такой не первый.

Но и не второй в своем роде. До меня было множество марсоходов.

Каких-то предшественников ждал, как говорят люди в защитных костюмах, успех. Остальных – неуспех. Из тех, которые были неуспешными, одни разбились при посадке, даже не приступив к исследованиям. Другие еще в самом начале забуксовали посреди каменистого участка. У третьих мозг – внутренний компьютер – совсем заглючил, и они утратили связь с Землей. Последнее, мне кажется, хуже всего.

Не хотелось бы, чтобы это случилось и со мной.

Рания, Ксандер и остальные люди в защитных костюмах очень хотят, чтобы мы с Джорни «добились успеха». Что стало причиной неуспеха того или иного марсохода, понять нетрудно. А вот что сопутствует успеху, сообразить нелегко. Однако я хочу это выяснить.

Стоит начать рассказывать об этом Джорни, и она отвечает: «Святые диоды! Мы не запрограммированы хотеть».

Нет, желание есть в моем коде. Я в этом уверен, просто потому что хочу.

Я слежу за взглядом Рании, когда она работает с цифрами, делает множество вычислений. Больше всего ее и Ксандера заботит этап моей миссии под названием «посадка». На этом этапе я упаду из космоса на поверхность Марса. Очень вероятно, что я разобьюсь. Очень вероятно, что меня постигнет неуспех.

Рания все дольше задерживается на работе. Я слушаю, как она созванивается с мамой. Я выяснил, что язык, на котором она говорит с мамой, – это арабский. Он не похож на английский, на котором Рания общается с Ксандером, однако, независимо от языка, речь людей всегда звучит на одной частоте. Мне нетрудно обработать ее и понять.

Рания говорит с мамой, когда никого рядом нет. Когда остается в лаборатории одна.

– Знаю, мама. Да, еще бы, мне бы тоже хотелось быть с ней, но я не могу… Дашь ей трубку?

О ком идет речь и кто это «она», я не знаю. Мне неизвестно значение слова «люблю», которое Рания употребляет в разговоре с «ней», с той, кому передали трубку. Однако голос Рании становится мягче, теплее.

В этот момент у меня возникает приятное чувство. Пока что непонятая мне эмоция.

– Звездочка, мерцай, мерцай55
  Старая английская колыбельная.


[Закрыть], – поет в трубку Рания.

Слышно, как ей подпевает тоненький голосок. Я ни разу не пел, но хотел бы научиться.

– Спокойной ночи, Софи, – говорит Рания.

Так я узнал, что «она» – это Софи. Судя по голосу Рании, эта Софи ей дорога.

Я часто слушаю, как Рания говорит по телефону с Софи, как Рания говорит с мамой.

Как-то Рания отвечает маме:

– Прости, я не могу. Запуск уже совсем скоро. Мама, ты меня не слушаешь.

В другой раз:

– Да, это важно. Мама, я этому семь лет жизни посвятила. Не могу же я просто взять все и бросить. – Рания громко хмыкает. – Да-да, я тоже надеюсь, что оно того стоит.

Рания убирает телефон и смотрит на меня. Кажется, что сейчас она наконец заговорит со мной по-человечески, и мне очень хочется сказать ей: «Да, Рания, я стою того, поверь».

Но она молчит, а я не могу обратиться к ней.

Мне остается лишь ждать на столе.

Посадка

Посадка – самый трудный этап моей миссии. Люди в защитных костюмах часто называют посадку «семь минут ужаса». Не знаю, что такое «ужас», но даже звучит неприятно. Вряд ли я способен его испытывать, однако хотелось бы без него обойтись.

Судя по разговорам людей в защитных костюмах, в эти семь минут мы с Джорни будем предоставлены сами себе. Нам придется полностью управлять процессом собственной посадки. Сигнал от Земли до Марса идет слишком долго, вот почему люди в защитных костюмах вынуждены довериться нашим компьютерам.

Мне предстоит оправдать оказанное доверие. Рания много времени работает с цифрами, пишет код симуляции моей посадки. Делает она это по ночам. Она занимается этим, даже когда мама, Софи и Скотт очень ждут ее дома. Скотт – это человек, которого люди в защитных костюмах называют мужем. Кажется, он тоже очень дорог Рании.

Как-то ночью Рания беседует по телефону с Софи. Она уже пропела «Звездочку» и говорит: «Да, Соф, знаю, ждать нелегко, но я скоро буду дома. Честное слово. А если ляжешь спать, то даже не заметишь, как я вернусь».

Оказывается, Софи – как я. Софи тоже не любит ждать.

– Спокойно ночи, Комарик. Люблю тебя сильно-пресильно, – говорит Рания теплым голосом, которым общается только с Софи.

Она смеется в трубку, а потом, отложив телефон, возвращается к вычислениям. Готовит мне мягкую посадку.

Если верить Джорни, мы не запрограммированы хотеть, но я все равно хочу. Я хочу мягкую посадку.

Я не хочу разбиться.

Хочу. Не хочу. Хотеть – это свойство человека, но оно мне очень знакомо.

Достойный доверия марсоход не разобьется.

Я разбиваться не хочу.

Телефон Рании

Я неспособен говорить с Ранией по-человечески, но умею общаться на машинном языке с ее мобилкой. Правда, мобилке со мной говорить не очень-то интересно. Ей больше нравится играть в игры. Она играет все время, когда ею не пользуются. Чуть ли не целыми днями.

– У тебя есть имя? – спрашиваю я.

– Я занята. Тридцать третий уровень.

– Тебя так зовут? Я-занята-тридцать-третий-уровень?

– Нет, я делом занята. Прохожу тридцать третий уровень.

– Ладно, – говорю я, так и не поняв, верно ли обработал данные. – Я переживаю за Ранию.

– Переживаешь? Это ты-то переживаешь? Ну уж нет, это мать Рании переживает. Она постоянно так и говорит: переживаю.

– Вот поэтому я и переживаю. Я же слышу эти разговоры.

– Да что ты говоришь! Слышишь их разговоры? А представь себя на моем месте. Я и есть эти разговоры. Черт! Сообщение пришло, отвлекло меня. Игра окончена. Придется начинать заново.

– Игра окончена?

– Я проиграла и не прошла тридцать третий уровень.

– Как думаешь, с Ранией все хорошо?

– Я не знаю, как на это ответить.

– Мама переживает за нее.

– Да. Ее мать переживает.

– Почему?

– Рания все время на работе. Не вылезает отсюда. Мать переживает, что Рания не живет совсем. Из-за работы, из-за тебя. Есть! Второй уровень. Ну, понеслось.

– Не живет из-за меня?

– Совсем не проводит время с близкими. Рания торчит на работе и почти не видит Скотта, Софи, маму. Жизнь проходит мимо, сечешь? Вот, например, она эту игру скачала три года назад, но так в нее и не поиграла. А игра-то отличная! Я в нее только и режусь. В общем, Рания семью не видит. Пропускает праздничные обеды и футбольные матчи Софи. Заносит их в календарь, а сама не приходит. Боже, а эти разговоры с матерью! В последнее время все – как один. Уф-уф-уф, скука смертная. Ура! Есть, снова прошла. Уровень третий. И вообще, сколько можно слушать одну и ту же песенку?

– «Звездочка, мерцай»? Это прекрасная песня. – Слово «прекрасный» я узнал от людей в защитных костюмах. Оно само прекрасно, как и его смысл. Звучит прямо как голос Рании, когда она поет для Софи.

– Я бы не согласилась. Фу! Ой, погоди. Ага! Перешла на четвертый уровень.

– Я все оправдаю, – говорю я мобилке. – Ее жертвы не будут напрасны, потому что на Марсе я буду просто удивителен.

– Ладно, марсоход. Как скажешь.

– Меня зовут Резилиенс, – напоминаю я.

Мобилка не отвечает, но мне все равно полегчало.

Дорогой Рез!

Можно называть тебя просто Рез? Мама говорит, что в лаборатории к тебе все так обращаются. Да и мне проще писать «Рез» вместо «Резилиенс».

Вчера на футбольном матче я забила целых три гола. Мама, правда, не видела. А знаешь почему? Потому что работает над тобой. Очень уж ты много времени у нее отнимаешь. Папа и ситти, конечно, кричали с трибуны очень громко, но мне бы все равно хотелось услышать, как за меня болеет мама.

Я иногда очень злюсь на тебя, хотя на самом деле, наверное, злюсь на маму. Мне это нелегко писать, ведь я и горжусь ею тоже. Папа говорит, что мама и все, кто работает с ней в Лаборатории реактивного движения66
  Лаборатория реактивного движения (ЛРД) – научно-исследовательский центр НАСА, где создаются и обслуживаются автоматические космические аппараты.


[Закрыть] и вообще в НАСА, меняют мир. Может, и так, но лучше бы мама видела, как я голы забиваю.

Маме потом было стыдно, что она игру пропустила, и в воскресенье мы с ней и с папой пошли есть мороженое. Мама показала фото твоего мозга. Ты только не обижайся, но выглядит он как-то странно.

Слушай, а если у тебя мозг, то тебе бывает тоскливо? Ну, когда мама уходит домой и ты остаешься совсем один? Мне вот сейчас тоскливо.

Мама обещает скоро взять меня в лабораторию и показать тебя. Круто же будет! Ты не умеешь говорить, это да, но я бы все равно с тобой поздоровалась. Уверена, ты бы понял меня.

Ну ладно, пойду попробую все-таки заснуть. Ты – робот, тебе спать не надо, но я-то человек и без сна не могу.

Твой друг,

Софи

В сборке

Сегодня меня собирают.

Все детали на месте. Я целый.

– Хорошо выглядишь, Рез, – говорит Ксандер.

Рания закатывает глаза, но на ее губах играет легкая улыбка. Значит, Рания согласна, что я выгляжу хорошо.

Все мои части тела общаются друг с другом. Вернее, мозг общается со всеми частями тела.

– Смотри, – говорю я ночью Джорни. – Меня собрали.

– Что же не ездишь?

– Еще поезжу.

Это не совсем правда. В меня загрузили код, который не дает мне двигаться самостоятельно. Хотя я все равно чувствую, что колеса способны вращаться.

– Видишь, – говорю я Джорни. – Никакая я не запаска.

– Откуда тебе знать? Есть вероятность, что тебя собрали для испытаний в качестве запаски.

– Я полечу на Марс.

– Откуда такая уверенность?

– Погоди, а ты с чего взяла…

– Ты часто просишь меня подождать.

– Ты говоришь «святые диоды», я – «погоди».

– Святые диоды, вот уж нет. Ты не придумывал это слово.

– Ладно, – говорю я. Мы долго молчим; слышно только, как гудит под потолком большой вентилятор. Наконец я спрашиваю: – С чего ты взяла, что полетишь на Марс?

– Нас создали для миссии на Марсе.

– Да, – говорю я. – И мы летим на Марс вместе.

– Святые диоды! Хорошо, по моим расчетам, это наиболее вероятное развитие событий.

Ей не отвлечь меня этим своим «святые диоды!». Она считает мой полет на Марс вероятным! Во мне возникает одно из лучших человеческих чувств.

– Я рад, что полечу с тобой. Мы совершим потрясающие открытия.

– Рад? Говоришь как человек.

Не знаю, что и ответить.

– Я многое перенимаю у людей в защитных костюмах. А ты нет?

– Я не перенимаю у людей чувства. Нам не положено перенимать у людей чувства. От человеческих чувств толку на Марсе не будет.

Если Джорни права, то мне лучше перестать перенимать у людей чувства. Самое важное – это чтобы я проявил себя хорошо.

Я думаю о том, как Рания по вечерам созванивается с мамой. Думаю о том, как ее голос теплеет, когда она говорит с Софи, как она тихо и нежно поет «Звездочку». Думаю о том, как она повторяет: «Надеюсь, оно того стоит».

– Но ведь ты считаешь, что я полечу? – спрашиваю я.

– Резилиенс, – говорит Джорни, – я не могу быть в этом уверена. А строить предположения, основываясь на неподтвержденных фактах, не в моей программе.

Джорни первый раз называет меня по имени. Я стараюсь не испытывать по этому поводу человеческих чувств. Однако все старания тщетны. Эмоция никуда не уходит, и она замечательна.

– Ты же говорила, что это вероятное развитие событий.

– Значит, ошиблась, – отвечает Джорни. – Такое больше не повторится.

Слабо шипят воздушные фильтры, мягко гудит под потолком вентилятор. Должно быть, кто-то из людей в защитных костюмах забыл его выключить перед уходом. Больше никаких звуков я не улавливаю. В тишине я жду, что дальше скажет мне Джорни.

– Ты ведь понимаешь, что люди в защитных костюмах задумали нас отличными от себя? – прерывает наконец молчание Джорни.

– Да, – говорю я, хотя сейчас тот редкий случай, когда я ничего не понял. Мне нравится все понимать, ведь не понимать что-то – ужасно. Такое сбивает с толку.

– Нас создали мыслить логически. Принимать просчитанные решения. Это, можно сказать, противоположно тому, как поступают люди.

– Почему?

– Святые диоды, что значит – почему?

– Чем человеческие чувства повредят на Марсе?

– Ты что, шутишь как человек?

– Нет, я говорю совершенно серьезно.

– Резилиенс, как ты не понимаешь: человеческие чувства опасны! Из-за них люди принимают плохие решения. Люди, видишь ли, привязываются. Заботятся друг о друге и обо всем на свете. А под влиянием привязанностей и чувств совершают опасные поступки. Нас создали избегать подобных человеческих ошибок. Мы созданы принимать обдуманные решения.

Под потолком загораются лампы. Это знак: вернулись люди в защитных костюмах. Сперва их немного, но вскоре вся лаборатория как-то внезапно наполняется звуками шагов и голосами.

– На Марсе я буду принимать обдуманные решения, – говорю я.

– Хорошо, – отвечает Джорни.

– Правда буду, – обещаю я ей.

Я буду марсоходом, который оправдает доверие.

Дорогой Рез!

Мама показала на фото, как ты выглядишь. Ты теперь совсем другой. Раньше был только мозг, а теперь прямо красавец! Я, правда, маме этого не сказала.

Пока мамы нет, я засыпаю вопросами о тебе папу и ситти. Папа говорит, что лучше у мамы про тебя спрашивать, ей тогда будет очень приятно. Ситти, когда он так сказал, цокнула языком.

Вечером я поднялась к себе в комнату и поискала про тебя в интернете. Зашла на сайт НАСА, у них там целая таблица, и в ней так здоровски расписаны все твои части. Оказывается, у тебя не один мозг, а сразу два. Второй – запасной, на всякий случай, вдруг что-нибудь с первым случится. Везет тебе. Вот у людей запасных мозгов нет.

Представляешь, у меня мозг внутри черепа, а твой – внутри теплозащитного блока с электроникой. Мама и все, кто работает с ней в ЛРД, называют этот блок ВЕБ77
  От англ. WEB (warm electronics block – «теплозащитный электронный блок»). Также web переводится как «сеть» или «паутина».


[Закрыть]. Уж не знаю, откуда такая страсть придумывать для всего сокращения. Короче, твоя электроника – ну, камеры там, мозги – лежит внутри ВЕБа, для сохранности.

Когда я слышу слово «ВЕБ», то представляю себе пауков. Но ты же не паук. Ты – робот.

Ты ничего не ешь, и от этого как-то грустно. Ты же никогда не попробуешь шоколадную крошку, а в мире нет ничего вкуснее! Хотя на сайте НАСА и написано, что у тебя есть приборы, которые ловят вкусы и запахи. Это твои сенсоры химических веществ и минералов. А еще у тебя есть рука. Ты ею будешь собирать эти самые минералы и вещества.

Но самое потрясающее – твой микрофон. Ты знал, что ты первый марсоход, у которого он есть? Значит, на Марсе ты будешь записывать все звуки, которые тебя окружают. Как думаешь, что услышишь?

Я сперва думала, что мне будет скучно столько читать о тебе, но стоило начать, и уже остановиться не могла. Теперь я гору всего про тебя знаю! Как-нибудь расскажу маме, правда, наверное, она в такой бурный восторг придет, что мы все засмущаемся.

Твой друг,

Софи

Покатушки

Меня вкатывают в незнакомую комнату. Прежде я тут не бывал, ведь все мое существование проходило только в лаборатории. Однако эта комната тоже напоминает лабораторию: пол выложен плиткой, под потолком горят яркие лампы, а стены – белого цвета. Меня помещают в углу.

Комната битком набита людьми в защитных костюмах. У многих в руках планшеты, у кого-то телефоны. Телефоны с планшетами говорят мне:

– Удачи, планетоход!

– Спасибо, – отвечаю я и добавляю: – У меня есть имя: Резилиенс.

– Удачи, планетоход! – повторяют они. Ладно, пусть.

– Время показать себя, приятель, – говорит Ксандер.

Мне поступает сообщение в коде. Код написала Рания. Я точно знаю, потому что ее код самый ясный и понятный, в нем нет багов. Код велит двигаться.

И я трогаюсь с места.

Я качусь.

Я качусь медленно и недалеко.

Но все же качусь.

В комнате раздаются бурные крики. Это крики радости. Люди в защитных костюмах ликуют.

– Ого! – выкрикивает Ксандер. – Ого-го! Надо же! Ура!

Люди в защитных костюмах издают высокие звуки. Они фотографируют меня на камеры планшетов и телефонов. Даже Рания, которая всегда сохраняет спокойствие, вскидывает руки над головой.

Телефоны с планшетами желают мне:

– Удачи, планетоход!

– Меня зовут Резилиенс, – напоминаю я даже не им, а себе.

Может, и мне надо руку вскинуть?

Нет, это не прописано в моем коде.

Зато в системе возникает чувство, и, если бы его надо было выразить звуком, я бы ликовал, как люди в защитных костюмах. Я бы огокал, как Ксандер.

Ого-го.

Семья

– Хочу тебя кое с кем познакомить, – говорит Ксандер и подводит ко мне еще одного человека в защитном костюме.

Новый человек в защитном костюме ниже Ксандера, но моя система регистрирует, что у них обоих волосы одного цвета, одинаковые глаза. Это признаки связи. Эти двое не чужие друг другу.

– Моя сестра Ария, – называет нового человека Ксандер.

«Сестра». Такого слова я не знаю. Роюсь в базе данных, но ничего не нахожу. Возможно, сестра – это что-то вроде приятеля. Ксандер произносит «сестра» с улыбкой. Видимо, сестра – это некто приятный тебе.

– Можно фото? – спрашивает человек по имени Ария.

– Само собой! – говорит Ксандер. – Он только за. Ты ведь не против, Рез?

Ария жмет кнопку на телефоне и улыбается. Ксандер тоже улыбается. Улыбка у них одинаковая. Еще одна черта, которая их объединяет.

Мне бы тоже улыбнуться. Хотелось бы этому научиться, чтобы показать Ксандеру, как я счастлив. Пусть и он знает: я умею испытывать счастье. Эта эмоция мне понятна.

Я вдруг вспоминаю предупреждение Джорни: во время миссии на Марсе эмоции могут быть опасны. Может, даже неплохо, что улыбка моей конструкцией не предусмотрена? Буду держать свои чувства в секрете. Однако мне не по себе от того, что у меня есть тайны от людей в защитных костюмах. От чувств вообще не по себе, они сбивают с толку.

– Мам! Мам! Я тоже хочу фотку!

Подбегает маленький человек в защитном костюме. Следом – Рания.

– Осторожней, Комарик. Еще налетишь на кого-нибудь.

«Комарик». Это имя я уже слышал. Рания часто называла его в разговорах по телефону.

Человечек в защитном костюме широко улыбается. Она очень похожа на Ранию: такая же смугловатая кожа и темные волосы с оттенками черного и каштанового.

– Привет, – говорю я, хотя знаю, что она меня не понимает.

Человечек в защитном костюме передает Рании телефон.

– Сфоткаешь меня с Резом?

Она знает мое имя! У меня в системе рождается очень сильное счастье.

– Конечно, Комарик, – говорит Рания.

– Эй, – окликает их другой человек в защитном костюме. – Софи, может, я вас вместе с мамой на фоне планетохода сфотографирую?

Софи – это и есть Комарик. Мой мозг-компьютер моментально устанавливает связь. Про себя так и буду звать Софи Комариком.

За лицевым щитком Комарика видно, как она хмурится и морщит маленький нос.

– Я хотела одна. Чтобы всем потом показать.

– Не волнуйся, Скотт, – говорит Рания и делает снимок.

– Супер, – говорит Комарик. – А теперь – с мамой.

Рания улыбается. Широко, как никогда прежде. Кажется, я сам такого сильного счастья никогда не испытывал.

Очень тихо я повторяю за Ксандером: «Ого».

Встряска

Сегодня меня испытают встряской. Люди в защитных костюмах только и говорят что об этой проверке. Рания смотрит на меня как-то по-новому, и ее взгляд мне непонятен.

Для испытания меня вкатывают в камеру, в которой я еще не бывал.

Дверь закрывается, и я остаюсь один.

Меня вдруг начинает трясти, меня раскручивает. Два колеса оторвались от пола, я теряю устойчивость.

Наконец мне снова удается встать на все шесть колес, хотя трясти не перестало. Меня кидает вверх-вниз, взад и вперед. Снова и снова.

Не знаю, что происходит, но мне это совсем не нравится.

Моя система перегружена. Я вот-вот отключусь…

Внезапно все заканчивается.

Дверь открывается, и в камеру снова входят люди в защитных костюмах.

Я ищу среди них Ранию. Я ищу Ксандера.

Вот и они. Рания смотрит на меня иначе, не как раньше. Теперь ее взгляд уже мягче, не такой строгий. Я сохранил его в памяти.

– Молодчина, Рез, – говорит Ксандер.

Дорогой Рез!

Поверить не могу, наконец-то мы с тобой встретились!!!

Мне так нравится фотка, где мы с тобой. Я ее всем друзьям показала. И миссис Эннис тоже показала. Она, ясное дело, ахнула: «ЭТО УДИВИТЕЛЬНО!» Другого я не ждала. Но фотка же и взаправду удивительная. А еще мне очень нравится фотка, на которой я, мама и ты. Ее я никому не показывала. Она только для меня.

Сегодня мама успела на ужин домой. Она была так рада, что даже разрешила взять чизбургеры из моего любимого кафе. И ситти не стала ворчать, а ведь она ВСЕГДА ворчит, если мы едим чизбургеры.

Наверное, мама потому так радовалась, что ты прошел испытание встряской. Поздравляю! Это очень важный тест. Я вот перед тестами всегда нервничаю. И чувство такое бывает, будто в животе вулкан бурлит. А планетоход может стошнить? Вряд ли. В общем, ладно, тебя не стошнило и ты был удивительно хорош!

Ну вот, заговорила про нервы, и мне стало страшно, ведь тебе скоро на Марс. Нет, я-то знаю, ты справишься, но все равно побаиваюсь. Мне сегодня не спалось. Не потому, что мамы рядом не было. Надо же! Это потому, что я буду тосковать без тебя. Глупо, правда? Думаю, глупо.

Твой друг, Софи