Текст книги "Богиня в бегах"

И раз леггинсы уже есть, то не взять ли что-то еще?

Полина неожиданно увлеклась. В магазине посетителей было немного, а площадь огромная, поэтому она спокойно бродила между вешалок и собирала в корзинку понравившиеся вещички: купальники, футболки, топы, майки.

Все это она утащила в примерочную и там долго крутилась перед зеркалом, выбирая наряд под новый цвет волос. Наконец она остановилась на ярко-зеленом топе и черных шортах с такими же зелеными вставками. Купальники привели ее в смятение. Они были такие красивые! Такие яркие! Вот снежно-белый с золотыми пуговками на лифе без бретелей, вот бирюзовый с блеском и с трусиками на завязках… вот совершенно спортивный вариант: слитный, с шортиками и верхом-маечкой. Его бы и следовало взять, но Полина еще раз примерила белый, повертелась немного и решила: беру! Беру, чтобы не ударить в грязь лицом перед фитнес-инструкторшей. Пусть знает, что и домохозяйки не лыком шиты.

Оказывается, шоппинг так расслабляет! Так приятно выбирать то, что нравится!

Самой выбирать!

В «Дельфине» ее уже ждали. Сама Ангелина, улыбаясь, стояла возле стойки ресепшена. Она оказалась небольшого роста и не такой хрупкой, как на фото. Руки, плечи, пресс, открытый топом, все было крепким, округлым, сильным. Волосы у Ангелины были высоко подвязаны в хвост, оголяя красивую шею. Полина заволновалась. Она так и не избавилась от чувства ожирения, хотя живот уже подводило от голода: после утренних вафель поесть она так и не решилась.

– Добрый вечер! – приветствовала ее Ангелина. – Проходите в раздевалку, а потом – вот в эту дверь. Я вас жду.

Полина шмыгнула в раздевалку, где деревянные шкафчики вдруг смутно напомнили что-то из детства. Выбрав один, она быстро сняла платье и, страдая от чувства неполноценности, влезла в шорты.

Домашний фитнес все-таки не такой уж эффективный…

Корова-то какая, какая корова, ругала себя Полина, робко открывая указанную дверь.

За дверью оказался светлый зал с зеркальной стеной и грудой инвентаря, сложенного у дальней стены. У другой стены висел ряд боксерских груш.

Для Полины уже был расстелен коврик. Ангелина, приветливо улыбаясь, звонко заявила:

– Знакомимся! Как вам удобно – на ты или на вы?

– Я Полина, – сказала Полина, – можно на «ты».

– Отлично! Я вижу, ты раньше уже занималась. Основные положения знаешь?

– Знаю, что ноги нельзя прямыми держать.

– Отлично. Остальное проверим во время тренировки. Какая нужна нагрузка: легкая, средняя, интенсивная? Какие зоны будем прорабатывать в первую очередь?

– Я… я думаю, как ты скажешь, – выдохнула Полина, надеясь, что поток вопросов иссякнет и Ангелина не будет больше ее терзать.

– Предлагаю среднюю сложность: проработаем руки, ягодицы, пресс. Тренировка будет круговой. Это значит, что мы делаем пять упражнений, а потом повторяем их еще раз в том же порядке. Таких блоков из упражнений будет четыре. Итак, разминка!

И она включила музыку, а сама встала напротив Полины.

– Начали!

Поначалу Полина стеснялась на нее смотреть. Все-таки она пришла сюда с тайной целью, и ей казалось, что нехорошо обманывать человека, который увлеченно работает и старается для нее.

Потом стало не до стеснительности. Старательно отпрыгав разминку, Полина переключилась на себя: свое отражение в зеркале и свое тело.

Нагрузка действительно была сложнее, чем под видео-курсы дома. Полина взмокла, взмокли ее рыжие кудряшки. Сердце билось, как у птички, зажатой в руке, но в зеркале отражалась счастливая и раскрасневшаяся женщина, у которой оказалась красивая и подтянутая фигура. Никакого жира! Все как надо! Полина видела, как напрягаются и работают мышцы ее живота, как перекатывается на руке бицепс под нежной кожей, как четко обрисованы линии ее бедер под тканью шорт.

Ее зеленые глаза светились, губы стали яркими, то и дело на них появлялась смущенная улыбка, и Ангелина, замечая ее, улыбалась в ответ.

Когда час тренировки закончился, она усадила Полину расслабляться. Тихонько касаясь пальцами рук носочка то одной, то другой ноги, Полина слушала ее текучий, приятный голос:

– Пульс замедляется… сейчас ты очень уставшая, но это приятная усталость. Она означает, что ты хорошо поработала для себя. Подумай о том, сколько всего ты делаешь для других: для своих родственников, для коллег, для друзей… ты тоже заслуживаешь внимания. Сейчас – твое время, время, которое ты даришь только себе.

Ангелина говорила, а Полина тянула мышцы, как ленивая кошка, щурилась от приятной расслабленности и думала: и правда, сколько она делает для себя? Много ли? Что именно?

И не находила ответа.

– Тренировка окончена, ты молодец, – сказала Ангелина.

– Спасибо, мне очень понравилось, – искренне поблагодарила ее Полина, поднимаясь.

Ей теперь казалось, что вся она – как пантера, гибкая и пружинистая. И ничем не хуже Ангелины.

– Я рада. А не хочешь попробовать заняться боксом? Мы сейчас сожгли триста калорий, а за часовую боксерскую тренировку ты сожжешь семьсот. Так я обычно мотивирую желающих похудеть. А на самом деле – это еще и отличный способ снять стресс, стать сильнее и поверить в себя.

– А я думала, это для того, чтобы от насильников отбиваться в переулках.

– Нет, – сразу же ответила Ангелина, – я сразу предупреждаю, что ввязываться в уличные драки нельзя ни в коем случае. Женщине, попавшей в сложную ситуацию, нужно уметь выкроить секунду, чтобы сбежать – этому у нас учит другая девушка, она ведет группу боевого самбо.

– И что, я даже никому не смогу нос разбить? – удивилась Полина.

– Майк Тайсон сломал запястье в потасовке в подворотне, – заметила Ангелина. – Сможешь. Но зачем рисковать жизнью и здоровьем? Спорт – это спорт, а жизнь – это жизнь. Ее надо беречь.

– Ангелина, – начала Полина, – мне посоветовал у тебя заниматься мой муж, Глеб Захаржевский…

– Значит, зла он на меня не держит, – рассмеялась Ангелина, – а я-то думала, что сильно его обидела.

– Чем? – удивилась Полина.

– Он вечно отпускал замечания насчет моей группы. Вставал в дверях и комментировал тренировки девушек. Я вынуждена была попросить его… замолчать. Если честно, я думала, что он пожалуется на меня руководству, и готова была защищаться. Но он не оставил отрицательного отзыва. Просто перестал приходить.

– И все? – разочарованно протянула Полина.

Она-то готовилась к тайне, а вышло вот что: Глеб ходил в фитнес-клуб и поссорился там с инструкторшей! Опять ничего не сходится! Откуда и почему у него фото Ангелины? Что за тряпки он ей подбирал и зачем? Как же об этом спросить?

– Да, все, – подтвердила Ангелина и начала скатывать коврики.

– Я думала, вы любовники, – в отчаянии зачастила Полина, – он фото твои хранит на ноутбуке… я нашла… я расстроилась.

Ангелина выпрямилась, держа в руках голубой рулон коврика.

– Нет, мы не были любовниками и не могли ими быть, – сказала она, – насчет фото – к сожалению, многие мужчины воспринимают женщин в спортзалах исключительно как сексуальные объекты. Нас часто фотографируют исподтишка. Очень неприятно, но невозможно запретить. Телефоны же у всех не конфискуешь…

– Понятно, – поникла Полина.

Ей ничего не было понятно, но она зашла в тупик: детектива из нее не получилось. Может, она и впрямь просто ворвалась в мужнины сексуальные фантазии? Что-то вроде фетиша? Находить красивых женщин и подбирать им по фото наряды?

Ангелина посмотрела на нее и, словно желая быстрей закончить разговор, добавила:

– Уверяю вас, ничего общего у нас с вашим мужем и быть не могло. Самое близкое, что между нами случалось: он дал мне визитку знакомого психотерапевта. У меня был тяжелый период расставания с молодым человеком, и это было сильно заметно. Мне все стремились чем-то помочь. И кроме передачи этой визитки никакого больше общения не было!

Она снова перешла на «вы», дружеская атмосфера растаяла, как дым. Ангелине явно хотелось избавиться от Полины с ее расспросами.

А Полина, вдруг связав два еле заметных звена, объединивших двух женщин – Аглаю и Ангелину, все же задала еще один вопрос:

– Как звали этого психотерапевта?

– Карл-как-то-там. Точно не помню. Я к нему не пошла.

– Спасибо, Ангелина, – сказала Полина. – Спасибо и прости меня, пожалуйста.

Глава 6
В которой Полина декламирует классику и пытается познакомиться с японской кухней, но остается без ужина, потому что ее настигает неумолимая богиня Диана

Выйдя на улицу, Полина нашла в кармане визитку Аглаи и, включив телефон, набрала ее номер.

– Да, дорогая, – тепло отозвалась Аглая.

– Привет, – немного смущенно сказала Полина. – Скажи мне, Аглая, а как звали того психотерапевта, которого рекомендовал Глеб?

– Минутку.

Потекли томительные секунды, и наконец Аглая ответила:

– Карл Валерьянович Шелепа.

– Спасибо.

– Все хорошо?

– Пока да, – честно сказала Полина. – Большое, огромное тебе спасибо!

После отбоя градом посыпались смски от Марго: просто оповещения о пропущенных, какие-то невнятные вскрики – Полине не хотелось этого читать. Она нашла какую-то связь, и чувствовала, что случайность – совсем не случайна. Она собиралась после визита к Ангелине собрать вещи и выехать из отеля, но решила задержаться. Ей нужны были подтверждения. Подтверждения чего именно – она еще не знала, но чувствовала, что ответ ей может дать еще одна женщина: Мальвина или Светлана.

Если кто-то из них обмолвится, что Глеб рекомендовал ей Шелепу, то… То что, Полина? Разве не мог Глеб просто советовать профессионала от всей души, стремясь помочь?

Пожалуй, мог. Один раз, два раза… Но если он рекомендовал Карла Валерьяновича каждой девушке из папки «Семья», значит, он добивался каких-то своих целей.

И разве не странно, что и Аглая, и Ангелина женщины того сорта, что Глеб ненавидит? Эмансипе, как сказали бы в восемнадцатом веке.

Проще всего было бы набрать номер самого Карла Валерьяновича и спросить у него, как часто Глеб подкидывает ему пациенток, но Полину остановила та же осторожность, что заставила ее перестать откровенничать с Марго. Карл Валерьянович тоже был вхож в их дом и тоже казался связанным с Глебом какой-то тайной – как и та, что называла себя Полининой подругой.

Тайна эта раньше казалась Полине обычным делом: обсуждают врач и ее муж ее состояние при закрытых дверях, ну так почему бы и нет? Не все Полине нужно и можно знать, говорил Глеб. Некоторые вещи говорят только родственникам, так принято.

Полина считала, что в этом нет ничего предосудительного, но теперь вдруг возмутилась: как это? Как это – ее состояние не ее дело? Разве так можно?

Шелепе она решила пока не звонить, из отеля не выезжать. Нужно было найти ближайшую из женщин списка и обратиться к ней с простым вопросом: не рекомендовал ли Глеб Захаржевский своего психотерапевта?

Это узнать куда проще, чем то, зачем и почему Глеб примерялся к покупке платьев.

Полина дошла до отеля с гудящей от раздумий головой и только в номере, разбирая сумочку и увидев беленький купальник, вспомнила, что так и не окунулась в бирюзовый бассейн «Дельфина».

– Жаль, – сказала она вслух. – Как жаль.

Она поправила листочки букета. Цветы начали распускаться, доверчиво разворачивая шелковые лепестки. Аромат усилился. Вечерело. За окном нежно и темно синело майское небо.

Полина заколола волосы над ухом и задумчиво присела на подоконник. Сколько вечеров она проводила вот так, одна, глядя в окно!

Сколько раз она видела одни и те же картины: яблони в цвету, яблони в снегу, яблони в перекрестьях голых ветвей, яблони в ароматных желтых плодах!

Яблони-яблони… тихий шелест листвы, умиротворение, покой… Безликий покой одиночества. Что принесла ей жизнь с Глебом?

Только этот покой. Ритуалы, заведенные на года. Полина почувствовала себя часовым механизмом, отбивающим порой нежные трели колокольца. И никем больше…

Она смотрела на город. На разноцветные пятна прохожих, на проносящиеся автомобили, на фонари, сияющие рассыпчатым светом. На первые тени, протянувшиеся по асфальту, на мигающий светофор. У часового механизма ныла, натягиваясь до отказа, какая-то шестеренка, попавшая в тиски. Ее вибрацию Полина ощущала у самого сердца, ее долгую, тоскливую ноту умирания. Так хотелось выбросить эту боль и тоску, так хотелось взять мир руками и раздвинуть его до бескрайнего простора: до сияющей лазури морей, до сахарно-белых горных вершин, до медовых текучих песков пустынь! Как хотелось взяться руками за грудь и растянуть до бескрайних пределов и самое себя: до путешественницы, до авантюристки, до свободы!

Как же тяжело сидеть неподвижной фигурой в рамах окна, как будто она – нарисована кистью художника и помещена на полотно, как в клеть, как в камеру пыток, издевательски украшенную яблоневым цветом.

Что за боль! Откуда она? Что творится с Полиной?

И тут снова раздался стук в дверь.

– Войдите, – сказала Полина. Неужели опять цветы?

Дверь открылась, и в номер зашел смущенно улыбающийся Петр Соболь собственной персоной. На нем был серый строгий костюм, под пиджаком – нежно-розовая рубашка и идеально завязанный галстук темно-бордового цвета.

Петр поправил очки и посмотрел на Полину.

– Здравствуйте, – сказал он.

Потом посмотрел на букет и кивнул ему как старому знакомому.

– Послушайте, – продолжил Петр. – Я приехал к сестре, мы давно не виделись, и я приготовил ей подарок, но она, к сожалению, не может им воспользоваться – у нее какие-то дела с ее парнем и нет времени. А у меня… никого знакомого нет в этом городе, и я подумал, может, нечего пропадать добру зря? И вы пойдете со мной вместо сестры?

– Куда? – изумилась Полина.

– В театр, – ответил Петр. – Вот билеты. Это замечательная труппа, она сейчас гастролирует, и это редкий случай увидеть ее на сцене. Вы любите классику?

Полина сделала неопределенный жест рукой.

– «Ревизор», – заторопился объяснить Петр. – Это еще из школьного… уморительно смешно смотрится и сейчас!

Полина вспомнила историю о прощелыге-обманщике Хлестакове. Она не так давно перечитывала эту пьесу, и воспоминания были совсем свежими.

– Как вам идея? – спросил Петр. – Сеанс через сорок минут. Я даже костюм подобрал под ваше платье! Хотите, возьму розу и сделаю бутоньерку? Мы пройдем по улицам, как аристократы по бульварам Парижа, вы возьмете меня под руку… А в театре в антракте будем пить шампанское и есть бутерброды с икрой. У вас нет шляпки? Вам бы очень пошла шляпка!

– Вы серьезно? – засмеялась Полина.

– Абсолютно серьезно, – улыбнулся Петр.

Когда он улыбался, от уголков его глаз бежали привычные к смеху лучики морщинок.

– Знаете, сейчас все старомодное называют красивым словом «ретро». Я приглашаю вас в театр. Ложа заказана!

– У вас легкость в мыслях необыкновенная! – пошутила Полина цитатой из книги.

– Ведь на то живешь, чтобы срывать цветы удовольствия! – незамедлительно откликнулся Петр. – Значит, идем?

Полина кивнула.

– Подождите меня внизу.

Перед зеркалом она снова распустила и расчесала волосы, освежила лицо холодной водой, сунула ноги в туфельки и вышла, прихватив с собой розу для бутоньерки.

Номер остался темен и тих. Рама окна опустела: словно ушла из картины давно и, казалось, навечно застывшая в ней печальная женщина. Ушла и оставила лишь застывший букет на столике, превратив портрет в натюрморт.

Они шли по улицам, и Полина держала Петра под руку. Он сунул розу в петлицу пиджака и напустил на себя торжественный вид. Полина чувствовала усталость, но приятную, спокойную. Она простила Петру его вопросы о родителях и с интересом расспрашивала его сама.

– Ваша сестра живет здесь, а вы?..

– Я живу в Москве. Моя сестра – очень самостоятельная девушка, и такой была с самого детства. Она даже не позволяла помогать себе строить пирамидку из кубиков, когда мама хотела с ней поиграть. Ее любимое слово было: «сама!». Она очень творческая натура, глубокая, ранимая. Занималась танцами, мечтала стать балериной, но не всем удается сиять на сцене Большого. Мы не были в ней разочарованы, мы поддерживали ее, но она сама себе не смогла простить провала. Она говорила, что не может быть одной из сотен тысяч. Ей показалось, что лучше быть одной хотя бы из десятка тысяч! И она уехала из Москвы сюда, выступала в местном театре, а потом нашла себя в преподавании танцев. Работает в небольшой студии, обучает девчушек. Ее очень любят и хвалят и ученицы, и их родители. Но ее гордость не дает ей покоя, она до сих пор страдает оттого, что не добралась до вершины, что мечта не осуществилась. Вроде бы, даже обращалась к психологу. Я сам сто раз пытался ей помочь, но почему-то я для нее не авторитет. – Петр рассмеялся, на этот раз невесело. – Мне кажется, что ей хочется окончательно отгородиться от семьи, чтобы забыть прошлое. Но я узнал, что у нее объявился жених, и решил приехать, пообщаться… Видимо, зря. Она так со мной пока и не встретилась. Вам интересно меня слушать?

– Да.

Полина не лукавила. Ей была близка эта тема. Она чувствовала, как свои, метания этой девушки. Слышала в голове вопросы, которыми та задавалась: кто я? Что я могу?

– А вы?

– Я? В детстве был весьма непримечательным ребенком. О таких говорят: очень хороший мальчик. С тех пор мало что изменилось. Я журналист. Обозреваю политические события. Это довольно интересно.

– А семья? – спросила Полина.

– Семьи у меня нет, – ответил Петр. – Я был женат, но оказалось, что мы оба рассматривали наш брак как веселое приключение, а жизнь оказалась прозаичнее сказки, поэтому не сложилось.

Он не спросил ее о семье, но вопрос, казалось, повис в воздухе, и Полина решилась рассказать.

– Знаете, а я замужем и даже не знаю, не расценивается ли наш вечерний променад как…

– Как флирт с другим мужчиной? – догадался Петр. – Ну что вы, это просто случайный лишний билет. Как если бы вы пошли с коллегой, потому что выиграли вдвоем билеты в качестве премии за хорошую работу.

Полине объяснение показалось достаточным, и она кивнула.

Они пошли по небольшому и сильно выгнутому мостику через узкую городскую реку. Под мостом плавали утки.

– Расскажите еще о Диане. Почему она не стала вашей женой?

Петр пожал плечами и остановился, облокотясь о кованые перила моста. Полина тоже остановилась. Ветер так приятно обдувал лицо, ерошил волосы…

– Я не предложил ей. Собирался, готовился, купил кольцо… А она уехала в Доминикану. Я снова собрался с духом, купил коробочку для кольца, а она уехала на Байкал. И так каждый раз: представьте иронию ситуации. Только я открывал рот, как она сообщала, что ей некогда, у нее самолет. Первые два раза это было даже забавным, а в третий я решил, что не судьба. Думаю, она знала, в чем дело, и таким способом говорила мне «нет». Только очень мягко, так, чтобы казалось – ей просто некогда.

– Она вас не полюбила?

Полина ни за что не взялась бы задавать такие бестактные вопросы, если бы не ощущала, что эта история нравится ее спутнику, что ему приятно ее рассказывать: как будто подводить итоги, которые давно пора было подвести, но не складывалось.

Петр посмотрел на нее, и Полина поймала его взгляд. Он смотрел внимательно и ясно, светлыми и очень красивыми глазами, и в них читалось желание стать к ней ближе, она уловила его. Волнующее чувство, пугающее и приятное, словно парение во сне, захлестнуло ее, и пришлось отвести взгляд. Это был тот момент, когда в кино пара в первый раз целуется, но для Полины и Петра – невозможный, потому что промелькнуло и погасло, и не был написан сценарий для такой любви: случайно встретившихся замужней женщины и журналиста, попавшего в город проездом.

Отпуская секунду волнения окончательно, Полина снова взяла Петра под руку и сказала:

– Пойдемте, а то опоздаем в театр.

Театр оказался старым, пахнущим внутри лаком и деревом, плюшевой обивкой сидений и чуть пыльным бархатом портьер. Украшенный лепниной и хрустальными люстрами, он при своих небольших размерах выглядел торжественно и празднично.

Полине всучили программку, она посмотрела имена актеров, но ни одно из них ей ничего не говорило: а люди вокруг возбужденно обсуждали труппу, радовались, что сумели купить билет, кто-то просил поставить в проход стулья…

– Сюда, – позвал ее Петр, – у нас места в ложе.

Они успели занять их ровно в тот момент, когда погас свет.

Волнение Полины при виде актеров на сцене оказалось таким сильным, что она не знала, как его пережить. Она, Полина, вышла в свет! В театр! Ей будет что рассказать Глебу! Это будет так интересно!

Правда, ей придется сказать, что в театре она была одна… Глеб никогда не поймет истории про случайный билет.

Он сам не утруждает себя рассказами о знакомых фитнес инструкторах и исполнительных директорах реабилитационных центров… И Полина совершенно не обязана рассказывать ему про знакомого журналиста!

Спектакль захватил Полину полностью. Она давно так не хохотала: уморительный Хлестаков покорил ее совершенно.

В антракте они с Петром вышли к буфету, и там Полина получила бокал холодного искрящегося шампанского: они присели за столик, и Полина прислушалась. Рядом две пожилые женщины, с голубоватой сединой, обе в наглаженных блузках с рюшами и бархатных туфельках, со знанием дела обсуждали игру актеров. Они были такие серьезные и торжественные. Словно две британские королевы. Рядом улыбался своей спутнице мужчина в сером костюме: его дама тоже пила шампанское. Вместе они увлеченно зачитывали брошюрку спектакля.

Полина пила шампанское, показавшееся ей небывало вкусным, и вдруг ощутила, как гул вокруг становится почти комическим, уносящим ее далеко-далеко. Там, в шумящей дали, у театрального буфета стояла девочка с бантами. Девочка тянула пальчик к пирожному-корзиночке, и женщина, стоявшая за ней, улыбаясь, протягивала буфетчице деньги.

– Мама! – ахнула Полина, возвращаясь из того, другого театра, такого знакомого и похожего на этот.

– С вами все в порядке? – обеспокоился Петр. – Вы побледнели.

– Я…

И тут на столике завибрировал телефон.

Полина спешно сделала большой глоток шампанского, чтобы прийти в себя, и схватила трубку. Это была Марго, и теперь Полина готова была с ней разговаривать. Странным образом присутствие Петра делало ее смелее.

– Полька!

– Марго, – рассвирепела Полина, – я прошу тебя раз и навсегда: не называть меня Полькой! Я Полина!

Петр поднял на нее светлые глаза, прищурился, словно пытаясь понять, о чем идет разговор. Его лицо стало напряженным.

– Полина, – сдалась Марго, – дорогушечка! Прости меня, дуру! Просто я за тебя волнуюсь! Ты же знаешь, я твоя подруга со школы, я все-все с тобой делила, и вдруг ты сбежала, а мне ни полслова! Ты же болеешь, мало ли, что может случиться? Где мне тебя хотя бы искать, если что?

Полина смягчилась. В голосе Марго было столько мольбы, столько искреннего переживания! Да и права она была, в конце концов! Она действительно всегда была рядом, пусть с едкими своими замечаниями и грубостью, но такой уж она человек. Она сидела с Полиной, когда та выздоравливала, она делилась с ней женскими секретами и новостями, она была желанной гостьей, окошечком в мир! Да, что-то странное произошло в тот вечер, когда Глеб увозил ее после посиделок с вином, но разве вина ее доказана? Ей не стоит пока что доверять полностью, но и отталкивать не следует. Вдруг всему есть объяснение?

– Со мной все хорошо, Марго, – сказала Полина, – давай завтра встретимся у меня, и я все расскажу. Поверь, ничего особенного я не совершила. Я не сбежала из дома, не завела любовника и не собираюсь разводиться с Глебом, или что ты там еще страшного себе придумала… Приезжай завтра, я все-все расскажу, я тебе обещаю. А ты мне что-нибудь посоветуешь… Хорошо?

– Полин, я приеду, – пригрозила Марго, – прилечу, примчусь, принесусь! Никогда не думала, что ты такая безбашенная авантюристка! Взяла и исчезла!

– Да я… я за тряпками в город укатила, – с трудом соврала Полина.

– На три дня?!

– Остальное – потом!

Марго некоторое время молчала, потом нехотя согласилась:

– Хорошо, Полиночка, я жду тебя, как соловей лета, как письма с приветом!

– Все-то ты путаешь!..

Полина сбросила вызов и удивленно увидела, как Петр с задумчивой улыбкой тянет к ней руки, словно собираясь обнять. Он явно собирался что-то ей сказать, но тут прозвенел звонок, и, судя по всему – третий, потому что люди вокруг зашумели, собираясь вернуться в зал.

Поплыли рядышком, как две уточки, интеллигентные старушки, кавалер в сером галантно предложил своей даме руку, и Полина тоже заторопилась.

Так Петр и не успел сказать то, что хотел, а Полина, захваченная спектаклем, не вспомнила об этом порыве.

После окончания спектакля бурные аплодисменты долго не отпускали актеров, и Полина разделяла всеобщую радость: хлопала так сильно, что аж ладоням стало больно.

Она обрушилась с восторгами на Петра: ей так хотелось поделиться впечатлениями, и ее в кои-то веки слушали! Она рассказывала о своем понимании классики, о том, что маркирует ее как вечное потому, что считает – что-то в людях есть такое, что никогда не изменится, как ни менялись бы времена, нравы и окружающий их мир. О том, что классик и гений литературного произведения – это тот, кто умеет отличить наносное, воспитанное моментом, от этого постоянного и не ведется на провокации бесконечно переодевающейся в разные костюмы морали. И этот талант, он метко описан Экзюпери: «зорко одно лишь сердце»… И потому есть просто интересные книги, замечательные книги, великолепные книги, а есть те, что будут прочитаны и через век, и через два все с тем же интересом, и восприняты с той же живостью, как тогда, когда автор впервые представил свое детище свету. И к ним хочется возвращаться снова и снова: в каких угодно интерпретациях, чтобы увидеть явственно свой портрет, портрет любого из тех, кого знаешь. А ведь люди так любят смотреть на себя: иначе фотография бы не имела никакого успеха.

– Не все же увидят себя в гоголевских персонажах, – заметил Петр. – Есть другие люди, хорошие люди…

– Да, – согласилась Полина, – но крупицы есть в каждом, как мне кажется… просто нужно искать в разных книгах. Я, например, немного Душечка. Мой муж немного Хитклифф. А вы?

– Я? – Петр задумался и потом рассмеялся. – Я немного Максим де Винтер. В доме моей души все так же живет Ребекка.

– Но он ненавидел ее, – тихо напомнила Полина.

– Поэтому – немного…

Они шли по улицам, стихшим после дневной суеты. Черные тени деревьев качались, распространяя аромат холодной листвы.

Полина глубоко вдохнула приятный запах, и вдруг услышала, как недовольно и громко заурчал ее живот, возмущенный голодовкой, разбавленной лишь бокалом шампанского.

Темнота скрыла румянец, которым она залилась от смущения. Только бы Петр не услышал!

Петр остановился.

– А давайте поедим, – предложил он, – мы стоим прямо у дверей японского ресторана. Любите роллы?

– Никогда не ела. Я обычно готовила сама, ну или иногда мы заказывали пиццу – муж ее любит. А роллы – нет.

– Тогда вы обязаны попробовать прямо сейчас, – твердо сказал Петр и увлек ее за руку в двери нарядного ресторана.

Не успела Полина опомниться, как уже сидела за столиком и листала ошеломительно-непонятное меню: яркое и красочное.

– А что мне тут есть? – беспомощно спросила она, протягивая меню Петру.

– Все что угодно, – сказал он, – это очень увлекательно: выбираете методом тыка на каждой страничке блюдо, а потом удивляетесь тому, что вам принесли. Я освоил эту технику в Камбодже и ни разу не промахнулся… хотя, постойте, был случай! Мне принесли шикарные, намытые до блеска зеленые листья и больше ничего, я и давай их жевать, и тут прибегает официантка и ахает-охает. Оказывается, это была не еда, а тарелка! Они подавали еду на тарелках-листьях. Представляете: вы расставляете посуду, и вдруг гость с аппетитом принимается жевать ваши салатницы…

Полина залилась смехом.

Ей нравилось, как Петр спокойно и с иронией рассказывает сам о себе: Глеб бы такого себе не позволил. Он дико боялся показаться смешным.

– Буду тыкать, – сообщила она. – Вот эти роллы… и вот это. И еще вот!

В ресторане не было музыки: вместо нее журчала вода, заливались пением птицы, а после слышался шум дождя, бегущий по листве. В нишах стен журчали маленькие фонтанчики. Над головой висел большой бумажный фонарь, исписанный иероглифами.

– Позволите?

Петр взялся за телефон.

Полина кивнула и занялась складыванием салфетки в веер. Японский ресторан напомнил ей о том, что нужно нанести визит в восточный центр «Сакура-химэ» и узнать у его распорядительницы Мальвины, не советовал ли ей Глеб своего психотерапевта, Карла Валерьяновича?

После нужно возвращаться домой.

Ее приключение закончится. Если Глеб рекомендовал Шелепу Мальвине, то это и есть единственная связующая нить между всеми женщинами, найденными в папке «Семья». Тогда нужно будет вызвать Глеба на серьезный разговор. Рассказать ему все: о своих сомнениях, о побеге, о расследовании. Извиниться за то, что сделала все вот так, за его спиной. Сказать, что ее терзала ревность и что ревность заставила ее пойти на отчаянный этот поступок.

Постараться все преподнести аккуратно, не переча Глебу. Пусть он поймет, что его опека уже не так нужна, как прежде. Что Полине очень хочется выбраться из клетки, что пришла ее пора снова попробовать расправить крылья.

Что она хочет жить, ходить на работу и в театры, что ей хочется пробовать разную еду, покупать себе вещи.

Он обязательно ее поймет: он, такой грубый внешне, все же очень ее любит и обладает душевным чутьем – доказательством те замечательные фото, которые она нашла в его компе.

Полина, Полина, а что будет, если все пойдет не так? Если Глеб сойдет с ума от ярости? Если он сочтет, что она подлая обманщица, предавшая его доверие?

Если он снова посмотрит на нее бешеными глазами и схватит за руку, как тогда? Или – что-нибудь хуже?

Полина гнала от себя эти мысли. Она не заслужила жестокого обращения… Она взрослый человек, а не елочный шарик, она больше не нуждается в обертывании ватой!

Глеб должен это понимать: он ведь знал ее и до потери памяти. Он любит ее. Это главное.

Отвлекшись от салфетки, Полина услышала кусочек разговора.

Петр сказал кому-то мягко:

– Хорошо, Светлячок, тогда встретимся как-нибудь потом… Нет, ты не испортила мне отпуск. Мы успеем повеселиться, не переживай. Я рад буду познакомиться с твоим мужем. Маме ничего не расскажу. Знаю, что еще рано. Сама расскажешь, когда вернешься. Я рад за тебя.

Он говорил и неосознанно улыбался. Полина засмотрелась на эту мягкую улыбку, освещавшую худое простое лицо Петра. Он не был красавчиком и самцом, которых так ценила Марго. Он походил на «умника», как их называл Глеб: обычно это были его финансовые махинаторы и изобретатели обходных путей в налоговой сфере. Но вряд ли Петр взялся бы за махинации: в нем не хватало цепкости и наглости.