Текст книги "Богиня в бегах"

Глава 3
В которой Полина совершает побег в «Акапулько», а удивительный незнакомец по фамилии Соболь принимает ее за богиню охоты и луны

К отъезду Глеба Полина испекла «Наполеон». Она, чуть дыша, складывала в стопку тоненькие, будто пергамент, коржи и промазывала их воздушным кремом из маскарпоне.

На выпечку коржиков ушло три часа, и на этапе сборки торта Полина уже еле держалась на ногах. Зато торт получился, как свадебный, – снежно-белый, невесомый, распространяющий умопомрачительный запах ванили.

Полина положила на верхушку крошечный нежно-сиреневый цветок и торжественно подала на стол.

Глеб, вышедший из своего кабинета, уже одетый в свежую рубашку и костюм «для перелетов», легонько потрепал Полину за волосы.

– Только умоляю, не опрокинь на себя, – попросила Полина, разрезая серебряным лезвием чуть сопротивляющийся воздух – таким под нажимом ножа показался ей торт. – Чай – с жасмином?

Глеб предусмотрительно заткнул за ворот рубашки тканую салфетку и минут пятнадцать молча жевал, прихлебывая чай.

Торт уменьшился на три куска.

– Спасибо, девочка моя, – сказал Глеб, вынимая салфетку и бросая ее на стол. – Много еще осталось – сама не ешь. Слишком вкусный – не удержишься и все слопаешь.

– А куда же его? – расстроилась Полина, с сожалением разглядывая развалины «Наполеона».

– Куда угодно, но только не в жир на твоем пузе. – Глаза Глеба смеялись, но Полина знала – он очень серьезен.

– Марго приглашу…

– Хорошо, – одобрил Глеб, – этой лошади все нипочем. Ну что, прощаемся?

Полина вздрогнула. «Прощаемся» – это прозвучало так, будто Глеб не собирался возвращаться. Куда же он отправлялся на самом деле? В объятия принцессы Мальвины? В веселое путешествие с авантюристкой Аглаей?

– Глеб… – начала Полина, комкая от волнения брошенную им салфетку.

Он посмотрел на нее.

Светло-карие глаза выказывали нетерпение, мол, ну что еще? И угадывалась в них знакомая Полине жесткость: все сказано, решено, подарок оговорен, больше обсуждать нечего.

Такое выражение глаз было у Глеба, когда он твердо занимал какую-то позицию и ничто, ни доводы, ни уговоры, ни просьбы – уже не сдвинут его с места. Мужчина решил.

– Я буду волноваться, так что позвони мне, когда самолет сядет, – выдохнула Полина.

Глеб моментально смягчился.

– Конечно.

Он обнял ее, а потом поцеловал – осторожно, как ребенка.

– Пойдем. Подберешь мне галстук. Кстати, звонить я не буду: это дорого. И ты не звони. Рабочая командировка, ты можешь мне помешать.

А потом она стояла на крылечке, провожая его: вызванное такси унесло Глеба через хитросплетение улиц к взмывающей ввысь птице-«Боингу», а потом – под волны крыши Хитроу.

Или – нет?

Как только такси укатило, Полина побежала в дом – отвечать на звонок телефона.

– Здравствуйте. Полина! Меня зовут Анастасия, и я ваш приглашенный парикмахер. Наша встреча в силе?

– Да, в силе! – отозвалась Полина. – И захватите… краску для волос. Рыжую. Чтобы я была как морковь.

– А какой у вас сейчас цвет волос?

– Пепельная блондинка.

– Хорошо, будет вам морковь!

– Очень вас жду, – призналась Полина, бросила трубку и снова понеслась по делам, а их была уйма: собрать чемоданчик на неделю пребывания в гостинице, упаковать нетбук, принять душ, взять зонтик, косметику – кремы и притирания.

Она бегала по дому, вытаскивая и кидая на пол и кресла платья, кофточки и шарфы, открывала шкафы, выворачивая груды туфель и босоножек, и в итоге растерялась: что же брать? Что понадобится на самом деле? Не уезжать же с баулами?

Из кухни разносился дразнящий запах ванили. Торт, ослепительно-белый, с нежным сиреневым цветочком, который Глеб отодвинул от центра, все еще возлежал на блюде. Нужно же еще сделать уборку, осенило Полину, и она готова была застонать от досады, что этот дом так крепко держит ее, так сбивает с толку в важнейшем в ее жизни деле!

Вещи так и остались валяться, а Полина только успела просушить волосы, когда появилась Анастасия.

– Настя, – поправила она, когда Полина ее приветствовала, и широко улыбнулась.

Она была совсем еще девчонкой, смуглой, с широкими скулами и милыми раскосыми глазами.

Короткая стрижка пестрела лиловыми, розовыми и дымчато-голубыми прядями.

– Я – сама себе реклама, – улыбнулась Настя, когда Полина, не удержавшись, ахнула. – А еще я привезла целую палитру оранжевых, медных, рыжих цветов. Давайте выбирать!

– Вот сюда, – пригласила ее Полина в кухню-столовую. – Хотите тортика?

Настя положила на край стола папку с образцами цветов, и пришла ее очередь ахать.

– Какой шедевр! Неужели это домашняя выпечка?

– Моя! – засмеялась от счастья Полина. – Он был еще красивее целым.

– Шедевр! – повторила Настя, глядя, как воздушный кусочек на серебряной лопаточке возносится над ее блюдцем. – Бывают же женщины, которые умеют! Я вот дальше шарлотки еще не заходила, и вряд ли получится.

Полина открыла было рот, чтобы произнести речь о том, что когда будет муж, тогда и проснутся все кулинарные таланты, потому что женщина расцветает творчески от любви настоящего мужчины… Открыла и закрыла. Ей почему-то стало совестно учить этому молодую совсем девушку.

А та, уплетая торт, раскрыла папку-сокровищницу цвета.

Каких только оттенков там не было! От нежно-персикового до настоящей ирландской рыжины, цвета медной проволоки, от цвета топленой ириски до огненно-красного с медным отливом.

– У вас красивые вьющиеся волосы, их много и они пышные, – определила Настя, аккуратно отпивая из чашечки, – я вам сейчас идею предложу, а вы подумайте. Рекомендую не упираться в один тон, а сделать глубокий переход из одного в другой – и так три раза. То есть, от темного к светлому, тогда кончики будут вот такими, – она показала на страничке, – это даже чуть… розово, как закат, знаете? На закате солнце часто дает такой градиент: от огненного до красно-розового. Это очень красиво и выглядит интереснее, чем покраска в один тон. Или хотите – все-таки «в морковь»?

Полина отрицательно покачала головой.

Она уже забыла про морковь, так заворожила ее перспектива носить в волосах целый закат.

– Давайте закат, – согласилась она. – А мне пойдет?

– Да, – твердо сказала Настя. – Когда я вас увидела, мне вспомнился один человек, фото которого когда-то я рассматривала в журналах. Это была красивая молодая девушка, совершенно ваш типаж, и это был лучший ее образ. Вы удивитесь, но когда мы закончим, окажется, что у вас ярко-зеленые глаза.

– Я замечала, что они зеленоватые…

– А будут – зеленые! – Настя взмахнула ложечкой, как волшебной палочкой. – Это самый лучший торт в моей жизни. Умирать буду – вспомню. Ну что, приступаем? Где вам будет удобнее расположиться?

Полина повела ее в свою комнату, где стоял уголок красоты – овальное зеркало в обрамлении резных листьев над треугольным столиком со множеством ящичков.

Усевшись перед ним, она распустила волосы и откинула их назад. На креслах и диванчиках вокруг валялись раскрытые чемоданчики, в каждый из которых Полина успела затолкать несколько платьев, да так и не решила, с каким ехать. Шарфы свисали с ручек кресел и цветными лужицами разлеглись на полу.

– Я собираюсь в путешествие, – объяснилась она, расслабляясь под пальцами Насти, задумчиво и оценивающе расчесывавшими ее волосы.

– Понимаю, – отозвалась Настя, – я сама любительница поездить. Знаете, иногда такое желание находит – вот взять и убежать далеко-далеко, в неизведанные места… к новым пейзажам, людям, к новым видам из окна, к звучанию другого языка.

Она говорила и расчесывала Полину.

– Я тогда хватаю рюкзачок, одно платье и один свитер, беру горящий билет и несусь куда глаза глядят.

Куда глаза глядят… Полина, усыпленная ее прикосновениями, ловила пролетавшие перед глазами образы: вот белый, совершенно белый, будто сахарный, храм невиданной архитектуры. Вот люстры, свисающие над нею гроздьями человеческих черепов и костей. Вот узенькие улицы, а над головой – балкончики, увитые цветами, розовыми, лиловыми, фиолетовыми… Вот кромка кремовой пены под ногами, а еще – седые туманы, прикорнувшие у подножия гор. Откуда все эти виды? Прекрасные, знакомые, узнаваемые?

Ездила ли она прежде по чужим странам?

Сейчас, Глеб говорит, ей нельзя. Доктор запрещает резкую смену впечатлений. Для ее психики это может оказаться фатальным, и тогда – снова провал, беспамятство, сон…

Она дремала, пока Настя наносила краску, когда массировала слегка ее лоб, затылок и виски. Когда поправляла кое-где аккуратными точными движениями. Дремала, пока преображалась – а Настя сидела рядом, тихонько касаясь уютно светящегося экрана телефона.

Она проснулась только тогда, когда в овальном зеркале сверкнули зеленые глаза и вспыхнула огнем ярко-рыжая грива волос, пламенно розовеющая на кончиках.

– Настя, это шедевр! – воскликнула она, смеясь. – Умирать буду – вспомню!

И Настя тоже радостно засмеялась.

– Всегда пожалуйста. Ну что, раз все в порядке, то я вызываю такси.

– Настя! – почти выкрикнула Полина, ощущая себя булгаковской Маргаритой: «Свободна! Невидима и свободна!» – Настя. Подожди пять минут. Я поеду с тобой.

И, закинув в первую попавшуюся сумочку одно платье, один свитер, нетбук и кошелек, она влезла в первые попавшиеся туфли и кинулась в неизвестность с девчонкой-парикмахершей. Впрочем, еще она успела упаковать свой торт и вручить его Насте.

В благодарность за помощь в побеге.

Невидима и свободна!

Дом, молчаливый и темный, остался на месте, глядя на Полину с укоризной, а она сама поплыла по улицам коттеджного поселка, с любопытством вглядываясь в лицо каждому прохожему, в каждые ворота, в каждое окно.

Люди прогуливались: с собаками на поводках и без, парочками и в одиночку, с детьми и компаниями. Вечер пятницы, теплый майский вечер, располагал к прогулкам и шашлыкам – повсюду курились синие дымки и разносились запахи жареного мяса. То приглушенно гудел мужской голос, то колокольчиком разливался женский смех.

Поселок остался позади, понеслись дороги и другие такие поселки, а потом, у платформы, рядом с которой, тяжело дыша, прикорнула электричка, дорога круто повернула и понеслась вдоль рельс.

Начались городские предместья – спальные районы и городки, освещенные рекламами магазинов и фонарями. В одном из них, попрощавшись, выпорхнула Настя, утаскивая с собой белоснежный торт. Она тепло улыбнулась огненной Полине и помахала рукой.

После ее высадки таксист запросил новый маршрут.

Полина растерялась было, потому что не продумала никаких маршрутов: не переться же на ночь глядя по адресам незнакомых женщин?

– Мне бы в гостиницу, – сказала она. – В хорошую. А то я замужем.

– Не переживайте, леди, – улыбнулся таксист, – я приличный человек и в бордель не завезу. «Акапулько» – подойдет?

– Звучит как бордель.

– Погуглите, я подожду.

Полине пришлось признаться, что гуглить она не может – в ее простеньком телефоне интернет не предусмотрен.

– Без интернета? – таксист повернулся с интересом. – Ну, вот мой. Возьмите.

И он сам набрал на карте запрос.

Полина нажала на отметку, бегло посмотрела сайт и признала, что «Акапулько» выглядит вполне прилично.

– Давайте туда.

– Хорошо. Только позвоните им предварительно, мало ли… Номер там указан.

В отеле оказались места: одно– и двухместные, приезжайте хоть сейчас.

По дороге таксист бурчал себе под нос, тихо и иногда неразборчиво, но что-то Полина могла расслышать:

– Это в девяностые каждая гостиница борделем была… а каждая ночная поездка – за барышнями… так и работал, одну фею туда отвези, другую оттуда привези… а у меня тогда семья была, и дети – трое! Сейчас-то пятеро уже, а было тогда трое… а я все таксист. Зато жена моя – и кассир, и швея, и мыло какое-то дома варит-продает. Вам, женщинам, все легко дается. Это мужику нормальной работы не найти. Там на деньги кинули, там не платят, там уволят по сокращению… она мне говорит: ты токарь? Открывай, говорит, мастерскую. А на какие деньги я ей ее открою? Это же одному дай, второму дай, а третий сам возьмет, мне ни копейки не останется… какой тут заработок… а я еще инвалид. Вот и таксую. А гостиница тут хорошая. Никто не обидит.

Полина с болезненным вниманием вслушивающаяся в монолог, вздрогнула, когда машина остановилась у четырехэтажного светлого здания с балкончиками.

Над входом горела надпись «Акапулько».

– Спасибо, – сказал она и расплатилась.

– Не за что, – ответил таксист и уехал, продолжая беседовать уже сам с собой.

На улице было зябко. Полина закуталась в шаль и стремительно взбежала вверх по лестнице.

Сзади донесся неразборчивый крик, который ее подстегнул: почему-то стало страшно.

В холле отеля не оказалось ни огромных искусственных пальм, ни другой кокосово-мексиканской атрибутики: дизайнер знал свое дело и в пошлость не скатился. Оливковые и кофейные тона нежно сияли на стенах, шторах, лампах и круглых вазочках на маленьких столиках. Было уютно и светло. За стойкой ресепшена сидела девушка с белым тропическим цветком, воткнутым в пышную прическу, и это был единственный штрих, напоминающий об отдыхе на побережье.

Очень уместный, оценила Полина, и протянула девушке паспорт.

– Будьте добры, одноместный номер на семь дней. – Она решила, что недели на расследование ей будет достаточно.

Девушка приняла паспорт и начала оформлять заказ, щелкая по клавиатуре и изредка взглядывая в экран монитора большими темными глазами.

Позади распахнулась и снова закрылась дверь, застучали торопливые шаги, и снова мужской голос взволнованно выкрикнул:

– Диана! Дианочка!

Полина не выдержала и обернулась: столько радости и восторга было в этом возгласе, что захотелось увидеть счастливца, настигшего наконец свою прекрасную Диану, и саму Диану.

Широко распахнув объятия, к ней, а не к неведомой незнакомке, шагал мужчина. Был он высоким и худощавым, с короткой стрижкой, сухими и длинными чертами лица, в очках в тонкой оправе. За очками сияли радостью и удивлением светлыесветлые глаза: Полина таких никогда не видела, настолько удивительно-светлыми они были, но пугающего впечатления не производили, потому что были обведены по радужке темным кольцом.

– Где же ты была? – торопливо забормотал незнакомец, сгребая оторопевшую Полину в охапку и крепко обнимая. Свой подбородок он поместил на ее плечо, а гладко выбритой щекой прижался к ее щеке, и Полина почувствовала теплое биение пульса. – Диана! Самойлова! Почему ты не в Москве? Почему ты сбежала? Марина Петровна тебя ищет, надежды не теряет. Почему сбежала, никому не сказав?

Он разомкнул объятия, взял ее за плечи и легонько встряхнул, встревоженно вглядываясь.

– Я не Диана, – выдохнула Полина, приходя в себя после неожиданной близости с незнакомым мужчиной. – Меня зовут Захаржевская Полина… и я не терялась, не сбегала, я тут живу… с мужем. Уже давно… Вы обознались!

Мужчина отступил от нее в растерянности.

– Не может быть! – сказал он. – Мы же учились вместе. Я Петр, Петя Соболь… Помнишь? Ты меня Бобром называла… Я не мог обознаться!

– Вы точно перепутали, – уверила его Полина, хотя ей стало жаль той не случившейся встречи с однокашницей, которую так ждал этот Петя Соболь.

Петр опустил большие руки. Он был явно расстроен.

– Вы ошиблись, – подтвердила девушка с ресепшена, до этого молча и с интересом наблюдавшая сцену. – Вот ваши ключи, госпожа Захаржевская. Второй этаж, номер двадцать два. Дверь сразу за колоннами. Завтрак в десять часов.

И она отдала Полине паспорт и небольшой серебристый ключик с деревянным номерком. Полина забрала ключи и поднялась наверх по лестнице, не желая оказаться в одном лифте со случайным знакомцем Петром. Однако она не выдержала и разок обернулась с самого верха площадки: Петр так и остался стоять у ресепшена, опустив голову.

«Бедняга», – подумала Полина еще раз, открыла дверь своего номера…

Первым делом она развесила в шкафу предметы своего скромного гардероба: платье-футляр персикового цвета с рукавами в три четверти и длинный серый кардиган с нежно-розовым капюшоном и манжетами. Туфли, что были на ней, – единственные, – она поставила у двери. Вынула и кинула на кровать нетбук и туго набитую косметичку.

В ней хранились все ее деньги. Полина испытывала чувствительные уколы совести за то, что взяла эти деньги. Ее слабо успокаивало даже то, что, когда она заболела, Глеб снял с ее банковских карт все средства и приобщил их к семейному бюджету, а значит – попросту взял себе, потому что бюджетом распоряжался он и только он.

Полина пыталась представить, что просто вернула себе взятое Глебом когда-то в долг… но ей все равно было стыдно.

Она пересчитала деньги: по ее представлениям, должно было хватить на неделю проживания в городе и даже с избытком. Наверное, можно даже купить себе современный телефон с интернетом. Это так удобно! Набрал, что тебе нужно, в поисковике, и вот тебе: адреса, пароли, явки!

Полина решила заняться покупкой телефона с утра. Прямо перед визитом к первой загадочной незнакомке из списка Глеба: Аглае.

Ее адрес, как показали интернет-карты, был ближе всего к отелю «Акапулько». К ней Полина и решила отправиться. Она не придумывала предлогов или стратегий. Ей думалось, что правильно будет поступить так: прийти к этой женщине, представиться и попросить рассказать, что ей известно о Глебе Захаржевском. Какие их связывают отношения, где они познакомились и общаются ли на данный момент?

Может, одной истории будет достаточно, и даже не придется навещать других девушек?

Уставшей Полине еле-еле хватило сил на то, чтобы принять душ. После она кое-как улеглась на довольно широкой кровати, укрылась и моментально заснула.

Ей снились тревожные сны: пожар в оставленном ею доме, полыхающие в темноте яблони, потом – грустные светлые глаза Пети Бобра, а еще – яркая и хохочущая Аглая, по-цыгански трясущая широченными юбками.

Глава 4
В которой Полина встречает Аглаю и гордится Глебом, а еще раскладывает свою жизнь по полочкам и обнаруживает, что стала очень толстой женщиной

Полину разбудили непривычные звуки: особый гул оживленной улицы современного города. Смешивались голоса машин и неуловимый белый шум, присущий просыпающемуся крупному кварталу. Накануне Полина забыла закрыть окно, но в номере было тепло. Утро выдалось по-настоящему летним. Солнце карабкалось на крыши, разливая реки света, золотые косы вплетались в листву тополей.

Мельком глянув на часы, Полина решила, что успеет позавтракать в отеле, и, поспешно умывшись, надела персиковое платье. В зеркале отразилась незнакомка: с буйным пышным пламенем волос и ведьмински-зелеными глазами. Немножко заспанная и растерянная, Полина излучала интимную теплоту смятой женской постели.

Такой она давно не бывала: обычно скромная, ухоженная и старательно причесанная, всегда была похожа на умненькую ученицу курсов кройки и шитья.

Изменение неожиданно порадовало Полину: ей показалось, что все будет замечательно, что все эти женщины – просто знакомые Глеба и никакой особенной тайны в них нет, а сама она – уже не домашний тапочек, а вполне себе интригующая особа. И когда Глеб вернется и увидит эти перемены, его ночные отлучки прекратятся.

Тогда вернется назад обычная ее жизнь: и можно будет заняться высадкой кустов персидской сирени. Говорят, она растет там, где воткнешь… Вот Полина и попробует.

Воодушевленная, Полина вышла из номера, прихватив сумочку с деньгами и телефоном. Простучав каблучками по лестнице, спустилась на цокольный этаж, где в «Акапулько» накрывался шведский стол.

Пройдясь с подносом вдоль ряда заманчивых блюд, она выбрала и сложила на тарелку немного винограда, немного сыра, круассан с миндалем и налила в чашечку зеленого чая.

Обернувшись, она увидела, что столики почти все свободны: видимо, большого наплыва гостей в отеле не наблюдалось. Ей сразу приглянулось одно местечко: у самого окна-витрины, тянущегося от пола до потолка и прикрытого плетеными оливковыми шторами.

Правда, столик этот был уже занят. За ним сидел Петр Соболь и приветственно махал Полине рукой.

Полина собиралась сделать вид, что не заметила его, и выбрать другое место, но лицо у Петра было доброе и немного виноватое, и она подумала – почему бы и нет? Так интересно, что за таинственную Диану он потерял…

Она подошла поближе и села в чудное кресло, похожее на половинку яйца, каркас которого обтянут нитяным веером.

– Доброе утро, – сказал Петр, вынул из вазочки белую орхидею и протянул Полине красивым джентльменским жестом. – Я бы приготовил в качестве извинения целый букет, но в такую рань цветочные магазинчики оказались закрыты.

Полина рассмеялась, приняла цветок и воткнула его в прическу.

Этот мужчина не казался ей чужим и опасным: он не был похож на «самца», «царя» и «льва», способного взяться за ее завоевание. Он был похож на парня с соседского двора, с которым в детстве играли в догонялки и лазили по деревьям – никакой романтики. Поэтому и молчала совесть Полины. Она была научена вести себя скромно – Глеб очень сердился, рассуждая о том, как некоторые «бабы» специально привлекают к себе внимание, напропалую кокетничают, чтобы продаться подороже.

Глеб как-то рассказывал ей, что так исторически сложилось: хитрые самки неандертальцев, приобретя возможность логически мыслить, обленились и вместо сбора пищи принялись обменивать секс на бананы, которые приносили самцы. Он называл эту теорию этологией и утверждал, что времена изменились, а вот в поведении самок не изменилось ничего. Полина знала, что спорить и задавать вопросы бесполезно: она была той самой самкой, которая получает «бананы», а сама не имеет никакого отношения к их сбору. Глеб говорил, что в этом нет ничего плохого, просто такова ее природа. Все женщины так или иначе продаются.

У нее же не было планов продаваться незнакомцу, да и не похож был Петр на опытного «покупателя», и Полина заключила, что в ее поведении нет ничего предосудительного.

– Мне жаль, что я оказалась не Дианой, – сказала она, намазывая тоненький ломтик сыра медом. – Вы явно очень хотели ее увидеть.

– Хотел, – ответил Петр, и его взгляд погас. – Она была моей первой любовью. Когда я увидел ваши волосы и вашу походку, у меня чуть сердце не остановилось. Она точно так же забегала по лестнице вверх, быстро, как птичка, аж кудряшки подпрыгивали. Это была первая встреча: она спешила на лекцию в институте, а я поднимался следом, увидел ее и пропал. Так говорят, да? Пропал? Это когда ни одной мысли не оставалось, кроме как о Диане. Я спал и видел Диану, я смотрел по сторонам и видел только Диану, я не мог учиться, потому что – только Диана! Я боялся, что не смогу даже подойти к ней, чтобы познакомиться. В юности я был довольно нескладен, длинный, с тощими руками… похож на кузнечика. Мне казалось, я подойду, а она посмеется надо мной.

Он задумался. Перед ним легонько дымилась чашечка с черным кофе.

Полина с интересом слушала его, лакомясь нежнейшим круассаном и подумывая о том, как бы потом скинуть эти лишние триста калорий. Может, сходить вечером в спортзал?

Не хватало еще растолстеть к приезду Глеба…

История о давней любви звучала приятно, как сказка, но сердца ее не трогала: чужая любовь всегда чужая.

– Вы так и не подошли к ней?

Петр поправил слегка затуманившиеся очки.

– Подошел, но случайно. Однажды осенью я увидел, как она спешит от метро, прикрывая голову сумочкой. Шел сильный дождь. Она была в красном плаще, и от дождя он стал малиновым. У меня был зонтик, это чудо, что у меня оказался зонтик – вообще я их не ношу, потому что постоянно теряю. Я догнал ее и раскрыл зонт, а она взяла меня под руку, и мы пошли рядом. Сердце у меня захлебывалось от радости. Ее рука держала мою, понимаете? Я так мечтал хотя бы полслова сказать ей, а тут такое счастье – она совсем рядом! Только у меня не хватило сил что-то ей сказать. У дверей института она повернулась и сказала: «Спасибо. Как тебя зовут?». Я ответил – Петя Соболь.

Она рассмеялась. Потом я узнал от ее подруги, что она рассказывала, как ее спас от ливня Петя Бобер. Наверное, так меня и запомнила – как Бобра…

– А потом? – Полина уже допивала свой чай.

История, по ее расчетам, тоже должна была скоро закончиться.

– А потом, после окончания института, я устроился журналистом в газету, где ее мама работала старшим редактором. Надеялся, что так смогу стать к Диане ближе.

Петр замер, глядя, как Полина ставит на блюдце беленькую чашечку. Его взгляд стал напряженным.

– А где ваша мама? – вдруг спросил он.

– Умерла, – холодно ответила Полина.

Ей расхотелось допивать чай, расхотелось слушать историю, и Петр это понял.

– Простите, – еще раз извинился он.

– Ничего. Всего хорошего, – сказала Полина, взяла свою сумочку и вышла из-за столика.

У дверей она вынула из прически цветок и положила его на маленький столик, стоящий рядом.

Она привыкла не выказывать неудовольствия перед мужчинами, поэтому сделала это так, чтобы Петр не заметил.

Ее хорошее настроение заметно поникло. Разговоры о маме – больная тема, больная настолько, что Полина никогда сама ее не поднимала. Иногда она просыпалась оттого, что слышала ее голос: та тихонько и неразборчиво звала ее по имени.

Только голос и сохранился у Полины в памяти. Больше она не помнила ничего. Это ранило ее так сильно, что невозможно было даже думать о том, что когда-то она была маленькой и женские родные руки поправляли шапочку на ее голове, умывали ее личико и прижимали к себе. Вместо этих воспоминаний зиял страшный черный провал, и Полина ощущала это как величайшее предательство к той, которая родила ее, любила ее…

Как же некстати этот Петр заговорил о родителях!

Взбодрись, Полина! Не вспоминай то, что забыла! Двигайся вперед!

Адрес Аглаи Полина назвала таксисту – первому, кто остановился перед ней, сверкая яично-желтой покраской авто. На этот раз таксист оказался молчалив, и у Полины было время подумать. Она и думала, незаметно для себя терзая пальцами ручку сумочки: как пройдет эта встреча?

Вдруг Аглая, узнав, что она жена Захаржевского, сразу же высмеет ее и скажет что-то вроде: «За собой надо было следить, вот мужик бы и не бегал по бабам! Сама виновата!»

Полина украдкой глянула на себя в зеркальце. Она следила за собой! Это будет неправдой! Она до тошноты бегала на беговой дорожке, до боли хрустела суставами, постигая асаны! Ни разу не пропустила ни косметолога, ни массажистки, только если по особым дням…

Если только… если только эта Аглая взяла молодостью?

К концу поездки Полина вся дрожала от страха и готовности дать моментальный отпор. Таксист завернул во дворе белого высотного дома, украшенного голубыми балкончиками, и тут же из дверей подъезда вышла Аглая. Полина сразу узнала ее: вот ее блестящая челка в стиле ретро, вот очки в красной оправе!

На Аглае были брюки, сильно зауженные книзу: белые в черную полоску, и белый пиджак с наплечниками. На шее повязан бантом шелковый шарф в крупный горох.

Она была как ожившая открытка из тридцатых.

Полина суматошно забилась в дверь машины, наспех сунув таксисту пару купюр.

– Без сдачи! – выкрикнула она и вывалилась на улицу, наконец-то совладав с замком.

– Аглая! Аглая!

Девушка из тридцатых шла далеко впереди, помахивая клатчем.

Полина припустила быстрее. Она бежала на подламывающихся каблучках – совершенно разучилась в них ходить по асфальту! – и отчаянно звала соперницу.

Ей так страшно было упустить Аглаю, так боязно остаться без разъяснений, что она даже не подумала, что можно было просто повторить визит вечером и застать ту дома.

Аглая остановилась возле белого «вольво» и обернулась. Безо всякого удивления она смотрела на отчаянно прыгающую по ухабам Полину и открыла перед ней дверцу, когда та добежала.

– Садитесь.

– Ой! – сказала Полина и упала на сиденье.

Аглая обошла машину и села на водительское место.

– Он вас преследует? – спросила она, заводя двигатель. – Не переживайте. Меня еще никто не догонял.

У нее был удивительно глубокий голос. Говорила она медленно и очень уверенно, хотя тон не повышала. Запах горьких духов успокаивал.

Полина отдышалась, поправила волосы, одернула платье.

– Вы одна или с ребенком? – спросила Аглая, мельком осмотрев ее.

– Одна. Детей у меня нет.

– Это и хорошо, и плохо, – ответила Аглая, выезжая на оживленную городскую дорогу. – Хорошо, потому что проще будет начать заново, а плохо – потому что у нас нет возможности поселить вас в Доме Подруги. Это правило, которое мы не можем нарушать. Укрытие может в любой момент понадобиться женщине с детьми – у них приоритет. А вас мы сможем устроить только в гостиницу, и то ненадолго. Пока не найдем выход.

– Я и так живу в гостинице, – ничего не понимая, сообщила Полина.

– Вы молодец, – мягко сказала Аглая, – немногие решаются.

– На что?

– На побег.

– А-а-а, – протянула Полина, подумала немного и представилась: – Вообще, я жена Глеба Захаржевского. – И она вскинула глаза на Аглаю, ожидая реакции.

– Что-то знакомое, – откликнулась Аглая задумчиво, – вы уже обращались к нам? Общались с психологами или юристами?

– Аглая, – с чувством сказала Полина, – меня второй день с кем-то путают. Вы меня тоже с кем-то путаете: я ни от кого не бегу, я никуда не заселяюсь! Я жена Глеба Захаржевского! Я нашла у него ваши контакты и решила… решила, что… что надо с вами познакомиться.

Аглая рассмеялась, показывая по-цыгански крупные и белые зубы. Она лукаво взглянула на Полину.

– Ах, вот оно что! А я думала, вам нужна помощь моего реабилитационного центра. – И она кивнула на стопочку визиток, скрепленных серебряным зажимом и лежащих под лобовым стеклом. – Когда занимаешься такой работой, каждая женщина, выбегающая с криками из подворотни, автоматически воспринимается клиенткой. Если бы вы начали ломиться ко мне посреди ночи, я бы тоже так решила. Мне говорят, что нужно позаботиться и о собственной безопасности, но я всегда отказывалась, потому что прецедентов не было. А вот теперь есть! Меня раздобыла ревнивая жена!

И она опять расхохоталась.

Полина не знала, что сказать. Ее щеки пылали. Она схватила визитку и прочитала: «Пылева Аглая. Независимый реабилитационный центр помощи женщинам, пережившим домашнее насилие».

– Понимаете теперь?

– Меня никто не бил, – сказала Полина.

– И отлично, – серьезно ответила Аглая. – давайте так: мы приедем в Центр и выпьем там кофе. Познакомимся и разберемся, откуда мне знакомо имя вашего мужа.

– Хорошо, – воодушевилась Полина. Ей стало намного легче дышать: спокойный и уверенный тон Аглаи словно уверял ее: «все хорошо, все очень хорошо, не о чем волноваться…».

– Не нервничайте, – словно прочитав ее мысли, сказала Аглая, – я точно не спала с вашим мужем. А вот и наш Центр. – И она повернула в небольшой дворик, густо заросший сиренью. В розово-лиловых зарослях прятались беленькие колонны небольшого крыльца. За ним виднелась светлая деревянная дверь с колокольчиком и табличкой.