Текст книги "Мегрэ и субботний клиент"

Глава 2

Несколько раз у Мегрэ появлялось желание ущипнуть себя, словно он хотел убедиться в том, что этот энергично жестикулировавший человек, сидевший напротив него, существовал наяву, что они оба в действительности вели беседу.

Планшон выглядел самым обыкновенным человеком, одним из тех миллионов заурядных тружеников, которых можно каждый день встретить в метро, автобусе или на тротуаре. Они скромно и с достоинством направляются бог весть куда, чтобы выполнить все, что предначертано им судьбой. Парадоксально, но заячья губа еще больше обезличивала его, будто все имевшие этот физический недостаток были похожи друг на друга.

На долю секунды комиссару даже показалось, что Планшон нарочно, с каким-то дьявольским умыслом, предпочел встретиться с ним здесь, на бульваре Ришар-Ленуар, у него дома, а не в служебном кабинете на набережной Орфевр. Не потому ли он несколько раз ретировался из приемной с застекленными дверями, стены которой были увешаны фотографиями погибших на своем посту полицейских?

В уголовной полиции, где комиссару доводилось выслушивать тысячи исповедей, где он сам вытягивал из многих преступников волнующие душу показания, Мегрэ принял бы своего посетителя гораздо суше.

А здесь комиссар был у себя дома, его окружала привычная уютная обстановка, на кухне суетилась жена, он ощущал запахи вкусного ужина, вокруг находились мебель, различные предметы, которые многие годы оставались каждый на своем месте. Входя в квартиру, Мегрэ всякий раз как бы погружался в эту знакомую атмосферу, словно надевал на плечи старый пиджак, и настолько привык к ней, что, далее спустя месяц после покупки, телевизор, стоявший возле застекленной двери гостиной, казался ему инородным предметом.

Разве мог в таких условиях Мегрэ так же четко и умело допрашивать своего гостя, как он это делал в своем рабочем кабинете, когда допросы длились иногда по нескольку часов, а то и всю ночь, после чего комиссар выглядел таким же утомленным, как и его визави?

Впервые за всю свою карьеру полицейского, Мегрэ принимал посетителя не в кабинете, а у себя дома. Планшон долго не осмеливался встретиться с комиссаром, следил за ним на улице, чтобы узнать, где он живет. А до этого, по словам Планшона, тот написал Мегрэ около десятка писем, но все их порвал, а потом несколько раз приходил в управление уголовной полиции, где много часов провел в приемной. И вот с униженным видом этот совсем неприметный, ничем особо не выделяющийся посетитель, явился к Мегрэ на квартиру, чтобы по сути дела заявить:

– Я хочу убить свою жену и ее любовника. У меня есть готовый план, в котором я предусмотрел все до деталей, чтобы не попасться…

И Мегрэ вовсе не скептически воспринял подобное заявление: он внимательно выслушал рассказ Планшона и следил за выражением его лица. Комиссар почти уже не жалел о пропущенной телевизионной передаче. Телевизор они с женой купили недавно, и по вечерам, сидя рядом друг с другом, много времени проводили на кухне, заворожено глядя на экран.

Больше того, Мегрэ так сочувствовал своему собеседнику, что, когда тот вновь показал на хлопотавшую на кухне жену комиссара, он чуть было не предложил ему:

– Может, и вы перекусите с нами..

Потому что Мегрэ очень хотелось есть и он догадывался, что их беседа затянется еще надолго. Мегрэ хотелось знать об этой истории все, чтобы избежать какой-нибудь ошибки, в голове у него возникало множество вопросов, которые он собирался задать Планшону.

Два или три раза тот с тревогой спрашивал:

– Скажите, вы не принимаете меня за сумасшедшего?

Такое подозрение у комиссара возникало. По своему опыту он знал, что существуют различные степени безумства, и старая владелица галантерейного магазина, приходившая с вязаньем в приемную полицейского управления и заявлявшая, что она может понадобиться комиссару, являлась тому ярким подтверждением.

Прежде чем прийти домой к Мегрэ, Планшон выпил. Он признался, что выпивал каждый вечер, да и комиссар налил ему стаканчик сливовицы, поскольку тот явно в этом нуждался.

Алкоголики легко погружаются в свой, принадлежащий только им мир грез и видений, искренне принимая их за реальность. И постороннему человеку подчас трудно отличить, что является истиной, а что выдумкой.

Такие мысли приходили на ум Мегрэ, когда он слушал своего собеседника, но комиссар так и не мог сделать окончательного заключения. Он лишь старался лучше понять, какие чувства обуревали Планшоном, мысленно ставил себя на его место.

– Вот тогда я и начал понимать, что я лишний, – продолжал свой рассказ Планшон, посматривая на Мегрэ светлыми глазами. – Не знаю, как вам объяснить. Я любил ее. Кажется, и сейчас еще люблю. Да, уверен, что еще люблю ее и буду любить по-прежнему, даже если мне придется ее убить. Кроме моей матери, она единственная, кто отнеслась ко мне, как к нормальному человеку, а не уроду… Да и потом, это же моя жена… В чем бы она ни провинилась передо мной, она все же моя жена, не так ли?.. Она подарила мне Изабеллу… Она носила ее в своей утробе… Вы не, можете себе представить, какие месяцы я пережил, когда она была беременной… Случалось, я вставал перед ней на колени и благодарил за… Мне трудно выразить это словами… В ней был кусочек моей жизни, понимаете? И Изабелла – это же частичка нашей совместной жизни…

До женитьбы я был совсем одинок… Никому не был нужен, никто не ждал меня дома по вечерам… Я работал, сам не знаю для чего…

И вот теперь она нашла любовника, а я даже не могу на нее сердиться… Она молода… Красива… И Роже Пру крепче, чем я… Он смахивает на животное, полный сил и здоровья.

Мадам Мегрэ, видимо, смирилась и не делала никаких знаков из кухни. Комиссар медленно набивал табаком очередную трубку.

– Я всякое передумал… Убеждал себя, что эта история долго не продлится и что Рене вернется ко мне, потому что, несмотря ни на что, мы привязались друг к другу,.. Я вам не надоел?..

– Нет. Продолжайте.

– Сам не знаю, что еще рассказать… В письмах все выглядело гораздо понятнее и намного короче… Если бы я ходил в церковь, как во времена, когда еще была жива мать, то, наверное, я бы исповедовался священнику… Не помню уж, как мне пришла в голову мысль встретиться с вами… Вначале я думал, что у меня не хватит духу прийти к вам… А теперь, когда я у вас Дома, никак не могу собраться с мыслями и все связно объяснить… Клянусь вам, если я много говорю, то это не потому, что выпил несколько рюмок… Я заранее обдумал все, что должен был вам рассказать… Так на чем я остановился?

Глаза его часто моргали, в руках он вертел медную пепельницу, которую машинально взял со столика.

– Вечером, в день рождения Пру, они выставили вас за дверь…

– Не насовсем. Они знали, что я вернусь, и послали меня просто прогуляться, чтобы провести вечер вдвоем…

– Вы надеялись, что у жены это было всего лишь мимолетное увлечение?

– Вы считаете меня таким наивным?

– Что произошло дальше?

Планшон вздохнул, покачал головой, словно хотел собрать свои мысли воедино.

– С тех пор произошло столько событий!.. Спустя несколько дней после того вечера, я поздно, около двух часов ночи, вернулся домой и увидел в столовой раскладную кровать… До меня не сразу дошло, что она приготовлена мне… Я приоткрыл дверь в спальню… Они лежали на нашей кровати и притворялись спящими… Что мне оставалось делать?.. Роже Пру гораздо сильнее меня… Да и потом, я тогда не очень твердо держался на ногах… Уверен, что верх бы одержал Пру… Я также не хотел устраивать драку, потому что могла проснуться Изабелла… Она еще не понимает всего… Для нее я по-прежнему остаюсь отцом… Я заснул на раскладушке, а утром встал раньше них и ушел в мастерскую… Рабочие смотрели на меня с явной насмешкой. Лишь старый, совершенно седой Жюль, которого мы прозвали Папашей, вел себя по-другому. Он работал еще у прежнего хозяина. Кажется, я вам уже говорил об этом. Мы с ним на «ты». Он зашел в мастерскую и проворчал: «Послушай, Леонар, для тебя самое время выставить эту самку за дверь… Если не сделаешь это сейчас, то потом тебе не поздоровится…» По моему виду Жюль понял, что у меня не хватит духу прогнать жену из дома. Ок посмотрел мне в глаза, положил руку на мое плечо и со вздохом сказал: «Я не знал, что ты настолько болен…»

Но больным я не был. Я просто продолжал ее любить, она была мне нужна, я хотел чувствовать, что она рядом со мной, пусть далее и спала с другим. Прошу вас, господин Мегрэ, ответьте мне откровенно…

Он не сказал «господин комиссар», как это пришлось бы ему сделать в управлении уголовной полиции. Обращение «господин Мегрэ» означало то, что он пришел к Мегрэ не как к полицейскому, а как к человеку, именно с которым он и хотел поговорить.

– Вам уже встречались такие случаи, как мой?..

– Вы хотите выяснить, не выгоняли ли своих жен мужчины, узнав о супружеской измене?

– Да, что-то в этом роде…

– Таких историй было у меня много.

– Но для таких мужчин, наверное, оставалось все же место в их доме, да и ради приличия им давали понять, что они по-прежнему что-то значат?.. Со мной все произошло иначе! Вот уже два года, как меня хотят выдворить вон… К столу меня приглашают редко и с неохотой… Лишний не Пру, а я… Во время еды они беседуют между собой, смеются, шутят с дочерью, а меня не замечают, словно я для них призрак…

По воскресеньям они отправляются на грузовике на прогулку за город… Первое время Изабеллу они не брали с собой, оставляли в доме, и я ее всячески развлекал… Если бы не дочь, может, и я поехал бы с ними? Сам не знаю… Теперь Изабелла часто уезжает с ними, ведь прогулка на машине ей приятнее…

Я терзал себе душу, и не только по вечерам, после нескольких рюмок, но и утром, и днем на работе. А работы у меня по-прежнему хватает… Меня охватило глубокое отчаяние, и я не знал, как поступить…

Месяца три тому назад я даже решился обратиться к адвокату… Многого я ему не рассказал, как вам: мне показалось, что он слушал мою историю без всякого интереса, и я его раздражал.

«В конце концов, что вы сами-то хотите,» – спросил он меня.

«Трудно сказать.»

«Вы желаете развестись с женой?» – продолжал допытываться адвокат.

«Сам не знаю… Мне лишь хочется, чтобы дочь осталась со мной».

«Вы можете доказать, что жена изменяет вам?»

«Но я же говорил вам, что каждую ночь сплю на раскладушке, они оба – в нашей спальне»…

«Этот факт должен засвидетельствовать комиссар полиции вашего района… На каких условиях вы вступили в брак?»

– И адвокат разъяснил мне, что, поскольку мы не подписали брачный контракт, то все нажитое нами является общим. Это означает, что моя мастерская, мой дом, мебель, все, принадлежащее мне, включая и носильную одежду, принадлежит моей жене в равной степени, как и мне…

«А моя дочь? – упорно допытывался я у адвоката. – Мне ее оставят?»

«Это будет зависеть от конкретных обстоятельств. Если вы докажете аморальное поведение своей супруги, и если судья…»

Планшон сжал зубы. Немного помолчав, он продолжил свой рассказ:

– Адвокат заявил мне и еще одну вещь… До визита к нему я пропустил для храбрости несколько рюмок… Он это сразу же учуял: я догадался об этом по тому, как он со мной разговаривал: «Судья решит, кто из вас двоих в состоянии создать лучшие условия для жизни ребенка…» Ту же мысль высказала мне и жена. «Почему ты не уходишь? – спрашивала она не раз. У тебя что, совсем нет собственного достоинства? Разве не понимаешь, что ты здесь лишний?» Я упрямо ей отвечал: «Свою дочь я не могу оставить…» – «А разве она не моя? Думаешь, я отдам ее такому пьянице, как ты?»

– Я не пьяница, господин комиссар, – возбужденно убеждал Планшон. – Умоляю, поверьте мне, это только видимость. Раньше я никогда не пил, даже и рюмки не пропускал. Но что мне оставалось делать, когда я вынужден был слоняться по улицам вечерами напролет? Я, естественно, заходил в какой-нибудь бар, устраивался за стойкой, чтобы хоть как-то ощущать вокруг себя людей, слышать их голоса, беседы… Я выпивал одну-две рюмки и начинал размышлять… Чтобы совсем забыться, заказывал еще рюмку, потом другую… Я пытался взять себя в руки и прекратить пить, но чувствовал себя настолько плохо, что однажды чуть не бросился в Сену… Не сделал этого только из-за Изабеллы… Она не должна оставаться с ними… Лишь только представлю себе, что однажды она назовет его папой…

Планшон плакал и, ничуть не стыдясь этого, вынул носовой платок из кармана, чтобы вытереть слезы. Мегрэ не сводил с него взгляда.

Разумеется, какие-то отклонения в психике у него имелись. Был ли причиной тому алкоголизм или нет, но чувствовалось, что Планшон чересчур возбуждался и легко впадал в отчаяние.

Полиция к нему претензий не должна была иметь: ничего преступного он ведь не совершил. Он всего лишь намеревался убить жену и ее любовника, но это были только слова. О своих намерениях он никому вслух не говорил, и поэтому ему нельзя было даже предъявить обвинение в том, что он угрожал жене смертью.

Если строго придерживаться закона, то комиссар только и мог бы сказать Планшону: «Зачем вы пришли сейчас? Приходите после…»

То есть после того, как Планшон убьет жену и ее любовника! При этом комиссар добавил бы, не слишком боясь ошибиться: «Если вы изложите свою историю присяжным, как вы мне ее только что рассказали, и если у вас будет хороший адвокат, то, вполне вероятно, суд вас оправдает…»

Не явился ли сюда Планшон за тем, чтобы комиссар подсказал ему, как поступить в такой ситуации? На какой-то миг в голове Мегрэ мелькнуло подобное подозрение. Он не выносил плачущих мужчин и не верил тем, кто с легкостью изливал свою душу первому встречному, выставляя напоказ чувства, подогретые алкоголем. Это его обычно раздражало.

Мегрэ до сих пор так и не ужинал, и ему не удалось посмотреть любимую телевизионную передачу. А Планшон, казалось, даже и не собирался уходить. Ему, похоже, пришлась по душе атмосфера в этой теплой квартире. Не получится ли с ним, как с той потерявшейся собакой: каждый, проходя мимо, гладит ее, а затем не может от нее отвязаться?

– Извините меня… – прошептал Планшон, вытирая слезы платком. – Должно быть, я кажусь вам смешным… Но я впервые делюсь своим горем с кем-то…

У Мегрэ было желание ответить ему:

– А почему вы выбрали именно меня?

Потому что о комиссаре много писали газеты, и репортеры создали ему репутацию человечного полицейского, способного все понять.

– Сколько времени прошло с тех пор, – спросил Мегрэ, – как вы написали первое письмо?

– Больше двух месяцев… Я написал его в маленьком кафе, что на площади Тертр…

Тогда пресса часто упоминала имя Мегрэ в связи с преступлением, которое совершил один восемнадцатилетний юнец.

– Вы написали десяток писем, все их потом порвав? И это приблизительно за неделю…

– Да… Случалось, я писал по два-три письма за один вечер, а потом на следующий день утром я их рвал…

– Затем шесть или семь недель подряд по субботам вы приходили на набережную Орфевр…

По тому, как он являлся в полицейское управление, ожидал в застекленной клетке приемной и исчезал, так и не дождавшись, когда его пригласят в кабинет, он стал такой же легендарной личностью, как и старая хозяйка галантерейной лавки с ее вязаньем. Кто из двоих – Жанвье или Люка – окрестил Планшона «субботним клиентом»?

И все же за это время Планшон не привел свою угрозу в исполнение. Всякий раз он возвращался в дом на улице Толозе, укладывался на раскладушке на ночь, чтобы встать утром первым и, как ни в чем не бывало, отправиться на работу.

Посетитель был более проницательным, чем он казался поначалу комиссару.

– Догадываюсь, – негромко произнес он вдруг, – о чем вы только что подумали…

– О чем же я подумал?

– Что я смирился с такой ситуацией, которая существует вот уже два года… И что два месяца назад я принял решение убить жену или обоих сразу…

– Ну и что из этого?

– А то, что я еще этого не сделал… Признайтесь, что эта мысль пришла вам в голову!.. И вы решили, что у меня просто не хватает смелости…

Мегрэ покачал головой.

– Смелость в таком деле не требуется… На убийство может пойти любой дурак…

– А если нет другого выхода?.. Поставьте себя на мое место… У меня были небольшая малярная мастерская, жена, ребенок… И вот я всего лишился… У меня отобрали не только жену и дочь, но и средства к существованию… О своем отъезде они и не заикаются… Считают, что это я лишний и поэтому должен уйти из дома… Именно это я и пытаюсь вам объяснить!.. Даже отношения с клиентами изменились… Раньше Пру был всего лишь одним из моих рабочих, правда, должен признаться, что в уме и трудолюбии ему нельзя отказать… С клиентами, особенно с клиентками, у него язык подвешен лучше, чем у меня… Я и не заметил, как он стал корчить из себя хозяина, и когда заказчики звонят по делам, то почти всегда желают говорить с ним… Исчезни я завтра, никто этого и не заметит… Может быть, лишь дочь вспомнит обо мне?.. И то я не уверен… Пру по характеру веселее меня… Он рассказывает Изабелле всякие истории, поет песни, носит ее на плечах…

– Как обращается к нему ваша дочь?

– Как и жена, она называет его Роже и совсем не удивляется, что они спят в одной комнате… Днем раскладушку убирают в стенной шкаф, и мое присутствие в доме таким образом остается незамеченным… Однако пора заканчивать… Я и так отнял у вас много времени… Нужно попросить прощения у вашей жены: она на меня, должно быть, очень сердита…

На этот раз уже Мегрэ не хотел прекращать беседу, пытаясь понять все до конца.

– Послушайте, господин Планшон…

– Да, я вас слушаю.

– Вот уже два месяца вы пытались встретиться со мной, чтобы по сути дела заявить: «Я собираюсь убить жену и ее любовника». Разве не так?

– Да.

– Целых два месяца вы постоянно об этом думаете…

– Да… Мне не остается ничего другого, как…

– Минутку!.. Полагаю, вы не ждали, чтобы я ответил вам: «Делайте то, что вы задумали!»

– Вы просто не имеете права сказать такое.

– Но вы, должно быть, считаете, что я разделяю вашу точку зрения?

Глаза собеседника сверкнули, и по его виду комиссар понял, что он был недалек от истины.

– Одно из двух… Извините меня за резкость… Или у вас не было твердого намерения убить жену и ее любовника, а всего лишь смутное желание, особенно после того, как вы напивались…

Планшон печально покачал головой.

– Дайте мне договорить… Или же, полагаю, вы еще не решили окончательно совершить задуманное и хотите, чтобы вас от этого отговорили…

Посетитель снова сослался на тот же аргумент:

– Ничего другого мне не остается…

– Вы ждете, чтобы я подсказал вам какое-нибудь решение?

– Его не существует.

– Ладно! Допустим, мои предположения неверны… Но у меня есть и другая гипотеза… Вы подготовили реальный план убийства жены и ее любовника… Даже заранее выбрали место, куда можно было бы спрятать трупы…

– Верно. Я продумал все до мельчайших деталей… – Тем не менее, вы пришли ко мне, а ведь моя задача – ловить преступников…

– Я знаю…

– Что вы знаете?

– Что я поступил вопреки всякой логике…

По упрямому выражению, появившемуся на лице, можно было понять, что сила воли у него есть. Начинал он свою жизнь без денег, без образования и профессии. Насколько Мегрэ мог судить, у Планшона был довольно средний интеллект. Оставшись после смерти матери совсем один в Париже, он тем не менее сумел за несколько лет путем упорных усилий стать хозяином небольшого, но процветающего предприятия.

Разве можно было утверждать, что у этого человека плохо работала голова? Даже если он и запил?

– Вы только что сказали, что, если бы верили в Бога, то пошли бы исповедоваться в церковь…

– Да, верно…

– Как вы думаете, что вам бы сказал священник?

– Даже не знаю… Наверное, он попытался бы меня отговорить…

– А как должен поступить я?

– Вы тоже…

– Значит, вы хотите, чтобы вас задержала полиция и помешала таким образом вам совершить глупость…

Планшон, казалось, растерялся. «Еще минуту назад он смотрел на Мегрэ с доверием и надеждой. И вдруг обнаружилось, что они, оказывается, говорили на разных языках и что вся их беседа ни к чему не привела.

Посетитель покачал головой, и в его глазах появилось что-то похожее на упрек или разочарование. Он еле слышно проговорил:

– Нет, мне хотелось совсем не этого… Похоже, он собирался взять шляпу и уйти, сожалея о своем бесполезном визите.

– Одну минуту, Планшон… Попытайтесь отвлечься от своих мыслей и выслушайте меня…

– Хорошо, господин Мегрэ…

– Принесла бы вам облегчение исповедь священнику? Тем же тихим голосом Планшон ответил:

– Даже не знаю…

Мысли его витали где-то в облаках. Постепенно замыкаясь в себе, Планшон, казалось, едва слушал комиссара, подобно тому, как по вечерам, расположившись у стойки одного из бистро, он смутно различал какие-то человеческие голоса вокруг себя.

– И даже после исповеди вы пошли бы на убийство?

– Думаю, да… Мне пора уходить…

А Мегрэ, словно недовольный тем, что разочаровал посетителя, упорно пытался докопаться до истины, которую, как он считал, Планшон от него скрывал.

– Вы хотите, чтобы вам помешали совершить то, что вы задумали…

– Нет…

И Планшон добавил, слегка улыбнувшись:

– Если только меня посадят в тюрьму, но это невозможно… Пока за мной не будет никакой вины, меня не арестуют…

– Выходит, вы пришли сюда, чтобы вам в некотором роде отпустили ваши грехи… Вам очень хотелось, чтобы я вас понял и не считал чудовищем, а также согласился с тем, что ваш план является единственным решением, которое у вас остается…

Планшон повторил:

– Даже не знаю…

Он настолько ушел в себя, что у Мегрэ возникло желание встряхнуть посетителя за плечи, накричать на него, глядя прямо ему в лицо.

– Послушайте, Планшон…

Комиссар тоже повторялся, произнося одни и те же слова, наверное, в десятый раз.

– Вы только что заметили, что у меня нет оснований для вашего ареста. Но я могу приказать установить за вами слежку, далее если это не помешает совершить преступление. Вас задержат сразу же после убийства. Судить вас буду не я, а судьи. Они вовсе не обязаны вас понять и вполне могут обвинить вас в предумышленном убийстве. Вы говорили, что родственников в Париже у вас нет…

– У меня их вообще нет.

– Что станется с вашей дочерью? Ведь вы будете под следствием, а затем предстанете перед судом. А как сложится судьба Изабеллы после вынесения вам приговора? Опять последовал тот же ответ:

– Не знаю…

– Ну, что вы решили?

– Ничего.

– Что вы будете делать?

– Не знаю. Ничего не могу сказать. Я хочу попробовать.

– Что попробовать?

– Привыкнуть ко всему этому.

Мегрэ хотелось крикнуть, что он вовсе не этого добивался от Планшона.

– Что вам мешает уехать?

– С дочерью?

– А почему бы и нет, ведь вы по-прежнему глава семьи.

– А она?

– Вы имеете в виду свою жену?

Планшон стыдливо кивнул головой, а затем добавил:

– А моя мастерская?

Значит, дело обстояло не только в одних чувствах.

– Ладно, я еще подумаю, как мне поступить…

– Мы с вами увидимся вновь?

– Зачем? Ведь я вам все рассказал… Вы и так потеряли из-за меня целый вечер… Ваша жена…

– Оставьте в покое мою жену, займитесь лучше своими проблемами… Хорошо, можете сюда больше не приходить… Но мне хотелось бы иметь с вами какую-нибудь связь… Не забывайте, вы сами пришли ко мне…

– Прошу простить меня…

– Вы будете звонить мне каждый день…

– Сюда?

– Сюда или ко мне на работу… Прошу вас только о том, чтобы вы не забывали звонить мне…

– Зачем?

– Ни за чем. Просто, чтобы поговорить со мной. Вы лишь скажите мне: «Я здесь…» И мне этого будет достаточно.

– Хорошо, я выполню вашу просьбу.

– Значит, обещаете звонить каждый день?

– Да, каждый день.

– И если вдруг в какой-то момент вы почувствуете, что готовы осуществить свой замысел, вы мне позвоните?

Планшон помедлил с ответом, взвешивая, казалось, все «за» и «против».

– Выходит, вы считаете, что я на это не смогу пойти, – произнес он наконец. И закончил свою мысль, как крестьянин, торгующийся на ярмарке: – Понимаете, если я позвоню, чтобы сообщить вам…

– Отвечайте на мой вопрос…

– Хорошо, я вам позвоню…

– Это все, о чем я вас прошу… А теперь возвращайтесь домой…

– Сейчас я не могу…

– Почему?

– Еще не время… Они сидят в столовой… Что мне там сейчас делать?

– Вы собираетесь переждать какое-то время в одном из баров?

Планшон обреченно пожал плечами, бросив жадный взгляд на графин со сливянкой. Раздраженный Мегрэ налил ему последний стаканчик.

– Лучше пейте здесь, чем где-то…

Дерзка стакан в руке и чувствуя себя немного униженным, посетитель колебался.

– Вы меня презираете?

– Никого я не презираю…

– А если вам придется кого-нибудь презирать?..

– Уж конечно не вас…

– Вы говорите это, чтобы как-то меня приободрить?

– Нет. Я действительно так думаю.

Планшон поднялся, взял шляпу и осмотрелся вокруг, словно искал что-то.

– Вы не объясните своей жене…

Мегрэ легонько подталкивал его к двери.

– Я испортил вам весь вечер… И ей тоже…

У порога он остановился: человек маленького роста выглядел таким заурядным, что на улице никто бы не обратил на него внимания.

– До свидания, господин Мегрэ…

Уф! Дверь наконец закрылась, и мадам Мегрэ выпорхнула из кухни.

– Я думала, что он никогда не уйдет и ты от него не избавишься… Хотела даже войти в гостиную и под каким-нибудь предлогом вызволить тебя…

Она внимательно посмотрела на мужа:

– Ты чем-то озабочен?

– Да, так оно и есть…

– Он сумасшедший?

– Не думаю…

Жена редко задавала ему вопросы, на в этот раз Мегрэ беседовал с посетителем у них дома. Она принесла суп и рискнула спросить мужа тихим голосом:

– Зачем он приходил?

– Исповедоваться.

Она не подала виду, что удивлена, и уселась за стол.

– Почему ты не включаешь телевизор?

– Передача, наверное, уже заканчивается…

Раньше вечером по субботам, когда дела не задерживали Мегрэ на набережной Орфевр, супруги ходили в кинотеатр, не столько посмотреть фильм, а скорее вместе прогуляться. Рука об руку они направлялись к бульвару Бон-Нувель и чувствовали себя прекрасно даже тогда, когда шагали молча.

– Завтра, – объявил Мегрэ, – мы пойдем на Монмартр…

Как обычно, он возьмет жену под руку, и у них будет вид обычных прогуливающихся прохожих. Комиссару хотелось самому увидеть улицу Толозе, отыскать на ней стоящий в глубине двора дом, где жили Леонар Планшон, его жена, их дочь Изабелла и Роже Пру.

Правильно ли Мегрэ вел беседу или нет? Удалось ли ему найти слова, которые нужно было сказать Планшону? И нашел ли тот на бульваре Ришар-Ленуар то, для чего он, собственно, и приходил?

Сейчас он, вероятно, уже выпивал где-нибудь, мысленно перебирая в голове все, о чем рассказал комиссару.

Трудно было судить, принесло ли Планшону столь желанное и часто откладываемое свидание с комиссаром облегчение или, наоборот, этот визит стал, по его мнению, осечкой.

Впервые Мегрэ расстался с посетителем на пороге своей квартиры и задавал себе вопрос: не убьет ли позднее этот человек свою жену и ее любовника?

Это могло произойти и сегодня ночью, и в любую минуту, даже именно в тот момент, когда Мегрэ об этом подумал.

– Что с тобой?

– Ничего… Не нравится мне вся эта история…

Комиссар подумал, что ему не мешало бы позвонить в полицейское отделение восемнадцатого округа и дать указание установить за домом Планшона наблюдение. Но разве можно поставить наблюдателя в спальне?

Слежка же с улицы ничего бы не дала.