Текст книги "Мегрэ и человек на скамейке"

Глава 4
Похороны под дождем

На следующий день, в среду, Мегрэ должен был явиться давать показания в суд присяжных и потерял большую часть дня в унылой комнате, отведенной свидетелям. Никому даже в голову не пришло включить отопление, и все, находившиеся там, смертельно замерзли. Потом, через десять минут после того, как отопление все-таки включили, стало жарко, запахло давно не мытым телом и затхлой одеждой.

Судили некоего Рене Лекёра, который ударом бутылки убил свою тетку семь месяцев назад. Ему было всего двадцать два года, тело как у грузчика с рынка Чрево Парижа, а лицо как у двоечника.

Почему в залах Дворца правосудия такое плохое освещение, а свет словно приглушен тусклостью окружающей обстановки?

Мегрэ перестал скучать, когда молодой адвокат, который уже снискал себе репутацию своей агрессивной манерой, стал свирепо нападать на всех свидетелей.

Вызвав Мегрэ, он пытался доказать, что подсудимый признался в преступлении только потому, что с ним плохо обращались в сыскной полиции, что было ложью. И сам адвокат прекрасно понимал это.

– Свидетель, потрудитесь сказать, сколько часов длился первый допрос моего клиента?

Но комиссар был к этому готов.

– Семнадцать часов.

– Без еды?

– Лекёр отказался от предложенных ему бутербродов.

Казалось, адвокат обращается к присяжным:

– Вот видите, господа! Семнадцать часов без еды!

А разве за это время сам Мегрэ съел что-то, кроме двух бутербродов? А ведь он никого не убивал!

– Признает ли свидетель, что седьмого марта в три часа ночи он ударил подсудимого безо всякого на то повода, тогда как у бедного юноши на руках были наручники?

– Нет.

– Свидетель отрицает, что нанес удар?

– В какой-то момент я дал ему пощечину, как мог бы дать своему сыну.

Адвокат делал ошибку. За это дело нужно было браться иначе. Но его волновала лишь реакция публики и журналистов.

На сей раз вопреки правилам он обратился прямо к Мегрэ ласково и язвительно одновременно:

– У вас есть сын, господин комиссар?

– Нет…

– У вас вообще не было детей?.. Простите? Я не расслышал ответа.

Комиссар должен был громко повторить, что у него родилась девочка, но сразу же умерла.

Больше вопросов не было. Выйдя из зала заседаний, Мегрэ пошел пропустить стаканчик в буфете Дворца, а потом вернулся к себе в кабинет. Люка только что закончил расследование, которым занимался две недели, и теперь был переброшен на дело Туре.

– Нет сведений об Альбере Жорисе?

– По-прежнему ничего…

Возлюбленный Моники Туре не вернулся вчера домой, снова не явился утром на работу, а также не пришел в ресторанчик на Севастопольском бульваре, где всегда обедал с ней.

Люка руководил розыском парня, подключив вокзалы, жандармов и пограничные посты.

А Жанвье вместе с четырьмя коллегами обходил скобяные магазины в поисках продавца ножа.

– Невё не звонил?

Мегрэ следовало вернуться в кабинет гораздо раньше.

– Полчаса назад звонил. Будет звонить около шести.

Мегрэ чувствовал себя немного усталым. Его преследовал образ Рене Лекёра на скамье подсудимых. И голос адвоката, застывшие лица судей, сборище людей в плохо освещенном зале, обшитом панелями из темного дерева. Его это не касалось. Как только человек покидал сыскную полицию и переходил в руки следственного судьи, роль комиссара заканчивалась. Но не всегда все шло так, как бы ему хотелось. Он толком не знал, что может произойти. И была бы его воля…

– Лапуэнт ничего не нашел?

В конце концов каждый получил отдельное задание. Малыш Лапуэнт обходил меблированные комнаты на довольно большом участке, прилегающем к бульвару Сен-Мартен. Ведь должен же был месье Луи где-то переодевать свои желтые ботинки. Либо он снял комнату на свое имя, либо пользовался чьим-то жильем, возможно женщины с чернобуркой, имевшей вид приличной замужней женщины, ей он и купил кольцо.

Сантони же продолжал вести Монику в надежде, что Альбер Жорис постарается установить с ней контакт или даст знать о себе.

Семья еще накануне распорядилась привезти тело, прибегнув к услугам похоронного бюро. Похороны были назначены на завтра.

По-прежнему документы на подпись, куча бумаг, рутинные телефонные разговоры. Он не понимал, почему никто не позвонил, не написал или не зашел в связи с делом Луи Туре, как будто его смерть даже не оставила никаких следов.

– Алло, Мегрэ слушает.

Инспектор Невё, вероятно из бистро – слышна музыка, похоже радио.

– По-прежнему ничего конкретного, шеф. Я нашел еще троих, одна из них старуха, все они просиживают по полдня на скамейках на Бульварах и помнят его. Все, как один, твердят: очень милый, со всеми вежливый, всегда готов поддержать разговор. По словам старухи, он обычно уходил в сторону площади Республики, но быстро терялся в толпе.

– Она не встречала его в компании других людей?

– Не она. Но один клошар сказал мне: «Он кого-то ждал. А когда этот человек появился, они ушли вдвоем». Но он не мог описать его спутника, все повторял: «Таких, как он, тринадцать на дюжину».

– Продолжай, – вздохнул Мегрэ.

Потом позвонил жене, что вернется чуть позже, чем обещал, пошел к машине и назвал адрес Жювизи. Дул ветер. Небо было низким и быстро меняло окраску, как бывает у моря перед грозой. Шофер с трудом нашел улицу Тополей. Свет горел не только на кухне, но и в комнате второго этажа.

Звонок не работал: его отключили в знак траура. Но кто-то услышал шаги Мегрэ, и дверь открылась. Он увидел незнакомую женщину, похожую на мадам Туре, но старше года на четыре или пять.

– Комиссар Мегрэ, – сказал он.

Женщина заглянула на кухню:

– Эмили!

– Слышу. Пригласи войти.

Она отвела его на кухню, поскольку столовая была превращена в домашнюю часовню. В узком коридоре пахло цветами и восковыми свечами. Несколько человек ели какие-то закуски за кухонным столом.

– Простите, что вторгся…

– Позвольте представить вам – месье Маньен, мой зять, контролер.

– Очень приятно.

Маньен выглядел торжественно и нелепо, у него были рыжие усы и торчащий кадык.

– Вы уже знакомы с моей сестрой Селин, а это Ортанс.

В тесном помещении не хватало места для всех. Только Моника не встала со стула и не сводила глаз с комиссара. Должно быть, подумала, что он пришел к ней – расспрашивать об Альбере Жорисе, и оцепенела от страха.

– Мой зять Ланден, муж Ортанс, приедет ночью скорым поездом. Он как раз успеет на похороны. Не хотите сесть?

Он отрицательно покачал головой.

– Хотите взглянуть на него?

Она старалась продемонстрировать ему, что все сделано как положено. Он пошел за ней в соседнюю комнату, где в гробу с еще открытой крышкой лежал навытяжку Луи Туре. Она прошептала:

– Можно подумать, что он спит.

Он сделал то, что полагалось: обмакнул самшитовую веточку в святую воду, перекрестился, пошевелил губами, перекрестился еще раз.

– Он не понял, что умирает…

Потом добавила:

– Он так любил жизнь!

Они вышли на цыпочках, и она прикрыла дверь. Остальные ждали, когда Мегрэ уйдет, чтобы продолжить трапезу.

– Вы придете на похороны, месье комиссар?

– Да. Именно об этом я хочу поговорить.

Моника по-прежнему не шевелилась, но вздохнула с облегчением. Мегрэ, похоже, не обращал на нее внимания, но она старалась не двигаться, словно так можно было задобрить судьбу.

– Думаю, что вы и ваши сестры, в отличие от меня, знают большинство людей, которые будут на похоронах.

– Понимаю, – произнес зять Маньен, как будто им с Мегрэ в голову пришла одна и та же мысль.

И, повернувшись к остальным, казалось, сказал им: «Вот увидите!»

– Я просто хотел бы, чтобы вы мне дали знать, если вдруг заметите кого-то, чье присутствие покажется вам неуместным.

– Вы думаете, что придет убийца?

– Не обязательно убийца. Я стараюсь обращать внимание на любую мелочь. Не забудьте, что нам ничего не известно об определенной части жизни вашего мужа в течение последних трех лет.

– Вы думаете, замешана какая-то женщина?

Не только ее лицо окаменело, но и лица ее сестер автоматически приняли то же выражение.

– Я ничего не думаю. Я ищу. Если завтра вы подадите мне знак, я пойму.

– Любой человек, кого мы не знаем?

Он утвердительно кивнул, извинился, что потревожил. К двери его проводил Маньен.

– Вы напали на след? – спросил он, как мужчина мужчину, так говорят с врачом после осмотра пациента.

– Нет.

– Никаких наметок?

– Никаких. Всего хорошего.

Он приехал сюда вовсе не для того, чтобы снять тяжесть, навалившуюся ему на плечи, пока он ждал своей очереди давать показания по делу Лекёра. Когда он возвращался на машине в Париж, ему неожиданно пришла в голову совсем пустяковая мысль. Когда в свои двадцать лет он приехал в столицу, больше всего его потрясло это ощущение постоянного брожения большого города, непрерывное возбуждение, исходящее от сотен тысяч людей, которые все время как бы находятся в поисках чего-то.

В некоторых, кажущихся особо значимыми местах это брожение еще более ощутимо – например, на рынке Чрево Парижа, на площади Клиши, на площади Бастилии и на бульваре Сен-Мартен, куда пришел умереть Луи Туре.

В молодости его потрясала именно эта романтическая горячность, вечное движение толпы, тех, кто вырвался на свободу, отчаялся, проиграл, отрекся и отдался на волю случая.

С тех пор он научился узнавать таких людей, и уже не они производили на него впечатление, а те, кто оказался классом выше, приличные и достойные, ничем не примечательные, те, кто бьется каждый божий день, чтобы остаться на плаву или создать себе иллюзии, убедить самих себя, что они существуют и что жизнь того стоит.

Каждое утро в течение двадцати пяти лет месье Луи садился утром на один и тот же поезд в обществе тех же самых попутчиков, прихватив завтрак, завернутый в клеенку, а вечером возвращался в дом, который Мегрэ хотел бы назвать «домом трех сестер», ведь хотя Селин и Ортанс жили на других улицах, они неизменно присутствовали здесь, заслоняя собой горизонт, наподобие каменной стены.

– На набережную, шеф?

– Нет. Домой.

В тот вечер он повел мадам Мегрэ в кино на бульваре Бон-Нувель, как заведено, и дважды, держась под руку, они прошли мимо тупика на бульваре Сен-Мартен.

– У тебя плохое настроение?

– Нет.

– Ты весь вечер молчишь.

– Я даже не заметил.

Около четырех утра начался дождь, и Мегрэ слышал сквозь сон, как по водосточным трубам струилась вода. Когда он завтракал, лило как из ведра и люди шли, вцепившись в зонтики, которые то и дело норовили вывернуться наизнанку от порывов ветра.

– Просто осенняя погода! Как в День Всех Святых, – заметила мадам Мегрэ.

У него в памяти День Всех Святых всегда оставался серым, ветреным и холодным, но без дождя, он сам не знал почему.

– У тебя много работы?

– Еще не знаю.

– Надень-ка лучше галоши.

Он послушался. Пока нашел такси, уже промок до нитки, и в машине с его шляпы капала холодная вода.

– На набережную Орфевр.

Похороны назначены на десять утра. Он пробыл какое-то время в кабинете начальника, но конец отчета не дослушал. Он ждал прихода Невё. Позвал его с собой на всякий случай, ведь инспектор теперь знал в лицо многих людей из квартала Сен-Мартен, и у Мегрэ были свои мысли на этот счет.

– По-прежнему никаких известий о Жорисе? – спросил он Люка.

Не имея на то серьезных оснований, Мегрэ был убежден, что парень не выезжал из Парижа.

– Тебе придется составить список его приятелей и вообще всех, с кем он общался последние годы.

– Я уже начал.

– Продолжи!

Он увел Невё, который возник в проеме двери, тоже промокший насквозь.

– Что и говорить, отличная погодка для похорон! – проворчал инспектор. – Надеюсь, машины будут?

– Наверняка нет.

Без десяти десять они уже стояли возле дома покойного, где на кронштейны были натянуты черные драпировки. Держа в руках зонтики, люди сгрудились на незаасфальтированных тротуарах, где желтая глина раскисала от дождя, образуя бороздки.

Некоторые заходили в дом, ненадолго задерживались в комнате, где лежал покойник, и выходили с грустными и значительными лицами, сознавая серьезность исполненного ими долга. Собралось около пятидесяти человек, но были и другие, стоявшие на порогах соседних домов. Соседи караулили у своих окон, чтобы выйти из дому в последнюю минуту.

– Вы не будете заходить, шеф?

– Я был у них вчера.

– Да уж, ничего веселого…

Невё явно говорил не об атмосфере, а о самом доме, хотя тысячи людей мечтают о таком.

– Почему они здесь поселились?

– Из-за двух сестер и двух зятьев.

Многие присутствующие были в железнодорожной форме, неподалеку находилась сортировочная станция. Большая часть местных жителей так или иначе была связана с поездами.

Сначала прибыл катафалк. Потом, прячась под зонтом, энергично прошествовал кюре, облаченный в стихарь. Впереди него нес крест мальчик из хора. Ветер насквозь продувал улицу, мокрая одежда липла к телу. Гроб сразу же намок. Пока родственники ждали в коридоре, мадам Туре шепотом переговаривалась с сестрами. Может быть, не всем хватило зонтов?

Они были в полном трауре, оба зятя тоже, а за ними шли дочери – Моника и три кузины.

Всего семь женщин, и Мегрэ мог поклясться, что младшие были так же похожи между собой, как и их матери. Это было царство женщин, но, казалось, мужчины не замечали, что они в меньшинстве.

Фыркали лошади, семья выстроилась за катафалком, за ними, вероятно, встали друзья и соседи, те, кто имел право находиться в первых рядах.

Остальные вереницей шли за ними. Чтобы спрятаться от дождя, некоторые передвигались по тротуару и жались к стенам домов.

– Никого не узнаешь?

Нет, никого из тех, кого они искали. Ни одной женщины, и прежде всего той, которая могла бы оказаться женщиной с кольцом. Была одна с лисьим воротником, но комиссар заметил, что она вышла из соседнего дома и заперла дверь на ключ. Из мужчин тоже ни один не годился на роль завсегдатая скамеек на бульваре Сен-Мартен.

И все-таки Мегрэ и Невё остались до конца. К счастью, обошлось без отпевания, только прочли отпустительные молитвы у гроба, но даже не потрудились закрыть двери церкви, поэтому каменный пол сразу же залило водой.

Дважды Мегрэ встречался взглядом с Моникой и оба раза чувствовал, как сердце девушки сжималось от страха.

– Пойдем на кладбище?

– Тут рядом. Никогда ведь не знаешь…

Пришлось плестись по щиколотку в грязи, поскольку могила была вырыта на новом участке, где еще почти не было проложенных дорожек. Всякий раз, замечая Мегрэ, мадам Туре внимательно смотрела по сторонам, давая ему понять, что не забыла его инструкции. Когда он подошел следом за остальными выразить свои соболезнования семье, сгрудившейся вокруг могилы, она шепнула:

– Я никого не заметила.

У нее от холода покраснел нос, а дождь смыл со щек пудру. Лица четырех кузин тоже блестели.

Полицейские еще немного подождали возле ограды и наконец зашли в дешевое бистро, где Мегрэ заказал два грога. Они оказались не одни. Несколько минут спустя половина похоронной процессии заполнила крохотное помещение и топталась на кафельном полу, пытаясь согреть замерзшие ноги.

Из всех разговоров он запомнил лишь одну фразу:

– А пенсия у нее есть?

У сестер есть, потому что их мужья служили на железной дороге. По сути, месье Луи всегда считался бедным родственником. Он не только был простым кладовщиком, но даже пенсии не заработал.

– Что с ними будет?

– Дочка работает. Наверное, сдадут комнату.

– Идешь, Невё?

Дождь сопровождал их до самого Парижа, хлестал по тротуарам, пририсовал машинам пышные усы из грязной воды.

– Куда вас везти, комиссар?

– Нет смысла ехать переодеваться, все равно придется надеть то же самое. В сыскную полицию. А оттуда я поеду на такси в комиссариат.

В коридорах сыскной полиции – такие же мокрые следы, как на полу церкви, так же сыро и холодно. Какой-то тип в наручниках сидел на скамейке у двери кабинета комиссара, занимавшегося игорными домами.

– Что слышно, Люка?

– Звонил Лапуэнт из пивной на площади Республики. Он нашел комнату.

– Комнату Луи?

– Да, так он говорит, хотя хозяйка не выражает желания нам посодействовать.

– Он просил, чтобы ему позвонили?

– Если вы не поедете туда.

Мегрэ это было больше по душе, так как сидеть в кабинете в мокрой одежде было отвратительно.

– Больше ничего?

– Ложная тревога по поводу парня. Думали, что застукали его в зале ожидания на вокзале Монпарнас, но ошиблись. Кто-то на него похожий.

Он снова сел в черный автомобильчик и уже через несколько минут входил в пивную на площади Республики. Возле печки перед чашкой кофе сидел Лапуэнт.

– Где это?

– В двух шагах. Я напал совершенно случайно. Это не гостиница, а жилой дом, и он вообще не числится в наших списках.

– Ты уверен, что это там?

– Сами увидите. Я шел по улице Ангулем, чтобы попасть с одного бульвара на другой, и увидел в окне объявление: «Сдается комната». Это маленький трехэтажный дом без консьержки. Я позвонил и попросил показать комнату. Тут же обратил внимание на хозяйку – немолодая, в молодости рыжая и, возможно, даже красивая, но теперь бесцветная, с редкими волосами, в пеньюаре синего цвета.

«Это для вас? – спросила она, прежде чем открыть полностью дверь. – Вы один?» Я услышал, что на втором этаже стукнула дверь. Потом увидел, как над перилами склонилась красивая девушка тоже в пеньюаре.

– Бордель, что ли?

– Не совсем, мне кажется. Но не могу поклясться, что хозяйка не служила там надзирательницей.

«Хотите нанять на месяц? Где вы работаете?»

Наконец она привела меня на третий этаж в прилично меблированную комнату с окнами во двор. Слишком уютно, на мой вкус, всюду бархат, дешевый шелк, кукла на диване. Еще чувствовалось присутствие женщины.

«Кто вам дал мой адрес?»

Хотел было сказать, что сам увидел объявление. Меня ужасно раздражало, что, пока мы говорили, ее дряблая грудь то и дело грозила вывалиться из пеньюара.

«Один мой приятель, – сказал я. И добавил на всякий случай: – Он утверждал, что живет у вас».

«Кто это?»

«Месье Луи».

И тогда я понял, что она его знала.

Она изменилась в лице, даже голос стал другим.

«Такого не знаю, – бросила она сухо. – Вы обычно возвращаетесь поздно?»

Она явно старалась отделаться от меня.

«Вообще-то, – продолжал я с невинным видом, – мой приятель, может быть, и сейчас дома. Он ведь днем не работает и встает поздно».

«Вы будете снимать комнату или нет?»

«Буду, но…»

«Оплата вперед». Я достал из кармана бумажник. Словно случайно вынул фотографию месье Луи.

«Вот, смотрите! Как раз снимок моего приятеля».

Она едва бросила взгляд.

«Не думаю, что мы сможем договориться», – заявила она, направляясь к двери.

«Но…»

«Если вам не трудно, прошу спуститься вниз, а то у меня обед сгорит».

– Я уверен, что она его знает. Когда я вышел, занавеска на окне колыхнулась. Она явно начеку.

– Пошли! – сказал Мегрэ.

Хотя идти было недалеко, они сели в машину и остановились возле дома.

– Кто там?

– Сыскная полиция.

– Что вам нужно? Я так и думала, что этот тип от меня не отстанет! – бормотала она под нос, бросая злобные взгляды на Лапуэнта.

– Нам будет удобнее поговорить с вами внутри.

– Так я вам не мешаю войти. Мне нечего скрывать.

– Почему вы не признались, что месье Луи был вашим жильцом?

– Потому что молодого человека это не касается.

Она открыла дверь в маленькую, жарко натопленную гостиную, где повсюду лежали яркие, кричащих цветов подушки с вышитыми котятами или музыкальными нотами. Поскольку сквозь шторы почти не пробивался дневной свет, она включила торшер с большим оранжевым абажуром.

– Так что вам от меня на самом деле надо?

Теперь Мегрэ вынул из кармана фотографию только что погребенного месье Луи:

– Это ведь он, правда?

– Да. Рано или поздно вы бы все равно об этом узнали.

– С какого времени он жил здесь?

– Примерно два года, а может, немного больше.

– Их у вас много?

– Жильцов? Дом слишком просторный для одинокой женщины. Людям сегодня не так-то легко найти жилье.

– Так сколько же?

– В настоящее время – три.

– И одна комната свободна.

– Да. Та, которую я показала этому парнишке. Зря я его впустила.

– Что вам известно о месье Луи?

– Очень спокойный, не причинял никаких хлопот. Поскольку работал ночью…

– А вы знаете, где он работал?

– Я не любопытная и его об этом не спрашивала, он уходил вечером и возвращался утром. Много сна ему не требовалось. Я часто ему говорила, что нужно спать больше, но кажется, что все, кто работает в ночную смену, так привыкли.

– Много к нему людей ходило?

– Что вы точно хотите узнать?

– Вы же читаете газеты…

Он увидел, что на столике лежит открытая утренняя газета.

– Вижу, куда вы клоните. Но сначала хочу удостовериться, что у меня не будет неприятностей. Я полицию знаю.

Мегрэ был абсолютно уверен, что если покопаться в архиве полиции нравов, то наткнешься на карточку этой женщины.

– Я не кричу на всех углах, что беру жильцов, и о них не заявляю. Это не преступление. Разве что если мне захотят досадить…

– Все будет зависеть от вас.

– Обещаете? Прежде всего, какое у вас звание?

– Комиссар Мегрэ.

– Ага. Понимаю. Это серьезнее, чем я думала. А то ваши коллеги из полиции нравов меня так…

Тут она вставила такое вульгарное словцо, что почти вогнала в краску Лапуэнта.

– Ладно. Мне известно, что его убили. Но больше ничего не знаю.

– Как он вам представился?

– Месье Луи, коротко и ясно.

– К нему ходила брюнетка средних лет.

– Красивая женщина. Не больше сорока. Умеет держаться.

– Часто она приходила?

– Три или четыре раза в неделю.

– Вам известно ее имя?

– Я называла ее мадам Антуанетта.

– Вы всегда называете людей только по именам?

– Я не любопытна.

– И долго она оставалась у него?

– Сколько требовалось.

– Весь день?

– Случалось. А бывало, только часок-другой.

– Никогда не приходила утром?

– Нет. Может, конечно, и бывала, но не часто.

– Знаете ее адрес?

– Я не спрашивала.

– Другие ваши квартиранты – женщины?

– Да. Месье Луи – единственный мужчина, который…

– Он никогда не завязывал с ними отношений?

– Вы имеете в виду – любовных? Если речь идет об этом, то нет. Добавлю, что он был не по этой части. Хотя если бы захотел…

– Он наведывался к ним в комнаты?

– Разговаривал. Иногда они стучались к нему, чтобы попросить зажигалку, сигарету или газету.

– И всё?

– Иногда болтали. Бывало, играл вдвоем с Люсиль в белот.

– Она живет выше?

– Она уже дня два где-то болтается. С ней такое случается. Наверное, подцепила кого-то. Не забудьте, вы обещали, что у меня не будет неприятностей. И у моих жильцов тоже.

Он не стал повторять, что ничего ей не обещал.

– А больше никто не приходил к нему?

– Недавно кто-то его спрашивал два или три раза.

– Молодая девушка?

– Да. Она наверх не поднималась. Просила передать, что ждет его.

– Она назвала свое имя?

– Моника. Стояла в коридоре и не хотела даже зайти в гостиную.

– А он спустился?

– Первый раз он тихо поговорил с ней несколько минут, и она ушла. В другие разы они выходили вдвоем.

– Он не говорил вам, кто она такая?

– Нет. Только спросил, считаю ли я ее красивой.

– А вы что ответили?

– Что она мила, как все в ее возрасте, а через несколько лет станет здоровой, как лошадь.

– Кто-то еще наведывался к нему?

– Вы не хотите присесть?

– Спасибо, боюсь замочить ваши подушки.

– Стараюсь, как могу, содержать дом в чистоте. Постойте. Еще один приходил, молодой человек, но имени своего не назвал. Когда я сообщила о нем месье Луи, он, кажется, разволновался. Попросил пригласить его. Молодой человек пробыл у него минут десять.

– Давно это было?

– В августе. Помню, было жарко и много мух.

– Он еще раз приходил?

– Как-то они пришли вдвоем, как будто встретились на улице. И поднялись вместе. Но парень сразу же ушел.

– Это все?

– Мне кажется, что и этого достаточно. Теперь, полагаю, вы тоже захотите подняться?

– Да.

– Третий этаж, дверь напротив комнаты, которую я показывала вашему помощнику, она выходит на улицу, я ее называю зеленой комнатой.

– Пожалуйста, проводите нас.

Она вздохнула и, продолжая вздыхать, стала подниматься по лестнице.

– Не забудьте, что вы мне обещали…

Он пожал плечами.

– Впрочем, если вы меня подставите, я скажу на суде, что все, что вы говорите, – неправда.

– У вас есть ключ?

В проеме двери этажом ниже он увидел девушку, наблюдавшую за ними, она была абсолютно голой и в руке держала полотенце.

– Есть, универсальный.

И крикнула в лестничный пролет:

– Иветта, это полиция нравов!