Текст книги "Мегрэ и человек на скамейке"

Глава 3
Яйцо всмятку

Мегрэ обедал в одиночестве, сидя в своем углу в пивной «Дофин». Это было знаком, особенно потому, что не было никаких неотложных дел и он мог бы пойти поесть домой. Как обычно, многие инспекторы из полиции пили аперитив и искоса поглядывали на него, пока он шел на свое привычное место – к столу возле окна, откуда открывался вид на Сену.

Не говоря ни слова, те, кто работал не с ним, а в других отделах, тоже переглядывались. Когда Мегрэ шел вот такой тяжелой походкой, рассеянно глядя перед собой, с таким особым видом, который окружающие принимали за плохое настроение, все в сыскной полиции знали, что это предвещает. И если они позволяли себе улыбнуться, это не исключало проявления определенного уважения, ведь рано или поздно все заканчивалось одинаково: мужчина или женщина сознавались в совершенном преступлении.

– Телятина маренго хорошая?

– Да, месье Мегрэ.

Хотя он не сомневался в словах официанта, но смотрел на него тем же тяжелым взглядом, как если бы перед ним стоял предполагаемый преступник.

– Будете пиво?

– Полбутылки красного бордо.

Это из чувства противоречия. Если бы предложили вино, потребовал бы пива.

Он до сих пор не был у себя в кабинете. Только что посетил Семброна на набережной Межисри и теперь пребывал в скверном настроении.

Сперва он позвонил Максу Каплану, ответили, что тот находится на своей вилле на Антибах и неизвестно, когда вернется в Париж.

Вход в дом на набережной Межисри находился между двумя магазинами, торговавшими птицами, а клетки занимали добрую часть тротуара.

– Месье Семброн? – спросил он консьержку.

– На самый верх. Не ошибетесь.

Он напрасно искал лифт, его не существовало, и ему пришлось подниматься на седьмой этаж пешком. Дом был старый, стены грязные, темные. Верхняя площадка освещалась тусклой лампочкой, а слева возле двери висел красно-черный шнур, какие бывают на халатах. Он дернул. Внутри раздался сдавленный и странный звук. Потом послышались легкие шаги, дверь открылась; перед ним возникло полупризрачное лицо – вытянутое, бледное и костистое, обрамленное бесцветной многодневной щетиной, со слезящимися глазами.

Видимо, почти ровесник матери Леон.

– Месье Семброн?

– Да, это я. Извольте зайти.

Даже такую короткую фразу он не мог произнести без глухого кашля.

– Извините. Бронхит…

В квартире стоял тошнотворный сладковатый запах. Было слышно, как булькает кипящая на газовой плитке вода.

– Комиссар Мегрэ, сыскная полиция…

– Да. Я так и думал, что придете вы или кто-то из ваших инспекторов.

На столе, покрытом узорчатой скатертью, какие продаются уже только на блошиных рынках, лежала утренняя газета, раскрытая на странице с коротким сообщением об убийстве Луи Туре.

– Вы собирались завтракать?

Рядом с газетой стояла тарелка, стакан воды, подкрашенной вином, и лежала краюха хлеба.

– Ничего срочного.

– Прошу вас, ешьте и не обращайте на меня внимания.

– Яйцо все равно уже сварилось.

Старик решил снять его с огня. Шум газа стих.

– Садитесь, господин комиссар. Лучше снимите пальто, я топлю очень сильно из-за больных бронхов.

Да, кажется, он был таким же старым, как мать мадемуазель Леон, только вот заботиться о нем было некому. Возможно, к нему никто никогда не приходил и единственной роскошью был вид на Сену, а чуть дальше – на Дворец правосудия и цветочный рынок.

– Вы давно не видели месье Луи?

Из-за приступов кашля и невероятной медлительности, с которой Семброн ел яйцо, разговор продолжался около получаса.

Что же нового узнал Мегрэ? Ничего, помимо того, что уже знал от консьержки или Леон.

Ликвидация магазина Каплана была катастрофой и для Семброна, он даже не стал искать новую работу. Имел кое-какие сбережения. Многие годы полагал, что обеспечит свою старость. Но из-за инфляции их хватало, буквально только чтобы не умереть от голода, и, возможно, яйцо всмятку было главным блюдом за день.

– К счастью, я живу в этой квартире уже сорок лет!

Он был вдов, ни детей, ни родственников.

Когда Туре пришел и попросил денег, Семброн одолжил ему не колеблясь.

– Луи сказал, что это вопрос жизни или смерти. Я ему поверил.

Мадемуазель Леон тоже дала в долг.

– Он вернул мне их через несколько месяцев.

Интересно, не случалось ему за эти несколько месяцев опасаться, что месье Луи никогда не появится? И как бы в этом случае месье Семброн оплачивал свои ежедневные яйца всмятку?

– Он часто заходил к вам?

– Два или три раза. Первый раз принес деньги и подарил пенковую трубку.

Он пошел поискать ее на этажерке. Наверное, у него был запас табака.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Три недели назад на скамейке бульвара Бон-Нувель.

Неужели старого бухгалтера по-прежнему тянуло в тот квартал, где он проработал всю жизнь, и иногда он выбирался туда?

– Вы с ним разговаривали?

– Я подсел к нему. Он пригласил меня выпить в ближайшем бистро, но я отказался. Был солнечный день, мы разговаривали, разглядывали прохожих.

– Он был в желтых ботинках?

– Я не обратил внимания на его обувь. Не помню.

– Он не рассказал вам, чем занимается?

Месье Семброн отрицательно покачал головой. Та же деликатность, что и у мадемуазель Леон. Мегрэ показалось, что он понимает обоих. Он уже начал привязываться к этому человеку, хотя видел только его лицо, удивленное собственной смертью.

– Как вы расстались?

– Мне все казалось, что кто-то крутится около скамейки и подает моему собеседнику знаки.

– Мужчина?

– Да. Средних лет.

– Какого типа?

– Такие обычно сидят на скамейках в этом квартале. Наконец он тоже пристроился рядом, но не заговаривал. Я ушел. А когда обернулся, они разговаривали между собой.

– По-дружески?

– Непохоже, чтобы ссорились.

Вот и все. Мегрэ спустился по лестнице, поколебался, не пойти ли домой, и в конце концов передумал, решил поесть в своем излюбленном уголке пивной «Дофин».

Было пасмурно. Сена казалась какой-то тусклой. Он взял еще рюмочку кальвадоса к кофе, пошел в свой кабинет, где его поджидали груды бумаг. Чуть позже позвонил судья Комелио.

– Что вы думаете о деле Туре? Прокурор передал его мне сегодня утром и сообщил, что вы занимаетесь им. Полагаю, убийство из корыстных побуждений?

Мегрэ в ответ что-то пробурчал, что означало ни да ни нет.

– Семья требует тело. Я не хотел ничего решать без вашего согласия. Вам оно еще нужно?

– А доктор Пол уже провел экспертизу?

– Он отчитался мне по телефону. Письменное заключение пришлет сегодня вечером. Нож проник в левый желудочек сердца, и смерть наступила почти мгновенно.

– На теле нет других ран?

– Нет.

– Не вижу причин не отдавать тело семье. Пусть только одежду отправят в лабораторию.

– Хорошо. Прошу держать меня в курсе дела.

Судья Комелио редко бывал в таком благодушном настроении. Наверное, потому, что в прессе это дело почти не упоминалось, как и его заключение, что речь идет об убийстве с целью ограбления. Его, как, впрочем, и никого другого, это не интересовало.

Мегрэ разжег печку, набил трубку, закурил и долго сидел, углубившись в принесенные бумаги, какие-то помечал, другие подписывал или разговаривал по телефону. Ничего интересного.

– Можно войти, шеф?

Это был Сантони, одетый, как водится, с иголочки и, как всегда, источавший аромат парикмахерской. Как говорили его коллеги: «От тебя пахнет, как в борделе». Он был очень возбужден:

– Мне кажется, я напал на след.

Мегрэ спокойно и мрачно посмотрел на него.

– Прежде всего, должен сообщить вам, что контора «Жебер и Башелье», в которой работает малышка, занимается взысканием векселей. Ничего крупного. Собственно, они скупают уже безнадежно просроченные векселя по низкой цене и контролируют выплату. Таким образом, они заняты не столько сидением в конторе, сколько визитами к должникам на дом. Мадемуазель Туре работает на улице Риволи только до обеда, а днем ходит по адресам.

– Понятно.

– Конечно, это в основном малоимущие. Их можно запугать и в конце концов что-то из них выколотить. Начальства я не видел. Ждал в полдень на улице у входа, старался, чтобы Моника меня заметила. Я разговорился с одной дамочкой уже не первой молодости, которая, видно, не любит свою сослуживицу.

– И в результате?

– У нашей Моники имеется дружок.

– Узнал, как его зовут?

– По порядку, шеф. Они встречаются около четырех месяцев и ежедневно обедают вместе в ресторане с меню по фиксированной цене на Севастопольском бульваре. Он совсем молоденький, всего девятнадцать. Работает продавцом в большом книжном магазине на бульваре Сен-Мишель.

Мегрэ перебирал трубки, разложенные на письменном столе, и хотя он еще не докурил последнюю, начал набивать новую.

– Паренька зовут Альбер Жорис. Мне хотелось увидеть, что он собой представляет, и я пошел в этот ресторан. Там было набито, но Монику я разглядел – она сидела за столиком, правда в одиночестве, и, казалось, нервничала, беспрерывно поглядывая на дверь.

– Он так и не пришел?

– Не пришел. Она растягивала обед, как могла. В этих забегаловках обслуживают быстро и не любят, когда посетители волынят. В конце концов ей пришлось уйти, и еще четверть часа она топталась перед входом.

– А потом?

– Она была так озабочена его отсутствием, что меня не заметила. Пошла к бульвару Сен-Мишель, а я за ней. Знаете этот магазин на углу, там еще на улице выставлены лотки с книгами?

– Знаю.

Моника зашла внутрь и обратилась к продавцу, а тот отправил ее в кассу. Я видел, как она упрямо о чем-то просила с расстроенным видом. Потом ушла.

– Не следил за ней дальше?

– Я подумал, что лучше заняться парнем. Тоже зашел в магазин и спросил у директора, знает ли он Альбера Жориса. Тот ответил утвердительно, но заметил, что парень работает только в утреннюю смену. Я удивился, и он пояснил, что это обычное дело, они нанимают в основном студентов, а те не могут работать полный день.

– А Жорис студент?

– Погодите. Я хотел узнать, как долго он работает в магазине. Пришлось поискать в регистрационных книгах. Он работает уже чуть больше года. Сначала приходил на целый день. Потом, месяца три назад, заявил, что будет изучать право и сможет быть в магазине лишь до обеда.

– Узнал его адрес?

– Он проживает с родителями на авеню Шатийон, почти напротив церкви Монруж. Но это еще не все. Альбер Жорис не явился сегодня на работу, такое с ним случалось два или три раза за весь год, и он всегда предупреждал по телефону. Сегодня не позвонил.

– Вчера он работал?

– Да. Я подумал, что вас это заинтересует, и взял такси, чтобы поехать на авеню Шатийон. Родители его, вполне приличные люди, живут в опрятной квартире на четвертом этаже. Мать застал за глажкой белья.

– Ты ей сказал, что из полиции?

– Нет. Заявил, что я приятель ее сына и мне нужно позарез его видеть…

– Она направила тебя в магазин?

– Угадали. Она ничего не подозревает. Он ушел сегодня утром в четверть девятого, как всегда. Она понятия не имеет, что ее сын изучает право. Муж ее работает в магазине тканей на улице Виктуар. Они не так богаты, чтобы платить за обучение сына.

– Что ты делал дальше?

– Я сделал вид, что это, видимо, не тот Жорис, которого я ищу. Спросил, есть ли в доме фотография сына. Она показала мне снимок, стоявший в столовой. Милая женщина, ничего не заподозрила. Больше всего боялась, что утюг остынет или что, наоборот, спалит белье. Я все время отвешивал ей комплименты…

Мегрэ ничего не говорил, но и не выказывал воодушевления. Было понятно, что Сантони работает в его команде недавно. Все, что он говорил, и даже сам его тон, не вязался со стилем работы Мегрэ и его инспекторов.

– Выходя, я незаметно для нее…

Мегрэ протянул руку:

– Давай.

Черт возьми, он знал, что Сантони стащил фотографию. На ней худой, нервный парень с очень длинными волосами. Женщины, вероятно, считают его красавчиком, и он знает об этом.

– Это все?

– Посмотрим, вернется ли он сегодня вечером домой, так ведь?

– Да, посмотрим, – вздохнул Мегрэ.

– Вы недовольны?

– С чего ты взял?

Что ему сказать? Сантони постепенно научится, так было со всеми остальными. Так происходит всегда, когда берешь инспекторов из другого отдела.

– Я не пошел за девушкой, потому что знаю, где ее искать. Каждый день между половиной шестого и без четверти шесть она возвращается в контору сдать полученные деньги и отчитаться. Пойти туда?

Мегрэ заколебался, чуть было не сказал, чтобы Сантони вообще больше ничем не занимался. Но понял, что это было бы несправедливо, поскольку инспектор старался как мог.

– Убедись, что она вернется в контору, а потом – что сядет на поезд.

– Может, парень появится?

– Возможно. В котором часу он обычно возвращается домой?

– Они ужинают в семь. В это время он всегда дома, даже если уходит куда-то вечером.

– Телефона, полагаю, у них нет?

– Нет.

– И у консьержки тоже?

– Не думаю. Непохоже, чтобы в таком доме был телефон. Проверю.

Он заглянул в телефонный справочник по улицам.

– Зайди туда в половине восьмого и расспроси консьержку. Оставь у меня фотографию.

Раз уж Сантони взял фотографию, то лучше держать ее у себя. А вдруг пригодится.

– Вы будете на месте?

– Еще не знаю, но оставайся на связи с Набережной.

– А что мне пока делать? До возвращения на улицу Риволи еще почти два часа.

– Зайди в отдел инспекций меблированных комнат. Посмотри, нет ли там карточки на имя Луи Туре.

– Думаете, он снимает комнату в городе?

– А где, ты думаешь, он оставлял свои желтые ботинки и яркий галстук, прежде чем вернуться домой?

– Верно.

Прошло добрых два часа, пока не вышел дневной выпуск газеты с фотографией месье Луи. Совсем крохотный снимок, помещенный в углу страницы, с короткой подписью: «Луи Туре, убитый вчера после обеда в тупике около бульвара Сен-Мартен. Полиция напала на след преступника».

Это была неправда, но газетчики всегда домысливают. Странно только, что комиссару до сих пор никто еще не звонил по поводу Луи Туре. Он ведь вернулся в кабинет потому, что ждал звонков, а теперь просто убивал время, занимаясь текущими делами.

В подобных случаях людям почти всегда кажется – на самом деле или по ошибке, – будто они знают жертву или видели, как около места преступления бродил какой-то подозрительный тип. Большинство таких сообщений после проверки не подтверждается. И все же иногда они помогают докопаться до истины.

Три года месье Луи, как называли его бывшие сослуживцы и консьержка с улицы Бонди, уезжал из Жювизи одним и тем же утренним поездом и возвращался вечерним, захватив из дома завтрак, завернутый в клеенку, как это делал всю жизнь.

Куда он шел, когда выходил из поезда на Лионском вокзале? Это оставалось тайной.

Разве что в первые месяцы он, видимо, безуспешно искал работу. Наверное, пришлось, как и другим, стоять в очередях у дверей редакций газет, чтобы сразу же бежать по адресу, указанному в объявлениях. Может быть, пытался ходить по квартирам и продавать пылесосы?

Скорее всего, ничего не получалось, потому что ему пришлось просить деньги в долг у мадемуазель Леон и у бухгалтера.

Потом след его пропал на долгие месяцы. Он не только должен был зарабатывать столько же, сколько получал у Каплана, но еще выплатить долги.

Все это время он как ни в чем не бывало возвращался домой, как человек, отработавший полный день.

Жена ни о чем не подозревала. Дочь тем более. Так же, как и сестры жены и их мужья, оба трудившиеся на железной дороге.

В один прекрасный день он явился на улицу Клиньянкур, чтобы вручить деньги и подарок Леон и сласти старухе.

К тому же в желтых ботинках!

Почему Мегрэ придавал значение этим желтым ботинкам? Он и сам не знал. Но в свое время несколько лет подряд ему тоже хотелось носить ботинки такого странного цвета. Тогда это был крик моды, так же как и короткие бежевые пальто, их еще называли «тренч».

Как-то, когда он только женился, он решил купить себе ботинки желтого цвета, а когда вошел в магазин, то так смутился, что почти покраснел. Кстати, это было как раз на бульваре Сен-Мартен, напротив театра «Амбигю». Он не решился тут же переобуться в них, а когда дома развернул пакет, чтобы показать жене, мадам Мегрэ посмотрела на покупку и расхохоталась.

– Ты ведь не будешь их носить?

Он так их и не надел. Она отнесла их назад в магазин под предлогом, что они ему натирают.

Луи Туре тоже купил себе желтые ботинки, и для Мегрэ это было особым знаком.

Прежде всего это указывало на независимость Туре, и Мегрэ мог бы поклясться, что все время, пока Туре ходил в этих знаменитых башмаках, он, вероятно, считал себя свободным человеком. Это значило, что ни жена, ни ее сестры, ни их мужья не имели над ним власти до тех пор, пока он снова не переобувался в свои черные.

В этом крылся и другой смысл. В тот день, когда Мегрэ купил такие себе, комиссар квартала Сен-Жорж, где он тогда служил, сообщил ему, что он получает прибавку к месячной зарплате – десять франков по старым ценам.

Месье Луи тоже, должно быть, чувствовал себя богачом. Он подарил пенковую трубку старому бухгалтеру, вернул деньги тем двоим, кто поверил ему. Причем весь долг сразу, а ведь он мог наведываться к ним время от времени, особенно к мадемуазель Леон. Так же внезапно он нанес визит консьержке на улице Бонди.

Но почему он никому не рассказывал, чем занимается?

Консьержка чисто случайно заметила его на скамейке бульвара Сен-Мартен в одиннадцать утра.

Она не заговорила с ним, а быстро ушла, чтобы он ее не заметил. И Мегрэ понимал почему. Ее покоробило то, что он сидит без дела на скамейке. И это такой человек, как месье Луи, который всю свою жизнь трудился по десять часов в день! Не в воскресенье! Не вечером! А в одиннадцать утра, когда во всех конторах и магазинах кипит работа.

Также на скамейке его недавно застал и бывший сослуживец месье Семброн. На сей раз на бульваре Бон-Нувель, в двух шагах от бульвара Сен-Мартен и улицы Бонди.

Это было днем. Месье Семброн не был столь щепетилен, как консьержка, а может быть, Луи Туре первым заметил его?

А что, если бывший кладовщик ждал здесь кого-то? Что за человек крутился неподалеку в ожидании знака, чтобы подсесть к Туре?

Семброн не описал незнакомца, должно быть, не рассмотрел. Но то, что он сказал, тоже показательно: «Такие обычно сидят на скамейках в этом квартале».

Люди без определенных занятий, которые часами просиживают на бульварных скамейках и рассеянно рассматривают прохожих. Завсегдатаи квартала Сен-Мартен не похожи на завсегдатаев других скверов или садов, парка Монсури например, туда чаще всего захаживают местные рантье.

Такие рантье не будут рассиживаться на бульваре Сен-Мартен, а если уж и случится, то только на террасе кафе.

С одной стороны, желтые ботинки, с другой – скамейка; в сознании комиссара они никак не сочетались.

В конце концов и главным образом следует рассматривать тот факт, что в один дождливый и холодный день, где-то в половине пятого, Луи Туре направился в тупик, где ему явно нечего было делать, а кто-то бесшумно последовал за ним и всадил ему нож между лопаток, притом что в десяти метрах оттуда по тротуару сплошным потоком шли люди.

Фотография была напечатана в газете, но никто не звонил. Мегрэ продолжал разбирать рапорты, подписывать документы. На улице сгущался туман, смеркалось. Ему пришлось зажечь лампу, а когда он увидел, что часы показывают три, он поднялся и снял с вешалки теплое пальто.

Прежде чем выйти, он приоткрыл дверь в кабинет инспекторов:

– Я буду через час или два.

Брать машину не имело смысла. Он вскочил на площадку автобуса на набережной и через несколько минут вышел на углу Севастопольского и Больших бульваров.

Еще вчера в это время Луи Туре был жив, тоже бродил по кварталу, у него оставалось время сменить желтые ботинки на черные и направиться на Лионский вокзал, чтобы вернуться в Жювизи.

Толпа на тротуарах была плотной. Чтобы перейти улицу, приходилось долго ждать на каждом углу, люди сбивались в кучки и по сигналу устремлялись вперед.

«Это наверняка та самая», – подумал он, увидев скамейку на тротуаре напротив бульвара Бон-Нувель.

Сейчас она пустовала, но издали был виден кусок промасленной скомканной бумаги, в которую, без сомнения, заворачивали колбасу.

На углу улицы Сен-Мартен прохаживались проститутки. Другие сидели в небольшом баре, где четверо мужчин играли в карты за круглым столиком.

Мегрэ увидел у стойки знакомую фигуру инспектора Невё. Он остановился на улице, поджидая его, и одна из женщин решила, что это ее клиент, но он небрежно покачал головой.

Раз Невё был здесь, он, видимо, уже успел расспросить всех женщин. Он здесь часто бывал и знал эту публику.

– Как дела? – спросил Мегрэ, когда тот вышел из бара.

– Вы тоже сюда пришли, шеф?

– Чуть-чуть пройтись.

– Я здесь с восьми утра. Опросил уже человек пятьсот, будьте уверены.

– Нашел, куда Туре ходил обедать?

– Откуда вы знаете?

– Полагаю, он в полдень обедал в этом районе, и, судя по его характеру, думаю, всегда в одном и том же месте.

– Вон там… – И Невё показал на тихий ресторан, где на столах лежали салфетки в кольцах.

– Что они сказали?

– Знаете, как его называла официантка, которая его обслуживала, ведь он сидел всегда за одним и тем же столиком в глубине зала возле стойки, здоровая такая темноволосая кобыла с растительностью на подбородке?

Откуда комиссар мог знать!

– Малышом… «Ну что, малыш, сегодня будете есть?» Она уверяла меня, что месье Луи это нравилось. Он разговаривал с ней только о погоде и никогда не пытался за ней ухаживать.

У официанток в этом ресторане есть двухчасовой перерыв между обедом и подготовкой к ужину.

Много раз, когда она выходила из ресторана около трех, то видела месье Луи на скамейке. Он всегда здоровался с ней, махал рукой. Как-то раз она сказала ему: «Непохоже, что вы трудитесь в поте лица, малыш». Он ответил, что работает ночью.

– Она поверила?

– Да. Мне показалось, что она его обожает.

– Читала газеты?

– Нет. Я ей сказал, что его убили. Не могла поверить.

Ресторан этот недорогой, но и не с фиксированным меню. Каждый полдень месье Луи позволял себе распить трехсотграммовую запечатанную бутылочку вина.

– Кто-то еще видел его в этом районе?

– Пока таких набралось человек десять. Одна из проституток, которая ловит клиентов на улице, видела его почти каждый день… В первый раз пыталась его затащить к себе… Он отказывался, но деликатно, не строя из себя пуританина, и у нее вошло в привычку всякий раз при встрече насмешливо спрашивать: «Сегодня-то будем?»

И оба смеялись. А когда она уходила с клиентом, он ей подмигивал.

– Он ни разу не пошел ни с одной из них?

– Нет.

– А они его не встречали в сопровождении женщины?

– Они – нет, а вот один из продавцов ювелирного видел.

– Того магазина, возле которого его убили?

– Да. Когда я показал снимок продавцам, один из них его узнал.

– «Это тот самый тип, который купил у нас кольцо на той неделе», – воскликнул он.

– Он был с молодой женщиной?

– Не очень молодой. Продавец не обратил на нее особого внимания, он думал, что они муж и жена. Заметил только, что у нее на шее чернобурка и колье с подвеской в форме четырехлистного клевера: «Мы продаем такие же».

– Кольцо дорогое?

– Позолоченное с фальшивым бриллиантом.

– Они о чем-то говорили между собой?

– Разговаривали, как женатые. Он не помнит о чем. Ничего примечательного.

– Он бы ее узнал?

– Он не уверен. Она была одета в черное и в перчатках. Одну, примерив кольцо, забыла на прилавке. Месье Луи вернулся, а женщина ждала его за дверью. Она выше его ростом. На улице он взял ее под руку, и они направились к площади Республики.

– Это все?

– На это уходит много времени. Я начал опрос далеко отсюда, в районе Монмартра, но там ничего не накопал. Ага, чуть было не забыл. Вы знаете продавцов вафель на улице Луны?

Там вафли пекут практически под открытым небом. В лавочках без витрин, как на ярмарках, и, уже подходя, на расстоянии чувствуется приторный запах.

– Они помнят его. Он частенько приходил за вафлями, покупал всегда три штуки, но на месте не съедал, а забирал с собой.

Вафли были огромные. Реклама утверждала, что они самые большие в Париже, и казалось невероятным, чтобы после плотного обеда небольшой месье Луи мог проглотить все три.

Он также не был похож на человека, который будет их есть на скамейке. Может, он угощал ими женщину, которой купил кольцо? В таком случае она должна жить где-то неподалеку.

А может быть, вафли предназначались для приятеля, которого видел месье Семброн?

– Мне продолжать?

– Разумеется.

У Мегрэ было как-то тяжело на душе. Он бы предпочел заниматься этой работой сам, как в ту пору, когда работал простым инспектором.

– А сейчас вы куда, шеф?

– Хочу заглянуть туда.

Он ни на что не надеялся. Просто раз уж он оказался меньше чем в ста метрах от места убийства, ему захотелось еще раз осмотреть его. Почти в это же время, только сегодня не было тумана. Но в тупике было так же темно, а видно было еще хуже – слепили яркие лампы ювелирного магазина.

Из-за вафель он вдруг вспомнил ярмарку, и на секунду ему пришло в голову, что Туре привели в тупик естественные потребности, но стоявший почти напротив уличный туалет делал такое предположение сомнительным.

– Если бы я мог найти ту женщину! – вздохнул Невё, у которого, должно быть, после всех хождений ныли ноги.

А Мегрэ предпочел бы найти того мужчину, который подсел на скамейку, знаком попросив разрешения у месье Луи, когда тот разговаривал с бухгалтером. Именно поэтому он внимательно одну за другой оглядывал скамейки и увидел старого клошара, рядом с которым стояла литровая полупустая бутыль красного вина, но это был не он. Иначе Семброн сказал бы просто: «клошар». А чуть подальше толстая провинциалка ждала, когда муж выйдет из туалета, давая передышку усталым, опухшим ногам.

– На твоем месте я бы скорее занялся не магазинами, а людьми на скамейках.

В начале своей карьеры Мегрэ приходилось вплотную сталкиваться с жизнью улиц, и поэтому он знал, что каждая скамейка имеет своих завсегдатаев, которые приходят сюда в определенное время дня.

Прохожие их не замечают. Редко бросают взгляд на сидящих на скамейках. Но сами-то они друг с другом знакомы. Ведь именно так, разговорившись с мамашей мальчугана на скамейке в сквере на площади Антверпена в ожидании приема у зубного врача, мадам Мегрэ совершенно случайно вышла на след убийцы.

– Может быть, устроить облаву?

– Только не это! Просто подсаживайся на скамейки и завязывай беседы.

– Хорошо, шеф, – вздохнул Невё, которого такая перспектива не очень радовала, так как он предпочитал двигаться. Невё и в голову не пришло, что комиссар с радостью оказался бы на его месте.