Текст книги "Мегрэ и человек на скамейке"

Глава 6
Попрошайки

– Что она делает?

– Ничего. Сидит очень ровно, с высоко поднятой головой и глядит прямо перед собой.

В приемной она выбрала даже не кресло, а простой стул.

Мегрэ сделал это сознательно, пусть, как он говорил, потомится на медленном огне. Когда примерно в двадцать минут десятого явился Сантони доложить, что она пришла, он пробурчал:

– Оставь ее в клетке.

Так он называл застекленную приемную с креслами из зеленого бархата, где очень многие, ожидавшие здесь и до Моники Туре, теряли самообладание.

– Ну как она?

– В трауре.

– Я не про это спрашиваю.

– У нее был такой вид, словно она ждала, что я там окажусь. Я стоял в двух или трех метрах от входа в здание на улице Риволи. Когда она появилась, я подошел ближе: «Простите, мадемуазель…»

Она посмотрела прищурившись. Наверное, близорукая, потом сказала: «А, это вы». – «Комиссар хочет поговорить с вами…»

Она не возражала. Я взял такси, по дороге она не произнесла ни слова.

Дождь не только перестал, но еще и выглянуло солнце. Его лучи казались даже более плотными, чем обычно, из-за влажности воздуха.

Направляясь с рапортом к начальству, Мегрэ издали взглянул на Монику, сидящую в уголке. Он застал ее на том же самом месте и полчаса спустя, когда возвращался в свой кабинет. Позднее он послал Люка посмотреть на нее.

– Читает?

– Нет, ничего не делает.

С того места, где она сидела, можно было наблюдать за внутренней жизнью полиции так же, как в ресторане, когда попадаешь в служебное помещение. Она видела, как по коридору со множеством дверей сновали взад-вперед полицейские, заходили друг к другу в кабинеты с папками в руках, уезжали на задания, возвращались. Иногда останавливались перекинуться несколькими словами о текущем деле, случалось, что кто-то из них приводил арестованного в наручниках или подталкивал перед собой плачущую женщину.

Других, пришедших после нее, уже вызывали в кабинеты, но она по-прежнему не проявляла признаков нетерпения.

Телефон на улице Ангулем упорно молчал.

Неужели Мариэтта Жибон что-то подозревала? А может быть, ее насторожила забытая им трубка?

Невё, поочередно с коллегой из того района следивший за домом, не заметил ничего странного.

Что касается Альбера Жориса, то можно было быть почти уверенным, что накануне в шесть вечера он еще находился в Париже. Полицейский Данбуа, также получивший описание парня, заметил его в это время на углу площади Клиши и бульвара Батиньоль, когда тот выходил из бара. Возможно, полицейский слишком быстро ринулся к нему, собираясь задержать. Скорее всего, Жорис нырнул в толпу и убежал. Было очень многолюдно. Полицейский засвистел, чтобы предупредить коллег.

Короче, все впустую, да иначе и быть не могло. Тщетно потом прочесали квартал. Ну а хозяин бистро сообщил, что посетитель по телефону не звонил, но съел пять крутых яиц с булочками и выпил три чашки кофе.

– Похоже, очень проголодался.

Судья Комелио вызвал Мегрэ:

– По-прежнему ничего нового?

– Надеюсь поймать убийцу в течение сорока восьми часов.

– Это то, что мы предполагаем? Преступление из корыстных побуждений?

Он ответил утвердительно.

Оставался еще один след – нож. Утренней почтой пришло письмо из фирмы, которая изготовляет эти ножи. Как только началось расследование, Жанвье лично ходил туда, и один из важных боссов заявил, что они не в состоянии установить, в каком именно магазине был продан данный нож. Не без гордости он привел астрономические цифры их объема производства.

На сей раз некто, подписавшийся как «заместитель директора», извещал начальника сыскной полиции, что согласно номеру, выгравированному на рукоятке, нож, найденный на бульваре Сен-Мартен, числится среди партии товаров, отправленных четыре месяца назад оптовику в Марселе.

Выходит, напрасно пять инспекторов в течение трех дней опрашивали парижских торговцев. Жанвье был просто вне себя.

– Что я должен делать, шеф?

– Предупреди Марсель. Затем возьми с собой Мерса или кого-то другого из лаборатории и отправляйтесь на улицу Ангулем. Пускай Мерс снимет все отпечатки пальцев в комнате. Пусть внимательно осмотрит верх зеркального шкафа.

Все это время Моника по-прежнему ждала. А Мегрэ периодически посылал кого-то взглянуть на клетку.

– Что она делает?

– Ничего.

Да, орешки покрепче, чем она, после часа ожидания в стеклянной приемной теряли терпение. Без четверти одиннадцать Мегрэ сказал наконец:

– Пригласите ее.

Он встал при ее появлении и извинился:

– Мне хочется поговорить с вами не торопясь, поэтому я должен был сначала закончить все текущие дела.

– Понимаю.

– Будьте добры, садитесь.

Она села, поправила волосы и положила сумку на колени. Мегрэ занял место за столом, поднес ко рту трубку и, прежде чем чиркнуть спичкой, пробормотал:

– Вы разрешите?

– Мой отец курил. И дядья тоже.

Она выглядела не такой нервной, не такой взволнованной, как в первый раз, когда сидела в этом кабинете. Стояла такая чудесная погода, что комиссар приоткрыл окно, и оттуда доносился приглушенный шум улицы.

– Я хотел бы, разумеется, поговорить с вами об отце.

Она кивнула.

– А также о вас… И о некоторых других…

Она не помогала ему вести разговор, но больше не отводила взгляда, ждала, словно могла заранее предвидеть вопросы, которые он ей задаст.

– Вы очень любите мать, мадемуазель Моника?

Комиссару хотелось, чтобы допрос шел легко и непринужденно, без давления, но постепенно нужно поставить ее в такое положение, что ей придется говорить правду. Однако первый же ее ответ сбил его с толку.

Спокойно, словно это было совсем естественно, она бросила:

– Нет.

– Хотите сказать, что вы не сходитесь характерами?

– Ненавижу ее.

– Могу я спросить почему?

Она слегка пожала плечами:

– Вы были у нас дома, видели ее.

– Что вы имеете в виду?

– Моя мать думает только о себе, о своем достоинстве и о старости. Ей обидно, что не удалось выйти замуж так же удачно, как сестрам, и она пытается сделать вид, что живет не хуже их.

Он едва сдержал улыбку, но она говорила это с полной серьезностью.

– А отца вы любили?

Она немного помолчала, ему пришлось повторить свой вопрос.

– Я думаю. Спрашиваю себя. Неловко признаваться в этом сейчас, когда его нет.

– Вы не очень его любили?

– Он был неудачником.

– Как это понимать?

– Он ничего не делал, чтобы что-то изменить.

– Что именно?

– Всё.

И с неожиданной горячностью добавила:

– Жизнь, которую мы ведем. Если ее вообще можно назвать жизнью. Мне давно это осточертело, и я только сплю и вижу, как бы уехать отсюда.

– Выйти замуж?

– Не важно. Лишь бы уехать.

– И вы собирались осуществить это в скором времени?

– Со дня на день.

– Вы говорили об этом с родителями?

– Зачем?

– Уехали бы, не сказав ни слова?

– Ну и что? Разве для них что-нибудь изменилось бы?

Он смотрел на нее со все более возраставшим интересом и временами даже забывал затягиваться. Пришлось дважды или трижды раскуривать трубку.

– Когда вы узнали, что отец уже не работает на улице Бонди? – спросил он ее в упор.

Он полагал, что последует какая-то реакция, но ошибся. Видимо, она предвидела вопросы и заранее приготовила ответы. Только этим можно было объяснить ее поведение.

– Приблизительно года три назад, я не считала. Кажется, в январе или феврале. Был мороз.

Магазин Каплана закрылся в конце октября. В январе и феврале месье Луи еще искал работу. Это было то время, когда он дошел до отчаяния и осмелился, хотя и неохотно, взять деньги в долг у Леон и старого бухгалтера.

– Отец сам сказал вам об этом?

– Нет. Все было проще. Однажды днем я ходила к должникам…

– Вы уже работали на улице Риволи?

– Я там работаю с восемнадцати лет. По воле случая моей клиенткой оказалась дамская парикмахерша, которая жила в том же доме, где служил отец. Я заглянула во двор. Было четыре часа дня с небольшим. Уже темно, а в здании в глубине двора света не было. Я спросила консьержку и узнала, что фирма Каплана уже не существует.

– Вы не сообщили об этом матери, когда вернулись?

– Нет.

– И отцу тоже?

– Он не сказал бы правду.

– Он часто лгал?

– Трудно объяснить. Дома он старался избегать скандалов и всегда отвечал так, чтобы не вывести из себя мать.

– Он ее боялся?

– Он не любил ссор.

Она произнесла это с некоторой долей презрения.

– Вы следили за ним?

– Да. Но не на следующий день, потому что не могла, а где-то дня через два или три. Под предлогом срочной работы уехала ранним поездом и ждала его возле вокзала.

– Что он делал в тот день?

– Заходил в несколько контор, как человек, который ищет работу. В полдень съел круассаны в каком-то маленьком баре, потом побежал в редакцию какой-то газеты, чтобы прочитать объявления. Я поняла.

– И как вы отреагировали?

– Что вы имеете в виду?

– Вас не удивило, что он ничего не сказал дома?

– Нет. Он не осмелился бы. Поднялся бы скандал. Тети и их мужья воспользовались бы случаем и завалили его советами, упрекали бы, что ему не хватает инициативы. Я слышу это с самого рождения.

– А между тем ваш отец в конце каждого месяца приносил домой зарплату…

– Это меня и удивляло. Всякий раз я ждала, что он придет с пустыми руками. А вместо этого он однажды заявил матери, что «просил» повышения и получил его.

– Когда это было?

– Намного позже. Примерно в августе.

– И вы сделали вывод, что отец нашел работу?

– Да. Мне захотелось узнать, и я снова стала следить за ним. Но он, как и раньше, не работал. Слонялся по городу, сидел на скамейках. Я подумала, что у него выходной, и спустя неделю или две повторила, но уже в другой день недели. На этот раз он заметил меня на Больших бульварах, опять сидел там на скамейке. Он побледнел, поколебался и в конце концов подошел ко мне.

– Он заметил, что вы за ним следите?

– Вряд ли. Наверное, решил, что я оказалась там случайно. Он пригласил меня выпить кофе на террасе кафе и признался мне. Было очень жарко.

– Что он рассказал?

– Что фирму Каплана ликвидировали, он очутился на улице, предпочел ничего не говорить матери, чтобы ее не волновать, был уверен, что скоро найдет другое место.

– Он был в желтых ботинках?

– Не в тот день. Добавил, что все оказалось сложнее, чем он предполагал, но теперь все в порядке, он работает страховым агентом и поэтому у него есть свободное время.

– Почему он не сказал об этом дома?

– По-прежнему из-за матери. Она презирает людей, которые ходят по домам, – не важно, продают ли они пылесосы или предлагают страховые полисы. Называет их ничтожествами и попрошайками. Если бы она узнала, что ее муж этим занимается, то почувствовала бы себя униженной и сделала бы его жизнь невыносимой. Главным образом из-за своих сестер.

– Ваша мать очень считается с мнениями сестер, ведь так?

– Ей хочется быть не хуже.

– Вы поверили отцу относительно страхования?

– Сначала.

– А потом?

– Стала сомневаться.

– Почему?

– Прежде всего потому, что он зарабатывал много денег.

– Даже так?

– Я не знаю, что вы имеете в виду. Но через несколько месяцев дома отец заявил, что его назначили заместителем директора в том же магазине Каплана и что он снова получил надбавку. Помню один спор на этот счет. Мама требовала, чтобы он поменял профессию на удостоверении личности. Слово «кладовщик» ее всегда коробило. Он ответил, что нет смысла суетиться из-за такой мелочи.

– Полагаю, что вы с отцом смотрели друг на друга с видом заговорщиков?

– Когда он был уверен, что мать не видит, он подмигивал мне. Иногда утром клал мне в сумку деньги.

– Покупал ваше молчание?

– Ему нравилось давать мне деньги.

– Вы говорили, что иногда обедали вместе.

– Да. Он шепотом назначал мне свидания в коридоре. А в ресторане заставлял выбирать самые дорогие блюда, потом предлагал сходить в кино.

– На нем были желтые ботинки?

– Однажды. И тогда я спросила, где же он переобувается. Отец пояснил, что ему по работе пришлось снять комнату в городе.

– Он дал свой адрес?

– Не сразу. Он все долго держал в секрете.

– У вас был тогда возлюбленный?

– Нет.

– Когда вы познакомились с Альбером Жорисом?

Она не покраснела, не смутилась. Этого вопроса она тоже ждала.

– Четыре или пять месяцев назад.

– Вы его любите?

– Мы собираемся уехать вместе.

– Пожениться?

– Да, когда он сможет. Ему только девятнадцать и требуется согласие родителей.

– А они не дали бы?

– Наверняка не разрешат…

– Почему?

– Потому что у него нет средств к существованию. Его родители только об этом и думают. Точно как моя мать.

– Куда же вы намеревались уехать?

– В Южную Америку. Я уже подала заявление на паспорт.

– У вас есть деньги?

– Немного. У меня кое-что остается от зарплаты.

– Когда вы впервые попросили деньги у отца?

Она мгновение смотрела ему прямо в глаза и вздохнула:

– И это вам известно!

Потом, не колеблясь, добавила:

– Я подозревала. Поэтому говорю вам правду. Не думаю, что вы будете настолько подлым и расскажете матери. Разве что вы такой же, как она!

– У меня нет ни малейшего намерения обсуждать ваши дела с вашей матерью.

– К тому же это ничего не изменит!

– Вы хотите сказать, что уедете в любом случае?

– Да, и очень скоро.

– Откуда вы узнали парижский адрес отца?

– Альбер нашел.

– Следил?

– Да. Мы оба недоумевали, каким же образом отец зарабатывает на жизнь. Решили, что Альбер проследит за ним.

– А почему вас это интересовало?

– Альбер утверждал, что отец занимается незаконным бизнесом.

– И что бы вам дали эти сведения?

– Что отец, должно быть, немало зарабатывает.

– Вы собирались попросить его с вами поделиться?

– По крайней мере, заплатить за билеты на пароход.

– Шантажируя его?

– Вполне естественно, чтобы отец…

– Короче говоря, ваш друг Альбер начал шпионить за вашим отцом.

– Он ходил за ним три дня.

– И что же он обнаружил?

– Во-первых, что отец снимал комнату на улице Ангулем. Во-вторых, что он вовсе не занимается страхованием, а прохаживается по Большим бульварам и часами просиживает там на скамейках. И в конце концов…

– Что в конце концов?

– Что у него есть любовница.

– Как же вы отреагировали на это?

– Я бы предпочла, чтобы она была молодой и красивой. А она похожа на мать.

– Вы видели ее?

– Альбер показал мне место, где они встречались.

– На бульваре Сент-Антуан?

– Да. В небольшом кафе. Я будто нечаянно проходила мимо и заглянула в зал. Не могла рассмотреть ее, но составила общее представление. Думаю, с ней не веселее, чем с моей мамашей.

– А потом вы пошли на улицу Ангулем?

– Да.

– Отец дал вам деньги?

– Да.

– Угрожали ему?

– Нет. Я сказала, будто потеряла конверт с дневной выручкой и что меня выгонят с работы, если не найду денег. И еще прибавила, что меня отдадут под суд за кражу.

– Как он отнесся к этому?

– Кажется, испугался. Я увидела фотографию женщины на столике, взяла ее и воскликнула: «А это кто?»

– Что он ответил?

– Что это подруга детства, которую он случайно нашел.

– А вы не считаете, что вели себя подло?

– Я защищалась.

– От кого?

– От всех на свете. Не хочу, как мать, оказаться в убогом домишке, где можно задохнуться.

– Альбер тоже был у вашего отца?

– Я не знаю.

– Лжете, детка.

Она серьезно посмотрела на него, потом согласилась:

– Да.

– Почему вы солгали?

– Потому что с тех пор, как убили отца, я предвидела, что у Альбера будут неприятности.

– Вы знаете, что он исчез?

– Он звонил мне.

– Когда?

– Перед тем как исчезнуть, как вы говорите. Два дня назад.

– Он сказал вам, куда направляется?

– Нет. Он был ужасно взволнован. Он убежден, что его обвинят в убийстве.

– Почему?

– Потому что он ходил на улицу Ангулем.

– Когда вы поняли, что мы вышли на его след?

– Когда ваш инспектор расспрашивал эту старую каргу, мадемуазель Бланш. Она меня ненавидит. Потом она хвасталась, что сообщила достаточно, чтобы я перестала задирать нос, так она сказала. Я пыталась убедить Альбера. Объяснила, что если он прячется, то ведет себя как идиот, потому что именно это навлекает на него подозрения.

– Но он не стал слушать ваши аргументы?

– Нет, он так волновался, что почти не мог говорить со мной по телефону.

– А почему вы уверены, что он не убивал вашего отца?

– Зачем ему это было делать? – а потом сказала спокойным, рассудительным тоном: – Мы могли бы взять у отца столько денег, сколько захотели бы.

– А если бы отец отказал?

– Не отказал бы. Достаточно было Альберу пригрозить, что он расскажет обо всем матери. Я знаю, что вы думаете. Вы считаете меня подлой, вы сами сказали, но если бы вы провели свои лучшие, как говорят, годы в атмосфере Жювизи…

– Вы не виделись с отцом в день его смерти?

– Нет.

– А Альбер?

– Я почти уверена, что нет. Мы ничего не планировали на тот день. Пообедали вместе, как всегда. И он ни о чем не говорил.

– Вам известно, где отец прятал деньги? Насколько я понимаю, ваша мать имела обыкновение по вечерам проводить инспекцию его карманов и бумажника.

– Да, всегда.

– Зачем?

– Потому что однажды, больше десяти лет назад, она нашла на его платке след помады, а сама она помадой не пользуется.

– Вы же были совсем маленькая.

– Лет десять или двенадцать. И все-таки помню. Они на меня не обращали внимания. Отец клялся, что из-за жары одна из женщин на складе упала в обморок, а он намочил платок спиртом и дал ей подышать.

– Наверное, так и было.

– Мать не поверила.

– Возвращаясь к моему вопросу. Ваш отец не мог приносить домой больше денег, чем зарабатывал.

– Он держал их в своей комнате.

– На зеркальном шкафу?

– Откуда это вам известно?

– А вам?

– Когда я как-то зашла попросить у него денег, он встал на стул и снял со шкафа желтый конверт, в котором лежали тысячефранковые купюры.

– Много?

– Целая пачка.

– Альбер об этом знал.

– Это не повод, чтобы убивать. Я уверена, что он этого не делал. Он не стал бы брать нож.

– Почему вы так уверены в этом?

– Он чуть не потерял сознание, когда порезал палец перочинным ножом. Он не выносит даже вида крови.

– Вы спали с ним?

Она снова пожала плечами:

– Глупый вопрос!

– Где?

– Где придется. Мало ли отелей в Париже, открытых специально для этого? Вы же не будете утверждать, что полиция ничего про это не знает.

– Короче, чтобы подытожить этот интересный разговор, вы с Альбером шантажировали отца, с тем чтобы, скопив нужную сумму, сбежать в Южную Америку?

Она и бровью не повела.

– Я также не сомневаюсь, что как вы ни выслеживали отца, но так и не узнали, откуда у него завелись такие деньги.

– Мы не так уж и старались.

– Понимаю, ведь главное – результат.

Иногда Мегрэ казалось, что она смотрит на него с некоторым сочувствием. Вероятно, думает, что для комиссара сыскной полиции он излишне наивен, под стать ее мамаше, теткам и дядям.

– Теперь вы знаете все, – прошептала она и сделала вид, что хочет встать. – Надеюсь, вы обратили внимание, что я не корчила перед вами невинную барышню, а то, что вы обо мне думаете, мне совершенно безразлично.

Однако что-то ее все-таки беспокоило.

– Вы обещаете, что не скажете матери?

– Какая разница, вы ведь все равно собираетесь уехать!

– Это все-таки займет какое-то время, а кроме того, я тоже хотела бы избежать скандала.

– Понятно.

– Альбер – несовершеннолетний, и его родители могли бы…

– Я очень хотел бы с ним увидеться.

– Будь это в моих силах, он был бы здесь завтра утром. Он просто недоумок. Я уверена, что он где-то прячется и дрожит от страха.

– Непохоже, что вы испытываете к нему особое восхищение…

– Я ни к кому не испытываю восхищения…

– Только к себе самой…

– Тем более нет. Я защищаюсь.

Спорить было бессмысленно.

– Вы сообщили моему начальству, что вызывали меня сюда?

– Я звонил им и сказал, что вы мне нужны для завершения некоторых формальностей.

– В котором часу они ждут меня в конторе?

– Я не уточнял время.

– Я могу идти?

– Не смею вас задерживать.

– Ваши инспекторы опять будут следить за мной?

Он едва не рассмеялся, но сумел сохранить серьезный вид:

– Возможно.

– Напрасно потеряют время.

– Благодарю вас.

Мегрэ действительно велел продолжать за ней наблюдение, хотя был уверен, что это ничего не даст. Свободным был Жанвье, он и отправился за ней следом.

Комиссар же добрых десять минут сидел в кабинете – локти на столе, трубка в зубах – и не отрываясь смотрел в окно. Наконец встряхнулся, так приходят в себя, просыпаясь, встал и проворчал вполголоса:

– Вот дура набитая!

И, не зная, чем толком заняться, пошел в кабинет к инспекторам.

– По-прежнему никаких новостей от парня?

Он ведь должен как-то попытаться связаться с Моникой. Но как это сделать, чтобы не выдать себя? Мегрэ забыл спросить Монику об одной немаловажной детали. У кого из них хранятся деньги, которые они собирали для поездки в Южную Америку? Если у парня, то вся наличность должна быть при нем. Если нет, возможно, он вынужден голодать.

Он подождал еще несколько минут, шагая в задумчивости по своему кабинету и переходя в соседний, смежный с ним, потом позвонил в контору «Жебер и Башелье».

– Я хотел бы поговорить с мадемуазель Моникой Туре.

– Минуточку. Кажется, она только что пришла.

– Алло! – прозвучал голос Моники.

– Не радуйтесь. Это не Альбер, а комиссар. Я забыл задать вам один вопрос. У кого из вас хранятся деньги?

– У меня.

– Где?

– Здесь. Мой письменный стол запирается на ключ.

– А у Альбера есть при себе деньги?

– Если и есть, то очень мало.

– Благодарю. Это все.

Люка показал ему знаком, что его просят к другому телефону. Мегрэ узнал голос Лапуэнта.

– Звонишь с улицы Ангулем? – удивился комиссар.

– Нет, не оттуда. Из бистро на углу.

– Что случилось?

– Не знаю, сделано ли это умышленно, но я хотел вас предупредить. Комната тщательно убрана. Пол и мебель натерты воском, пыль сметена.

– А верх шкафа?

– Тоже. Мне показалось, что бабенка поглядывает на меня насмешливо. Я спросил, когда здесь убирали? Она ответила, что уборщица была вчера днем, она приходит два раза в неделю, и она этим воспользовалась, чтобы сделать генеральную уборку. Якобы вы ее не предупреждали, а комнату она готовит, чтобы сдавать…

Да, это был промах. Мегрэ должен был предвидеть это.

– Где Мерс?

– Еще наверху. Он ищет, не остались ли где-нибудь отпечатки пальцев, но пока ничего не нашел. Если речь идет действительно об уборщице, то она поработала на славу. Мне вернуться на Набережную?

– Погоди пока. Узнай фамилию и адрес этой уборщицы и найди ее. Пусть расскажет, как это произошло, какие получила указания, кто находился в комнате, пока она трудилась.

– Понял.

– Мерс может возвращаться. Да, еще одно. Там поблизости должен быть кто-то из полиции нравов.

– Это Дюмонсель. Я только что разговаривал с ним.

– Пусть попросит подкрепления. Когда кто-то из квартиранток выйдет из дома, надо за ней проследить.

– Они не собираются выходить. Осталась та маньячка, которая любит разгуливать по лестнице в чем мать родила. Вторая принимает сейчас ванну. А третья, похоже, уже несколько дней в бегах.

Мегрэ направился в кабинет начальника, как бывало время от времени, без какой-то конкретной цели, просто обсудить текущие дела. Он любил обстановку его кабинета и всегда стоял возле окна, откуда открывался вид на мост Сен-Мишель и набережные.

– Устали?

– Такое впечатление, что со мной играют в игру – у кого первого сдадут нервы. Мне хочется быть сразу во всех местах, а в результате толкусь у себя в кабинете. Утром провел допрос, один из самых…

Он замолчал, подыскивая слово, и не мог найти. Он чувствовал себя измотанным, скорее опустошенным и поникшим, так бывает с похмелья.

– А это была девушка, почти подросток.

– Девица Туре?

Зазвонил телефон. Начальник снял трубку:

– Да, он здесь.

И, обращаясь к Мегрэ:

– Это вас. Невё вернулся и привел кого-то. Ему не терпится показать вам свою находку.

– До скорого.

В приемной стоял инспектор Невё, очень возбужденный, а неподалеку на стуле сидел тщедушный и бледный человек неопределенных лет, которого Мегрэ, похоже, где-то видел. Ему даже показалось, что он хорошо знаком с ним, но при этом не мог вспомнить фамилии…

– Хочешь сначала поговорить со мной? – спросил он Невё.

– Нет, бессмысленно. И было бы неосторожно оставлять этого ловкача хоть на минуту без присмотра.

Только тогда Мегрэ заметил, что на нем наручники.

Он открыл дверь кабинета, арестованный вошел следом, приволакивая ногу. От него несло спиртным. Невё сзади закрыл дверь на ключ и снял с человека наручники.

– Не узнаете, шеф?

Мегрэ все еще не мог вспомнить имени, но внезапно его осенило. Человек был похож на клоуна без грима, словно гуттаперчевые щеки, огромный рот, растянутый в усмешке, горестной и задорной одновременно.

Кто же говорил ему о клоуне в связи с этим делом? Ах да, кажется, мадемуазель Леон. Или старый бухгалтер? Во всяком случае, кто-то из них видел месье Луи в компании этого человека на скамейке бульвара Сен-Мартен или Бон-Нувель.

– Садись.

Человек ответил тоном завсегдатая:

– Спасибо, начальник.