Текст книги "Любопытная"

СКРЕСТИВ руки на груди, Небо́ внимательно смотрел на принцессу, облаченную в мужские брюки и примеряющую парик из темных волос, делавший ее похожей на Тита.

– Вы слишком пристально смотрите на меня! – сказала Поль с улыбкой и теплотой в голосе, подчеркивающей нежность и доверие, наполнившие их дружбу за четыре встречи.

– Парик недостаточно тщательно скрывает женственность – мне следует убедить вас добавить к вашему облику тонкую полоску усов и южный загар.

– Усы будут выглядеть смешно, а гарантировать безопасность черного порошка, не будучи ученым-химиком, вы не можете… Я не стану вас слушать!

– Моя рука художника не обезобразит вас; что же касается химического волшебства, возможно, его действие вы увидите по мере наших прогулок. Я попрошу от вас лишь одного – дайте обещание, которое дал бы я людям, попроси они меня править ими: «Либо я – выше вас, и вам не дано ни порицать, ни наставлять меня, либо я – равен вам, и вы бездумно избрали меня своим правителем. Так или иначе, я требую всевластия, без надзора и ограничений – я должен вам лишь результат, за который отвечу головой». Принцесса, я отвечаю своей жизнью за безопасность нашего путешествия, но если вы станете оспаривать мои методы или сочтете меня демократом, у которого спрашивают, которой рукой он намерен держать руль, я разрываю наше соглашение!

– Смените гнев на милость, Ваше Величество!

– Коль скоро в клуб наведываются герцоги Шуази и иные разумные господа из гостиной вашей тетки, а за кулисами Гранд-Опера мы наверняка повстречаем советников посольства Российской Империи, принцесса Рязань будет окружена вниманием, Небо́ же должен остаться в тени.

– Аминь! Аминь! Разрисуйте мне лицо, наклейте усы и завершите вашу проповедь!

Небо́ взял с полки емкость с темной мазью и, опустив в нее тонкий кружевной платок, легким движением нанес вещество на лицо Поль.

– Взгляните на себя в зеркало, Кармен!

Поль изумленно вскрикнула:

– Вы превратили меня в испанца!

– Снимите накладной воротник – он не подходит к смуглой коже.

– Высокая духовность не помешала вам тщательно продумать материальные мелочи!

– Я предпринимаю лишь начинания, достойные совершенного исполнения. Теперь – ваши руки, несколько секунд не прячьте их в карманы.

В следующее мгновение Небо́ начертил над верхней губой принцессы две тонкие линии, которые во времена Мольера подчеркивали выражение рта, не скрывая его рисунка.

– Прозорливые угадают переодетую девушку, но едва ли кто-то подумает о принцессе Рязань!

Небо́ взял из ящика стола плоскую металлическую шкатулку и аккуратно положил ее в боковой карман.

– У вас необычная табакерка.

– Этот табак пробуют лишь раз. Поместите гвоздику в петлицу, как это сделал я.

– Для чего?

– Чтобы вас узнал незнакомец – Гиде Кеан. Он отвезет нас в Гран-Клуб и в клуб танцовщиц.

– Мы пойдем пешком? – спросила Поль, остановившись на пороге.

– Фиакр ждет нас на авеню Мессии.

– Для чего?

– Для того, что лишь все предусмотрев, можно ничего не опасаться. Запомните свою роль: вы – граф Ладислас Нороски. Заботясь о вашем хрупком здоровье, вас совсем юным отослали на Восток, где вы преданно служили дипломатом. Поправив здоровье, вы решили узнать, что же представляет собой парижская жизнь. Будьте немногословны – внимательно смотрите и слушайте. Дипломат и молодой аристократ, вы должны быть лаконичны и высокомерны.

– Блестяще, учитель! Скрываясь под маской, забавно наблюдать за знакомыми лицами без масок. Мне небезызвестно, что эти лица пусты, но между собой они наверняка соблюдают приличия, вызывая у меня больше уважения, чем люди, которых вы мне показали.

– Вы себе противоречите, Поль. Я не стану с вами спорить в отношении студентов, но в вашем представлении художники – сквернее аристократов, нищий же люд – благороднейшие господа в сравнении с негодяями из Жокейского клуба. Обитатели Монмартра хулят Микеланджело, но знают, кто он. Назовите имена Буонарроти или Леонардо да Винчи наезднику – он спросит: «В каких скачках они принимали участие?» Наследуются пороки и болезни, наследуется королевская власть во избежание соперничества на польский манер, но не верьте, что можно унаследовать добродетель – ни Луи Расин, ни Тома Корнель этого не доказали. Церковь – образец иерархии – признает преемственность лишь первородного греха, вслед за Церковью об этом говорит искусство. Новое время требует появления новых людей, и нет лучшего метода, чем избрание, если последнее не выходит за пределы Священной коллегии кардиналов¹⁰⁹.

Известно ли вам, отчего иезуитов становится все меньше? Оттого, что этот замечательный орден был основан в эпоху вельмож. Когда благородная знать превратилась в бессмысленную декорацию парижской жизни, орден Святого Игнатия исчез вместе с ней. Это две великие утраты, как говорят в Италии, где я однажды повстречал монаха-демократа – предвестника эпохи всеобщего прямого голосования. Вообразите себе монаха-великана с физиономией бандита: он разгуливал по рабочим кварталам, заглядывал в кабаре, читал трехминутную молитву, целиком состоявшую из бранных выражений, затем закалывал ножом нескольких пьяниц и выбрасывал их тела на улицу.

На перекрестках его банда росла; у придорожных столбов к бандитам присоединялись проститутки, а на закате жаркого летнего дня, в час молитвы о спасении души, он выходил на площадь Навона в сопровождении сотни пьяниц и бездельников. Я в изумлении последовал за ним. «Доблестный рыцарь», – крикнул он мне: «Ваша душа наверняка запятнана сильнее, чем платье этих нищих – помолитесь». Послушав его, я примкнул к ватаге этих ужасных чудаков – он же, пользуясь моим благородным происхождением, стал сочинять невероятные истории о моей святости. Подобно экзорцисту, изгоняющему дьявола, он убеждал своих людей в том, что я устремился в храм в самый разгар пира и прервал творение шедевра ради того, чтобы помолиться о спасении души.

У порога церкви часть паствы пыталась бежать, но он, приподняв полы сутаны, догнал их в несколько прыжков. Он был великолепен – этот высоченный монах, силой загонявший в стены храма орду неверных. Когда я выразил восхищение, он громко ответил, со скромностью, достойной святого Бернара, носившего тонзуру подобно венцу: «Я – пес великого пастыря душ человеческих, я прихожу по ночам, чтобы вырвать этих нищих из грязи; я знаю, что они к ней вернутся, но все же ворую у дьявола четверть часа и отдаю ее Богу». Французские священнослужители издревле боятся вшей – они горазды лишь читать нравоучения, пренебрегая своим долгом, который заключается в том, чтобы жить самой жизнью народа. Духовенство исчезнет вслед за буржуазией, подобно Обществу Иисуса¹¹⁰, исчезнувшему вслед за знатью!

Едва они оказались внутри, к ним подошел молодой мужчина, одетый по моде с почти смехотворной тщательностью. У него в петлице был цветок гвоздики.

– Я заставил вас ждать, мсье Кеан, – извинился перед ним Небо́. – Я сам ожидал графа Нороски, которого имею честь вам представить.

Виконт и принцесса обменялись легкими поклонами.

– Тот, кто познакомил нас друг с другом, выше всяких условностей. Позвольте мне предложить вам хересу – вероятно, оригинального.

Они расположились за столиком.

– Нет ли у вас новостей от Меродака? На этот раз он долго не дает о себе знать.

– Коль скоро ничего неизвестно вам, разве могу я что-либо знать?

Кеан вздрогнул и поправил монокль под надбровной дугой.

– Мсье, позвольте мне разбить лед, по которому мы скользим; предупредив меня о том, что вы в той же мере превосходите других, что и он сам, он забыл намекнуть вам, что я – не глупец, невзирая на глупый костюм. Не возражайте – я могу исправить ваше впечатление обо мне, оказав вам услугу. Чем я могу быть вам полезен?

– Хотя лицо графа Нороски и черно от жаркого персидского солнца, душа его хранит опасные иллюзии. Чтобы растолковать ему суть законов парижской жизни и удержать как от падения, так от самообмана, я попросил Меродака прислать мне проводника, который бы в один вечер показал нам «Большой Круг», клуб танцовщиц и поздний ужин.

– Кого вы желаете видеть на позднем ужине?

– Двоих аристократов вроде Грамон-Кадруса¹¹¹ и четверых дам полусвета вроде Коры Перл¹¹².

– Или их деньги, не так ли? Или, говоря откровенно, надежные ассигнации. В доказательство того, что я не столь глуп, речь пойдет о знакомстве, а не о забаве. Граф увидит все в истинном – а не в розовом – свете. Речь идет о своеобразном посвящении…

– Не самое уместное слово.

– Согласитесь, что иноземцу все кажется экзотикой. Граф Нороски, каким языком вы владеете скверно?

Последние слова были обращены к Поль.

– Своим родным – русским.

– Жан! – виконт позвал официанта. – Отправляйся в Пале-Рояль и добудь мне ленту командора «Черного Орла». Даю тебе луидор чаевых. Эта лента поможет мне провести вас внутрь, а вам – заслужить уважение сильфов – примитивных духов!

– Луи! – прокричал чей-то хриплый голос. – Я немного проголодался, совсем чуть-чуть, принесите мне какой-нибудь еды, на сто франков, не больше, я теперь стал благоразумен!

– Вы не отпускали фиакр? – спросил Кеан. – Сейчас половина одиннадцатого, мы будем в Гранд-Опера не ранее четверти двенадцатого. Вот и Жан! Положите драгоценный футляр к себе в карман, граф – мы отправляемся в клуб! Там мы встретим Нимского герцога – не следует упоминать при нем об ужине, иначе он обязательно явится и измучает нас вымышленными историями о своих преступлениях! Знаете ли вы о том, граф, что представляет собой клуб – Ноев ковчег светского человека, где место животных занимают животные нравы? Клуб – это игорный дом, ресторан, кафе, библиотека, почта, но не место общения. С недавних пор, кроме случаев, когда непременно требуется похвастаться, в клубе используются исключительно односложные слова – оказывается, язык членов «Большого круга» не может присоединять морфем! Мы приехали…

Лакеи поспешили принять у гостей плащи.

– Ромилли здесь?

– Нет, господин виконт.

– Ромилли подобен виконту Сен-Реми. Вы, разумеется, читали Эжена Сю¹¹³, мсье Нороски? Разница заключается лишь в том, что Ромилли содержит балерина, если только я не ошибаюсь. За бокалом шампанского вы наверняка услышите откровения – но без покаянных речей.

Они прошли через игорный зал.

– Вот и Нимский герцог!

Им навстречу вышел худощавый мужчина:

– Кеан, вы привели извращенцев? Надеюсь, вы извращены в достаточной мере! Господа, вы – в Нантере, царстве скромников. Вообразите: однажды, задыхаясь в целомудренной атмосфере «Большого круга», я…

– Герцог, – попросил де Кеан, – будьте серьезны и сдержанны. Мсье Небо́ и мсье Ладислас Нороски явились сюда на двадцать минут, чтобы обеспечить себе алиби.

– Алиби! – герцог задумался и внезапно ударил себя ладонью по лбу – он нашел позу недели. Везде, где он станет появляться, он будет говорить: «Я пришел обеспечить себе алиби!»

– Не знаю, какое преступление вы совершили, господа, но уважаю вас него, – сказал он и откланялся.

– Шомонтель, – попросил Кеан, – уделите нам немного внимания и окажите господину графу Ладисласу Нороски честь несколькими практических советов – он приехал обучиться парижским нравам.

Умелый рассказчик тотчас очутился рядом.

– Присаживайтесь, господа! Светские львы покидают нас – вознамерились последовать за богами! Пишущая братия – не на нашей стороне и доставляет нам немало хлопот. Не менее одного раза в месяц какой-нибудь скверный журналист, не способный оседлать и Росинанта, беспомощный перед чучелом и довольствующийся ласками собственной прачки, называет нас кутилами. Я стал задумываться над тем, не играет ли потребитель столь же важную роль в экономике, что и производитель? Я горжусь тем, что нам достает смелости жить в это ужасное время! Нашу шпагу – орудие славных побед, которое мы крепко держали обеими руками, – бросили нам в лицо: ныне честь – жизнь в гарнизоне, а звание капитана носит тот, кто силен в решении теорем! Политики же безграмотны в родном языке – равно как и адвокаты! Я говорю все это, поскольку только что прочитал статью, приведшую меня в бешенство. Ее автор, разумеется, находит себя гениальным – что ж, тем лучше для него и пусть позволит знати упокоиться с миром. Простите за отступление, сейчас я перейду к тому, что вас интересует. Главный принцип – никаких порядочных женщин, они слишком дороги. Вы удивлены? Полагаю, женщина вашей мечты – красавица тридцати лет, которая платит наличными у сестер Дюлюк¹¹⁴. Но коль скоро светской даме не пристало назначать свидание у Вандомской колонны, вам потребуется уютная квартира, меблированная по ее вкусу, в тонах, придающих сияние ее румянцу. Уверяю вас – породистая лошадь обойдется дешевле и принесет меньше разочарования. Чтобы извлечь выгоду из своих пороков, надо уметь выбирать. Одна женщина удовлетворит тщеславие, другая – сладострастие. Первая будет стоить вам двух тысяч франков в месяц и титула официального любовника – несмотря на регулярные измены, в свете станут считать, что она принадлежит вам. Вторая – много дешевле: вы отправляетесь на табачную фабрику и ждете конца рабочего дня; затем выбираете хорошенькую девушку и помещаете ее в оправу из красного дерева; птичка в скором времени улетит, но у вас останется клетка, которая недолго будет пустовать. Мне не понаслышке известно, что это удовольствие обходится в восемнадцать сотен тысяч. Не стоит благодарности – чужой опыт редко пригождается. Как говорил Гаварни, на что бы жили женщины, если бы не мужская глупость?

– Вы говорите как скептик, которому жизнь доставила немало разочарования, – сказала Поль. – Но нежное сердце никогда не перестанет верить ни в любовь, ни в возможность любить и быть любимым. Почитайте рубрику происшествий – из десяти трагедий пять происходят из-за любви.

Шомонтель расхохотался:

– Стало быть, вы еще не забыли спряжение устаревшего глагола «любить»? Вы столь неопытны, что я позволю себе быть с вами откровенным: женщина, которая достанется вам бесплатно, отнимет у вас всю жизнь – ваши ночи потонут в любовных утехах, а дни – в писании любовных писем. Людовик XIV исполнял обязанности короля восемь часов в день, любовнику же полагается любить двадцать пять часов в сутки. О, без четверти одиннадцать – простите, господа, меня ждут… Запомните: три самые прекрасные вещи в жизни суть сухая сигара, здоровая любовница и полезное знакомство, которого я вам желаю!

Произнеся эти слова, рассказчик попрощался.

– Полезное знакомство? – не поняла Поль.

– Полезное знакомство с жокеем или хозяином конюшни – для того, чтобы еще до начала скачек знать, какая лошадь придет первой.

– Кто этот мужчина? – спросила Поль. – Тот, что спрятал волосы в медальон.

– Де Нарсан! – окликнул Кеан. – Гости находят, что ты прячешь в медальоне волосы женщин.

Де Нарсан поднялся с места:

– Я стану драться с тем, кто это утверждает – он принимает меня за болвана. Это шерсть моей лошади Офелии, выигравшей Гран-При!

– А этот молодой мужчина – наверняка романтик! Тот, что разглядывает фотографию своей возлюбленной!

Кеан направился к тому, о ком говорила Поль – вернувшись, он держал в руке снимок лошади.

– Вы были правы, Небо́, – вздохнула Поль. – Это – худшие из людей. Никакое нравственное страдание не способно поколебать их глупости.

Окинув взглядом зал, Поль убедилась, что между собой эти светские господа даже не дают себе труда пристойно выглядеть и держаться – это качество могло бы быть их единственным достоинством.

– Подумать только, – шепнул Небо́ Поль. – Не встреться я на вашем пути, вы бы взяли в мужья и любовники одного из любителей лошадей.

– Оберон, вы несправедливы к Титании: ослиные уши Основы не помешали ей разрушить заклятие. Взгляните – виконт д’Антиош смотрит на меня, но не узнает. В первый вечер вы нарисовали мой портрет, в третий – перекрасили лицо, в четвертый – изваяете статую?

– Поспешим, граф Нороски, – воскликнул Кеан. – Наверняка вам не терпится очутиться в клубе танцовщиц! Вы, должно быть, часто вспоминаете о магометанских усладах – они суть плацдарм провинциального городишки в сравнении с тем, что вам предстоит увидеть. Приколите ленту «Черного Орла»!

– Отчего дипломатам дозволено бывать за кулисами оперного театра? – спросила Поль. – Неужели они ухаживают за танцовщицами, подобно ничтожествам, не достойным представлять страну и не способным служить ее интересам? Если же это не так, что же им там делать?

– Я мог бы ответить вам, что для успешной защиты интересов Франции в Санкт-Петербурге Жозеф де Местр¹¹⁵ просил батальон, подобный отряду фрейлин Екатерины Медичи, а в присутствии полномочных статистки охотнее садятся в фиакр, но по правде говоря, к чему бы мы пришли, если бы знали все наперед? Ни к чему, и если бы мне велели всякий раз указывать причины своих поступков, я бы и вовсе перестал что-либо делать. О, у этого господина дела идут превосходно – в только что проехавшем перед нами фиакре сидит старый герцог Кидофф, генеральный консул Российской Империи.

Оба фиакра почти одновременно остановились перед входом для почетных гостей.

– Господин герцог, – заговорил Кеан, – позвольте представить вам графа Ладисласа Нороски, командора «Черного Орла», прибывшего с секретным поручением, и его секретаря.

– Господин граф, – начал почти слепой герцог, – я хорошо знал вашего отца графа Нороски, он был…

Виконт тотчас понял, что на этом следовало прервать воспоминания старого чиновника, и прошептал ему на ухо:

– Пакита ждет вас, и если вы промедлите, она уедет с молодым Нонанкуром, как и в прошлый раз. Поспешим позаботиться о делах сердечных, оставим воспоминания на другой вечер.

Небо́ и принцесса прошли мимо почтительных привратников вслед за членом клуба и опережая консула.

– Ваш тембр, господин граф, напоминает голос одной восхитительной русской девушки, живущей в Париже…

– Взгляните, Пакита вновь флиртует, – громко перебил де Кеан в минуту, когда ему представилась возможность узнать, кем на самом деле был граф Нороски.

Клуб танцовщиц, представлявшийся Поль особенным местом, они увидели во время последнего антракта балетного спектакля. Это был роскошный зал, по всему периметру уставленный диванами. Мужчины-сводники опирались о балетный станок, разговаривая с танцовщицами, сидевшими в изящных позах. Вставая, они оказывались нелепыми марионетками – их розовые колени ритмично откликались на грубоватые прикосновения и выпирали, словно лепестки, из бутонов тюлевых пачек.

Приятные глазу бело-розовые тона сменились всевозможными изъянами тел, незаметными под корсетом: Поль увидела выпирающие лопатки и плоские, опустившиеся или слишком тяжелые груди. Голоса выдавали подлое происхождение, искусственная улыбка подчеркивала глупость вульгарных лиц. Тем временем эти женщины с широкими запястьями и красными руками удостаивались столь галантных и уважительных ухаживаний, что Поль пришла в изумление – она ни разу не видела подобных проявлений внимания ни по отношению к себе, ни по отношению к другим женщинам. Она не знала, что такое поведение отвечало требованию времени: согласно моде, донжуану надлежало быть куртуазным с девицей легкого поведения, превращаясь в наглеца в обществе порядочной женщины.

В двух шагах от принцессы остановился советник посольства Норудин – с ним была проститутка с коварным взглядом.

– Осторожнее, верзила, ты помнешь мне платье!

– Умоляю вас! Если бы вы знали, сколь велико мое желание!

– Знали бы вы, сколь велико мое безразличие! Ступайте прочь!

– До чего же вы жестоки! Мне невыносима ваша немилость и безразлична любовь…

– Кто же вас любит?

– Чудесная девушка – принцесса Рязань!

Поль содрогнулась от гнева. Услышав, как тот, над которым она потешалась, утверждает, что покорил ее, она едва не забыла о том, что была мужчиной, но в эту минуту танцовщица расхохоталась.

– Рязань, гордая принцесса, которую я видела в центральной ложе, едва ли полюбит тебя, скверного дипломата! Если какая-нибудь женщина и доведет тебя до изнеможения в постели, то это будет не она! Я все больше узнаю тебя – хвалиться расположением принцессы перед танцовщицей! Пакита – самое большее, чем ты можешь похвастаться, но если принцесса сообразительна, она поверит тебе не более, чем я. У нее есть вкус, у меня – опыт: в тебе нет ни капли обаяния!

Эти слова танцовщица произнесла шепотом, не двигаясь, и Поль догадалась, что, несмотря на кажущуюся помпезность этого места, за всеми этими ухаживаниями скрывались грубость и унижение.

– Наконец-то! – воскликнул Кеан, увидев вновь прибывшего элегантного красавца. – Вот и Ромилли! Позволь представить тебе графа Ладисласа Нороски и мсье Небо́, сегодня мы едем на поздний ужин. Полагаю, вы приедете в сопровождении Порпораты?

– Да, – ответил виконт. – А кто остальные гости? Плелан здесь, Бланш – в ложе Блоби с Женнетоном. Недостает еще двух женщин – если желаете, мне не составит труда их найти.

– Я буду рад.

– Где мы встретимся?

– В «Мезон д’Ор», в половине второго.

Среди собравшихся возникло волнение – несколько человек произнесли женское имя:

– Порпората[19]19
  Одетая в пурпур (итал.).


[Закрыть]!

Казалось, это был сценический псевдоним – столь к лицу это имя было восхитительной итальянке – по-королевски ослепительной Форнарине, воспламенявшей парижскую публику своим страстным и упоительным танцем.

Постановщик спектакля позвал танцовщиц на сцену, и Порпората осталась одна, увлекая за собой шлейф черного платья. Ромилли представил ей Небо́ и псевдо-графа Нороски. Она посмотрела на переодетую Поль долгим взглядом:

– Я принимаю ваше приглашение, мсье Кеан, – ответила она и оставила их.

Зал танцовщиц опустел, и, избегая встречи с герцогом Кидофф, Кеан увлек их за сцену Пол за кулисами был неровный, едва позволяя удерживать равновесие. Уродливые шасси на самом виду, пятна грима вместо женских лиц, свист рабочего сцены и ругань уборщика являли собой мастерскую обмана – все эти жившие притворством люди заставляли трепетать сердца двадцатилетних зрителей. Поль предстояло расстаться с иллюзиями об оборотной стороне жизни театра.

– Нам пора отправляться в «Мезон д’Ор», господа, – сказал Кеан. – Позвольте предложить вам закурить в ожидании остальных приглашенных. Порпората бросила на вас горячий взгляд, дорогой граф: она придет ради вас, и я похлопочу, чтобы вы не сидели рядом. Не поощряйте ее – она способна надругаться над мужчиной, и не отталкивайте ее – она мстит тому, кто ее отверг.

– Стало быть, Порпората – максималистка? Любовь или смерть, будь моим или я задушу тебя? Что связывает ее с Ромилли? – спросил Небо́.

– Крепчайшая связь – постель и деньги. У Порпораты – никто не знает, откуда – несколько миллионов франков; она сама назначает свою цену и оплачивает услуги сутенера, коим и является Ромилли. Он много раз дрался за нее – всегда на пистолетах – и всегда убивал.

– «Большой Круг» принимает такого человека? – воскликнула Поль.

– Дорогой граф, в свете лишь догадываются о том, в чем я убежден. Молодой красавец, принадлежащий к древнему знатному роду – старый замок, залитый солнцем Франции – блистает умом и живет на широкую ногу. Проигрывая в карты, он всякий раз платит и неизменно стреляется на пистолетах. Но едва пригласив его на ужин, вы не станете спрашивать, на какие средства он живет. Он весьма ловок – немало таких, кто должен ему большую сумму денег: среди них – Женнетон и Плелан, они – неизменные свидетели на его дуэлях. Женнетон бессилен как мужчина, но ему повезло встретить очаровательную женщину, называющую себя мисс Блоби (это не ее настоящее имя). Узнав о его мужской несостоятельности, она воскликнула: «Это тот, кто мне нужен!» Будь у меня побольше времени, я бы пересказал вам страничку из «Парижан в провинции»¹¹⁶: мисс Блоби смогла прожить три года в деревне, ни разу не заскучав и не наскучив своему любовнику (последнего теперь нет в живых) – столь велика сила ее ума!

Официанты «Мезон д’Ор», привычные к щедрым чаевым, встретили их с почтительным радушием.

– Альфонс, свободен ли стол номер 7?

– Да, господин виконт.

– Тогда принеси лампы и двенадцать приборов.

Заведение, знаменитое своими оргиями, не произвело на Поль впечатления: просторный зал был целиком оббит красной тканью, а тонувшие в полумраке зеркала делали его похожим на огромную ложу. Когда зажглись лампы, Поль заметила у самого подножия стены широкий диван. Кеан угадал направление ее мыслей:

– Любопытно, что пружины этой огромной софы сломаны лишь в одном месте, – сообщил он, нажав ладонью в определенном месте – от его движения образовалась глубокая впадина. – Быть может, Меродак или мсье Небо́ объяснят вам этот необычный факт.

Поль покраснела под гримом.

– Вы увидите, – продолжал Кеан, – как самая влюбленная пара станет утолять страсть именно здесь.

– Неужели здесь предаются любовным утехам одновременно несколько пар?

Она вздрогнула от отвращения.

– А вы думали, что на десерт подают исключительно пирожные? Вы истинный житель Востока! Прошу меня извинить – я должен составить меню.

– Альфонс, не забудь принести тридцать бутылок шампанского… Позволю себе представить вам героев нашего века. Плелан – это Растиньяк, повстречавший на своем пути не госпожу де Нусинген, но Клемане – порядочную девушку, и теперь ждет, когда лысеющий случай пощекочет его своей единственной прядью волос. Женнетон и Блоби воплощают любовь с первого взгляда, добропорядочную пару в лучших традициях провинциальных нравов.

– Господин виконт, старуха Ортанс спрашивает мсье Кеана и его друзей. При всем уважении к господину виконту, я бы посоветовал принять старуху Ортанс – она привела с собой двух девушек в белом, настоящих воспитанниц пансиона!

– Вообразите себе! – Кеан обратился к Поль. – Старуха Ортанс, как выражается Альфонс, была едва ли не самой желанной гостьей на ужинах времен Империи. Она до сих пор не может решиться отказаться от поздних ужинов – говорит, что оргии пробуждают ее аппетит. Ей, по меньшей мере, шестьдесят восемь, но без ее дерзких затей не обходится ни один праздник. Она более не выходит в свет, живет неподалеку от Люксембургского сада безбедной жизнью вдовы и пользуется содействием стесненных в средствах и не обремененных щепетильностью семей, доверяющих ей своих дочерей – в целом порядочных и непременно привлекательных девушек. В зависимости от нравственности родителей она обещает им замужество или полезные знакомства для их дочери – либо, получая ренту, платит за услуги юной девственницы наличными. Никто не упрекнет ее в сутенерстве, но никто не станет и отказываться! Альфонс, пригласи мадам Ортанс войти!

Огромная старая женщина, казалось, закрыла своим телом дверной проем.

– Добрый вечер, господа! Я привела двух чудесных девушек, а вы заставили меня ждать в передней. Вы не заслуживаете того, чтобы я осталась на ужин, но мне недостает смелости уйти.

Она прикрыла глаза, словно ослепленная золотыми печатями тридцати бутылей шампанского, выстроившихся в ряд.

– Позвольте представить вам Жанну – нежное сердце, бьющееся под еще более нежной кожей!

Она подтолкнула вперед семнадцатилетнюю девушку с чуть грустным лицом – она краснела, глаза ее казались заплаканными.

– Доверяю ее вам, – сказала она принцессе. – Вы кажетесь мне деликатным и не таким распутным, как другие.

– Я кажусь вам распутным, царица Ортанс? – спросил Небо́.

– Постойте, я вас не заметила. О, вам все это безразлично, это написано у вас на лице – мне известен такой тип мужчин. Во времена Наполеона III я была знакома с одним приятелем мсье Мериме – у него было точно такое выражение глаз. Посему веселую Берту я вверяю этому лицемеру, – она подтолкнула розовощекую и наивно улыбавшуюся девушку к Кеану.

– Мсье Небо́, – воскликнул Кеан, – вы превратились в спутника Ромула – пора похитить сабинянку, в «Мезон-Д’Ор» их всегда предостаточно. Пожелайте Клеопатру – и вы ее получите. Я шучу – мадемуазель Берта возвращает мне веселое расположение духа.

Он увел девушку на балкон.

Поль, несмотря на неловкость в своем нового амплуа распутника, казалось, искренне радовалась обществу Жанны.

– Вы любите музыку, мадемуазель?

– Очень, мсье! – ответила девушка.

Поль села за рояль и заиграла Шопена в собственной аранжировке. Старая Ортанс откупорила одну из бутылей и безмятежно пила шампанское.

Небо́, облокотившись на угол стола, улыбнулся, подумав о своей жизни среди этих людей, хмелеющих каждый на свой лад, в то время как он, неизменно полный идей и намерений, не знал ни забытья, ни бездействия.

Открылась дверь и вошла девушка. Она была очень красива, под плащом на ней было вечернее платье.

– Ромилли прислал меня к вам, – сказала она, увидев Небо́ одного в обществе двух пар.

Он смотрел на нее, не произнося ни слова.

– Я вам не нравлюсь? Говорите же прямо, я не стану раздевать вас против вашей воли!

– Вам не придется раздевать меня, милая бесстыдница, я буду лишь вашим соседом за ужином. Будучи рассеянным, я нередко неучтив, но и сам не требую внимания.

– Если я правильно вас понимаю, то для чего я здесь? Отужинать – и не более?

– Не более.

Девушка решилась сменить тему и тон голоса.

– Вас постигло несчастье – расскажите же мне о нем, – она села рядом и взяла его за руки.

– Вы меня не поймете, – ответил Небо́, отнимая руки.

– Расскажите все же.

– Мое несчастье заключается в том, что я принужден быть не ангелом, но смертным, – ответил Небо́ с улыбкой, не сочетавшейся с горечью его слов. – Меня печалят далекие звезды и очертания земли, бесчестные поступки, изъяны тел и несправедливость общественного устройства – они суть пороки, попирающие добро, и преступления против Бога, возвращающего их на землю дождем бедствий. Я чувствую себя в ответе за всякую низость, происходящую на моих глазах, и презираю себя за пустые забавы, занимающие людей. Столь же больно мне видеть вас.

– Но эти несчастья не касаются вас непосредственно…

– Я говорил, что вы меня не поймете – вы находитесь в плену своего тела. Я же причастен к боли всего человечества; мой разум истязают мучения всех произносящих имя Божье; мое сердце ранит предательство каждого; мой удел – нищета всего человечества. Всякая совершающаяся подлость пятнает мое имя смертного; позор эпохи краской стыда приливает к моим щекам; бессилие нашего века сообщается мне, уничтожая меня. Я подобен бронзовому сосуду, заполненному гениальностью и святостью, но не способному ни творить добро, ни создавать прекрасное. Я тлею, не порождая ни искр, ни тепла – белую глину моего тела размывают волшебные замыслы!

Он говорил бесстрастно словно Шакьямуни¹¹⁷ – его тон был спокоен, черты лица хранили волнующую умиротворенность, которой живописцы интуитивно наделили лики спустившихся на землю ангелов. Не желая прерывать движения своих мыслей, он продолжал говорить вслух, забыв о своей случайной слушательнице.