Текст книги "История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой"

– Пусть на вас так накатит.

Ибо я всё ещё не рисковала ложиться.

– Но в таком случае ты ничего не получишь, – добродушно заметил он.

– Мне не требуется, – ответила я, прикидывая в голове как позднее возместить свой убыток за счёт Рудольфа.

Но ничего не помогло.

– Нет, нет… иди сюда… – настаивал отец.

И поскольку я и без того уже наполовину была готова совершить сей акт, то позволила бросить себя на постель, да ещё собственноручно, лишь бы только поскорее покончить с этим делом, вставила поршень в машину.

– А-а… а-а… – начал толочь отец.

– А-а… сильнее… сильнее… – отвечала ему я.

– Ах… именно сегодня так здорово… – пыхтел он.

– У меня уже подкатывает… сейчас, – призналась я.

– Ещё парочку ударов… так… я брызгаю… теперь я брызгаю.

И в это мгновение волна его спермы ударила в меня, но в тот же миг распахнулась дверь, на пороге вырос Рудольф и невозмутимо спросил:

– Чем это вы тут занимаетесь, господин сосед?

Мой отец настолько оторопел от неожиданности, что наскоро сделал ещё три-четыре толчка, чтобы как можно основательнее выплеснуть семя.

– Не торопитесь, пожалуйста… – насмешливо обронил Рудольф.

Теперь мой отец подскочил как ужаленный и, продолжая учащённо дышать, с бледным видом встал перед Рудольфом. Тот пристально смотрел на него.

Я, как была, так и осталась лежать на постели, поскольку не знала, что мне делать и как поступить.

– Давайте для начала прикроем девчонку, – насмешливо произнёс Рудольф и опустил мне юбки. Потом, увидев мою обнажённую грудь, он кинул на неё подушку и сказал:

– Прикройтесь, пожалуйста, этим, титьки меня возбуждают.

Отец был ещё не в состоянии и слова промолвить.

Рудольф обернулся к нему:

– Ну-с, господин сосед, что это вы тут с девчонкой делали?

Отец смущённо пробормотал:

– Господин Рудольф… вы же не станете навлекать несчастье на мою голову…

Рудольф засмеялся:

– Это почему же? Ни один человек не стал бы сквозь пальцы смотреть на то, что вы свою дочь дрючите. Вы ведь как-никак девочку использовали…

– Господин Рудольф, – пролепетал отец, заикаясь, – я вдовец… я ещё не так стар… Денег у меня, сами знаете, кот наплакал… Не могу же я рукой себя облегчать…

– Однако… однако… оно верно, конечно…

– Господин Рудольф, – взмолился отец, – вы мне должны всеми святыми поклясться, что не предадите это дело огласке.

– Не могу обещать… но вы, впрочем, накиньте на себя что-нибудь и приходите на кухню, там мы с вами малость и потолкуем.

Отец в страшном волнении оделся. Но когда он вышел на кухню, Рудольфа уже след простыл.

Мы были крайне теперь озадачены. Отец отправился на работу, я как обычно слонялась без дела по дому, и вечером мы в подавленном настроении легли спать, не разговаривая друг с другом. Однако мы и без разговоров знали, что именно нас приводит в уныние.

Один раз отец обронил только:

– Если он на меня донесёт… гусь этот… я его прикончу.

Но и я твёрдо решила на случай подобного разворота событий со своей стороны тоже посадить господина Рудольфа в лужу.

Мы заснули, снова проснулись, снова некоторое время поспали. Мы оба ждали Рудольфа и надеялись поговорить с ним, когда он вернётся домой.

Наконец мы услышали звук открывающейся двери.

– Вот, он уже здесь, – сказал отец. Он совершенно не сомневался, что я бодрствую, и я действительно не спала. Было, вероятно, три часа ночи.

На кухне раздевался Рудольф, и мы слышали, как он возится.

– Может, мне сейчас к нему выйти? – спросил отец.

– Попробуйте, – посоветовала я ему.

Однако прежде, чем он успел подняться с постели, дверь отворилась.

Мы услышали это, потому что в кромешной темноте ничего не могли разглядеть.

Очень тихо Рудольф сказал с порога, не заходя в комнату:

– Вы спите, господин сосед?

– Нет, нет – живо отозвался отец, – имею честь кланяться, господин Рудольф…

Не ответив на приветствие, Рудольф так же тихо произнес:

– Позвольте, пожалуйста, Пеперль выйти ко мне.

– Чего вы хотите? – Мой отец сел в постели.

Рудольф невозмутимо повторил:

– Позвольте Пеперль выйти ко мне, – и добавил, – вы же ничего не имеете против, господин сосед?

В этом дополнении таилась угроза.

Мой отец отлично её расслышал и ничего не сказал.

Рудольф ждал в дверях.

В конце концов, отец робким тоном прошептал мне:

– Ладно, иди к нему… тут уж ничего не поделаешь… иди, Пеперль…

Это прозвучало с печальной безнадёжностью.

Я соскочила с кровати, устремилась к двери, Рудольф поймал меня, затянул в кухню и закрыл дверь.

– Марш в постель… – сказал он мне.

Мы улеглись.

– Так, – он удовлетворённо хихикнул и прижался ко мне, – теперь ты с полчаса побудешь здесь, а когда снова вернёшься в комнату, скажешь, что я тебя отсношал.

– Я не решусь на такое, – заявила я.

– Да пустяки, он не посмеет ничего тебе сделать, – втолковал он мне. – Он же сам направил тебя ко мне.

Мы спокойно лежали рядом друг с другом. Я ждала.

– Итак, если он тебя спросит, отпудрил ли я тебя, ты отвечай утвердительно, – произнёс он снова.

Я удивлённо спросила:

– А разве вы не будете меня сношать?

– Нет, – отмахнулся он, – я только что перед этим любовницу отсношал, дважды… у меня сил больше нет.

– Только и всего-то… – Я ухватила его за иссякший шланг. – Эта беда поправимая…

– Так ты действительно хочешь?

Он взял меня за грудь.

– Я, во всяком случае, была бы не против, – молвила я в ответ.

– Ну что ж, я не уверен, однако попробую.

– Может, мне его в рот взять? – предложила я.

– Погоди, – я покажу тебе кое-что такое, что не оставит тебя равнодушной.

Мне пришлось лечь на него, однако, головой к ногам. В такой позиции мне представилась возможность вплотную заняться попытками, реанимировать его безжизненный стебель, в то время как он прижал губы и язык к моим срамным губам.

Эта парная работа была ещё для меня в новинку, но она показалась мне исключительно выгодной. В то время как я безуспешно трудилась над его утратившим прежнюю силу жезлом, он вылизывал меня так, что на меня каждое мгновение накатывало. И я тем более охотно держала во рту этот кляп, поскольку он не позволял мне кричать и стонать во весь голос, что я бы от блаженства наверняка делала, но из-за отца делать не могла.

Мои усилия дали свои результаты. Рудольф тоже пришёл в возбуждение. И как только я заметила, что на его руинах вновь начинает расцветать жизнь, я развернулась и, поскольку он находился уже подо мной, по-кавалерийски оседлала его.

Мы оба сдерживали громкое сопение. Он оттягивал ударами во всю силу, и когда, в конце концов, брызнул, то так высоко подбросил меня, что я чуть не свалилась с кровати.

– А сейчас возвращайся обратно, – сказал он, когда всё было позади.

Мне было страшно, и я объяснила Рудольфу:

– Я боюсь…

– Не смеши меня, – заявил он, – пусть только попробует предпринять что-нибудь. Скажи ему, что он тебя сам послал.

Я на цыпочках проскользнула в комнату. Отец не пошевелился. Но когда я забралась в постель, он спросил:

– Ну, что там?

– Ничего, – чуть слышно сказала я.

– Что же там было? – продолжал он.

– Ничего, – откликнулась я.

– Так чего же он, собственно, от тебя хотел?

– Вы ведь, отец, сами догадываетесь… – ответила я.

– Он тебя сношал? – допытывался он.

– Да… но вы ведь меня сами послали.

– Он сношал тебя?

– Моей вины в этом нет… – утихомирила я его.

– Сейчас же иди сюда… – прикрикнул он на меня.

Я послушно переползла к нему в постель, под его одеяло.

– Что вы надумали, отец?

Он стремительно набросился на меня и разжал мне ноги. Я приняла его кол, который никогда ещё не был таким твёрдым.

– Примиритесь со случившимся, – сказала я, – мы с вами делаем это всякий раз, когда вам хочется, а этого субъекта я больше к себе не подпущу.

– Затки пасть, потаскуха! – прошептал он мне. – Ты же всего лишь потаскуха!

И с этими словами чуть не до самого горла бесцеремонно вогнал в моё тело свой хобот.

– Теперь он тебя тоже сношает… он тоже… – пропыхтел он при этом. – Может, он и в рот тебе вставлял?

– У меня подкатывает… отец… у меня подкатывает… у меня с вами подкатывает… – воскликнула я.

– Так он тебе в рот тоже вставлял?..

– Да… он мне всюду вставлял… – говорила я то, что он хотел слышать, – он мне и плюшку вылизал… ой, у меня подкатывает… быстрее… быстрее!

– С ним у тебя тоже подкатывало?

– Да… – я больше не стеснялась, – да… на меня несколько раз накатило.

И не успела я договорить эти слова, как он выстрелил мне заряд в матку.

Потом мы оба изнурённо заснули. На следующее утро речь о проишедшем больше не заходила.

Несколько дней спустя был праздник. Мой отец и Рудольф больше друг с другом не заговаривали. Рудольф спал, когда отец уходил на работу, а отец спал, когда Рудольф возвращался домой.

Так вот в этот праздник, когда мы только что отужинали, и отец ещё курил трубку, Рудольф вдруг появился дома. Была половина девятого, час, стало быть, для этого непривычный.

Он вошёл в комнату, приветливо поздоровался и поставил на стол две бутылки вина.

– Мир вам, господин сосед, – воскликнул он, – не выпить ли нам вместе вина?

Отец, который всегда охотно пропускал рюмочку, улыбнулся и сказал:

– Не возражаю.

А Рудольф многозначительно продолжал:

– Впредь никакой вражды между нами, так?

– Нет, – засмеялся отец, – никакой вражды… Вы имеете в виду из-за Пеперль?..

– Господин сосед, – воскликнул Рудольф, – вы лихой парень. Давайте повеселимся. С сегодняшнего дня я свободен от служебных обязанностей, устроим хороший вечер… Хотите?

– Согласен, – крикнул отец, и я подумала, было, о том, что предложение Рудольфа сводится к тому, что теперь меня собираются сношать оба.

Однако на уме у Рудольфа было совершенно иное.

– Вы позволите, господин сосед, представить вам мою, присутствующую здесь любовницу? – спросил он.

– Какую любовницу? – изумлённо спросил отец.

– Он дожидается сейчас в коридоре, – объяснил Рудольф.

– Ну, так пригласите её, пожалуйста… пусть войдёт, пусть войдёт.

Рудольф исчез и через минуту возвратился в комнату со своей любовницей. Её было на вид лет пятнадцать. Она была худенькой, с вздёрнутым носом, дерзкими глазами и широким ртом. Моё внимание привлекла только её грудь. При её худощавости она была на удивление большой и выдавалась далеко вперёд, упруго и крепко. И девица намеренно двигалась так, чтобы она подрагивала при каждом шаге.

Вечеринка началась. Рудольф был очень оживлён, и Ценци, как звали его любовницу, смеялась каждому его слову.

Отец тоже смеялся тем больше, чем больше пил, и все мы вскоре захмелели.

Вино подошло к концу, и тогда Рудольф обнял Ценци и взял её грудь в руку.

– Вот это грудочка, господин сосед, тверда как камень, – сказал он.

Ценци громко расхохоталась, а отец косо взглянул на грудь, которую Рудольф держал в руке.

– Да вы сами потрогайте, – подбодрил его Рудольф, – если нравится… я нисколечко не ревную, потрогайте же.

Отец не двигался. Рудольф оставил Ценци и подошёл ко мне.

– Конечно, у Пеперль, – сказал он, – тоже красивые твёрдые титьки… очень даже красивые… совсем такие же крепкие как у Ценци… – он, не стесняясь отца, взял меня за грудь. – Но они поменьше грудей Ценци и не такие остренькие… скорее округлые…

Ценци громко расхохоталась.

– Ценци, – предложил Рудольф, – покажи-ка хозяину свои титьки.

Она послушно расстегнула корсет, ослабила бретельку рубашки, так что та соскользнула вниз и обнажила одну из её грудей. Она засмеялась и подошла к моему отцу.

Было и в самом деле поразительно, насколько остро и крепко стояла её грудь, и сосок сам был похож на новую, маленькую, недавно распустившуюся грудь. Я с восхищением рассматривала это чудо, не обращая внимания на то, что Рудольф забрался мне под рубашку и зажал в руке мою грудь.

– Ну, что скажете? – спросил Рудольф, обращаясь к отцу.

– Очень красивая… очень красивая…

Отец не в силах был больше сдерживаться. Он протянул руку и заставил колыхаться грудь Ценци вверх и вниз. А она только смеялась.

– Ответный подарок… господин сосед… – рассмеялся Рудольф.

Тогда отец взял в руку грудь целиком. Ценци подступила к нему ближе и продолжала смеяться.

– Ценци, – скомандовал Рудольф, – поиграй немного с хозяином.

Она послушно расстегнула моему отцу брюки, и я увидела, как ловко она выловила лосося и как поглаживала его, затем добавила к этому ещё и яйца и нежно потёрла их. При этом она смотрела отцу прямо в лицо и смеялась.

– Если вы желаете отсношать Ценци, прошу вас… с удовольствием вам позволяю… – воскликнул Рудольф, – это всего лишь ответный подарок, господин сосед.

Мой отец предоставил Ценци и дальше начищать себе штык и ничего не ответил.

– Ценци, – приказал Рудольф, – хозяин может тебя отпудрить, понятно?

Ценци по-своему истолковала эти слова и, подняв юбки, собралась, было, устроиться на коленях моего отца.

– Ценци, – строго прикрикнул Рудольф, – что делают в первую очередь?

Она проворно опустилась на колени, и длинная сосиска, торчавшая из штанов, в мгновение ока полностью исчезла у неё во рту.

Рудольф поднялся из-за стола:

– В таком случае я оставляю её вам, господин сосед, – проговорил он, – а Пеперль забираю с собой, вы не против?

Мой отец только утвердительно кивнул головой.

Однако Рудольф ещё раз подошёл к нему.

– Прекрати-ка пока лизать, Ценци, – сказал он.

Она остановилась и посмотрела на него.

– Слушайте внимательно, господин сосед, – повторил Рудольф. – Я оставляю вам Ценци, и вы сношаете Ценци, а я увожу с собой Пеперль и сношаю Пеперль.

– Да идите же, наконец, – пропыхтел отец, поднялся на ноги и грубо швырнул Ценци на кровать. Она громко расхохоталась. Но он бросился на неё, и она с юркостью угря мгновенно наставила его на правильный путь. Мы видели, как он принялся наносить удары, и услышали, как Ценци при этом нашёптывала:

– Только хорошенько сношай… только хорошенько отпудри… как следует… сде-ла-ешь, да-а?

Рудольф внезапно пришёл в возбуждение и я тоже.

– Ага, коль так, – сказал он, – тогда и нам тоже стесняться особенно нечего.

С этими словами он бросил меня на другую кровать, сам лёг сверху, и я приняла его удары.

Получился великолепный квартет.

Отец басил, тяжело дыша:

– Давай сюда титьки… так… старательней жопой подмахивай… вот так хорошо…

Рудольф пыхтел:

– Едрёна вошь… вот это здорово… такое мне нравится… только не торопись, у нас море времени.

Я визжала:

– У меня подкатывает… у меня подкатывает… отец… Рудольф… у меня подкатывает.

А Ценци шепеляво присюсюкивала:

– Ах… трахай меня… сделай мне ребёнка… трахай меня… да… откуси мне титьку… откуси мне титьку… Рудольф… он меня сношает… он сношает меня…

Отец и Рудольф брызнули один за другим, и их рык, стоны, предсмертный хрип и сопение слились в единый хор с визгом, вздохами и охами моими и Ценци и со страшным скрипом обеих кроватей.

Когда мы кончили, Рудольф крикнул своей Ценци:

– Пойдём, спать пора…

Та вывернулась из-под моего отца, и Рудольф сказал на прощание:

– Да, господин сосед, второй номер каждый исполнит уже со своей.

Мой отец без промедления перекочевал ко мне и тут же взялся играть грудями, а я стремилась снова поставить во весь рост его меньшого братца, свою постельную затычку.

Поскольку сделать это сразу никак не удавалось, я прибегла к приёму, которому недавно научил меня Рудольф. Я сделала ему на лицо компресс из своего паштета и взяла его стебель в рот как освежительный леденец, и позднее, когда мы наслаждались плодами подобной кулинарии, и я уже смогла перевернуться, чтобы расположиться под отцом, мы услышали донесшийся из кухни голос Ценци:

– Трахай меня… Руди… трахай меня… ты делаешь это лучше всех… ах, Руди… Руди… как много членов уже перебывало во мне… но ты делаешь это лучше всех… трахай ещё… так… так… вынимай… заводи… а-а… а-а… я исполню всё, что ты хочешь, Руди…

А Рудольф сказал:

– Заткни пасть, глупая гусыня… подставь манду, как следует, и не мешай мне сношаться…

– Она это хорошо делала? – спросила я, когда отец начал наносить первые удары.

– Да… очень хорошо… она так тепло и так крепко сжимала его…

– Лучше меня? – спросила я и пустилась пританцовывать попкой.

– Нет… нет… ах… энергичней попкой… ещё энергичней…

А я в ответ:

– Трахай меня… Трахай меня… хорошо… так… ты делаешь это лучше всех…

Этому я только что научилась у Ценци.

Отныне Ценци просто осталась жить с нами. Она спала с Рудольфом на кухне, а днём расхаживала по моей комнате, раскачивая своими остренькими грудями. Она была неприятна мне. Однако, очень желая понравиться, держалась со мной всегда так приветливо и так терпеливо и послушно подлаживалась во всём, что я вскорости к ней привыкла. Иногда она спала с отцом, и в такие ночи я ложилась с Рудольфом. Отец и Рудольф отлично уживались друг с другом и по настроению делили нас между собой. Теперь Рудольф никогда не проводил половой акт наскоро, ибо, оставшись без работы, ему некуда было торопиться. Он нередко целый день оставался дома, и тогда принимался сразу за нас обоих.

Однажды я возвращалась домой и, свернув под арку ворот, наткнулась на Ценци, которую как раз в этот момент схватил за грудь господин Горак. Я прошла мимо, Ценци крикнула мне «Сервус!», а Горак даже не обратил на меня внимания.

Наверху Рудольф сидел в кухне.

– Ты не видела Ценци? – спросил он меня.

Я не упустила случая подложить ей свинью и сказала:

– Видела, она стоит внизу под аркой.

– С кем? – заинтересованно спросил Рудольф.

– С господином Гораком, – сказала я.

– Неужели? И что же она с ним делает?

– Мне почём знать, – равнодушно ответила я, – я только видела, что он держит её за титьки…

– Ну и пусть себе держит, – засмеялся Рудольф, – коли ему это удовольствие доставляет.

Ценци долго не появлялась. А когда, наконец, пришла, Рудольф уединился с ней в кухне. Я ожидала, что последует суровое наказание, и подслушивала:

– Ты где так долго шлялась? – начал он.

– Меня уже отсношали, – со смехом сказала она.

– Где это? – удивлённо спросил Рудольф.

– В подвале, – призналась Ценци.

– Ну и каков результат? – поинтересовался Рудольф.

– Два гульдена, вот возьми.

Ценци отдала ему деньги. Рудольф засмеялся и послал её купить на них сигарет.

Этот случай, впрочем, нисколько не удивил меня, ибо я знала, что господин Горак иногда что-нибудь дарил. Он ведь и мне давал деньги.

Однако через несколько дней Ценци явилась домой с каким-то господином. Приоткрыв немного входную дверь, она прошептала Рудольфу:

– Тут со мной кое-кто есть.

– Давай перейдём в комнату, – сказал мне Рудольф.

Мы удалились и сразу услышали в кухне чьи-то мужские шаги.

Рудольф подслушивал. Я подошла к нему и тоже встала возле двери.

Ценци разговаривала с незнакомым мужчиной:

– Устраивайся поудобнее.

– Ах, нет, – ответил тот, – я только расстегну брюки…

Сразу после этого Ценци:

– Да… каков хвостик-то… как он стоит…

И мужчина:

– Приспусти на груди рубашку.

Ценци:

– Может, мне полностью раздеться?

Мужчина:

– Недурно было бы.

Последовала пауза. Затем послышался глухой шум, когда кто-то упал на кровать.

Ценци сказала:

– Иди же сюда…

И мы тотчас услышали, как она завела свои вздохи:

– Ах… трахай меня… только хорошо отсношай… так…

Мужчина перебил её:

– Угомонись… терпеть не могу всякую болтовню во время постельных занятий…

– Вот скотина… – шёпотом выругался Рудольф.

Услышанное возбудило меня, и я схватилась, было, за ширинку Рудольфа. Он оттолкнул меня:

– Оставь… – прошипел он, – у меня сейчас нет времени.

За дверью скрипела кровать. Мужчина кряхтел, Ценци тяжело дышала. Наконец мы услышали, как она рассмеялась:

– А вот и приехали…

Мужчина поднялся с кровати, и Ценци сказала:

– Ты сразу и рассчитался бы…

Раздался звон монет. Дверь очень тихо отворилась. Мужчина удалился. Ценци вошла в комнату. Она была голая, смеялась и бросила Рудольфу три гульдена.

– Я получила три гульдена.

Рудольф взял деньги и спрятал их в карман. Потом сказал:

– Оденься!

Ценци одевалась и рассказывала, какой это был изящный мужчина и что у него маленький толстый эклер. Рудольф оборвал её повествование и послал за вином и сигаретами.

Как только она ушла, он спросил:

– Хочешь сейчас посношаться?

Не дав мне времени для ответа, он прижал меня к стене и, стоя, так вогнал мне свою дубину, что юшка у меня до колен потекла.

– Так, – сказал он затем, – и сегодня ты спишь со мной.

Когда с работы вернулся отец, сели пить вино. Рудольф с отцом сильно захмелели, и отец всё время норовил забраться Ценци под юбки.

– Я желаю… я желаю… – заплетающимся языком бормотал он.

– Разденься, – потребовал от Ценци Рудольф.

Та незамедлительно сделала это.

– И ты тоже, – сказал отец мне.

Я точно так же как Ценци разделась догола.

Рудольф и отец уселись рядом друг с другом на кожаный диван и позвали нас. Мы подошли к ним, и Рудольф собрался, было, завладеть мною.

– Нетушки… – пролепетал отец, – свою дочку я буду сношать самолично… моей дочери не нужно пудриться с другими людьми, они не имеют к ней никого касательства…

Рудольф собрался, было, вспылить, но Ценци сразу уселась ему на колени и овладела его запасами. Я в свою очередь устроилась на отце, и затыкание произошло одновременно. Отец держался за острую грудь Ценци, которая всегда его привлекала, а Рудольф, соответственно, за мою.

Этой ночью мы легли спать все вместе на двух стоящих рядом кроватях.

Ценци и я не могли уснуть, а мужчины храпели вовсю.

Тогда Ценци сказала:

– Ты хочешь посношаться?

– Да, – призналась я, – но их же сейчас не добудишься.

– Не беда… – засмеялась она, – я уже научилась, когда Рудольф пьян, всё равно с ним пудриться за милую душу…

Она взяла его стебель, который тотчас же выпрямился.

Я извлекла отцовский жертвователь милости и хотела взять его в рот.

– Не надо… – предостерегла меня Ценци, – если человек пьяный, то брызнет тебе в рот не просыпаясь. А если он просто спит, но не пьян, то проснётся, когда ты будешь его лизать. Но если получит удовлетворение, то опять же брызнет сразу после него.

Обе свечи стояли перед нами на зависть прямо.

– Ты какую себе выбираешь? – спросила я Ценци.

Однако она отклонила моё предложение:

– Никакую… я уже вдоволь натрахалась… что-то мне больше не хочется…

– Да? Что тогда будем делать? – спросила я.

– Ну… забирай себе обе, – рассмеялась она.

Сначала я по её совету присела на корточки над отцом, спиною к его лицу, так, будто собиралась отлить. Ценци оказывала содействие и вставила мне зуб в тот рот, который по замыслу творца всегда должен оставаться беззубым.

Едва почувствовав стержень, я заскользила по нему вверх и вниз.

– Так хорошо? – спросила Ценци.

– Да… ах… да… – в ответ выдохнула я.

– Подожди, я тебе кое-что покажу…

Она присела передо мню на корточки, просунула под меня руку и стала гладить мне клитор, который в этой позиции оставался не у дел. Я заплясала ещё бодрее, а отец застонал во сне.

Ценци взяла в рот мою грудь и тихонечко посасывала её. Она делала это так нежно, так чутко, что на меня тотчас же накатило. Она продолжала сосать, и я должна была вот-вот второй раз взлететь на волне блаженства, когда вдруг получила от отца полный заряд. Он выплеснул целое ведро, как будто всё выпитое вино ударило ему в член. Однако совершилось это только двумя судорожными толчками, после чего стебель его моментально съёжился и стал таким вялым, что выскользнул из меня и бессильно поник.

– Теперь перебирайся к Рудольфу, – настоятельно посоветовала Ценци, поскольку я разочарованно посетовала:

– О, господи… надо же такому случится… а на меня как раз сейчас накатило бы…

Он скользнула ко мне и там тоже взяла на себя посреднические заботы. И едва этот упругий элемент оказался во мне, как я заскакала вверх-вниз, придерживаясь при этом за Ценци и напевая ей свою неизменную песенку: «Ах… у меня подкатывает… ах… у меня подкатывает…»

Рудольф скрипел зубами и сопел, однако не просыпался, настолько сковал его хмель и таким глубоким был его сон.

– У меня подкатывает… Ценци… у меня подкатывает, – рефреном охала я.

Она улыбнулась и заметила:

– С Рудольфом у любого подкатит.

Я крепко держалась за её гладкие острые груди, поигрывая ими. Я не могла удержаться от этого, даже не отдавая себе ясно отчёта, почему. Однако игра несказанно усиливала моё блаженство, и я поступила так, чтобы последствия накатившей волны продолжались подольше

– Всё, кончила… – вздохнула я, – пусти-ка теперь меня…

– Оставайся на нём, – приказала она, – прежде должен непременно брызнуть Рудольф.

И она заставила меня натирать ему жезл и трудиться над его водомётом, пока не произошло извержение. Его струя ударила вверх мощным фонтаном, и я предоставила ему возможность излиться в меня до последней капли. Потом мы обе, Ценци и я, устроились между спящими мужчинами и легли рядом.

Однако ночь на этом не завершилась. Ценци всё-таки снова пришла в возбуждение, она ёрзала и причитала:

– Ну, надо же… ну, надо же… теперь мне захотелось… теперь… мне захотелось…

– За чем остановка, сделай, коль хочется, – посоветовала я ей.

– Ничего не получится, – она была вне себя, – теперь у них ни за что больше не встанет.

– А ты, однако, попробуй, – подбодрила я Ценци.

Она скользнула к отцу и принялась поглаживать и растирать его. Тщетно. Она взяла его член в рот, отец продолжал лежать бесчувственным бревном, он даже во сне ничего не почувствовал, и копьё его было траурно опущено вниз.

– Ничего не выходит, – посетовала Ценци и повернулась к Рудольфу. Но и у того ружьё уже выстрелило, и курок больше не взводился, сколько бы Ценци ни старалась. В конце концов, она взяла его в рот, однако, едва успев сделать пару сосательных движений, внезапно закашлялась и начала сглатывать.

– Он брызгает, он брызгает, – в отчаянии воскликнула она, направляя при этом вверх его шланг, из которого вялой струйкой вытекала сперма. Ценци в сердцах сплюнула и повернулась ко мне.

– О, боже… о, боже… ну что же мне делать, – в отчаянии жаловалась она, – это лизание и брызганье только ещё больше распаляют во мне сладострастие.

Я засмеялась.

– Тебе хорошо смеяться… – сердито проворчала она, – ты своё уже сполна получила… какая же я дура.

Я рассмеялась ещё заливистей.

– Ну что же мне делать? – в отчаянии повторила она, беспокойно ворочаясь с боку на бок. Потом вдруг потянула мою руку к себе и спрятала её между ног.

– Сделай мне это, – попросила она.

– Как же я могу тебе это сделать?

– Знаешь… так… давай… я ужасно хочу сношаться… давай…

Она улеглась на спину:

– Ложись на меня…

Я сделала, как она попросила, и Ценци сначала потёрлась своей плюшкой о мою. Потом я должна была просунуть между ними руку, и водила по её трещине пальцем, так словно это был настоящий хвост.

Она змеёй извивалась подо мной:

– Ах… да-а… так хорошо… засунь палец внутрь…

Она схватила мои груди, свисавшие над ней, и с ласковым усердием принялась трепать их, а я свободной рукой играла её грудями.

Наконец она вскрикнула:

– На меня накатывает… на меня накатывает…

Я ввернула палец на всю возможную глубину и почувствовала, с какой жаждой смыкалась её неутолимая муфта. Ценци отпустила мою грудь, притиснула мою голову, крепко при этом обняв, к своим титькам и не шевелилась до тех пор, пока я не взяла в рот её налитые остренькие соски. Меня привлекала эта игра. Я сосала её свежие груди и всверливалась пальцем в её нутряное пространство до тех пор, пока буря её не улеглась и она, глубоко и протяжно дыша, обессилено и утолённо не вытянулась на простыне. Потом мы заснули.

С этой ночи мы действительно подружились, и нередко случалось так, что я точно мужчина набрасывалась на неё, извлекала её грудь на свет божий и играла ею.

На следующий день все мы проспали до позднего утра. Отец не пошёл на работу, и из шорной мастерской прибежал встревоженный Лоренц узнать, что стряслось.

– Ничего, – сказал отец, – я приболел.

Лоренц удалился, не удостоив никого из нас даже взглядом.

Попойки повторялись, и повторялось то, что Ценци приводила домой какого-нибудь мужчину. Рудольф даже не собирался искать себе новое место работы.

Однажды, когда Ценци опять пришла не одна, мы по голосу мужчины поняли, что он был, похоже, очень пожилым.

Ценци засмеялась:

– Ух, какой у вас маленький корешок…

Пожилой мужчина сказал:

– Это не беда… когда он взбодрится, то становится гораздо больше…

Через некоторое время Ценци воскликнула:

– Однако он всё никак не встаёт…

Пожилой мужчина пробормотал:

– Только придётся чуть дольше подождать… он непременно встанет.

Через какое-то время Ценци очень тихо сказала:

– Я больше не могу… у меня рука уже устала…

Пожилой мужчина ответил:

– Это не беда… возьми-ка теперь в рот…

Ценци спросила:

– А сколько вы мне тогда дадите?

Пожилой мужчина задумался:

– Сколько я дам тебе? Ну, скажем… я дам тебе десять гульденов… но только возьми в рот…

Рудольф, заслышав такое, стукнул себя кулаком по ладони:

– Боже правый, вот так дела! – пробормотал он, а я насмерть перепугалась таких огромных денег.

Прошло много времени, пока Ценци, наконец, не сказала:

– Вот, он уже стоит… теперь идите сюда.

Мы услышали, как они упали на постель. Однако буквально через минуту Ценци расхохоталась:

– Да он же опять не стоит…

Пожилой мужчина что-то пробормотал, они долго ворочались в постели, затем Ценци прорвало:

– Ах… ах… да… так… это здорово… здорово… да… дальше… быстрее…

Рудольф, обернувшись ко мне, заметил:

– Сейчас он лижет её.

Потом Ценци крикнула:

– Идите сюда, он стоит снова…

Они вновь принялись ворочаться. И Ценци засмеялась:

– Ну вот, он опять размяк.

Пожилой мужчина сердито сказал:

– Это неправда… ты только вставь его внутрь…

Кровать заскрипела, а Ценци сказала:

– Да вы же не вставили вовсе…

Пожилой мужчина вспылил:

– Не торопи меня! Я ещё войду…

Кровать продолжала скрипеть и скрипеть. Ценци глубоко выдохнула и крикнула:

– Так… наконец-то… вот сейчас… да… хорошо ведь трахаться… хорошо… а?.. Уже кончено…

До нашего слуха донеслось, как они снова расхаживали по кухне и перешёптывались. Потом входная дверь скрипнула, Ценци крикнула: «Целую ручку» и сразу после этого вбежала в комнату. Она была в рубашке и с зажатой в ладони монетой в десять гульденов. С восторгом она вручила её Рудольфу.

Вечером, естественно, опять состоялась основательная загрузка. Мы все упились в стельку, и я уже не помню, чем мы все потом занимались. На следующий день мой отец снова проспал на работу, и поскольку теперь его прогулы приняли хронический характер, то его в один прекрасный день просто вытурили с предприятия.

Он пришёл домой ругаясь и проклиная всё на белом свете, однако Рудольф утешил его:

– Не горюй, ты скоро снова найдёшь работу.

Они давно уже перешли друг с другом на «ты». Мой отец был крайне обескуражен случившимся и всё никак не мог успокоиться.

– Выспись несколько дней, а потом пойдёшь искать себе новую работу, – порекомендовал Рудольф, – тебе только на пользу пойдёт, если ты как следует отоспишься.