Текст книги "Женщины Великого века"

Странная история графини де Верю
Стать фавориткой принца… чтобы спасти свою честь!

В замке Дампьер, что в долине Шеврез, недавно отгремели свадебные торжества. И уж если говорить о свадьбах, это была всем свадьбам свадьба! Соединялись не только два знатных имени, но и два значительных поместья. И правда, если юная невеста Жанна-Батиста д`Альбер де Люин принадлежала к высшей знати Франции (она была дочерью герцога де Люина и Анны де Роган-Монбазон), то будущий супруг, происходивший из родовитого семейства Пуату, которое состояло на службе у герцога Савойского, был одним из самых блестящих представителей Туринского двора. И, кроме того, этот во всех отношениях великолепный брак был заключен по любви.

Новобрачная была совсем юной: всего тринадцать лет, но и в этом нежном возрасте она уже обещала стать одной из прелестнейших женщин своего времени. Нет, она не была красавицей в строгом смысле слова, возможно, черты ее не отличались безукоризненной правильностью, но перед природной грацией и очарованием Жанны невозможно было устоять. Новобрачная была рослой, стройной и жизнерадостной, с прекрасными темными глазами и светлыми шелковистыми волосами, послушными и блестящими. А так как супруг, которому едва исполнилось двадцать, тоже был не лишен привлекательности, то ни у кого не было сомнений, что брак «по расчету» неминуемо перерастет в настоящий триумф любви.

Столь рано выданная замуж, юная Жанна отбыла в Турин без горьких сожалений. Конечно, она оставляла во Франции любимых родителей и особенно обожаемого брата, шевалье де Люина, который был для нее не просто братом, но и близким другом. Впрочем, тот обещал навещать сестру в ее новом доме, и потом, нелишне добавить, что Жанна души не чаяла в своем супруге.

Впрочем, Туринский двор вовсе не был мрачным местом. Во главе его стоял молодой герцог Савойский, Виктор-Амедей II, которому было всего восемнадцать лет. Настоящий красавец, с живым характером, больше всего на свете ценивший воинские доблести, герцог собрал вокруг себя блестящее общество, в котором не было недостатка ни в прекрасных женщинах, ни в выдающихся умах. В Турине жили весело, проводя время на балах, за которыми следовали концерты, роскошные обеды, пикники и охота. Новоявленная графиня де Верю[13]13
  Итальянская форма имени «де Веруа».


[Закрыть] была принята в этот круг с восторгом, достойным ее имени и прелести.

По правде сказать, этот замечательный прием несколько скрасил другой, куда менее приятный, – тот, что был оказан ей в семействе супруга. Очутившись в громадном и мрачном дворце Верю, расположенном в старинной части Турина, неподалеку от знаменитого дворца Мадама[14]14
  Палаццо Мадама – дворцовый комплекс в Турине, построенный на месте древнеримского лагеря с использованием укреплений того времени.


[Закрыть], где жила пожилая вдова герцога Карла Эммануила II (пожилая вдова тридцати девяти лет!), Жанна поняла, что ее муж воистину был лучшим представителем своего семейства.

Ее свекровь, вдовствующая графиня – она-то как раз и была «пожилой», – оказалась женщиной несговорчивой, чопорной и, само собой, набожной сверх меры. Это узколобое и иссохшее существо мало интересовали наряды и украшения, а туалетную воду и притирания она явно добывала себе в ризнице соседней церкви, отчего запах, который распространялся вокруг нее, может, и был запахом святости, но, с земной точки зрения, приятностью не отличался. Помимо прочего, эта благородная и высокопоставленная дама была, так сказать, «напечатана в двух экземплярах», поскольку имела свою точную копию в лице ее деверя – аббата де Верю, человека уважаемого и значительного, более чем зрелого возраста, и который, хотя и был прежде посланником и государственным министром, от этого ничуть не меньше ужасающим образом походил на невестку, безусловно, в силу того рода сходства, которое возникает у людей, долго живущих вместе.

Увидев этих двух леденящих кровь персонажей, юная графиня вздохнула, сделала реверанс и с удовольствием отбыла с супругом в отведенные им покои, дав себе слово, что из любви к дорогому Шарлю она приложит все усилия, дабы не испортить с родней отношения, и целиком посвятит себя устройству семейного гнезда.

Сначала все шло хорошо. Несмотря на всю суровость Верю, их устраивал брак, присоединивший к семье дочь великого сокольничего Франции, у которой в роду были Шеврезы и Субизы. Жанна, если ее не вынуждали остаться дома недомогания или заботы, связанные с первым материнством, много времени проводила при дворе, где обзавелась толпой поклонников.

Празднества только удвоились числом той весной, что последовала за ее свадьбой, начавшись с пышного бракосочетания молодого герцога Виктора-Амедея II с племянницей Людовика XIV, принцессой Анной-Марией Орлеанской, дочерью его высочества и несчастной и прелестной Генриетты Орлеанской, умершей четырнадцать лет назад.

Юная графиня де Верю не пропускала ни одного бала. При дворе, таком молодом и беззаботном, всегда царила легкая атмосфера галантности, и Жанне довелось выслушать не одно пылкое признание, на которые она отвечала отказом с неизменной любезностью, чтобы никого не обидеть. Какое ей дело до чувств других, если дорогой супруг стремился исполнить ее малейший каприз?

Кроме того, она обрела верную подругу в лице молодой графини Сальской, и ей хотелось лишь одного: чтобы столь приятное существование продлилось как можно дольше. В этом славном обществе ей удавалось на время забыть о свекрови и дядюшке аббате!

К несчастью, если Шарль де Верю был образцовым супругом, то красавец Виктор-Амедей таковым не являлся. С тех пор как он вошел в возраст мужчины, Виктор-Амедей не знал отказов со стороны женщин, и едва минули первые дни его супружества, как он уже не видел ничего предосудительного в том, чтобы вернуться к своим многочисленным любовницам. Он собрал немалую коллекцию покоренных сердец и стремился добавить туда новые экземпляры. Итак, в один прекрасный день он заприметил Жанну де Верю.

Графине в ту пору было восемнадцать лет, и красота ее настолько расцвела, что сразила принца наповал, хотя тот был знаком с Жанной уже пять лет. Но тем вечером (это произошло на балу в Монкальери[15]15
  Южный пригород Турина.


[Закрыть]) он взглянул на нее так, словно никогда раньше не видел.

– Можно ли, сударыня, быть таким слепцом, чтобы до сей минуты не разглядеть в вас красивейшую из женщин?

– Можно, монсеньор, – ответила Жанна, – в лесу трудно увидеть дерево!

– Если дерево превосходит все остальные, это непростительно!

Двор затаил дыхание. Не оставалось сомнений, что Виктор-Амедей только что наметил новую пассию. Оставалось узнать, какова будет реакция молоденькой графини де Верю.

К счастью, пять лет, проведенные при дворе, научили Жанну многому: она овладела искусством принимать любовные излияния, ничего не обещая, но, как говорится, не лишая надежды. Однако со временем ухаживания Виктора-Амедея стали более настойчивыми и обременительными. Меж тем герцог, отвергать которого открыто Жанна не осмеливалась, всерьез увлекся игрой, и его желание переросло в любовь, пылкую и требовательную.

– Я люблю мужа и не собираюсь ему изменять, – призналась она своей подруге, графине Сальской. Однако если герцог рассердится, бедному Шарлю придется пожинать плоды этого гнева!

– Самым верным будет найти предлог, чтобы удалиться из Турина, – ответила та. – Важно еще, чтобы семья мужа вас поддержала.

Над этим стоило подумать. Готовая на все ради спасения чести и желая сохранить себя целиком для боготворимого супруга, Жанна однажды вечером, когда все семейство было в сборе, объявила, что принц намеревается взять ее в любовницы, чего она никак не может допустить.

– Я скорее умру, – торжественно провозгласила она, в полном соответствии со стилем той эпохи, – чем нарушу супружеский долг!

Она ожидала услышать негодующие речи по поводу герцога от вдовствующей графини и аббата. Также она не сомневалась, что «дорогой супруг» станет метать гром и молнии и будет умолять ее тем же вечером отправиться на край света. Ничего подобного не случилось.

Вдовствующая графиня взглянула на нее с удивлением, к которому примешивалась неприязнь.

– Я не могла и предположить, что вы до такой степени тщеславны, – заметила она. – Ну и самомнение! Итак, вас домогается принц? Подумать только, ведь его окружают прекраснейшие женщины, которым довольно и малейшего намека…

– Не знаю, сударыня, тщеславна я или нет, – обиженно возразила невестка, – я сказала все как есть: герцог мне сделал недвусмысленное предложение, и я желаю немедленно покинуть Турин!

– Не может быть и речи! От чего бежать? От нескольких улыбок и парочки мадригалов, которые вы имели глупость принять всерьез? Да над вами будет смеяться весь город. Вы никуда не поедете!

Аббат пообещал молиться за нее, что до мужа, то от него невозможно было добиться суждения сколько-нибудь ясного и определенного. Он попросту уклонился и вышел из затруднительного положения, уехав инспектировать приграничные земли, что было не чем иным, как намерением оставить жену выпутываться самостоятельно.

Бегство супруга очень задело Жанну. Это не могло не сказаться и на ее любви к мужу. Поневоле она задалась вопросом, а не рассматривал ли он интрижку жены с принцем в качестве возможного источника высочайших милостей и привилегий? Несчастная Жанна была настолько оскорблена, что решила бороться в одиночку, собственными средствами. Отъезд мужа сделал герцога еще более настойчивым, и Жанна поняла, что он пойдет на все для осуществления своей прихоти.

Тогда она решила притвориться больной и объявила всем, что страдает от мучительных приступов ревматизма. Она пропустила несколько придворных балов и с таким умением и непринужденностью взялась за дело, что вскоре семейство Верю стало склоняться к тому, чтобы отправить Жанну подлечиться «на воды» одного из модных курортов, куда устремлялись толпы ревматиков со всей Европы – в Бурбон-л`Аршамбо. Место было выбрано не случайно. Бурбон находился во Франции, и там Жанна была бы избавлена от преследований принца, однако все было так представлено, что свекровь не усомнилась в том, что эта блестящая мысль родилась под ее кружевным чепцом. Увы, пожилая дама выдвинула условие sine qua non[16]16
  «Без чего нет» (лат.) – непременное условие.


[Закрыть]: невестка не могла отправиться в путешествие без сопровождающего, которым, разумеется, оказался аббат, тоже якобы мучимый ревматическими болями.

Жанну это расстроило: лекарство оказывалось горше болезни, и «лечение» не сулило ничего приятного. Она подозревала, что ревматизм аббата был столь же фальшив, как и ее собственный, и молодой графине вовсе не хотелось с ним путешествовать. Не понравился ей и довольный блеск в его глазах, который появился, едва была намечена дата отъезда. Вот уже некоторое время он относился к Жанне с подчеркнутой предупредительностью, которую молодая женщина находила подозрительной. И она не ошибалась: старик действительно воспылал к очаровательной жене племянника страстью, которую до сих пор тщательно скрывал, но с которой ему все труднее было справляться.

Не успели они приехать в Бурбон, как плотину старческой любви прорвало, и аббат обрушил на Жанну пылкие признания, но, что самое отвратительное, он ломился в закрытую дверь ее спальни по ночам. Взбешенная приставаниями человека, которому как никому иному следовало ее защищать и оберегать, Жанна обратилась за помощью к своему отцу.

Герцог де Люин, встревоженный, без лишних расспросов бросился дочери на выручку и имел с ней долгий разговор.

– Если вы меня не избавите от него, батюшка, – простонала несчастная, – я буду вынуждена уступить: не проходит и ночи, чтобы он не стучал в мою дверь или не поджидал, спрятавшись в моей спальне. Рано или поздно, благодаря случайности или силой, но он добьется своего. Увезите меня!

Великий сокольничий счел положение серьезным и с огромным удовольствием пообещал увезти дочь в Париж, о чем и сообщил аббату. Возможно, он рассчитывал, что, устыдившись своего поведения, тот тут же склонится перед отцовской властью? Не тут-то было. Вконец обезумев от своей безрассудной страсти, аббат холодно объявил герцогу, что для госпожи де Верю – жены племянника и подданной его высочества герцога Савойского – совершенно невозможно вернуться к отцу, тем более без него, ее компаньона и наставника. Он так далеко зашел в своем цинизме, что пригрозил Люинам дипломатическим скандалом. Пришедший в ярость, но поверженный, герцог был вынужден отступить, дав перед отъездом дочери странный совет:

– Просите защиты у герцога Виктора-Амедея, дочь моя! Он один способен приструнить сластолюбивого мерзавца!

– Но, отец, я и приехала-то сюда, чтобы избежать ухаживаний герцога!

– Положим, но в чем вы видите большую опасность: во внимании молодого, привлекательного и всемогущего принца или в происках хитрого старика, который может пойти на преступление, чтобы заполучить свое?

Слова отца нашли отклик в душе Жанны. Как только Люин уехал, не зная больше, какому святому молиться, Жанна заявила аббату, что в Бурбоне ей надоело и она хочет домой. К счастью, возник и прекрасный повод: она только что получила письмо от Виктора-Амедея, который вновь объяснялся ей в любви и умолял вернуться.

«Вы совершенно завладели моим сердцем, – писал герцог. – Я возвеличу Вас настолько, что никто не посмеет поднять на Вас глаз…»

Именно таких слов ей и не хватало. Приняв твердое решение и больше не слушая возражений опекуна, Жанна собрала вещи и отбыла в Турин. По прошествии недели она уже была фавориткой герцога.

И фавориткой особенно для него дорогой. Эта молодая женщина, некогда с таким рвением отстаивавшая супружескую добродетель, словно испытывала особое удовольствие, выставляя напоказ свой новый статус. Она царствовала при дворе, и в Савойе не было равных ей в могуществе, ибо герцог ее боготворил.

Он возвысил ее в глазах света, как только мог. Жанна отныне ведала одеванием герцогини-матери и получила апартаменты рядом с герцогскими, любовник постоянно осыпал ее золотом, драгоценностями и всевозможными милостями. Больше того, она вошла в число его советников, и вскоре все уже знали в Турине, что она распределяла должности и оказывала огромное влияние на политику герцогства. У нее сразу появилось множество друзей и еще больше врагов, но всемогущие правители уже не могли без нее обойтись.

У этой сверкающей медали была, правда, и обратная сторона: характер самого герцога. Красивый и очаровательный, Виктор-Амедей был гневлив и болезненно ревнив, что порой заставляло его неделями не выпускать любовницу из ее апартаментов. Находясь в плену прелести Жанны, он постоянно подозревал, что она распространяется не на него одного, и стал следить за фавориткой, что стало для нее невыносимой мукой.

Жанна пришла к выводу, что любовь – дело трудное. Конечно, отныне она была избавлена от аббата, догадавшегося в конце концов преставиться, и даже от мужа и свекрови, которые были публично осмеяны и приняли решение уехать из Турина во Францию, то есть к врагам, ибо, к несчастью, отношения между Виктором-Амедеем и Людовиком XIV настолько ухудшились, что, несмотря на все усилия Жанны, в 1690 году началась война. Для молодой женщины это вылилось в настоящую трагедию. Несмотря на ее брак и эту связь, она осталась француженкой до кончиков ногтей. Ее приверженность своей стране была настолько сильна, что она без сомнений стала служить своему королю, начав переписку с господином Тессе[17]17
  Генерал (позднее – маршал) Тессе командовал французскими войсками на севере Италии во время похода против Савойи (1690–1693).


[Закрыть], которая, с точки зрения Турина, была чистой воды изменой, и этот ад продолжался в течение десяти лет.

Со временем, хотя богатство Жанны множилось и стало баснословным, ее природная жизнерадостность и, что еще важнее, здоровье начали сдавать. Мало-помалу его подточили постоянная тоска по отчизне и родовому замку, а также это полузаточение, чьи границы все сужались, в котором держал ее любовник. Она робко попросила у него позволения уехать, но, разумеется, просьба осталась без ответа. И тогда всем существом этой высокопоставленной, но в то же время и обездоленной женщины постепенно завладела мысль о побеге.

Для осуществления задуманного она попросила помощи у единственного человека, на которого могла вполне рассчитывать, – своего брата. Шевалье де Люин, питавший нежную привязанность к сестре, охотно согласился выступить в роли сообщника, чтобы помочь ей вернуться домой. В октябре 1700 года он дал ей знать, что, переодетый в слугу, он будет ждать ее в определенном месте, недалеко от Турина.

Жанна выехала из города в карете, будто направившись на прогулку. По официальной версии, целью прогулки было посещение очаровательного загородного дома ее подруги, графини Сальской. Никто не воспротивился этой поездке – в этот день герцога во дворце не было. Незадолго до того, как заехать к графине Сальской, Жанна вышла из кареты, чтобы немного размяться в тени деревьев, и любезно послала слуг слегка «освежиться» в местном кабачке.

Оставшись одна, Жанна вышла на проселочную дорогу и вскоре увидела брата: тот поджидал ее с лошадьми и одеждой для верховой езды. Не тратя времени на изъявления радости, они поскакали до Суза, где для них уже был готов паланкин. В нем они добрались до Экзиля, пересев в почтовую карету, которая быстро доставила их во Францию.

Жанна почувствовала себя больной. Поспешное бегство явилось для нее тяжким испытанием, и она была вынуждена провести ночь в Гренобле из-за разыгравшейся лихорадки. Но дольше оставаться там она не захотела, одержимая желанием как можно скорее оказаться дома, и на исходе четырех дней они уже были в Фонтенбло. Оттуда было совсем близко до ее дорогого Дампьера.

К сожалению, Люины не оказали ей приема, на который она рассчитывала. Бог с ней, что она была метрессой герцога, но беглая любовница – это уж слишком! И это несмотря на то, что Жанна, проявив незаурядный ум, заранее переправила во Францию свое богатство.

Оскорбленная, она удалилась в монастырь в Пуасси. Пробыла она там вплоть до 1704 года, когда в сражении при Ондшооте[18]18
  Ондшоот – город на севере Франции.


[Закрыть] пушечное ядро сделало ее вдовой: Жанна потеряла мужа, с которым так давно находилась в ссоре, что уже не было смысла его оплакивать.

Свободная и богатая, она поселилась на улице Регар и зажила так, как ей хотелось. В салоне Жанны собирались поэты, художники, артисты и разного рода знаменитости. Подруга герцога и герцогини Бурбонских, она стала их доверенным лицом и лучшей советчицей.

Но еще одна любовь ждала ее впереди. Жанна увлеклась неким Глюком, красивым малым, работавшим на фабрике гобеленов и разбогатевшим на этом поприще, которого, благодаря купленным землям, отныне называли господином де Сен-Полем. Безумно влюбленная, она позволила себе… вступить в морганатический брак, как это сделала бы королева.

Умерла она в Париже восемнадцатого ноября 1736 года в возрасте шестидесяти шести лет. Когда-то ради забавы Жанна сочинила себе эпитафию:

 
Царица неги, что известна всем,
Здесь вечный обрела покой,
На всякий случай сотворив Эдем
Еще в обители земной…
 

Мария-Анна де ла Тремуй, княгиня дез Юрсен
Она была лучшей из тайных агентов

Царствование Людовика XIV началось сравнительно недавно, но и в этом 1663 году никто из высшей французской знати не сомневался, что не следует противиться прихотям молодого монарха, а вернее, его воле, которую уже тогда можно было назвать несгибаемой. Кто-кто, а уж министр финансов Фуке хорошо это знал!

Вот почему юная и прелестная графиня де Шале никак не могла взять в толк, что же такое могло произойти с ее горячо любимым супругом, заставив его беспардонно нарушить монаршие эдикты[19]19
  При Людовике XIV было выпущено одиннадцать эдиктов против дуэлей.


[Закрыть] и драться на дуэли прямо посреди Королевской площади, да еще и сразу после бала у его высочества, брата Людовика XIV, отчего любители посплетничать, которым в Париже несть числа, стали свидетелями этого поединка.

Сама она на балу не присутствовала из-за недомогания, но то, что муж домой не вернулся, очень ее удивило. Вместо него пришло письмо, доставленное посыльным, краткое и взволнованное: Блез дрался на дуэли вопреки королевским эдиктам, убил соперника, и если он не хочет, как некогда Монморанси, сложить голову на эшафоте, то ему следует «проложить границу» между топором палача и собственной головой. К этой границе он сейчас и летел на всем скаку, и то была граница с Испанией. Блез умолял жену немедленно собрать все, что сможет, золото и драгоценности, и приехать к нему в Мадрид, где, благодаря нескольким друзьям, он рассчитывал найти убежище и радушный прием.

С тех пор как она пять лет назад вышла замуж за Блеза де Талейран-Перигора, графа де Шале, Мария-Анна де ла Тремуй, дочь герцога де Нуармутье, ни разу об этом не пожалела. Их брак, заключенный больше по любви, чем по расчету, оказался на редкость счастливым. Тогда ей едва исполнилось семнадцать, и муж за ее любовь отплатил сторицей. Настоящий сорвиголова, дуэлянт и заядлый игрок, он тем не менее всегда оставался верен жене и не обращал внимания на других женщин.

Одна мысль о том, что супруг ее в бегах и так далеко от нее, приводила молодую женщину в отчаяние. Спрятав письмо за корсаж, она позвала камеристку Эмилию и велела той собрать сундуки и раздобыть ей мужской костюм.

– Если король станет меня разыскивать, он увидит перед собой лишь молодого господина, путешествующего для своего удовольствия. И, пожалуйста, поторопись…

– Не лучше ли остаться, госпожа, – взмолилась Эмилия, у которой отнюдь не было желания пускаться в путь. По ее мнению, госпоже стоило обратиться к королю, который был к ней благосклонен, и попросить за мужа.

– Когда речь заходит об эшафоте, – возразила графиня, – такие просьбы рассматривают уже после свершившегося либо на грани того. Король придет в ярость, узнав, что муж нарушил эдикты. Он отправит его к палачу, меня же отошлет в какой-нибудь монастырь, где я смогу выплакаться вволю, уверяя в своем глубоком сочувствии и призывая оставаться верной подданной. Нет, Эмилия, мы уедем, и сегодня же. Супруг зовет меня, а я не могу представить, как смогу прожить без него хотя бы мгновение.

Тем же вечером госпожа де Шале отправилась по следам мужа в Испанию, не подозревая о том, что эта страна, на данный момент – просто безопасное убежище, в один прекрасный день станет для нее чем-то совсем другим и она будет там едва ли не царствовать.

Следуя по дорогам Франции, Мария-Анна испытывала странное чувство. Она была уроженкой Пуату, в ее жилах текла кровь смельчаков и авантюристов, и она снова пожалела о том, что Бог не создал ее мужчиной, чтобы она могла отправиться на войну или участвовать в тех великих делах, что определяют судьбу королевства.

– Мне бы хотелось быть государственным деятелем! – говорила она мужу, который только посмеивался, справедливо полагая, что его восхитительная женушка, темноволосая и голубоглазая, могла бы найти себе более достойное занятие, вместо того чтобы разбирать чужие каракули и корпеть над документами.

Добавим, что для Марии-Анны в ее теперешнем положении беглянки, разыскиваемой полицейскими всего королевства, было что-то особенно будоражащее воображение. Еще немного – и прекрасная авантюристка вообразила бы себя героиней романа.

А между тем она ошибалась. Король не отдавал приказа об ее задержании. В знаменитой дуэли, о которой с момента побега Анне-Марии почти ничего не было известно, приняли участие восемь человек: Шале, Нуармутье, Фламарен и старший брат господина де Монтеспана, с одной стороны, а с другой – Аржанлье, два брата Лафрета и шевалье де Сент-Эньян. Поединок наделал столько шуму, что королю было чем заняться: он и не думал преследовать хорошенькую, одержимую любовью беглянку, которая в мужском платье ринулась на поиски дорогого супруга.

Итак, Мария-Анна, если и не без усталости, то без затруднений, добралась до Мадрида, где и произошла счастливая встреча с мужем, нашедшим пристанище у одного дипломата из числа друзей – аббата Портокарреро. Красавица была принята там с восторгом, который нетрудно представить… и не без приятного волнения со стороны аббата, который был скорее государственным мужем, чем слугой церкви. Он не остался равнодушным к очарованию хорошенькой женщины – образованной, элегантной, умной, овеянной тонким ароматом салонов парижского «Болота»[20]20
  Излюбленный аристократами модный район в Париже (также – квартал Маре, от фр. marais – «болото») со множеством роскошных особняков столичной знати.


[Закрыть], где всегда царила атмосфера галантной непринужденности и остроумия.

Благодаря Портокарреро супружеская чета была вскоре представлена ко двору, где Мария-Анна имела столь же большой успех. Король Филипп IV, отец королевы Франции, проявил к ней внимание и любезность, и, пока он был жив, при Мадридском дворе, благодаря госпоже де Шале, словно витал легкий ветерок, доносившийся из Франции. К несчастью, два года спустя после прибытия беглецов, семнадцатого сентября 1665 года, монарх скончался. Покойный король, надо признать, не был выдающимся государем – на деле Испанией правил герцог д`Оливарес, однако Филипп IV, большой любитель и покровитель искусств, был тем не менее королем Веласкеса[21]21
  Испанский художник Диего Веласкес (1599–1660) был придворным живописцем короля Испании Филиппа IV.


[Закрыть], а этот титул стоит многого.

На испанском престоле оказался Карл II, сын Филиппа IV. Болезненный плод многочисленных близкородственных браков, этот наследник был отмечен врожденными уродствами и отличался крайне хрупким здоровьем. Целомудренная история наградила его прозвищем «Зачарованный», словно непременно требовалось вмешательство потусторонних сил, дабы произвести на свет сей образчик рода человеческого.

Как бы то ни было, вскоре после его воцарения отношения с Францией настолько испортились, что Блез-Адрие де Шале, не собиравшийся воевать за это ничтожество – Карла II, – решил оставить Испанию.

– Вы поедете в Рим, дорогая, у нас там живут родственники. А я поступлю на службу к дожу Венеции.

– Неужели вы хотите со мной разлучиться? Дорогой… вы разлюбили?

– Только потому, что люблю вас больше жизни, я и не собираюсь продолжать эту нелепую жизнь при дворе, недостойную моего имени. Я был и остаюсь солдатом, Мария-Анна. Так я и должен жить. Мне невыносимо теперешнее праздное существование. Езжайте в Рим, я присоединюсь к вам позже, обещаю.

Супруги, покинув Испанию, отбыли в Италию. Пока Мария-Анна добиралась до Рима, ее супруг направился в Венецию. Увы, ему не суждено было туда доехать. Подхватив скоротечную лихорадку, возлюбленный супруг Марии-Анны скончался раньше, чем увидел звонницу собора Святого Марка.

* * *

Тем временем в Риме молодая вдова вовсе не прозябала в одиночестве. Ее кузен, кардинал д`Эстре, и кардинал Бульонский взяли ее под свое покровительство и поселили в монастыре, неподалеку от Ватикана. И не для того, чтобы она стала монахиней, а намереваясь обеспечить Марии-Анне относительное уединение, комфортное и в то же время светское, столь удобное для благородных женщин, оставшихся в одиночестве, но не желавших полностью вычеркнуть себя из жизни. В монастыре Санта-Мария-ин-Портико госпожа де Шале принимала у себя сливки римского общества, а также многих высокопоставленных священников.

Одним из первых к ней пришел выразить соболезнование Портокарреро, недавно назначенный на должность кардинала, чьи чувства к красивой вдове ничуть не изменились. Он считал, что не к лицу такой прекрасной и наделенной блестящим умом даме вести столь плачевную жизнь в тихом римском монастыре.

– Она просто создана для великосветского общества! – заявил он как-то кардиналу д`Эстре, который разделял чувства коллеги по отношению к Марии-Анне. – Бесконечно жаль, что такая женщина заживо похоронила себя в монастыре.

– Но вам известны неписаные законы света, друг мой. Госпожа де Шале не сможет жить одна и избежать злых языков. Единственный шанс для нее оставить монастырь – это обрести подходящего мужа.

– Красота и очарование Марии-Анны способны завоевать достойнейшего из них! – с жаром воскликнул испанец.

Француз позволил себе улыбку.

– В наши дни красота и очарование без приличного состояния мало чего стоят. Верно, госпожа де Шале молода и прекрасна. У нее нет детей… но ведь и денег тоже нет! Нужно подыскать ей богатого супруга.

И тот нашелся без труда. Если бы не желчный характер, склонность к ревности, пожилой возраст (ему исполнилось пятьдесят пять), а также невзрачная внешность, то у князя Флавиано Орсини, герцога Браччано, имелись бы все необходимые качества, чтобы стать образцовым супругом. Он был вдов, не имел детей, у него в роду была представительница дома Лудовизи, и главное, он был баснословно богат как золотом и драгоценностями, так и землями.

Для двух дипломатов было детской игрой завлечь Орсини в монастырь Санта-Мария, представить его прелестной вдове, а затем уверить в том, что он безумно влюблен. Куда труднее оказалось убедить Марию-Анну. В глубине сердца вдовы продолжал жить образ дорогого супруга, и если она и не собиралась вечно хранить ему верность, то, по крайней мере, надеялась обрести друга более приятного. Но и здесь ловкость кардиналов сотворила чудо. Ей умело намекнули, что, став княгиней Орсини, она сможет спокойно вернуться во Францию, что для госпожи де Шале было бы невозможно. Кроме того, в лице своего знатного супруга она обеспечила бы королю Франции нового верноподданного, живущего в Риме, а еще она могла… чего только она не добилась бы, с ее-то умом, имея такое серьезное подспорье, как знаменитая римская фамилия, известная во всем Средиземноморье, да еще и огромное состояние!

Как бы то ни было, нашим ловкачам удалось выиграть партию, и в феврале 1675 года Мария-Анна стала княгиней Орсини и герцогиней Браччано. Она немедленно открыла салон в древнем, величественном и оригинальном дворце Орсини, воздвигнутом на руинах театра Марцелла близ берега Тибра. Удалось ей это как нельзя лучше: вскоре все, кто обладал именем, положением, богатством или сколько-нибудь пользовался известностью в Вечном городе, стремились засвидетельствовать почтение новоявленной княгине. Салон ее сделался не только местом встреч художников и писателей, настоящей обителью искусств, но и политическим центром тоже, где обсуждались все значимые события в жизни Европы. Давняя мечта Марии-Анны начала обретать плоть. Она не управляла государством, однако царила над толпой влиятельных людей, которые заправляли делами во многих странах. Делала она это с таким успехом, что эхо ее деяний докатилось до Франции, и сам король стал проявлять благосклонное внимание к Флавиано Орсини.

Разумеется, за этим прекрасным фасадом скрывалось много неприятного. Хозяйство велось кое-как. Флавиано устраивал сцены, порой смешные, а порой просто отвратительные, и пришел момент, когда Мария-Анна заявила, что не может дольше выносить тяжелый нрав супруга. Она заговорила о разводе. Портокарреро этому воспротивился.

– Лучше всего поможет сгладить острые углы, свойственные любому супружеству, короткая разлука, – предложил он. – Поезжайте в Париж. Давненько вас не лицезрели в столице, и там, бьюсь об заклад, вас ждет неслыханный успех, который заставит вас забыть о семейных ссорах. За это время супруг ваш тоже успокоится.