Текст книги "Высокая кухня"
Автор книги: Жюлья Кернинон
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
II
На следующей неделе после нашего знакомства с Кассио отец, чтобы нанять его на работу, уволил своего помощника, и по пути из школы я встретила на улице их обоих: они шли плечом к плечу, оживленно разговаривая. В надежде увидеть этого юношу, я стала заходить в ресторан все чаще и чаще. Просила налить мне чашечку кофе, он молча подавал ее мне, и я сидела за книгой в пустом зале, пока он работал. Я наблюдала за ним через окошко для подачи блюд: лицо его было непроницаемым, движения четкими, а в глазах вспыхивала зависть каждый раз, когда он украдкой смотрел на моего отца. Я размышляла.
Теперь я читала одни кулинарные книги и, как только выдавалась минутка, спешила на рынок рассматривать прилавки и слушать чужие разговоры. Я собирала информацию. До шестнадцати лет школа была обязательной, так что я с нетерпением считала дни до ее окончания. Утром в мой день рождения я пряталась под одеялом, чтобы отец ушел из дома немного раньше меня. Едва услышав, как за ним закрылась дверь, я вскочила на ноги, умылась, надела холщовые брюки, черную майку с длинными рукавами, собрала волосы в пучок, зашнуровала кроссовки, вышла на улицу и помчалась вперед, как ястреб. Прибыв на место, я, не колеблясь, распахнула дверь ресторана, вошла на кухню и надела чистый фартук. Увидев меня, отец спросил:
– Ну и что ты тут делаешь, Оттавия?
– То же, что и вы, – ответила я, и Кассио вздрогнул от звука моего голоса.
Он повернулся ко мне, и в пяти квадратных метрах кухни мы наконец посмотрели друг на друга по-настоящему, впервые с момента сцены в погребе восемь месяцев назад.
– Ты правда этого хочешь? – спросил отец, уперев руки в бока. – Мне казалось, со всеми твоими книгами ты выберешь пойти учиться.
Я подумала: «Но ведь ты никогда не спрашивал, чему именно я хочу учиться. Думаешь, мы вообще с тобой разговариваем? Всегда только ты излагаешь свое мнение. Мы живем вместе с момента моего рождения, но ты так и не задал мне ни одного серьезного вопроса».
Объяснять было слишком долго, поэтому я просто сказала:
– Я хочу учиться этому. Научи меня готовить.
– Ладно, – ответил отец.
С этого момента мы с Кассио стали работать вместе, локоть к локтю у алюминиевой панели в кухне траттории «Сельваджо». В школу я после этого больше не вернулась. Отец неуклонно следовал традициям римской кухни: его меню, судя по документам, не менялось со времен открытия ресторана. В моем возрасте он видел, как все эти блюда готовит в своем ресторане его отец, и продолжил готовить их точно так же. Мало-помалу он присвоил их, слегка изменив на свой вкус. Я знала об этом, поскольку два его брата учились вместе с ним, но каждый из них понял эти рецепты по-своему: обедая то у одних, то у других, я различала их блюда по характерам поваров. Это были почти неуловимые нюансы: веточка розмарина, несколько лишних секунд прожарки, пара ложек сахара, добавленных в тесто, – но очень быстро я научилась узнавать их даже с закрытыми глазами.
До этого ресторан отца существовал в моем воображении прежде всего как повод для упреков, как место, где он не должен был оказаться, как его смертный грех, но, когда мы начали работать вместе, я научилась им восхищаться. Дома, в гинекее, в его отсутствие я часто слышала, как мама говорит с деревенской гордостью: «Твой отец городской человек, ему то холодно, то жарко, та еще принцесса на горошине», и я верила ей, а меж тем это была неправда – на кухне отец проявлял беспримерные стойкость и мастерство. Он знал, что делает, и делал это хорошо. Я все еще слышу его голос, каким никогда не слышала его раньше: «Чтобы снять жировую оболочку, ты делаешь небольшой надрез на одном из концов кишки, пальцами захватываешь кусочек оболочки и выворачиваешь ее, как перчатку, освобождая мясистую часть под ней. Очистив кишки, ты режешь их кусочками примерно по двадцать сантиметров, сгибаешь в колечки и зашиваешь каждый кусочек пищевой нитью, чтобы внутренности не вывалились во время готовки. Это поможет, вот увидишь. Потом в кастрюле с толстым дном ты обжариваешь софрито в вяленом сале и оливковом масле, выкладываешь потроха с острым перцем, помешиваешь деревянной лопаткой, добавляешь соль и свежемолотый перец и тушишь на медленном огне. Ты наливаешь белое вино и, пока оно выпаривается, следишь, чтобы сверху не образовалась корочка. Если она все-таки образуется, то аккуратно убираешь ее вот так, чайной ложечкой. Затем добавляешь томатный соус, убавляешь огонь и оставляешь томиться на очень слабом огне примерно на два часа, проверяя, чтобы ничего не пригорело. Ты варишь ригатони, сливаешь воду и подаешь пасту, добавляя как минимум два кусочка пальяты на тарелку».
Постепенно я понимала, как он мог выдерживать мамину жгучую ярость и день за днем возвращаться в ресторан, несмотря ни на что: когда я видела его там, резал ли он фенхель, растапливал ли пекорино в воде из-под пасты или аккуратно прикалывал листик шалфея на сальтимбокку, он представал во всеоружии, делая то, что никто другой не смог бы делать точно так же, как он, и от чего ему было нелогично отказываться. Думаю, для меня кухня началась с названий и вкусов, но, главное, я открыла для себя работу, про которую с первой секунды поняла: это будет тяжелый наркотик. Отныне я никогда не буду сидеть без дела и никогда не буду одинокой, потому что теперь рядом со мной есть Кассио.
По иерархии и на практике Кассио стоял выше меня. Весь день я не сводила с него глаз, жадно впитывала его слова, терпеливо следила за жестами. День за днем я сосредоточенно стояла с ним у плиты и бессловесно просила: «Научи меня». Талантливый от природы, на кухне он был чистым разбойником, и рядом с ним я походила на мышку или пчелу-трудягу. Его блюда скалили зубы, мои же шуршали и копошились в сене. Мои блюда пищали, его – рычали. У моих была шерстка игривой выдры, унылое оперение, у его – густота шерсти нестриженого барана, меха крупных хищников, что-то едкое и дерзкое, в то время как приготовленное мной мурлыкало, словно кошка перед очагом. Мы толкались под крики и приказы моего отца, параллельно присматриваясь друг к другу. Я смотрела на него, а он на меня. Я не могла забыть, как впервые увидела его в погребе: он был таким свободным, таким нахальным, а я пряталась за ящиком с вином, чтобы меня не отправили спать. Это странно, но не думаю, что я сразу влюбилась в него, скорее отнеслась с любопытством и недоверием.
Как-то вечером отцу надо было уйти до закрытия, чтобы помочь другу перевезти холодильник, и мы с Кассио заканчивали работу вдвоем. Мы прибрались на кухне, изредка перебрасываясь словами, потом надели пальто, и Кассио посмотрел на часы:
– Еще рано. Как насчет мороженого у Фасси? Они вроде должны быть открыты.
Я пошла за ним в кафе-мороженое «Фасси» на улице Принчипе Эудженио. Был сентябрь, воздух казался тяжелым и липким, птицы летали низко, а на проспекте жужжали скутеры. В кафе мы, не сговариваясь, взяли по порции вишневого, coppa di amarena. Мы ели мороженое маленькими ложечками и медленно шли по улице. Мы говорили, говорили и говорили. Я потеряла счет времени. И когда вдруг разразилась гроза, осмотрелась и поняла, что нахожусь за несколько километров от дома. Мы сами не заметили, как далеко ушли. Дождь был воистину муссонный. Кассио сказал:
– Я тут живу недалеко, через пару улиц. Хочешь подняться переждать, пока дождь уймется?
Он снимал квартирку на улице Ливорно, на самом юге Сан-Лоренцо, прямо перед окружной автодорогой. Низкий потолок, белые стены. Двуспальная кровать, ряд пластинок вдоль стены, кофеварка на столешнице. Одежда скомкана, в воздухе плавает запах лаванды и сигарет, но посуда вымыта. Кассио исчез за какой-то дверью и снова появился, протягивая мне махровое полотенце. Он оглядел меня с ног до головы.
– Ты же насквозь промокла, Оттавия. Ты не хочешь… Может, посушишь одежду у меня на батарее? А то, не дай бог, простудишься.
– Ну хорошо.
А позже, лежа с ним в кровати под одним одеялом, я спросила, как именно он оказался на вокзале Бухареста: «Зачем ты туда поехал? Куда шел поезд, которого ты ждал? Как долго ты путешествовал? Откуда уехал? И почему вернулся в Италию? Ради чего?»
Кассио посмотрел на меня:
– Слишком много вопросов для девушки, которая обычно вообще их не задает, ты не находишь? – Он лег лицом ко мне с закрытыми глазами и сказал: – Моя мама умерла, когда мне было десять лет. Отец – когда мне было одиннадцать. Я переехал к дяде, который меня усыновил. Он умер, когда мне было тринадцать. Потом меня усыновила одна пара. Но мы не очень ладили. Я избавлю тебя от подробностей. Наконец мне исполнилось восемнадцать. У меня не осталось ни семьи, ни близких людей. Я получил стипендию для детей-сирот. Я не знал, как мне найти свое место в жизни, смогу ли я вообще его найти, когда до этого лишь терял все, что было мне дорого. Получив деньги, я решил отправиться в путешествие.
– Ты уехал из Рима?
– Нет, в то время я жил не в Риме.
– Но ведь ты тут родился, да?
– Да, но вырос я рядом с Палермо. В Багерии.
– Что за место?
– Такой курортный городок, знаешь, где совершенно нечего делать. Я сел на автобус до Палермо, потом на поезд до Мессины и там сразу же заснул, да так крепко, что не заметил, как поезд заехал на паром, чтобы пересечь море, – я не знал, как это происходит, вообще не задумывался, как мы будем переправляться, никто мне об этом не рассказывал, а сам я с пяти лет не покидал Сицилию. Когда мы уже были на воде, я вдруг проснулся и в ужасе обнаружил, что за окном волны. Но мы выжили. Это было невероятно. Я сел на поезд из Мессины в Неаполь, потом из Неаполя в Рим, из Рима во Флоренцию и так доехал до Триеста, потрясающего города, о существовании которого я даже не подозревал, – и только после этого покинул пределы Италии. На автобусе я проехал по кольцевому маршруту из Хорватии в Венгрию. Несколько дней собирал виноград в Албании. Пил молоко в Афинах. Ел пирожные в Будапеште. Я видел великолепные места, пробовал чудесные блюда, но при этом голодал. И чувствовал себя очень одиноким. Время шло, а я так и не знал, чем займусь по возвращении. Предстоящая жизнь пугала меня. Когда встретил того человека на вокзале Бухареста и он заговорил со мной, я понял, что искал именно этого – вот она, причина моего большого путешествия, даже если изначально я не знал о ней. Потом я помчался в Рим на всех парах. Сначала я мыл посуду. Работал в бакалейной лавке. Продавал овощи на рынке, разгружал ящики в лютый холод. Я жил в небольшой гостинице, где мне разрешали платить за комнату наличными раз в неделю. Я смутно представлял свое будущее, но в этом тумане у меня был маяк: я хотел, чтобы меня пустили на кухню, дали погреться у огня. Хотел, чтобы меня научили всему, чего я не знал. Так прошло семь месяцев, а потом я услышал о твоем отце. Я знал, что у него нет сыновей. Поэтому пришел к нему и разыграл свой главный козырь.
– Но у него есть две дочери, – сказала я.
– Я знаю. Одна из них сейчас в моей постели.
Я внимательно посмотрела на него. В свои шестнадцать я уже знала, что такое желать кого-то, желать безумно, но никто никогда не интересовал меня – во всяком случае так, как Кассио. Мне просто хотелось быть к нему как можно ближе, я не планировала соблазнять его. И вот теперь я чувствовала его тепло, его запах, а главное, я целый день смотрела, как он создает безупречные блюда, отдавая мне распоряжения. Сейчас я понимаю, что у меня просто не было шансов устоять.
Он придвинулся ко мне так близко, что я почувствовала его дыхание на своей щеке. Я спросила:
– И что ты для нее сделаешь?
– Все, что она захочет.
Когда мама узнала, что я бросила школу, чтобы пойти по стопам отца, она не разговаривала со мной три недели, но на ее лице я замечала скорее страх, чем гнев. Она часами шепталась с моими тетками по телефону. Как-то раз она схватила меня за запястье, зажав между дверями, и прошептала:
– Ты ведь знаешь, что могла бы поехать куда угодно, могла бы заняться чем угодно, ты способна на все.
– Спасибо, может, это и так, но я хочу остаться в Риме и заниматься кулинарией, – высвобождаясь, возразила я.
Она раздраженно пожала плечами:
– Как твой отец.
– Между прочим, я и его дочь тоже, – ответила я сгоряча.
Мне хотелось добавить «И ты меня этого чуть не лишила», но я промолчала. В дальнейшем мне иногда казалось, что она меня недооценивает, а иногда я спрашивала себя: «Что я вообще об этом знаю?» Она была образцовой партизанкой, посредственной революционеркой и никудышной реформисткой, и, кажется, мне так и не удалось донести до нее, что я просто вновь присваивала то, что когда-то у нас забрали.
Так прошло три года. Мама злилась и упрямилась, Матильда росла, отец был на вершине своей карьеры, а мы с Кассио обжигали пальцы на шумной кухне. Antipasti, primi piatti, secondi piatti, dolci[5]5
Закуски, первые блюда, вторые блюда, десерты (ит.).
[Закрыть]. Артишоки по-римски, паста «Аматричана», паста «Карбонара», запеченная голова ягненка, паста с сыром и перцем, рагу из бычьих хвостов, пирог с рикоттой по-лациански, молочный ягненок по-римски, салат из пунтарелле с анчоусами. Опьяненные работой, мы словно исповедовали общий культ. Голубое пламя газовых конфорок. Крики. Бесконечные недели. Пляж Остии в хорошую погоду, прохладное вино, разгоряченные тела. Моя вечная беготня между рестораном, домом родителей и квартирой Кассио. Как-то летом мы вдвоем ездили в отпуск на Сицилию. Мы объехали весь остров на машине. Останавливались переночевать у дальних родственников Кассио, с которым их примиряли его кулинарные способности и, возможно, мое присутствие. При них мы были воистину очаровательной, счастливой парой, но наедине кричали друг на друга среди безмолвных долин. В последующие годы мы точно так же ссорились в Сан-Марино, Позитано, Помпеях. Иногда мы спали в одной кровати, иногда кто-то из нас всю ночь дулся на другого, лежа на ковре. И между тем каждый раз, возвращаясь домой, мы распаковывали чемоданы плечом к плечу и продолжали жить как ни в чем не бывало.
Когда мне было девятнадцать, Кассио открыл свой первый ресторан, и я последовала за ним, даже не потрудившись сменить фартук. Кассио назвал его «Роза Сарона», в честь несчастной героини «Гроздьев гнева»[6]6
«Гроздья гнева» (The Grapes of Wrath) – знаменитый роман американского прозаика Джона Стейнбека, опубликованный в 1939 году. – Здесь и далее прим. ред.
[Закрыть]: эту книгу подарила ему я, но он лишь бегло пролистал ее. Освободившись от влияния моего отца, он стал готовить очень своеобразно, что моментально разожгло всеобщее любопытство. Вот уже несколько десятилетий наша национальная кухня разливалась по миру как поток лавы. Люди бросали горстку макарон в кипящую соленую воду вечером воскресенья, грызли невзрачную пиццу и фокаччу в аэропорту или, слушая оперу в ожидании гостей, чередовали на тарелках из майолики кусочки моцареллы с дольками зимних помидоров. В Риме в угоду туристам во всех ресторанах подавали тирамису, хотя это даже не итальянское, а итало-американское блюдо. Кассио шел в обратном направлении: «Они нас пародируют, думают, что наша кухня – это легко, что она каждому под силу. Ну, я им покажу!» Кассата, гранита с красным апельсином, говядина с корицей – в этих блюдах отражалось его упорство и все, что он видел, пока путешествовал, его несчастливое детство и его самолюбие. В отличие от моего отца он не кичился тем, что продолжает традиции настоящей итальянской кухни, это его больше не волновало – он целился с учетом другой баллистической траектории. Когда мой отец навещал его, они подолгу оставались вдвоем и разговаривали, и до меня доносилось: «Разумеется, я все нарушаю, Этторе. Послушных и так хватает, насколько мне известно».
Я молчала о том, что он не только готовил, но и жил с надрывом. Что его было не остановить, что вечерами он оставался в ресторане и пил бокал за бокалом. Все чаще пропадал, стал принимать наркотики. По ночам я либо ходила за ним по пятам, либо искала его повсюду. А днем мы вкалывали как никогда раньше. Мне было двадцать, ему двадцать пять, вместе мы составляли необыкновенные блюда и пробовали их с закрытыми глазами, не веря, что эти восхитительные сочетания изобрели мы – такие живые, такие свободные. Отработав смену, мы сидели у столешницы, стукаясь коленями, и с нежностью улыбались друг другу: измотанные, насмешливые, разбитые усталостью, но вместе несмотря ни на что. Я отказывалась видеть, что он теряет почву под ногами. Я говорила себе: «Лучшего не пожелаешь. Кассио Чезаре. Высокая кухня. Молодость. Превратности судьбы».
Так трудно теперь представить себе тогдашнюю жизнь. Кем я была? Теперь уже и не вспомнить. Некоторые события, к счастью, остались в моей памяти, хотя их причины и исчезли без следа. Я вставала в шесть утра в квартире на Виа деи Кампани, которую снимала с Антонией: мы были знакомы с начальной школы, в том году она как раз поступила в университет. Кассио никогда не предлагал мне жить вместе, да я и не просила его об этом. Мы с Антонией нашли трехкомнатную квартиру c ванной и двумя спальнями. По утрам я пила кофе, стоя на нашей маленькой белой кухне, умывалась, собиралась, надевала туфли и платье и шла до «Розы Сарона» пешком, вдыхая ароматный воздух. Поворачивала ключ в замке, он немного заедал, я входила, клала пальто на свой любимый табурет, включала радио, мыла руки и все утро резала овощи – прямо как сегодня. Местные торговцы и мои подруги заходили чмокнуть меня у барной стойки. Антония садилась на стул по-турецки и рассказывала, как кто-то недавно произнес: «Это – не “на время”, это – наша жизнь», что казалось ей невероятным, если задуматься. После нее приходила Матильда и пила кофе с молоком: она окончила школу и решила пойти учиться на юриста. Когда я спросила ее почему, она ответила:
– Чтобы защитить тебя, когда придет время.
– Защитить меня? Это что за преступление я должна буду совершить?
– Пока не знаю. Но скоро мы это выясним.
Она откладывала ложку, спрыгивала с табурета, и за ней, преодолев похмелье, сходив на рынок и созвонившись с поставщиками, появлялся Кассио; тогда мы принимались за работу уже по-настоящему. Около одиннадцати приходили официанты, Джанфранко и Батти, мы вместе перекусывали до первых посетителей – к нам почти всегда присоединялись друзья по цеху, так что за пастой собиралась целая команда, обмениваясь сплетнями, прежде чем вернуться к работе.
В один из таких дней в компанию привели незнакомого парня. Я вышла из кухни, неся что-то в руках, и увидела его – так, как не видела никого и никогда в своей жизни. Я поставила миски на стол, не понимая, что со мной происходит. Даже Кассио в погребе я не видела с такой ясностью. Что именно я увидела? Простого парня в белой футболке, с вытянутым лицом, волосатыми руками и карими глазами с золотистым отливом. Медленные, изящные движения. Говорил он мало.
– Кто это? – спросила я вполголоса.
– Это Клем. Он учился в международном лицее вместе с Джанфранко. Теперь он изучает искусство во Франции, но время от времени возвращается сюда, – ответили мне.
Я смотрела, как он держит бокал, то кладет ногу на ногу, то убирает, кашляет, улыбается. Весь обед я не могла есть, сидела с непроницаемым лицом и молча курила. Он тоже поглядывал на меня украдкой, но я не понимала, что именно это значит. Все знали, что мы с Кассио вместе, так что, возможно, он смотрел на меня как на девушку, которая уже занята. Дела у ресторана шли хорошо, и люди приходили к Кассио, как когда-то к моему отцу; нередко я чувствовала на себе их взгляды, не зная, что именно они подразумевают. Может быть, я просто значилась в списке вещей, которые были им известны о Кассио: интерьер ресторана, пыл и бескомпромиссность его хозяина в вопросах кулинарии, яркий стиль и наряду с этим – его избранница, дочь Сельваджо – для тех, кто в курсе. Обычно все думали, что я обслуживаю посетителей, потому что именно так распределяли обязанности большинство пар в нашем деле: мужчины на кухне, женщины в зале, так что, когда я пробиралась между столами, чтобы выйти покурить после запары, меня хватали за рукав, прося принести воды, принять заказ или передать Кассио хвалебную записку. Я осторожно высвобождалась из их рук, не произнося ни слова, потому что знала, кто я; во всяком случае в этом ресторане, даже если, кроме меня, об этом не знал никто. Ни о чем не думая, я стояла на тротуаре и курила, потом пересекала зал с высоко поднятой головой, вновь занимала свое место рядом с Кассио, и наши движения соединялись в палящем зное кухни – мы играли партитуру в четыре руки. В тот день, когда компания разошлась, мы занялись тем же самым: стали готовить со всей страстью, исполняя симфонию его ярости.
После вечерней смены мы с Кассио отправились к Джанфранко на Монте-Тестаччо: он устраивал большую вечеринку на вилле своих родителей, дантистов. Там мы прилюдно поссорились, обсуждая кухню – в сущности, мы всегда говорили только о ней, остальная же наша жизнь утопала во мраке безмолвия. Кухня была сквош-кортом нашей любви, ее главной территорией: любовь мячом отскакивала от столешницы, меди кастрюль для варенья, японских ножей, она отражалась в матовой поверхности соусов, ютилась в спагетти, пряталась в тонких ракушках теллин, наша любовь жила на кончике языка, в движении наших рук, нашем молчании и адреналине. Кухня ставила нас друг против друга на огненном ринге, но она же объединяла нас, словно родителей, смиренно склоняющих головы над колыбелью, и именно поэтому мы, как и они, в конечном итоге всегда мирились, особо не раздумывая.
В тот вечер мы спорили всю дорогу.
– Ты вообще не выносишь критики.
– Неправда.
– Вот видишь!
– Однажды я все-таки убью тебя.
Когда мы пришли к Джанфранко, спор был в самом разгаре: одинаково вспыльчивые, мы продолжали кричать друг на друга, снимая пальто, бросая их в общую кучу, потом наливая себе выпить, ища что пожевать, – но мало-помалу наш гнев отступил перед всеобщим весельем, и мы, как всегда, заключили перемирие с той же легкостью, что начали войну. Мы стояли в обнимку, и я прижималась щекой к его лицу, когда какой-то незнакомец подмигнул нам и сказал: «Любовь – это работа, да?» Я до сих пор слышу, как Кассио отвечает ему с искреннем удивлением, почти что с недовольством: «Нет, нет, ты путаешь. Работа – это любовь», и я до сих пор чувствую, как все его тело натянулось струной под моими пальцами.
Он пулей выскочил на кухню освежить бокал, надеясь застать там одного из своих дилеров, а я вышла в сад посидеть на свежем воздухе. Я чувствовала себя очень уставшей. Еще несколько человек разбрелись среди цветов, курили кто сигареты, кто косяки. Одна беременная девушка включила хит «Just a Lil Bit»[7]7
«Немножко» (англ.).
[Закрыть] рэпера 50 Cent. Свечи от комаров, качели, фонарики. По вспышке света на лужайке я поняла, что кто-то открыл дверь, потом услышала тихие шаги по влажной траве и узнала того парня с обеда.
Он вышел пописать между двумя кустами. Сердце стучало у меня в ушах. Оттуда, где я сидела, его было видно только мне, и, зная это, я подглядывала, пока он стоял лицом к гибискусу. Он обернулся без предупреждения, и мы застыли, глядя друг другу в глаза. Он застегнул ширинку, развернулся и ушел в дом.
Я закурила. Ночь пахла цветами жасмина и бензином от газонокосилки. Рядом со мной разговаривали две незнакомые мне девушки. В темноте я различала их с трудом, но слышала хорошо. Одна сказала:
– Честно говоря, Кассио, конечно, не худший вариант в Риме, но тоже не фонтан.
– Да, прямо скажем, не самая яркая лампочка на люстре.
Они засмеялись. Обе были пьяны. Я затушила сигарету о декоративный фонарик. Если бы не кухня, возможно, у нас было бы время смотреть друг на друга, видеть и любить друг друга, быть нежными, но нас с головой поглотили осьминоги, кукурузная мука, деревянная посуда, отборное молоко, крики, обещания, ожоги, липкие от крови руки, свечной воск, спелые фрукты, проблемы с графиком, проблемы с поставщиками, поломки, амбиции, воспаленные мозоли, бессонные ночи, вишня в сахаре, записки, нацарапанные шариковой ручкой на газетной бумаге, заточенные ножи. Нам было не выбраться. Какое будущее нас ожидало?
В этот момент входная дверь снова открылась. Послышались те же шаги по мокрой траве, и передо мной, слегка запыхавшись, опять возник парень с обеда. Наклонившись, он спросил меня глухим голосом: «Ты бываешь в Париже?»
Я покачала головой под мерцающими фонариками, не совсем понимая, к чему он клонит. Я работала в ресторане. У меня не было времени ни на какие поездки, кроме рыбного рынка и скотобойни. Иногда в понедельник днем я ездила в Остию посмотреть на море. О чем он вообще? В ответ на мое продолжительное молчание он шепотом повторил: «Париж. Я живу в Париже. Будешь там – заходи ко мне».
Он сунул мне клочок бумаги и, явно нервничая, быстро зашагал обратно. Я не сводила с него глаз, пока он не исчез, не вполне понимая, что это было. Когда я развернула бумажку, на ней оказался парижский адрес и номер телефона.
Потом я встретила знакомых у стола для пинг-понга, мы поговорили, сходили в дом за выпивкой, снова поставили ту же песню: «Можем зайти ко мне на немножко, покажу тебе, как я живу, немножко, хочу расстегнуть твои штаны совсем немножко». Кто-то сделал погромче, и мы немного потанцевали. К трем часам ночи за мной, шатаясь, пришел Кассио – пьяный, лоб ледяной, и мы ушли с вечеринки. Дома, неуклюже раздеваясь, он сказал мне:
– Меня посетило озарение. Мне не надо завязывать с веществами, я могу это делать just a lil’bit.
– Нет, не можешь, – сказала я, накрывая его одеялом.
Он тут же заснул. Я легла рядом прямо в одежде. Уткнулась головой ему в плечо и крепко обняла. Лежа с ним в постели, я думала лишь о бумажке в кармане моего пальто.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?