Текст книги "О добывании огня"

О противоположном значении первослов[8]8
  Über den Gegensinn der Urworte.


[Закрыть]
(1910)

В своем «Толковании сновидений» я отметил, сам не понимая его значения, один из выводов моего аналитического исследования. Повторю его здесь в качестве предисловия к данному обзору:

«Чрезвычайно интересно отношение сновидения к категориям противоположности и противоречия. Ими просто-напросто пренебрегают, как будто слова “нет” для сновидения не существует. Противоположности с особым пристрастием собираются в единое целое или изображаются в чем-то одном. Сновидение позволяет себе даже изображать любой элемент в виде его противоположности, а потому ни про один элемент, способный иметь свою противоположность, вначале неизвестно, какое качество он имеет в мыслях сновидения – положительное или отрицательное»[9]9
  См.: «Толкование сновидений», гл. VI, разд. B. / Перевод А. Боковикова. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Древние толкователи сновидений очень широко, по всей видимости, прибегали к представлению о том, что всякое нечто во сне может означать свою противоположность. Эта возможность иногда признается и современными исследователями сновидений, если они вообще готовы согласиться с тем, что сны содержательны и могут быть истолкованы[10]10
  См. также работу Шуберта «Символика сновидений» (1814, гл. II). – Примеч. авт. Г. Г. Шуберт – немецкий философ-мистик и естествоиспытатель. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Не думаю, что меня опровергнут, если я скажу, что все мои последователи в изучении сновидений с научной точки зрения нашли подтверждение приведенному выше утверждению.

Мне не удавалось понять своеобразную склонность работы сновидения к пренебрежению отрицанием и к использованию одних и те же изобразительных средств для выражения противоположностей, пока я случайно не наткнулся на статью филолога Карла Абеля[11]11
  На эту статью немецкого языковеда К. Абеля Фрейд также ссылался в «Тотеме и табу». – Примеч. ред.


[Закрыть], изданную в 1884 году отдельной брошюрой и включенную в следующем году в «Филологические изыскания» автора. Тема кажется любопытной в достаточной степени, чтобы оправдать мое желание процитировать важнейшие отрывки из этой статьи Абеля (мы опустим большинство примеров). Из них можно почерпнуть поразительные подробности: оказывается, работа сновидения, описанная мною, тождественна некоей особенности среди древнейших известных нам языков.

Отметив древность египетского языка, который должен был сложиться и развиться задолго до появления первых иероглифических текстов, Абель продолжает:

«В египетском языке, этом единственном свидетельстве первобытного мира, имеется довольно много слов с двумя значениями, одно из которых прямо противоположно другому. Предположим, если можно вообразить столь очевидную бессмыслицу, что по-немецки слово “сильный” означает и “сильный” и “слабый”; что в Берлине существительное “свет” используется как для обозначения “света”, так и для обозначения “тьмы”; что один житель Мюнхена называет пиво “пивом”, а другой употребляет то же слово, говоря о воде. Вот к чему сводится удивительный обычай, которому древние египтяне исправно следовали в своем языке. Как можно обвинять кого-то в том, что он недоверчиво качает головой, услышав такое?..»

(Далее): «Ввиду этих и множества других подобных случаев употребления слов с противоположным значением не подлежит сомнению, что хотя бы в одном языке имелось большое количество слов, обозначавших одновременно нечто и его противоположность. Как это ни удивительно, мы столкнулись с фактом и вынуждены с ним считаться».

Затем автор отвергает объяснение этого обстоятельства, исходящее из мнения, будто два слова по случайному совпадению сходны по звучанию, а также не менее твердо и решительно опровергает желание соотнести эту картину с «низшей стадией» умственного развития Египта:

«Нелепо приписывать Египту стремление сохранять приверженность бессмыслице. Наоборот, это была колыбель развития человеческого разума… Там сложилась четкая и достойная мораль, там были изложены едва ли не целиком десять заповедей, причем еще в те времена, когда народы, руками которых ныне крепится и поддерживается культура, имели обыкновение приносить человеческие жертвы кровожадным идолам. Народ, зажегший факел справедливости и культуры в столь темную эпоху, вряд ли мог быть настолько глупым в своей повседневной речи и в способе мышления… Люди, способные изготавливать стекло, поднимать и перемещать с помощью разных приспособлений огромные камни, уж всяко должны были, по крайней мере, обладать достаточной рассудительностью для того, чтобы не рассматривать что угодно как одновременно самое себя и свою противоположность. Как же примирить сказанное с тем фактом, что египтяне пользовались странным в своей противоречивости языком?.. Что они применяли одно и то же звуковое выражение для враждебных друг другу мыслей и сочетали в неразрывном единстве то, что состояло в сильнейшей противоположности друг другу?»

Прежде чем предпринимать какие-либо попытки объяснения, необходимо упомянуть вот какую стадию развития и непонятного поведения египетского языка. «Из всех странностей египетского словаря наиболее, возможно, необычной его особенностью является то обстоятельство, что, помимо слов, сочетающих противоположные значения, в нем имеются иные составные слова, в которых два слога противоположного значения объединяются, составляя сложное слово со значением какой-либо одной из двух частей. Так, в этом необычном языке есть не только слова, способные обозначать одновременно “силу” и “слабость”, “повеление” и “повиновение”, но и слова вроде “старый – молодой”, “далеко – близко”, “связать – разорвать”, “снаружи – внутри” и пр. …которые, несмотря на соединение крайностей, означают, скажем, “молодой”, “близкий”, “связывать” и “внутри” соответственно. В этих составных словах противоположные понятия намеренно объединяются не ради какого-то третьего значения, как порой случается в китайском языке, но ради того, чтобы использовать составное слово для выражения значения одной из его противоречащих друг другу частей – той, что и сама по себе имеет такое же значение…»

Однако разгадать загадку проще, чем кажется. Наши понятия обязаны своим существованием сравнениям. «Будь всегда светло, мы не смогли бы отличить свет от тьмы, и, следовательно, у нас не появилось бы ни понятия о свете, ни слова для его обозначения… <…> Ясно, что все в этом мире относительно и имеет самостоятельное существование лишь постольку, поскольку отличается от прочего. <…> Раз всякое понятие в этом отношении есть близнец своей противоположности, то помышление о нем и все попытки передать его другим людям, которые пытались это понятие постичь, попросту не могло осуществляться иначе, кроме как через сопоставление с его противоположностью» (там же). «Раз понятие силы могло появиться лишь в противопоставлении слабости, то слово со значением “сильный” заключало в себе одновременно воспоминание о “слабом” как о том явлении, посредством которого оно впервые возникло. На самом деле это слово обозначало не “силу” и не “слабость”, а отношение и различие между ними, создавшее обоих в равной степени». «Вообще человек не способен был усвоить древнейшие и простейшие понятия без противоречий и противоположностей; лишь постепенно он научился разделять две стороны противоположности и мыслить одну без сознательного сравнения с другой» (там же).

Поскольку язык служит не только для выражения собственных мыслей, но и, что важнее, для передачи оных другим, может возникнуть вопрос, каким образом «первобытный египтянин» давал своему соседу понять, «какую именно часть понятия-близнеца он имел в виду в каждом конкретном случае». В письменном языке это делалось с помощью так называемых «детерминативов»[12]12
  В логографическом (обозначающем слова, а не буквы) письме детерминатив – особый знак для обозначения грамматических категорий (род, число, падеж и пр.). – Примеч. пер.


[Закрыть], которые ставились после буквенных знаков и придавали тем значение, но сами к произнесению не предназначались. «Если египетское слово “кен” означает “сильный ”, то за буквенными знаками следует изображение стоящего вооруженного воина; если то же слово должно обозначать «слабого», за его буквами следует изображение сидящей на корточках безвольной фигуры. Большинство других слов с двумя значениями также сопровождались пояснительными рисунками» (там же). Абель полагает, что в речи желаемый смысл произносимого слова указывался жестом.

Согласно Абелю, именно в «древнейших корнях» обнаруживаются противоположные двойные значения слов. В последующем развитии языка эта двусмысленность исчезла, и можно – во всяком случае, в древнеегипетском языке – проследить все промежуточные стадии, вплоть до однозначности современных словарей. «Слово, изначально имевшее два значения, в более позднем языке разделяется на два слова с общим значением, а сам процесс обеспечивает для каждого из двух противоположных значений определенную фонетическую “редукцию” (изменение) исходного корня. Так, в иероглифах слово “кен” – “сильный – слабый”, уже делится на “кен” – “сильный” и “кан” – “слабый”. Иначе говоря, понятия, к которым приходили исключительно через антитезис, со временем сделались достаточно привычными для человеческого ума, что привело к появлению самостоятельных слов для каждой из двух частей былого единства; так сложилось отдельное фонетическое представление каждой части» (там же).

Наличие существования противоречивых первозначений, легко устанавливаемое для египетского языка, доказывается, по мнению Абеля, также для семитских и индоевропейских языков[13]13
  Согласно одной лингвистической теории, эти группы языков входят в общую «ностратическую» семью, поэтому отмеченное Абелем сходство выглядит оправданным. См.: Иллич-Свитыч В. Опыт сравнения ностратических языков. – М.: УРСС, 2003.


[Закрыть]. «Насколько можно судить о других языковых группах, еще предстоит выяснить, насколько характерна эта картина для них: ведь хотя антитеза должна была исходно присутствовать в мышлении всякого народа, она не обязательно опознавалась или сохранялась повсеместно в значениях слов» (там же).

Далее Абель обращает внимание на тот факт, что философ Бэйн[14]14
  Шотландский философ А. Бэйн, автор множества сочинений по логике, философии и психологии. – Примеч. пер.


[Закрыть], явно не подозревавший о таком развитии языка, выводил необходимость двойного значения слов из чистой теории на логических основаниях. Он ссылается на следующие замечание: «The essential relativity of all knowledge, thought or consciousness cannot but show itself in language. If everything that we can know is viewed as a transition from something ehe, every experience must have two sides; and either every name must have a double meaning, or eise for every meaning there must be two names» («Сущностная относительность всякого знания, мысли или сознания не может не проявляться в языке. Если все, что доступно познанию, рассматривать как переход от чего-то еще, любой опыт должен иметь две стороны; либо каждое имя должно иметь двойное значение, либо для каждого значения должно быть два имени». – Ред.)[15]15
  См. «Логику» Бэйна (1870). – Примеч. авт.


[Закрыть].

Из «Приложения примеров египетских, индогерманских и арабских противоположных значений» я выбираю несколько тех, которые способны, по-моему, удивить даже людей, не слишком-то сведущих в филологии. На латыни altus означает «высокий» и «глубокий»; sacer – «священный» и «проклятый»; соответственно здесь мы имеем полную противоположность по смыслу без какого-либо изменения звучания слова. Фонетическое изменение для различения противоположностей доказывается такими примерами, как clamare («плакать») – clam («тихо», «тайно»); siccus («сухой») – succus («сок»). По-немецки Boden («мансарда» или «земля») по-прежнему означает как самое высокое, так и самое низкое место в доме. Нашему слову bös («плохой») соответствует слово bass («хороший»); от древнесаксонского bat («хороший») произошло английское bad («плохой»), а английское выражение to lock («запирать») родственно немецкому Lücke («дыра», «яма»). Можно еще сравнить немецкое kleben («прилипать») и английское to cleave («расщеплять»), немецкие слова stumm («немой») и Stimme («голос»), и т. д. Пожалуй, даже многократно осмеянный вывод lucus a non lucendo приобретает некоторый смысл[16]16
  Букв. «Роща, ибо не светит» (лат.). – Примеч. ред. Lucus (лат. «роща») будто бы происходит от lucere («светить»), ведь в роще под деревьями света нет. (Объяснение приписывается Квинтилиану.) – Примеч. авт. Марк Фабий Квинтилиан – римский ритор, автор учебника ораторского искусства. – Примеч. пер.


[Закрыть].

В своей статье «Происхождение языка» Абель (1885) приводит сведения, обнажающие иные трудности древнего словоупотребления и мышления. Даже сегодня англичанин, чтобы выразить понятие ohne («без»), произносит without (mitohne, «с – без» по-немецки), и то же самое делает восточный пруссак. Само слово with («с»), которое ныне соответствует немецкому mit, первоначально означало «без» и «с», о чем можно судить по словам withdraw («извлекать») и withhold («удерживать»). То же преобразование заметно в немецких словах wider («против») и wieder («вместе с»).

В сопоставлении с работой сновидения бросается в глаза еще одна примечательная особенность древнеегипетского языка, имеющая важное значение. «В египетском языке слова могут – по-видимому, из этого следует исходить – менять свое звучание наряду со смыслом. Предположим, что немецкое слово gut (“хороший”) на самом деле египетское; тогда оно может означать и “плохой”, и “хороший”, а произноситься как tug и как gut. Многочисленные примеры такого оборачивания звуков, слишком обильные для того, чтобы объяснять их случайностью, встречаются также в арийских[17]17
  То есть индоевропейских. – Примеч. ред.


[Закрыть] и семитских языках. Ограничиваясь в первую очередь германскими языками, отметим следующие слова: Topf – англ. pot («горшок»); англ. boat – tub («лодка – чан»); англ. wait – täuwen («медлить»); англ. hurry – Ruhe («спешить»); англ. care – reck («заботиться»); Balken – Klobe («бревно»). Если обратиться к другим индогерманским языкам, количество соответствующих случаев возрастет: лат. capere – packen («брать»); лат. ren – Niere («почка»); англ. the leaf (Blatt) – лат. folium («лист»); рус. dum-a («думать»), греч. thymos – санскр. mêdh, mûdha («ум»), Mut [ «храбрость»); rauchen – рус. kur-ít («курить»); kreischen – англ. to shriek («вопить») и т. д.».

Абель пытается объяснить это оборачивание звуков как удвоение или редупликацию корня. Признаюсь, что здесь уже трудно уследить за ходом мысли филолога. Но вспоминается в этой связи, что дети любят играть в переиначивание слов, а работа сновидения часто использует переиначивание сновидческого материала для различных целей. (Меняется порядок уже не звуков, а образов.) Следовательно, кажется более обоснованным выводить оборачивание звуков из некоего более глубинного явления[18]18
  О явлении оборачивания звуков (метатезис), который, быть может, еще теснее связан с работой сновидения, чем противоречивые значения (антитезис), см. также статью Майера-Ринтельна (газета «Кельнише цайтунг» от 7 марта 1909). – Примеч. авт. В. Майер-Ринтельн – немецкий языковед. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Опираясь на сходство между упомянутой в начале моей статьи особенностью работы сновидения и примерами из изучения древнейших языков, можно отыскать подтверждение сложившемуся у нас взгляду на регрессивный, архаический характер выражения мысли во сне. Мы, психиатры, не можем отделаться от подозрения, что лучше понимали бы и переводили язык сновидений, если бы знали больше о развитии языка[19]19
  Правдоподобно также предположить, что первоначальное противоположное значение слов являлось готовым психическим механизмом, который используется по сей день для различных целей при оговорках, в результате чего вслух произносится противоположное тому, что человек хотел сказать. – Примеч. авт.


[Закрыть].

«Велика Диана Эфесская»[20]20
  «Gross ist die Diana der Epheser».
  Отклик на сочинение французского исследователя Ф. Сартио «Мертвые города Малой Азии» (1911). В заголовке обыгрывается библейский текст (Деян. 19: 28). – Примеч. ред.


[Закрыть]
(1911)

Древнегреческий город Эфес в Малой Азии, за изучение развалин которого, между прочим, надо поблагодарить нашу австрийскую археологию[21]21
  С 1895 г. на средства австрийского мецената в Эфесе работала немецкая археологическая экспедиция, а в 1898 г. был основан Австрийский археологический институт, который ведет в городе раскопки по сегодняшний день. – Примеч. пер.


[Закрыть], особенно прославился в античности великолепным храмом в честь богини Артемиды (Дианы). Ионийские захватчики – возможно, в восьмом столетии до нашей эры – захватили город, издавна населенный людьми азиатской расы, и столкнулись с культом древней богини-матери, возможно носившей имя Упис; они отождествили ее с Артемидой, божеством их родной земли. Свидетельства раскопок показывают, что на протяжении столетий на одном и том же месте в городе было построено несколько храмов в честь богини. Четвертый из этих храмов был уничтожен пожаром, который устроил безумец Герострат в 356 году до н. э., в ночь, когда родился Александр Македонский. Этот перестроенный храм был более величественным, нежели все предыдущие; в нем служили многочисленные жрецы, туда стекались маги[22]22
  То есть персидские «чародеи», астрологи и пр. – Примеч. пер.


[Закрыть] и паломники, а в храмовых лавках торговали амулетами, памятными дарами и подношениями. Вообще как торговую столицу Эфес можно сравнить с нынешним Лурдом[23]23
  В 1858 г. во французском Лурде случилось явление Богоматери, и с тех пор этот городок является важным центром паломничества. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Приблизительно в 54 году нашей эры апостол Павел провел в Эфесе несколько лет. Он проповедовал, творил чудеса и нашел множество последователей среди горожан. Иудеи его преследовали и обвиняли, так что он отделился от них и основал независимую христианскую общину. Вследствие распространения вероучения пришло в упадок ремесло золотых дел мастеров, которые изготавливали на память о святом месте крохотные фигурки Артемиды и самого храма – для верующих и паломников со всего света[24]24
  См. также стихотворение Гёте (Sophienausgabe, 2, 195). – Примеч. авт. Имеется в виду драма в стихах «Ифигения в Тавриде», где Эфес и храм Дианы-Артемиды служат местом действия. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Павел был слишком строгим иудеем для того, чтобы позволить древнему божеству уцелеть под другим именем, чтобы, если угодно, перекрестить богиню, как поступили ионийские завоеватели с богиней Упис. Словом, благочестивые ремесленники и художники Эфеса забеспокоились о судьбе своей богини – и своих заработках. Они восстали и, беспрестанно восклицая: «Да славится Диана Эфесская!», – заполонили главную городскую улицу, так называемую Аркадскую; толпа устремилась к театру, где их предводитель Димитрий произнес подстрекательскую речь против всех иудеев и против Павла в частности. Властям с трудом удалось подавить недовольство – мятежников заверили, что величию богини ничто не угрожает, что она недосягаема для любого покушения[25]25
  Деян. 19:23–29. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Церковь, основанная Павлом в Эфесе, недолго хранила верность апостолу. Со временем она подпала под влияние некоего Иоанна, чью личность историкам удалось установить далеко не сразу. Возможно, это тот самый автор Апокалипсиса, ибо текст той библейской книги изобилует нападками на апостола Павла. Предание отождествляет его с апостолом Иоанном, которому приписывается авторство четвертого Евангелия. Согласно этому Евангелию, Иисус с Креста воззвал к Своему любимому ученику, указывая на Марию: «Се, Матерь твоя!»[26]26
  Ин. 19:27. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Тогда Иоанн взял на себя попечение о Марии. Потому, когда он отправился в Эфес, Мария его сопровождала. Соответственно рядом с церковью апостола в Эфесе возвели первую базилику в честь этой новой богини-Матери христиан. Существование этого храма засвидетельствовано уже в четвертом веке. Так у города снова появилась великая богиня-покровительница, под новым именем, а в остальном мало что изменилось. Мастера тоже возобновили работу по изготовлению фигурок для новых паломников. Но вот та функция Артемиды, которую отражает ее прозвище Купотрофос, перешла святому Артемидору[27]27
  Купотрофос (греч.) – воспитательница мальчиков. Относительно святого Артемидора автор, возможно, ошибался: в католицизме покровителями рожениц считаются святая Анна, святой Антоний Падуанский и святой Жерар Майельский. – Примеч. пер.


[Закрыть], отныне ставшему покровителем рожениц.

Затем город был покорен мусульманами, а впоследствии разрушен: река, на которой он стоял, пересохла, и Эфес опустел. Впрочем, и тогда великая богиня Эфеса не оставила своих притязаний. В наши дни она явилась в облике Святой Девы благочестивой немецкой девушке Катарине Эммерих из Дюльмена[28]28
  Католическая блаженная, которую часто посещали видения; была отмечена стигматами. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Она описала той дорогу в Эфес, обстановку дома, в котором жила в городе и в котором умерла, свою постель и прочее имущество. Что ж, сам дом и ложе были найдены именно такими, какими их описала Святая Дева, и сегодня уже они привлекают в Эфес паломников.

Сюжеты сказок в сновидениях[29]29
  Märchenstoffe in Traumen.


[Закрыть]
(1913)

Ничуть не удивительно, что психоанализ подтверждает особое значение народных сказок в душевной жизни наших детей. Кое для кого воспоминания о любимых сказках и вовсе подменяют собой воспоминания о собственном детстве; они превращают эти сказки в покрывающие воспоминания (Deckerinnerungen)[30]30
  См. статью автора «О покрывающих воспоминаниях» (1899). – Примеч. ред.


[Закрыть].

Кроме того, элементы и мотивы, заимствуемые из сказок, нередко встречаются в сновидениях. Истолковывая те или иные фрагменты снов, пациент фактически использует сказку в качестве ассоциации. В настоящей статье я приведу два примера этого широко распространенного явления. Но при всем желании мы сможем разве что намекнуть на истинные отношения между сказками, историей детства сновидца и его неврозами, пусть при подобном ограничении велика опасность разорвать важнейшую для аналитика взаимосвязь.

I

Вот сон молодой замужней женщины, которую за несколько дней до этого посетил ее муж. Она находится в комнате, стены которой целиком выкрашены в коричневый цвет. Маленькая дверца ведет на верхнюю площадку крутой лестницы, и по этой лестнице в комнату входит диковинный человечек (Männlein) – совсем крохотный, беловолосый, на макушке у него плешь, а нос красный. Пританцовывая, он обходит комнату, забавно кривляется, а потом уходит вниз по лестнице. Одет он в серое, причем сквозь одежду просвечивает тело. (Впоследствии пациентка внесла поправку: на человечке был длинный черный сюртук и серые брюки.)

Анализ таков. Описание наружности карлика полностью соответствовало облику свекра сновидицы[31]31
  За исключением того обстоятельства, что у карлика во сне волосы были коротко подстрижены, а тесть сновидицы носил длинные волосы. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Впрочем, сама пациентка сразу же вспомнила сказку о Румпельштильцхене[32]32
  Демонический карлик из одноименной сказки в сборнике братьев Гримм. – Примеч. пер. Об этом образе см. также работу автора «Художник и фантазирование» (1908). – Примеч. ред.


[Закрыть], герой которой плясал не менее забавно, чем карлик в ее сновидении; раскрыв свое имя королеве, он тем самым лишился права на королевского первенца королевы и в ярости разорвал себя надвое.

Пациентка же в тот день так разозлилась на своего мужа, что была, как она выразилась, готова его разорвать.

Коричневая комната поначалу истолкованию не поддавалась. Пациентке вспоминалась лишь столовая в доме родителей, обшитая деревянными панелями того же цвета. Но затем она припомнила несколько историй об узких кроватях, на которых так неудобно спать вдвоем. Несколькими днями ранее в беседе за столом, когда речь зашла о кроватях в других странах, она произнесла какую-то нелепицу – вполне невинную, по ее словам, – и все присутствующие расхохотались.

Сновидение становится понятным. Коричневая комната с деревянными[33]33
  Дерево, как хорошо известно, часто выступает женским или материнским символом (materia, Мадейра и т. д.). – Примеч. авт.


[Закрыть] стенами – это на самом деле кровать, которая через ассоциацию со столовой превратилась в брачное ложе[34]34
  Видеть во сне стол и кровать – состоять в браке. – Примеч. авт.


[Закрыть]. То есть пациентке приснилось брачное ложе, а в гости она ожидала молодого супруга, который после нескольких месяцев отсутствия навестил ее, дабы исполнить свой супружеский долг в двуспальной кровати. Но за его фигурой таился образ отца ее мужа, то есть свекра.

За этим первым истолкованием просматривается проблеск более глубокого, сугубо сексуального материала. Комната – это вагина (комната в пациентке – во сне все наоборот). Маленький человечек, который корчит рожи и ведет себя смешно, – это пенис. Узкая дверца и крутая лестница подтверждают, что картина – целиком представление полового акта. Вообще привычно считать, что пенис символизируется ребенком, но далее будет показано, что имеются все основания видеть в данном случае пенис в отцовской фигуре.

Разгадка оставшейся части сновидения полностью укрепляет нас в таком толковании. Сама сновидица объясняет прозрачную серую одежду человечка из сна как презерватив. Можно заключить, что мысли о недопущении зачатия и опасения по поводу того, не заронит ли посещение мужа семя второго ребенка в ее чрево, были среди основополагающих причин сновидения.

Что касается черного сюртука, то наряды такого покроя отлично подходили мужу сновидицы. Она подумывала уговорить его носить подобные наряды постоянно. Следовательно, муж в сновидении, облаченный в черный сюртук, предстал именно таким, каким она хотела его видеть. Сочетание черного сюртука и серых брюк тоже имело схожее значение просьбы: «Я хотела бы, чтобы ты одевался вот так. Ты мне нравишься именно таким».

Образ Румпельштильцхена изящно увязан с мыслями сновидицы, лежавшими в основе сновидения (то есть с дневными помыслами) по принципу противоположности. В сказке этот человечек приходит забрать у королевы ее первенца. Во сне карлик принимает облик отцовской фигуры, поскольку вызывает мысли о втором ребенке. При этом образ Румпельштильцхена позволяет заглянуть и в более глубокий, инфантильный слой сновидений. Забавный человечек, само имя которого неизвестно, а тайна которого усердно выясняется; карлик, способный на фокусы сродни чудесам – в сказке он превращает солому в золото; злость на него – точнее, на его хозяина, которому завидуют из-за обладания им (зависть девушки к пенису), – все это элементы, отношение которых к сути невроза пациентки едва ли, как уже было сказано, может быть затронуто в настоящей статье. Коротко подстриженные волосы карлика во сне, несомненно, исподволь связаны с темой кастрации.

Если внимательно проследить на четких примерах, как сновидцы используют сказки и когда они на сказки ссылаются, то, может быть, нам удастся уловить некоторые особенности, которые помогут в истолковании ряда сохранившихся неясностей в самих сказках.

II

Молодой человек рассказал мне следующий сон. Предлог для воспоминаний о раннем детстве он видел в том обстоятельстве, что его родители переехали из одного загородного имения в другое незадолго до того, как ему исполнилось пять лет; сон же – по его словам, первый запомнившийся из всех – приснился ему, когда семья еще проживала в первом поместье.

«Мне приснилось, что за окном ночь, а я лежу в постели. (Моя кровать была обращена изножьем к окну, за которым стояли в ряд старые деревья. Во сне была зима, и за окном было темно.) Вдруг окно само собой отворилось, и я с ужасом увидел, что на большом дереве перед окном сидят белые волки. Их было шесть или семь – совсем белые, больше похожие на лис или овчарок, потому что у них были пышные лисьи хвосты и они вострили уши, как собаки, когда к чему-то прислушиваются. Вне себя от страха – должно быть, испугался, что волки меня съедят, – я закричал и проснулся. Няня тут же прибежала проведать, что со мною случилось. Понадобилось довольно много времени, прежде чем я убедился, что это всего-навсего сон; перед глазами так и всплывали раскрытое окно и волки на дереве. Наконец я успокоился, ощутил, что мне ничто не грозит, и снова заснул.

Единственным действием во сне было открывание окна; волки сидели совершенно неподвижно, да и ветви дерева не раскачивались. Звери расположились справа и слева от ствола и смотрели прямо на меня. Буквально глаз не отрывали. Думаю, это был мой первый тревожный сон. Мне тогда было то ли три года, то ли четыре; самое большее – пять лет. В итоге я лет до одиннадцати-двенадцати неизменно боялся увидеть во сне что-то ужасное».

К рассказу пациент приложил рисунок дерева с волками, в подтверждение своего описания. Анализ сна позволил выявить следующий материал.

Сам пациент связывал этот сон с воспоминанием о том, что в ранние годы детства сильно боялся волка, изображение которого увидел в книге сказок. Сестра, будучи куда старше и развитее, постоянно его дразнила, то и дело показывала ему эту картинку под любым предлогом, чтобы он испугался и заплакал. На той картинке волк стоял прямо – одна лапа приподнята в шаге, когти выпущены, уши настороже. Судя по всему, это была иллюстрация к сказке о Красной Шапочке.

Почему волки во сне оказались белыми? Пациенту припомнились овцы, большие отары которых паслись по соседству с поместьем. Отец иногда брал мальчика с собой на прогулку «посмотреть овечек», и каждый раз, когда это случалось, пациент испытывал удовольствие и гордость. Позже – как удалось установить в ходе анализа, это вполне могло произойти незадолго до сновидения – среди овец вспыхнула эпидемия. Отец мальчика послал за последователем Пастера, который привил животных[35]35
  То есть за ветеринаром, который, в отличие от многих своих коллег, применял на практике разработанные знаменитым французским химиком Л. Пастером вакцины от ряда инфекционных болезней. – Примеч. пер.


[Закрыть], но после прививки овцы стали умирать еще быстрее.

Как волки очутились на дереве? Пациент вспомнил историю, услышанную от своего дедушки. Трудно сказать, было ли это до или после сновидения, но тема побуждает решить в пользу первого срока. История следующая: один портной сидел за работой, и тут окно распахнулось, и в комнату впрыгнул волк. Портной замахнулся на зверя своим складным метром – нет (поправился пациент), схватил зверя за хвост и оторвал, так что волк в ужасе сбежал. Спустя какое-то время портной пошел в лес и вдруг заметил впереди стаю волков; недолго думая, он забрался на дерево, чтобы его не загрызли. Поначалу волки растерялись, но потом покалеченный зверь, который тоже был в этой стае и жаждал отомстить портному, предложил становиться друг на друга, пока последний не доберется до жертвы. Мол, сам он, еще крепкий, хоть и пожилой, встанет в основание пирамиды. Волки так и поступили, но тут портной, узнавший изувеченного волка, вдруг громко закричал: «Хватай серого за хвост!» Бесхвостый волк, напуганный воспоминанием, кинулся прочь, а остальные попадали наземь.

В этой истории присутствует дерево – быть может, то, на котором сидели волки в сновидении. Также здесь сразу опознается намек на комплекс кастрации, ведь старый волк лишился своего хвоста. Лисьи хвосты волков во сне, по всей видимости, как бы восполняют эту бесхвостость.

Почему волков было шесть или семь? На этот вопрос никак не удавалось найти ответ, пока я не предположил, что напугавшая пациента в детстве картинка с волком не имела отношения к сказке о Красной Шапочке. Ведь в этой сказке волк предстает всего дважды – когда встречает Красную Шапочку в лесу и когда ложится в постель в бабушкином чепце. Следовательно, за воспоминанием об этой картинке должна стоять какая-то другая сказка. Вскоре выяснилось, что подразумевалась, скорее всего, сказка «Волк и семеро козлят». В ней встречаются числа семь и шесть – волк съедает шестерых козлят, а седьмой успел спрятаться. Да и белый цвет тоже упоминается: волк выбелил себе лапы в пекарне после того, как козлята в первый раз опознали его по серой лапе. Вообще у двух этих сказок много общего. В обеих налицо мотивы поедания, вспарывания брюха, извлечения проглоченных и насыпания вместо них камней; кроме того, там и там злой волк гибнет. Еще в сказке о козлятах наличествует дерево: волк, когда наелся, лег под дерево и захрапел.

Мне придется, по особой причине, снова обратиться к этому сновидению в другом месте, истолковать его и рассмотреть его значение более подробно[36]36
  См. работу автора «Из истории одного детского невроза» (1918). – Примеч. ред.


[Закрыть]. Ведь это самый ранний тревожный сон, который сновидец помнит из своего детства, и его содержание, в связи с другими, более поздними сновидениями, а также с некоторыми событиями детства, крайне ценно для аналитика. Здесь же по необходимости ограничимся отношением сновидения к двум сказкам, у которых столько общего друг с другом, то есть к сказкам о Красной Шапочке и волке и семерых козлятах. Впечатления пациента от этих сказок проявились в виде регулярной фобии – боязни животных. Эта фобия отличалась от других подобных случаев только тем, что животное, внушавшее страх, не было доступным для наблюдения (как лошадь[37]37
  См. работу автора «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909). – Примеч. ред.


[Закрыть] или собака); о волке пациент знал лишь по сказкам и по книжкам с картинками.

Обещаю как-нибудь рассмотреть подробно объяснение этой боязни животных и то значение, которое им придается. Пока же замечу только, что это объяснение находится в полной гармонии с основным признаком невроза, от которого страдал означенный сновидец в более поздние годы своей жизни. Страх перед отцом был самым сильным мотивом болезни, а амбивалентное отношение к каждому заместителю отца сделалось господствующим в его жизни (и в поведении в ходе лечения).

Если в случае моего пациента волк был просто-напросто заместителем отцовской фигуры, то возникает вопрос, скрывается ли в сказках о волке, поедавшем козлят, и о Красной Шапочке еще что-либо, кроме инфантильного страха перед отцом[38]38
  Ср. сходство между этими двумя сказками и мифом о Кроносе, на которое указал Ранк (1912). – Примеч. авт. О. Ранк – австрийский психоаналитик, автор теории о «первичной травме рождения». Фрейд ссылается здесь на его работу «Мотив инцеста в литературе и легенде»», впервые опубликованную в 1912 г. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Удалось установить, что отец моего пациента был склонен, как свойственно очень многим родителям в общении со своими детьми, предаваться «ласковым оскорблениям»; вполне возможно, что в ранние годы жизни пациента отец (затем ставший куда строже) не раз, играя с мальчиком или того обнимая, угрожал в шутку его «слопать». Одна из моих пациенток рассказывала мне, что двое ее детей никогда не смогут полюбить своего дедушку, потому чо тот, дурачась с ними, пугал внуков – дескать, вот он их поймает и вспорет им животы.