Текст книги "Ворон, колдунья и старая лестница"

– А что это такое в клетке? – снова пристала Джени, не промолчав и минуты. – А в тех двух маленьких клетках что такое? А что у тебя с волосами? А что это ты себе налепила на лоб? – Младшая сестра имела привычку задавать следующий вопрос, не дожидаясь ответа на предыдущий.

Впрочем, Аманда и не собиралась ей отвечать. Она только сказала: «Это ворона, держись от нее подальше». И еще: «Змея и рогатая жаба, и к ним тоже не подходи». Потом девочка резко замолчала и принялась убирать одежду в комод.

Вскоре Джени успокоилась, уселась рядом с Эстер у большой клетки и начала рассказывать сестре о воронах: что те едят, какие звуки издают и для чего делаются пугала. Такова была еще одна раздражающая привычка Джени: если она не сыпала бесконечными вопросами, на которые никто не отвечал, она отвечала на вопросы, которые никто не задавал.

Все это время Аманда невозмутимо раскладывала вещи.

Блэр, до сих пор стоявший в дверях, наконец решился зайти в комнату. Он прислонился к комоду и, улыбаясь, уставился на Аманду. Та подняла на малыша глаза и отвернулась, но через секунду опять посмотрела на него.

От Блэра практически невозможно было отвести взгляд, особенно когда он улыбался. Светловолосый и голубоглазый, как и Джени, во всем остальном мальчик обладал совершенно необычной внешностью. По словам Молли, такое лицо, как у него, редко когда увидишь. Она говорила, что больше не будет пытаться нарисовать его портрет, поскольку в каком стиле Блэра ни изображай, он всякий раз получается словно херувим с рождественской открытки.

Аманда еще несколько раз косилась на Блэра. Наконец она не выдержала:

– Как тебя зовут?

Малыш шевельнул губами, но сказал что-то совсем не слышное.

– А этот мелкий вообще говорит? – спросила Аманда Дэвида.

– Говорит, – отозвался Дэвид. – Просто Блэр не любит болтать понапрасну.

– А-а, ну тогда ладно.

– Им с Эстер всего по четыре годика, – пояснил Дэвид, – они близнецы.

– Да, про близнецов я знаю, – ответила Аманда.

В третий и последний поход за вещами пришлось взять всех троих малышей, чтобы не подпускать их к клетке с вороной. Оставалось перенести только один небольшой чемодан и коробку с книгами – как назло, самую большую и тяжелую из всех.

– Да уж, книжек у тебя много, – вздохнул Дэвид.

– Ага, – делано равнодушно ответила Аманда. – Тут в основном всё из моей оккультной библиотеки. Ну, знаешь, по черной магии, спиритизму, астрологии, колдовству и всякому такому.

– Ух ты! – мальчик вытащил несколько томов, чтобы отдать их Джени, и ощутил знакомое волнующее и приятное чувство, которое всегда испытывал, оказавшись в библиотеке. Он интересовался волшебством и много прочитал на эту тему, но большинство книг из коробки Аманды видел впервые. Две, лежавшие сверху, назывались «Дома с привидениями» и «Современное колдовство»; на обложке «Колдовства» был изображен багровый закат и луна, подернутая редкими облаками.

– Вот это да, – восхитился Дэвид. – А можно я возьму почитать?

– Ну-у, – замялась Аманда, – вообще-то я свои книги никому, кроме Леи, не даю. И потом, мне кажется, ты неподходящего типа.

– В смысле неподходящего?

– Ну, магического типа. Вот какой у тебя знак?

– Знак?

– О-ох! – Аманда издала звук, одновременно похожий на фырканье и вздох. – Знак! Знак Зодиака! Ну, твой астрологический знак!

Дэвид помотал головой. Аманда снова недоверчиво хмыкнула.

– Когда у тебя день рождения? – спросила она снисходительно-терпеливым тоном, которым взрослые обычно разговаривают с детьми. Мальчик ответил, что родился второго октября, и Аманда многозначительно кивнула: – Теперь всё понятно.

Взяв последний чемодан, она стала подниматься по лестнице. Дэвид шел следом с коробкой в руках, а за ним топали малыши, и каждый нес по паре книг. Но коробка все равно оказалась очень тяжелой. Дотащив ее до лестничной площадки, Дэвид совсем обессилел.

– Идите, – сказал он, – я минутку отдохну.

Он опустил коробку на пол и растянулся на спине рядом с ней.

Однако никто никуда не пошел. Аманда уселась на верхнюю ступеньку лестницы, и малышня, естественно, тоже не стала отрываться от старших. Блэр и Эстер плюхнулись на пол, прижавшись к Дэвиду, а Джени переступила через голову брата, едва не задев его ухо, и устроилась на верхней ступеньке рядом с Амандой.

– Тебе нравится наш новый дом? – спросила малышка. – У него есть имя. Он называется «Уэстерли». Ты вообще жила когда-нибудь в доме, у которого было свое имя? Мы никогда не жили в таком доме. В нем шестнадцать с половиной комнат.

Дэвид тяжело вздохнул.

– Да нет в нем столько комнат, – устало произнес он. – И быть не может.

– А вот и может, вот и может! Я сама считала. Я вчера их считала. Я же считала, правда, Тессер?

– Ну, значит, ты посчитала каждое крыльцо, и все ванные, и вообще всё, что только можно, – отозвался брат. – Крыльцо и ванные не считаются.

– А вот и считаются, ванные считаются! – настаивала Джени. – И я их посчитала. И получилось шестнадцать с половиной комнат. А тебе нравится наш новый дом, Аманда? Нравится, ведь правда?

Наступила тишина. Дэвид приподнялся и сел, наблюдая за Амандой. Та смотрела на Джени, упершись подбородком в ладонь.

– Новый? – наконец проронила она. – Мне показалось, это очень старый дом.

– Ага, – согласилась Джени, – это жутко старый дом, и Дэвид говорил, что в нем есть секретные ходы, и тайники с сокровищами, и даже привидения.

Аманда подняла глаза на Дэвида. Вот ведь болтушка, подумал мальчик и помотал головой.

– Да не говорил я такого, – объяснил он. – Я всего лишь сказал, что этот дом похож на те, в которых могли бы быть такие вещи.

– И Дэвид даже искал их, – перебила Джени. – С линейкой.

Дэвид поднялся и взялся за коробку, однако Аманда и не думала двигаться с места, преграждая ему путь.

– С линейкой? – переспросила она.

Мальчик снова сел.

– Ну, я читал о том, как измерять стены в старых домах. Сначала надо измерить снаружи, потом внутри, и если данные не сходятся, то, возможно, в стене есть потайная комната или проход.

Аманда задумчиво кивнула. Она по-прежнему сидела, уперев подбородок в ладонь, и с любопытством осматривала ту часть дома, которая была видна с лестничной площадки. Не такую уж и маленькую часть, кстати говоря.

Прямо напротив, почти на одном уровне с верхней ступенькой, висела огромная люстра, освещавшая холл; выше нее над входом цветными стеклышками переливался круглый витраж. Солнечный свет рассыпался в хрустальных подвесках люстры тысячами дрожащих пятнышек – красных, зеленых, золотых.

Массивную входную дверь украшала резная рама темного полированного дерева. Справа и слева располагались двери в столовую, гостиную и большой зал, а если перегнуться через перила, далеко в конце коридора была видна дверь в кухню.

Но, пожалуй, самой примечательной частью дома была собственно лестница – не очень широкая, сделанная из той же породы дерева, что и рама входной двери, с перилами, украшенными искусной резьбой. Каждый ее пролет венчала оплетенная виноградной лозой колонна с шаром наверху, к которому слева и справа тянулись пухлыми пальчиками купидоны. По словам отца Дэвида, перила представляли собой уникальное произведение искусства и, учитывая возраст дома, великолепно сохранились. Только в нескольких местах на дереве виднелись сколы и трещины, а у одного купидона на лестничной площадке почему-то не было головы.

Дэвид потянулся к пострадавшей статуэтке и задумчиво провел пальцами по ее шее.

– Кто это сделал? – спросила Аманда.

– Не знаю, – ответил мальчик, – но точно не мы. Должно быть, это случилось очень давно. Смотри – кто-то зачистил место, где была голова, шкуркой и покрыл его лаком.

– Мы не ломали голову, – сказала Джени. – Это кто-то другой сломал. А почему ее просто не приклеили на место, Дэвид? Почему у купидона нет головы? А у него вообще хоть когда-нибудь была голова?

Брат вздохнул.

– Ну конечно была. У остальных-то купидонов есть. Осторожнее ты!

Спотыкаясь о ноги брата и сестры и отдавливая им пальцы, Джени пробралась наверх к безголовой фигурке и присела рядом, почти касаясь ее носом.

– Бедный маленький купидон, – проговорила она дрожащим голосом героини мыльной оперы, и Дэвид понял, что сейчас начнется. Младшая сестра собиралась поведать леденящую душу историю, причем чем страшнее, тем лучше.

– Бедный маленький купидон, – повторила малышка, и голос ее задрожал еще сильнее. – Играл он себе со своими братьями-купидонами, играл, а потом однажды пришел ужасный голодный великан с большим топором и отрубил…

– Прекрати, Джени! – сказал Дэвид достаточно громко, чтобы заглушить сестру, потому что Блэр и Тессер уже уставились на нее огромными от ужаса глазами.

– И голова бедного купидона отвалилась, и покатилась, и… – продолжала фантазировать Джени.

– Джени, да прекрати же! – закричал Дэвид. – Тессер, ничего этого никогда не было.

– А что было? – спросила Эстер.

– Ну, друзья-купидоны просто взяли и спрятали его голову – ради шутки.

– Нет, – возразила Джени. – Пришел страшный ужасный великан и отру…

– Так, всё, хватит, Джени, – Дэвид схватил сестру за плечи, опрокинул на пол и зажал ей рот. Иногда это был единственный способ утихомирить выдумщицу. – Знаешь, друзья-купидоны спрятали его голову потому, что он слишком много болтал. Вот что бывает, когда слишком много болтаешь.

Когда Джени наконец смирилась и перестала бормотать, Дэвид внезапно понял, что совершенно забыл про Аманду, которая все это время наблюдала за ними. Он отпустил Джени и взглянул на девочку, но выражение лица Аманды ровным счетом ничего ему не говорило. Она, как и прежде, сидела, опершись подбородком о ладонь, и смотрела на них. Все-таки в том, что никогда невозможно было понять, о чем она думает, определенно крылась какая-то загадка.

Глава 3

Когда все вещи Аманды были перенесены в ее комнату, девочка заперлась изнутри на ключ. Близнецы еще долго стояли у двери в ожидании, что та все-таки откроется, но в конце концов решили отправиться в путешествие вниз по лестнице. Джени занялась перетаскиванием загона для лошадки в свою комнату, а Дэвид вернулся к себе. Он открыл дверь, передвинул любимое мягкое кресло так, чтобы видеть весь коридор и вход в комнату Аманды, и взялся за недочитанную книгу. Мальчик довольно долго шелестел страницами, даже увлекся, но «новая сестра» так и не появилась.

Дэвид вообще любил читать, да и книжка попалась довольно интересная, но сегодня у него совсем не получалось сосредоточиться. Что-то не давало мальчику покоя. Один раз, когда он проходил по коридору в ванную, ему послышалось, что из комнаты Аманды доносится какой-то странный шум. Звук был низкий, ритмичный, повторяющийся снова и снова, словно кто-то пел песню.

Чуть позже Дэвид решил, что пора пойти проверить Джени, просто чтобы убедиться, что та не занимается ничем потенциально опасным. Конечно, сейчас, когда у них снова появилась мама, Дэвид уже не должен был так сильно заботиться о малышах, по крайней мере когда Молли никуда не уезжала. Но он не отказывался от возни с младшими – теперь, видимо, уже скорее по привычке.

Его путь вновь лежал мимо двери комнаты Аманды, из-за которой по-прежнему раздавался ритмичный шум. Дэвид остановился и секунду прислушивался, когда низкий, похожий на песню звук внезапно оборвался и чей-то голос громко и отчетливо произнес «ой!».

Затем последовало несколько неразборчивых слов, которые Дэвид не расслышал, но уловил настроение. Они звучали примерно так: «Ты бу-бу-бу, бу-бу-бу ворона! Я тебя сейчас бу-бу-бу, ты бу-бу-бу!»

Потом раздался резкий звонкий звук, как будто кто-то дернул туго натянутую струну, карканье и шаги. Дэвид предпочел поскорее ретироваться.

Когда он понял, что вот-вот наступит время обеда, а Аманда дверь открывать не собирается, то закрыл книгу и спустился в кухню.

Молли чистила овощи. Расстроенной она на первый взгляд не казалась, но была необычно тихой, а глаза ее чуть покраснели.

Дэвид сказал: «привет» и примостился с краю стола. Обычно этого хватало, чтобы мачеха с ним заговорила – она любила поболтать.

Но Молли сказала только:

– О, привет, Дэвид. – И, помолчав, спросила: – Уже видел Аманду?

– Конечно, – ответил Дэвид. – Я ей помог занести вещи в комнату.

– Умница, – похвалила Молли. Дэвид ждал продолжения, но больше она ничего про Аманду не сказала. Наконец мальчик не выдержал, поднялся и заглянул в раковину.

– Ты уже всё почистила? – спросил он.

– Нет, еще картошка осталась.

– Вот я ею и займусь, – заявил Дэвид.

Губы Молли дрогнули в улыбке, и ему на секунду стало неловко: показалось, что мачеха собирается его обнять. Пришлось поспешно объяснять, что он обожает чистить картошку, потому что это жутко интересно – снимать кожуру со всей картофелины одной длинной спиралью.

Мачеха вернулась к обеду, стоявшему на плите. Расправляясь с картошкой, Дэвид то и дело искоса на нее поглядывал.

Он не воспринимал Молли как маму, но сам себе объяснял это тем, что она совсем не похожа на его настоящую маму. Настоящая мама запомнилась ему как фея из сказки, и не только потому, что с ее смерти прошло вот уже больше года. Просто она всегда была необыкновенной: красивая, добрая и чуть-чуть капризная, мама все время витала в облаках и рассказывала удивительные истории о том, что в реальной жизни никогда не случается.

Молли, конечно, совсем другая. Невысокая и подвижная, она, будучи художницей, очень любила надевать синие джинсы и старую мешковатую рубашку, заляпанную пятнами краски. Свои каштановые волосы Молли обычно собирала в хвост, а по дому предпочитала ходить босиком. Во всем, кроме живописи, она была чересчур быстра и резка, отчего у нее довольно часто всё валилось из рук. Свои неудачи мачеха, как правило, обращала в шутку, но порой могла всерьез рассердиться – на минуту-другую.

Дэвид так и не привык воспринимать Молли как маму. Первое время он подолгу размышлял о ней, но с недавних пор перестал волноваться по этому поводу. Сначала, когда Молли с отцом были просто друзьями, Дэвид считал, что она классная: они все вместе ходили на прогулки, а потом, если у домработницы оказывался выходной, Молли готовила обед на всю семью. Веселости ей тоже было не занимать, с мелкими она играла и смеялась, а с ним разговаривала почти как со взрослым. Но потом, когда Дэвид обнаружил, что Молли и отец намерены пожениться, он стал замечать в ней и другое. Теперь мальчик обращал внимание на то, как она кричала, когда злилась, и на то, как одевалась, а главное – Молли вела себя с Тессер, Блэром и Джени так, как будто они ее собственные дети. А ведь со смерти их мамы прошло не так уж много времени, пусть даже малыши и успели ее почти позабыть. Но Дэвид маму не забыл.

Найти подходящее жилье оказалось непросто. Они искали дом как минимум с четырьмя спальнями, но при этом не очень дорогой. Молли пересмотрела множество вариантов, пока не наткнулась на «Уэстерли», и с трудом смогла поверить, что такой огромный особняк продается столь дешево. Позже они понемногу стали понимать, почему цена была такой невысокой.

Во-первых, дом находился довольно далеко от центра – впрочем, отец сказал, что он вовсе не против пригорода, поскольку у преподавателей колледжа скользящий график работы, и ездить в часы пик ему не придется.

Во-вторых, дом был очень старым и требовал ремонта.

Не то чтобы «Уэстерли» совсем разваливался. В агентстве недвижимости Молли уверяли, что дом в прекрасном состоянии, и это отчасти оказалось правдой. Раньше здесь жили две старые дамы, которые очень заботились об особняке. Они вовремя красили его снаружи, следили за чистотой и подлатывали то, что было необходимо.

Проблема заключалась в том, что капитальный ремонт или какая-никакая перепланировка не проводились тут вот уже лет пятьдесят. Поэтому в туалетах по-прежнему стояли старые бачки с цепью, а ванны опирались на металлические орлиные лапы, сжимавшие в когтях чугунные шары. Лапы эти произвели большое впечатление на Эстер, когда она впервые зашла в ванную комнату. Малышка не могла оторвать взгляда от устрашающих когтей, даже встала на четвереньки, чтобы повнимательнее всё рассмотреть.

– Что это такое? – спросила она Дэвида.

– Ножки, – ответил тот. – Ножки ванны.

Девочка поспешно отползла и спросила:

– А что, ванны умеют ходить?

Эстер, конечно, никогда ничего подобного не видела, но в «Уэстерли» было немало такого, что и для Дэвида оказалось сюрпризом. Например, огромный ящик со льдом вместо холодильника. Или ужасающе шумный бойлер, который работал, только когда разжигали дровяную плиту, рядом с которой он стоял. Вообще-то Молли не раз говорила, что всю здешнюю кухню давно пора сдать в музей, и она действительно собиралась это сделать, как только сможет позволить себе приобрести что-то новое. По ее словам, ей всегда нравились старинные дома, но одна только мысль, что придется учиться готовить на этой кухне для большой семьи, в то время как раньше она готовила только для Аманды в городской квартире, приводила Молли в ужас.

Они с Дэвидом накрывали большой круглый стол в середине кухни – теперь, когда приехала Аманда, уже на семь человек, – когда послышался звук подъезжающего автомобиля, и Молли выбежала встретить отца с работы. Дэвид расслышал, как она сказала: «О, Джефф, я так рада, что ты дома. Не представляешь, что за день был сегодня…» – но дальше Молли понизила голос, и мальчик уже ничего не мог разобрать.

Взрослые еще несколько минут разговаривали, стоя у крыльца, а когда вошли в дом, Дэвид услышал, что они упоминают Аманду. Но прежде чем он успел понять, что именно отец произнес, на кухне появились близнецы, и Молли сменила тему.

Аманда к ужину опаздывала, и Джени просто не могла удержаться от болтовни о новой сестре.

– Аманда приехала, – рассказывала она папе, едва оказавшись за столом. – А мы помогали ей занести вещи наверх, в комнату.

– Это я уже слышал, – сказал папа.

– У нее есть очень опасная ворона, и еще змея, и еще рогатая жаба, а еще у нее есть специальная одежда для магических ритуалов, и…

Джени внезапно осеклась, и все заметили, что в дверях кухни стоит Аманда. Она так и не сняла ритуального облачения, а на лице ее по-прежнему отсутствовало какое-либо выражение, если не считать тени снисходительной улыбки.

– О, привет, – сказал Дэвид, и все сидящие за столом тоже начали здороваться. Даже Блэр в наступившей на секунду тишине сказал что-то похожее на коротенькое «привет», прозвучавшее как звон упавшей чайной ложечки.

Аманда ничего не ответила, только обвела всех присутствующих долгим, холодным оценивающим взглядом. Точно такое же выражение Дэвид уже видел – на лице Молли, когда той приходилось рассматривать очень плохие картины. Но Аманда, казалось, вообще никогда с этой гримасой не расстается, даже когда жует и глотает.

За ужином она говорила только «да» и «нет», если Дэвид или Молли задавали ей прямой вопрос, так что в этот вечер беседа не клеилась. Обычно проблема в семье Стэнли была прямо противоположной – за столом все говорили одновременно, – но сейчас то и дело надолго повисало неловкое молчание.

Наконец Молли спросила Джени, что та сегодня делала, и малышка стала рассказывать о раскуроченном Эстер загоне, а заодно и обо всех своих фарфоровых и пластиковых игрушках по очереди, особо уделяя внимание лошадкам. На какое-то время все даже обрадовались ее болтовне и, возможно, впервые не попросили Джени замолчать ни единожды в течение всего ужина.

Ночью Дэвид довольно долго не мог заснуть: из-за мыслей, в основном об Аманде, сон не шел к нему. Мальчик вспомнил, как она медленно перевела свой холодный взгляд на папу, когда тот с ней заговорил. Этот взгляд напомнил Дэвиду манеру Скипа Хантера смотреть на мистера Эндикота, учителя шестого класса, даже тогда, когда мистер Эндикот кричал на Скипа.

В городе, еще до переезда, Скип жил через два дома от семьи Стэнли, и для Дэвида он был скорее соседом, чем другом; впрочем, иногда они проводили вместе выходные. Скип пару раз заходил посмотреть на рептилий Дэвида, но через некоторое время от коллекции пришлось избавиться – домработница, нанятая после смерти мамы, до ужаса боялась всяких пресмыкающихся. После этого Скип перестал заходить; видимо, змеи нравились ему куда больше, чем их владелец. Впрочем, Дэвид тоже недолюбливал своего соседа и интересовался им только потому, что этот мальчик обращал на себя внимание всех вокруг.

Дети завидовали Скипу из-за его репутации, какой не было ни у кого в школе. Его четыре раза отстраняли от занятий, дважды арестовывала полиция, а в пятом классе он довел учителя до нервного срыва. Все говорили, что в школе нет круче парня, чем Скип, и, наверное, это было правдой.

Однажды Дэвид решил понаблюдать за Скипом и выяснить, что значит быть крутым. По всему выходило, что крутые парни никогда не смущаются, не нервничают и ничего не стесняются. Кроме того, они никого и ничего не принимают всерьез. Особенно круто – если ты демонстрируешь скучающее выражение лица, в то время как другие тебе говорят о чем-то, и неважно, радуются они при этом или сердятся.

Дэвид следил за Скипом целую четверть, и, как ему показалось, усвоил науку быть крутым. Вот только ему это так никогда и не удавалось. К тому же Скип всем и каждому рассказывал, что Дэвид ну совсем не тянет на крутого, и, вполне вероятно, так оно и было.

Блэр тоже не сразу уснул этой ночью. Братья уже долго лежали без сна, когда младший наконец сел в своей кроватке и посмотрел на Дэвида:

– Дэвид, эта ворона…

Блэр имел обыкновение сначала назвать то, о чем хотел сказать, как будто собирался сделать доклад.

– Да, – сказал Дэвид, – что там с вороной?

– Эта ворона очень злая.

– Полагаю, ты прав, – согласился Дэвид. – А как ты думаешь, почему она злится?

– Не знаю, – сказал Блэр, – но она очень злая.

Когда Блэр наконец уснул, Дэвид поднялся с постели и подошел к зеркалу. Он встал боком, потом медленно-медленно и очень церемонно обернулся, окинув свое отражение долгим пристальным взглядом. Но даже после нескольких попыток желаемого результата мальчик так и не добился. Должно быть, это так-то просто сделать. «Интересно, – подумал он, – сколько же Аманде пришлось практиковаться?»