Текст книги "Охотники на колдунов. Часть 2. Рахима"

Охотники на колдунов. Часть 2. Рахима
Зиля Залалтдинова

© Зиля Залалтдинова, 2023

ISBN 978-5-0059-4833-5 (т. 2)

ISBN 978-5-0059-4646-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Возможно, на ваш взгляд, я занимаюсь не очень умным занятием – сижу на корточках и разглядываю одуванчик, растущий из трещины асфальта. Что ж, бегите, бегите как можно быстрее, а то вдруг опоздаете непонятно куда, а я вот подумаю над следующим. Люди тратят огромные деньги на различные диковины, хотя достаточно посмотреть под ноги, чтобы увидеть истинное чудо. Подумать только – в полной темноте, под толстым слоем асфальта маленький росток тянется к свету, даже не зная, что этот свет действительно есть. Вот он, одуванчик, жёлтый и пушистый, как цыплёнок. Кто же даёт ему силы, чтобы пробиться сквозь асфальт, направляет его к солнцу? И ради чего?

Послушайте!

Ведь, если звезды зажигают —

значит – это кому-нибудь нужно?

Значит – это необходимо,

чтобы каждый вечер

над крышами

загоралась хоть одна звезда?!11
  Маяковский В. В. «Послушайте»


[Закрыть]

Я родилась раньше положенного срока: на седьмом месяце. У таких детей не развиты лёгкие, и они не могут нормально дышать. Врачи делали всё, чтобы спасти меня, но дыхательная недостаточность лишь усиливалась с каждым днём. Когда мои отчаявшиеся родители в очередной раз пришли узнать о моём состоянии, один врач случайно обронил фразу: «Мы сделали всё, что могли. Теперь осталось только молить Бога». И они стали молиться Аллаху – как умели, потому что тогда никаких молитв не знали. Случилось чудо – я, наконец, смогла дышать самостоятельно. Когда родители выбирали для меня имя, они хотели назвать меня в честь милости Аллаха. Им на ум пришло арабское имя – Рахимулла, которое так и переводилось – милость Аллаха. Но оно было мужским, и его сократили до Рахима. С именем они не прогадали, как потом, оказалось, так звали жену пророка Айуба, которая не покинула его, когда, из-за омерзения к его болезни, он был брошен всеми.

Таково свойство человека, которое характеризуется меткой фразой: «На тонущем корабле атеистов не бывает». Ещё в Коране Аллах сказал:

Как только плохо человеку, зовёт он Бога своего.

Как только Бог окажет милость, муж забывает про Него.22
  Коран. Стихотворный перевод с арабского Теодора Шумовского. Сура 39 «Толпы»


[Закрыть]

Проще говоря, когда становится тяжело, человек словно бы встряхивает свою лень и начинает прилагать все усилия, в том числе и обращается к Богу. Но когда дела вновь идут хорошо, он сразу успокаивается и снова погружается в спячку. Но моя мама не была такой – после она заявила, что врачей не забыли отблагодарить, но главной причиной исцеления был другой великий врачеватель – аш-Шафи.33
  Исцеляющий


[Закрыть] Но как же тогда проявить к Нему свою благодарность? Начались поиски, родители съездили в деревню, начали спрашивать. Какой Ислам был тогда – объяснять не надо. Намаз не читали, не знали даже самых элементарных основ и не считали нужным их изучать, существовал просто набор бессмысленных ритуалов – раз в год приглашай бабушек, чтобы Коран тебе читали (да и то, многие из них не знали даже арабских букв), да конечно один, семь, сорок дней на похороны – это в обязательном порядке. Естественно, это их не устроило. Тогда родственник шепотком сказал им, что, мол, хотите жить по истинному Исламу – вам в Татарстане делать нечего, вот в Узбекистане ещё сохранились знания. На их счастье, у родителей были родственники в Узбекистане, они как раз туда и поехали – и дочку показать, и о религии тишком поговорить. Вот тогда их всему научили – и как правильно в Аллаха верить, и как намаз читать.

Были трудности, потому что ещё в институтах преподавали атеизм, а тогда было модно быть атеистом и всячески насмехаться над религией. И мама с трудом отстояла право носить косынку, читать намаз на работе. Папе тоже пришлось отвечать на множество неудобных вопросов, но, с Божьей помощью, они достойно прошли все испытания. Спустя семь лет мои родители решились на второго ребёнка. Волновались, конечно, ещё не забылось моё рождение, но, слава Аллаху, ребёнок родился в срок. Это был крепенький мальчик, мой братишка. Потом, через два года, появилась сестрёнка.

Я готовилась окончить школу и думала, куда поступать, когда шла на факультатив по математике. По дороге меня окликнула блажная старушка, которую все боялись, так как считали, что всё, что она говорит – сбывается. Она просила меня присесть рядом. Я не верила в подобные суеверия и, к тому же, не спешила – у меня оставалось достаточно времени до начала занятий, почему бы и не уважить пожилого человека?

– Слушай, доченька, то, что я скажу. Жизнь трудная у тебя будет, много горя придётся пережить. Будешь всю жизнь бороться со злом и умрёшь не своей смертью. Не для себя ты будешь жить, а для других…

Я быстро вскочила со скамейки и побежала, куда глаза глядят. Тогда я не поняла, что именно меня так напугало. Её словам я не поверила ни на йоту, да и стоит ли всерьёз воспринимать бред сумасшедшей?

Странности были ещё впереди. Когда я решала задачи по математике, я заметила, что от моей ручки идёт неяркое свечение. Подняла глаза – не только ручка, все предметы светятся! Машинально потёрла веки, но странный дефект зрения не исчез. Более того —даже с закрытыми глазами я видела странное свечение.

Конечно, стоило бежать к окулисту, но меня смущало то, что, кроме всего прочего, свечение несло информацию о состоянии предмета. Оно как бы показывало, что ручка через несколько строк перестанет писать, а клей, который я купила – это просто вода с запахом, которая мочит, но не склеивает. Здравствуй, дядя-психиатр! Поэтому я решила пока ничего никому не говорить. Не мешает – и ладно.

Итак, я наслаждалась выдавшимся часом безделья. Такие часы, кстати, в последнее время были довольно редки. Поэтому я решила не утруждать себя уборкой. Выглянула в окно – мама возвращается домой, явно не в духе. Простите меня, Идрис и Адиля, но на этот раз роль громоотвода играть придётся вам – мне, как самой старшей, и так больше всего достаётся. Я схватила сумку и побежала вниз по лестнице.

На улице в луже купалась синица. Она увидела меня и улетела, увлекая за собой брызги. Я повеселела и бодрым шагом пошла на факультатив. Всё бы хорошо, если бы не эти поля… Конечно, я не могла увидеть всю подноготную человека, но, к примеру, угадать, что у него болит или какое у него настроение, я была в состоянии. Если подумать, это уже было немало.

День явно выдался неудачным – учитель долго распинался о наших умственных способностях и торжественно пообещал, что если мы так будем учиться, то в жизни не сможем сдать экзамен. В результате, мы перерешали кучу задач без перерыва, так что в глазах рябило от бесконечных иксов и игреков. Да ещё погода окончательно испортилась, было так холодно, что я не помню, как до дома дошла. И, конечно, мама с порога начала на меня орать за устроенный бардак.

– Я устала, оставь меня в покое.

Это была стратегическая ошибка, которая спровоцировала шквал раздражения, но в тот момент мне просто хотелось, чтобы никто не лез ко мне со своими проблемами и мне дали хотя бы спокойно посидеть, поэтому я, не задумываясь, сказала это.

– Хватит ломать комедию! Я тоже, между прочим, устала! У тебя же было время всё убрать, почему же ты этого не сделала?!

Мне было плохо не только морально, я ощущала тупую боль во всём теле. Боль эта была вроде бы не сильной, но от неё хотелось кататься по полу. Ломало в суставах, ныли мышцы, словно я поднимала непосильный груз.

– Мама, отстань от меня, мне плохо! – рявкнула я и села на диван, подобрав ноги, показывая своим видом, что, случись хоть апокалипсис, я и пальцем не пошевелю. Та потеряла дар речи – я никогда не позволяла себе кричать на родителей.

– Что с тобой, у тебя что-то болит?

– Не болит.

Мне становилось всё хуже и хуже. Иногда мне было так жарко, что казалось, что воздух вокруг меня кипит, а потом я начинала стучать зубами от холода. Та тупая боль стала практически невыносимой, температура всё повышалась и повышалась, пока не достигла отметки сорока градусов. Мне вызвали скорую помощь, я смутно помнила, как меня погрузили на носилки и понесли в машину. Родители ждали врача в приёмном отделении, мама грозилась, что всех в тюрьму посадит, если он сейчас же не явится. Мне делали уколы, но всё было без толку.

– Ну не пойму я, что это такое! – возопил врач в отчаянии.

Мне было всё равно – страха смерти не было, просто хотелось, чтобы мои мучения поскорее закончились, даже если мне придётся умереть. Мама бегала по всему отделению, кричала на всех – медсестёр, врачей, обвиняя их в равнодушии, негодовала, что у неё дочь умирает, а они ничего не делают. Ночь длилась долго, очень долго, когда я, наконец, так устала, что умудрилась уснуть.

Утром я заметила, что поля – так я стала называть свечение от предметов, – стали ещё ярче и чётче. Я могла их разложить на оттенки и узнать очень много о предмете или живом существе. Изменилось и моё поле – по нему бегали большие и малые вихри. Тогда по телевизору показывали сеансы Кашпировского, да и всякие ведьмы, бабки, ясновидящие были безумно популярны, хлынули секты, поэтому волей-неволей многие были знакомы с такими понятиями, как «карма», «аура», «чакра» и др. Увы, не зря Россию прозвали «страной непуганых атеистов», когда, освободившись от духовного вакуума, народ активно пожирал щедро предлагаемый контрафакт.

Зашёл врач – злой и не выспавшийся. Прошёлся по привычному списку – померить давление, прослушать сердцебиение и дыхание. Тогда я ещё не умела контролировать себя, чтобы излишне не вглядываться в поле, поэтому узнала достаточно неприятных вещей: что своей непонятной симптоматикой я вызывала у него только раздражение и, конечно, тот факт, что моя мама поставила на уши всё отделение, тоже не прибавлял ко мне симпатии.

– Скажи-ка своей мамаше, чтобы успокоилась, а то она грозилась написать жалобу чуть ли не в Минздрав.

– Назвался груздем – полезай в кузов, – холодно ответила я, – надо выполнять свою работу, как следует, а не плясать над блатными и плевать на бюджетников.

Его взгляд был полон отнюдь не любовью, но меня задело то, что я не вызывала у него ни малейшего сочувствия, просто была досадной помехой, от которой хотелось поскорее избавиться, и, соответственно, я не сочла нужным притворяться вежливой. Он был из той позорной породы, которым, если в карман не положишь – даже не подойдёт к тебе. Врачу хамить – себе дороже, но я-то знала причину своего странного недуга и могла не бояться того, что меня неправильно вылечат. В итоге, в больнице меня подержали несколько дней и затем выписали. Конечно, врач меня ни разу не навестил, не больно-то и хотелось, скорее, наоборот, устраивало, что меня никто не дёргал.

Но самым пугающим было даже не то, что я видела поля. Проблема состояла в том, что человеком я была мягким. Нет, не настолько мягким, чтобы вить из меня верёвки, агрессия была, но не ярко выраженная и легко контролируемая. Видимо, на фоне произошедших событий у меня началась шизофрения, но моё сознание разделилось на уровни. Один – собственно моя личность, другой – нечто звериное, примитивное, но с крайне обострёнными инстинктами. Я не знала, как совладать со своим Зверем – той самой частью. Нет, теоретически я знала, но поди-ка примени это на практике.

Кроме того, в школе я носила хиджаб. Да, это граничило с безумием, но, если подумать, то исповедовать Ислам в СССР – тоже безумие. Но родители не испугались: чего я должна бояться? Помню, стою в коридоре, жду начала звонка. И вдруг бугай, которого боялась вся школа и даже некоторые учителя, решил прицепиться ко мне. Ему казалось крайне весёлым пытаться сорвать платок или отпустить шутку на тему террористок-шахидов. Я была не в духе, поэтому захотела показать ему, где раки зимуют.

– Ты, наверно, спишь с включённой лампой, иначе в темноте начинаешь плакать во сне и звать свою маму!

Да, его уязвимое место – боязнь казаться инфантильным, поэтому он всех держал в страхе. И, конечно, он отреагировал соответственно – выдал длинную тираду, щедро сдобренную ненормативной лексикой, где выражалось мнение обо мне, том, чем я занимаюсь в свободное время и о том, что мои предки забывали расписаться в метрической книге. Разумеется, столь бурная реакция на относительно безобидную шутку выдала парня с потрохами. Как говорится, если тебя назвали дураком, и ты обиделся – значит, ты и вправду дурак.

– Иди к своей мамочке! – крикнул девчоночий голос.

Бугай прорычал, и в его голове слышалось отчаяние. В школе его не любили, и, разумеется, не могли упустить такой шанс испортить ему жизнь. Ребята, давайте жить дружно, так будет меньше проблем.

Ещё один мелкий паршивец, на этот раз из седьмого-восьмого класса.

– Эй, ваххабитка!

Он страдает по поводу своего низкого роста. И в самом деле, он был мне только до пояса, хотя я сама была росту обычного – примерно метр семьдесят. Я нарочно приставила ладонь ко лбу и вертелась во все стороны, словно искала что-то и не могла увидеть.

– Мне кажется, что-то пропищало. Что-то мелкое и противное!

Потом я встала перед ним и всплеснула руками:

– А, вот оно что! Слышь, мелочь пузатая, ты чего тут в школе забыл? Тебе надо в детский садик – кашку кушать, в погремушки играть, и не пора ли тебе на горшок?

Школяры немедленно заржали. Вот они какие, твои друзья-насмешники. Тот не знал, куда девать себя от унижения.

– Смотри, в штаны не написай!

Контрольный выстрел – он всё-таки убежал с громким рёвом. Любишь издеваться – люби и когда над тобой издеваются. Тебе неприятно, а разве человеку, над которым ты куражишься, от этого приятно? Но суть даже не в этом. Зубоскал изначально плевать хотел на чувства своей жертвы. Просто человек может решить, что не будет это безропотно терпеть и постарается ответить. Хочешь снова посмеяться над моим платком? Вперёд! Я могу придумать ещё больше унизительных шуток про низкий рост. Да и не только про рост. Он получил поучительный урок – если друзья любят смеяться над тем, как ты глумишься над людьми, они будут смеяться, когда будут глумиться и над тобой.

– Рахима! Это неэтично – смеяться над физическими недостатками! – выговаривала мне одноклассница, – что за муха тебя укусила?

Она права – меня укусила большущая такая муха, со здоровенными зубами и разбудила Зверя. Если раньше агрессия работала по типу дрессированной собаки – подавала голос, только когда ей это разрешали, то после загадочной болезни я получила дикого Зверя.

– Смеяться над религией – это крайне этично.

– Религия – опиум для народа.

– Да ладно? И крестик тоже для красоты носишь?

Честно говоря, я ненавидела Зверя, и Зверь тоже был крайне недоволен своим слабым вожаком и не желал мне подчиняться. На близких я не срывалась (пусть только попробует!) да и жил он по закону стаи, гласившем: на своих не рычать. Зато в школе, если я находилась в режиме «фонового раздражения», – всё-таки школа была для меня враждебной территорией – то, при попытках его подавить, становилось намного хуже и проявлялось это вспышками ярости. И ладно бы просто превратилась в злобную фурию, такова система – родители орут на детей, учителя – на учеников, ученики с упоением орут друг на друга, и от моих воплей вряд ли что-нибудь изменилось бы существенно. Но волк – не собака, лаять не будет, сразу в уязвимое место вцепится.

И снова я проходила мимо той старушки. Поле было весьма неприятного вида, бугристое, изрытое – его что, дятлы долбили в две смены? Даже у человека с букетом различных болезней оно куда ровнее будет. Чувствовалось, и жизнь ей была в тягость, и умирать страшно: что там её ждёт? Конечно, мало ли как бывает, может, человек очень долго болел, вот и ослаб в старости, или надрывался на тяжёлой работе, но слишком часто оказывалось, что унизительная дряхлость – итог неправедно прожитой молодости и дальнейшей жизни тоже.

Да, крайне любопытная деталь – она тоже могла видеть поля. Она подняла голову, и в её взгляде я увидела чистую, ничем не замутнённую ненависть. Чувствовалось – она бы убила меня на месте, если бы могла.

Во имя Аллаха, за что???

Зверь взревел и решил наброситься. Желание убить – это что-то новенькое. Конечно, в пылу раздражения я и не такое говорила, но никогда не испытывала желания стереть кого-либо с лица земли. И, более того, я знала, что смогу её погубить, потому что я не только могла видеть поля – я могла ещё и изменять их, придавая предметам или животным новые свойства.

Или увечить их, приводя к гибели.

Она тоже это увидела и завыла дурным голосом. Тогда я, наконец, взяла себя в руки и загнала Зверя обратно.

– Ты чего тут творишь? – высунулась соседка с балкона

– Я? Я её и пальцем не тронула.

Зверь неохотно успокоился, мол, велика честь – беззубого трогать. Наконец, он признал меня своим вожаком, но на этом ничего не закончилось, далеко не всё.

Реальность всё больше и больше убеждала меня, что это не художественный бред, вызванный наущением шайтана. Поля реальны, более того, я могу изменять их, как я захочу. Откровенно говоря, я была не рада этому. Люди, внезапно получившие огромное богатство, сходят с ума или отказываются от него. Те, кто может, так сказать, срубить капусты, в процессе становления бизнеса превращаются в «машины для печатания денег». Тот, кто занимает руководящую должность, начинает угнетать своих подчинённых. То, что даёт власть, сила, влияние – это сильное искушение, перед которым мало кто может устоять. Человек по своей натуре – стяжатель, которому легче взять, чем отдать, и мало кто отказывает себе в возможности отхватить себе больше, пусть и путём ущемления прав других.

У меня же был дар, дававший огромное могущество, которое не обеспечит ни служебное положение, ни богатство – ничто. За который согласились бы отдать и половину жизни. Да и ещё этот Зверь – тоже совсем некстати. В вожаки рвётся, хочет навести порядок жёсткими способами, показать клыки.

Я была не единственная, кто мог видеть поля. Но за что на меня въелась та старушка? Конечно же, она мне ничего не объяснит.

Мне снился сон. По улице шёл мужчина лет тридцати, с виду похожий на бизнесмена. И вдруг я поняла, что это сон. Это уже было странно, потому что, когда человек спит, он не может отличить сон от реальности, и думает, что всё происходит на самом деле. Ещё, когда я вижу во сне людей, они не имеют полей, потому что они не существуют в реальности. Тут же яркие, многоцветные поля.

Сон лишён и особой беглости, при которой опускаются незначительные детали. Я видела номерные знаки, фантики на асфальте, видела, как один человек заходил в телефонную будку. Он говорил по-татарски. И улица мне казалась очень знакомой. Что это за город?

Казань! Бизнесмен спешил на какую-то встречу. Не ладился у него бизнес, раз пешком шёл. Я шла вслед за ним. Нет, я неправильно выразилась: я видела всё так, будто происходящее было заснято на видеокамеру, словно кто-то шёл за ним след в след. Тот посмотрел на название улицы, узнал номер дома и выразил удовлетворение от того, что нашёл желаемое. Затем мужчина сунул консьержке шоколадку и поднялся на лифте. Его впустила в квартиру какая-то женщина средних лет. Не примечательная ничем, кроме того, что она могла видеть поля…

Мужчина сел на стул:

– Помните, я вам звонил.

– Да, помню. Что же привело вас сюда?

– Я начал заниматься делом, но от конкурентов нет спасения: за аренду – плати, за доставку – плати, налоговым службам, за страховку – … Прибыли – кот наплакал, да и ту забирают.

– Понятно. Как вас зовут?

– Александр.

– Это не ваше настоящее имя.

– Зачем оно вам нужно?

– Я же не спрашиваю, зачем вы решили воспользоваться именно моими услугами, – женщина поставила ударение на слове «моими».

– Ладно, Ренат.

– Имя вашей матери?

– Регина.

– Это вам обойдётся в такую-то сумму.

– Вы что, совсем обалдели? Я же говорил, что у меня денег нет вообще!

– Тогда мы не договорились, – собеседница отвернулась.

– Ладно, будем вам. Но если это окажется простым шарлатанством…

– Не окажется.

Женщина явно производила на него жутковатое впечатление, вот он и старался держаться этаким лихим молодцем, с бравадой, чтобы скрыть страх, чем, конечно, не мог её обмануть. Да чем же она таким занимается?! А бизнесмен спешно покинул квартиру. Та отперла дверку и зашла в другую комнату.

Понятно, почему она не стала приглашать своего клиента сюда. Стены были отделаны чёрной тканью, окна закрыты чёрными плотными занавесками, не пропускавшими свет. Обстановка производила тягостное впечатление, но кроме этого было ещё что-то крайне мерзкое, словно помещение это было до невозможности загаженным отхожим местом. На полках стояли непонятные сосуды, статуэтки, стаканчики с благовониями. Кажется, я стала догадываться, чем занимается эта женщина…

Беспокойно закудахтала чёрная курица. Затемнённое помещение, языческие статуэтки божков со страшными оскалами, чёрная курица, странные вопросы про имя человека и его матери… Да она же колдунья! Зверь не просто рычал – он прямо-таки захлёбывался от злости, желая вцепиться ей в горло.

Ведьма зажгла свечу, поставила жестяной тазик на стол, покрытый чёрной бархатной скатертью. Курица застонала от ужаса, когда она вытащила её из клетки и приставила к её горлу нож. Раздался пронзительный крик, кровь крупными каплями закапала в тазик. Не закончив ритуал, колдунья гортанным голосом стала читать заклинания, призывая демона…

Я рывком села в кровати. Зверь ещё не успокоился, я видела, как вихри на поле выстроились в правильном порядке, многократно усиливая его. Так же было, когда я чуть не убила ту старушку. Теперь я поняла причину её ненависти ко мне. Она тоже была колдуньей, соответственно, я была её смертельным врагом.

Среди моих любимых книг были такие, в которых главными героями были маги. Но теперь, когда я перечитывала их, в моём уме возникал образ колдуньи, закалывающей курицу и на останках трепещущего тела призывающей джинна. Действительность рассказа представала в другом, самом нелицеприятном образе, особенно когда я прочла описания магических ритуалов. Теперь мне стали не понятны сказки, в которых добрые волшебники помогают героям. Как может быть благим то, ради чего нужно резать чёрного петуха и поклоняться бесам?

Потом мне несколько раз снилось, как я прихожу в дом этой ведьмы и вступаю с ней в схватку, но каждый раз сон прерывался. Сны – одна сороковая часть пророчества, и, получается, я должна поехать в Казань и убить колдунью. Мне было страшно и очень не хотелось этого делать. Скажите на милость, кто мне сказал, что это вещий сон? Может быть, это наваждение, толкающее меня на гибель?

Я стояла посреди ледяной пустыни. Дул ветер и снежинки кружились в ритме вальса, придавая этому месту сказочность. Только это была не новогодняя сказка, а что-то страшное, будто из сочинений Андерсена. Рядом находился Зверь. Мой Зверь был полярным волком, вернее, волчицей. Белой волчицей с голубыми глазами.

– Ну, привет.

Она удивлённо на меня посмотрела. Ах, да вожак не должен лебезить. Не больно-то и хотелось. Зверь заворчал, предупреждая, что ко мне идёт кто-то незнакомый. Им оказалась взрослая девушка в чёрной одежде. Она казалась мне смутно знакомой, но таких людей я ещё никогда не встречала. Необыкновенно суровое лицо, рентгеновский взгляд глаз-льдинок, в которые было невозможно смотреть.

Это я???

Приглядевшись, я увидела, что её лицо – моё лицо, её глаза – мои глаза. Честно говоря, я не хотела становиться такой.

И мой Зверь, не привыкший ползать перед кем-то на брюхе, склонил перед ней голову в знак покорности. Я невольно позавидовала ей – меня он, скажем так, терпел и крайне неохотно признал меня вожаком. А тут – ни единым жестом, даже мускулом лица не дёрнула – и сразу её признали за эмира.44
  Начальник, повелитель


[Закрыть] Она скорее бы удивилась, вздумай бы он не подчиниться ей.

Я решила приступить к делу без раскачки:

– Я должна ехать в Казань?

– Должна.

– Откуда мне знать, истинный ли это сон? Может быть, это наущение шайтана?

– Ты сама знаешь, что это – вещий сон. Ты просто ищешь отговорки, чтобы это не делать.

– А вот возьму и не поеду. Горю желанием оказаться у чёрта на рогах!

– Тебе же хуже. Намного хуже.

– Почему?

– Представь себе, что ты получила фрукт. Но ты не стала его есть и оставила на столе. Что с ним произойдёт?

– Испортится.

– Правильно, он сгниёт и будет вонять.

– К чему это?

– У тебя есть способность видеть поля и влиять на них. И ты ею пользуешься не по назначению. Вот ты не использовала фрукт для того, ради чего он предназначен – и он испортился.

– Конечно, я приеду к колдунье, и она мне расскажет, как правильно её убить.

– Есть ли другая возможность узнать своё призвание? А это шанс, пусть не самый лучший.

– Я не поеду.

– Хорошо, твой выбор.

– Почему я должна идти на верную смерть? —разозлилась я, – у меня родители есть! Брат, сестра! Я ещё жить собираюсь, мне всего шестнадцать лет!

– Скажи это Аллаху в Судный день, когда Он тебя спросит, почему ты не выполнила Его приказ. И прежде, чем ослушаться Аллаха – ни больше, ни меньше – ты собираешься сделать это, – задай себе вопросы. Ты собираешься согрешить из-за семьи? Возьмёт ли твоя семья на себя твой грех? Ты собираешься жить, у тебя есть планы? Покажи мне гарантию, что проживёшь хотя бы до пятидесяти лет. Может быть, твои планы имели бы смысл, и твоё нежелание рисковать жизнью тоже. Ты собираешься поступить в университет? Просто прекрасно, но от Аллаха красным дипломом не откупишься.

Любой поступок имеет последствия, и они будут таковы. Первое – твой дар станет для тебя проклятием. Разве ты счастлива от того, что обладаешь им? Второе – это сожаление, что упустила шанс, пусть и не самый лучший. И если ты хорошенько поразмыслишь, придёшь к тем же выводам.

Замечательный сон, ничего не скажешь. Попал как кур в ощип. С одной стороны – колдунья: при мысли о том, что придётся её отыскать и убить, – мурашки по коже. С другой стороны – так будет весело, что пожалеешь, что тебя та самая колдунья не убила. Сразу вспомнилась та сумасшедшая старуха у подъезда, аж передёрнуло.

Бесполезно слать проклятия, и вообще – Аллаха не спрашивают о Его делах. Придётся со скрежетом в зубах каким-то образом уехать в Казань. При мысли, что надо расстаться со своей семьёй, и, возможно, навсегда, руки сжимались в кулаки, и хотелось возопить во весь голос – ну почему именно я, за какие грехи мне подобное?

Учитывая, что на мои немые протесты не было ответа, пришлось начинать действовать. Было жутко думать о своей возможной смерти, но я научилась создавать морок и под видом своей матери забрала документы из школы и поликлиники. Затем меня ждало самое тяжёлое и неприятное – стереть моим близким память обо мне. Потом, собрав в сумку вещи, необходимые в пути, я поехала на вокзал и купила билет на поезд в Казань.

Как только я сошла с поезда, мой Зверь, доселе смирно сидевший в подсознании, зарычал от нетерпения – охота началась. Его чувства заполонили моё сознание, но я не стала этому препятствовать – наоборот, я решила стать Зверем, забыть о страхе и предаться охоте. Я ощущала нетерпение хищника, почуявшего своего противника, азарт от предстоящей схватки. Накинув на себя морок, я побежала по улице в известном мне направлении. В этот момент я настолько слилась со своим Зверем, что я мыслила не словами – инстинктами – и вряд ли смогла бы заговорить по-человечески, если бы кому-нибудь в голову взбрело поговорить со мной. Мне даже казалось, что в отражениях витрин, автомобильных зеркал, случайных луж я вижу не только себя, но и бегущую рядом со мной белую волчицу…

Когда я добралась до дома, у входа в подъезд я увидела поля оранжевого цвета. Это были сигнальные поля, которые ни в коем случае нельзя было задевать. Я села на скамейку – Зверь был терпелив и умел сидеть в засаде.

Но вот я увидела, что колдунья идёт к себе в дом. Она заметила меня и напала первой. Я увернулась и, почуяв своего врага, кажется, даже зарычала по-звериному. Схватка началась. У колдуньи был опыт, для меня же это была первая охота, но на моей стороне были нечеловеческая реакция и обострённые инстинкты моего Зверя. От удивления женщина даже оторопела – она не ожидала от неопытного охотника такой прыти. Впрочем, не настолько надолго.

Возвращался домой случайный прохожий. Я не обратила на него внимания, но колдунья нанесла прямой удар по его полю. Он умер сразу же. Для меня это было дико – убить человека только за то, что он оказался не в то время и не в том месте. Поэтому я пропустила удар, направленный мне в сердце, лишь Зверь в последний момент заставил меня увернуться, поэтому удар пришёлся наискось, оставив на поле довольно крупную вмятину. Моё сердцебиение замедлялось, сердце собиралось уже окончательно остановиться. Я видела искажённое злорадством лицо колдуньи, которая подняла руку, чтобы добить меня, как вдруг злорадство сменило крайнее удивление. Когда я, наконец, сообразила, что сделала, я увидела, что в груди у неё торчал охотничий нож, который я сжимала правой рукой. Я немедленно выдернула его, и по ткани кофты стремительно расплылось кровавое пятно.

Колдунья была мертва, но я думала, что и сама скоро прикажу долго жить. Но если состояние поля влияет на сердце, то, возможно, через него можно и исцелиться? Но как заставить его биться быстрее? Мне в голову пришла безумная мысль – это боль. И не просто боль, а очень сильная боль. Мне было очень плохо и не хотелось лишних страданий. Я хотела, чтобы всё просто закончилось, пусть даже умереть, лишь бы не делать себе больно, но Зверь зарычал: «Соберись, тряпка, если не хочешь сдохнуть!». Воля к жизни всё же оказалась сильнее – я проткнула себе ножом левую руку. Я орала от боли, но своего добилась – сердце бешено забилось, и дефект поля выправился.

На той стороне двора я увидела человека, который был способен видеть поля. Он не был колдуном, но в то же время его поле не имело ничего общего с моим – оно было очень мощным. С ним я бы не справилась и в здоровом состоянии, а сейчас, когда и с места не могла сдвинуться от слабости, тем более. Но я, прижимая окровавленную левую руку, трясущейся правой подняла нож: не подходи ко мне.

Он подошёл ко мне и сделал то, что было нелогично для колдуна: вытащил из моих ослабевших пальцев нож, завёл одну руку под колени, вторую – под лопатки. Секунда – и я лежала у него на руках. Видимо, я была в шоковом состоянии, потому даже такую попытку помощи я восприняла как угрозу и предприняла попытку вырываться. Хотя, какое вырваться – так, потрепыхалась слегка.

– Не бойся, ты в безопасности. Я тоже охотник на колдунов.

Перед врагом я не стала бы плакать – не могу сразиться, хоть покажу, как умирают истинные муджахиды. Но даже намёк на то, что этот кошмар скоро закончится, что я получу помощь, заставил, так сказать, разжать кулак своей воли. Продолжительное нервное напряжение дало о себе знать – я разревелась, как девчонка, которая ушибла коленку. Тот стал укачивать меня, словно маленького ребёнка.